Девушка, не ставшая 3-й. Ч. I гл. 10-17

Повесть находится в ОТКРЫТОМ БЕСПЛАТНОМ  доступе.
Предыдущие главы  - http://proza.ru/2024/08/17/283
=====

10

Первая – Тамара - возникла в конце июня.
Тому способствовали благоприятные обстоятельства.
Обе соседки на лето отбыли в Сестрорецк: старшая была на пенсии, младшая работала не пойми где и как.
Родители по выходным уезжали на дачу в Лемболово.
Загородное владение было именно дачей, а не садом.
Мы ничего не сажали и не выращивали, на значительной части участка сохранились оригинальные березы, журчал ручей, который не стали отводить в сторону.
Папа, измочаленный работой, спал на шезлонге, мама вязала по болгарским журналам.
Около дома зеленела грядка с укропом для окрошки, все остальное родители при необходимости покупали у соседей, которые были оголтелыми садоводами.
Лемболово я любил.
В тех местах имелась масса развлечений.
Они, конечно, были подростковыми, но захватывали неизменно.
Я целыми днями бродил по тревожным мхам Карельского перешейка.
Я то ловил рыбу на реке Вьюн, то лазал по искореженным дотам, сохранившимся на линии Маннергейма, то искал стреляные гильзы и хвостовики мин в заплывших окопах.
Я собирал грибы и ягоды – в каждый период разные.
Но нынче, завершив сессию, я находился в лихорадке перед грядущими сборами, на дачу не поехал.
Я мотался по городу, пытаясь сделать что-то, чего и сам не знал.
Хотя, возможно, меня вела рука судьбы, в которую я не верил.
Так или иначе, событие произошло случайно.
Впрочем, все главное в жизни происходит случайно.
А все тщательно запланированное – наоборот! – делается не так, как задумано, не оправдывает ожиданий и опускает в скепсис.

11

С Тамарой мы познакомились в магазине Военторга на Невском проспекте.
Я покупал там подворотнички – тридцать штук, по одному на каждый день своей выморочной службы.
Она перебирала кофточки в отделе обычной одежды.
Военторг не мог существовать только за счет погон и блях; там имелись товары для нормальных людей – причем не появляющиеся в «гражданских» магазинах.
В белом длинном платье с мелкими цветочками женщина казалась красивой и даже молодой.
На самом деле – как понял бы я теперь - Тамаре перевалило за сорок, она была лишь чуть моложе моей матери.
Мы понравились друг другу, разговорились, из магазина вышли вместе.
Я был совершенно свободен; она, похоже, тоже.
Мы завернули на Владимирский, спустились в кофейно-закусочный подвальчик от ресторана «Москва».
Как и все подобные заведения Ленинграда, местечко имело неформальное название, в узких кругах именовалось «Сайгоном».
Кофе разочаровал.
Во всех отделах была только «Арабика», о чем оповещали таблички на мельницах.
Этот сорт имел недостаточно плотный, неглубокий вкус.
Я сказал, что у меня дома есть прекрасный «Робуста», который даже в джезве дает лучший вкус, чем «Арабика» из итальянской машины-эспрессо.
Тамара согласилась пройти квартал в обратную сторону, завернуть ко мне на Марата.
Я ни на что не рассчитывал, но чувствовал себя как-то странно.
Впервые в жизни я вел к себе женщину; само сознание факта кружило голову.
Пустая квартира незнакомо звенела, высокие двустворчатые двери обещали впустить в иную реальность.
Насчет качества кофе, который я сварил дрожащими руками, едва не ошпарившись у плиты, было трудно судить.
Выпив по чашке на кухне, мы как-то само собой переместились в комнату, сели около моего письменного стола.
Разговор толкался из стороны в сторону, потом Тамара вдруг прервалась на полуслове и сняла бусы из нескольких разноцветных гроздей - чтобы «они не мешали».
Я не отреагировал, не веря в перспективу.
Видя мое бездействие, она развязала пояс платья, повесила на стул.
Дальше все рванулось так, не мечталось еще полчаса назад.
Платье отправилось вслед за поясом, туда же полетел белый бюстгальтер, потом – красные трусики.
Обнаженная, Тамара красивой уже не казалось.
У нее была усталая желтоватая кожа, костистые колени.
Грудь – изначально небольшая – грустно обвисла.
Когда я припал к невеселому соску, Тамара пояснила, что так стало после кормления дочери, а раньше было лучше.
Но мелочи ничего не стоили.
Женское тело, впервые полученное в распоряжение, было лучшим на свете – не могло быть иным.
Уже опустившись на мою раскрытую кровать, Тамара добавила, что сегодня у нее «еще мажет», но это хорошо, поскольку можно «по-настоящему».

12

Мужчиной я стал четыре раза подряд на протяжении трех часов.
Первый заход занял всего несколько минут.
Поинтересуйся кто-нибудь моими ощущениями, я бы выпалил:

ВЕЧНЫЙ КАЙФ!!!

На самом деле я просто не осмелился бы проговорить впечатления.
Несмотря на домашние установки, я развивался нормально, вовремя научился получать самостоятельное удовольствие от своего тела.
Став виртуозом в занятии, которое веками считалось вредным, от реального контакта с женщиной я ожидал чего-то нереального.
Все оказалось иначе.
Внутри у Тамары было тепло, горячо, влажно и скользко, просторно и дружественно, в целом уютно – но сам с собой я умел добиваться куда более острых наслаждений.
Вероятно, виной служила моя априорная неумелость.
Следовало надеяться, что с опытом придет насыщенность, а сейчас я был разочарован.
Более того, я уже не знал, радоваться случившемуся или досадовать, невольно признавая мамину правоту.
Не давая себе слишком глубоко думать, я поднялся с Тамариного тела – прохладного, не успевшего нагреться – и побежал мыться.
На только что познанную женщину не хотелось смотреть, тянуло убежать подальше и больше никогда ее не видеть.
Санузлы были запрятаны в глухом тупике нашей квартиры.
Газовая колонка ревела уверенно, гоня горячую воду; мыло «Яблоневый цвет» исправно пенилось, смывая с моих чресл следы незадачливого соития.
Вернувшись в свою комнату, я нашел Тамару на постели – в той же позе, в какой оставил.
Не замечая моего состояния, она предложила «полежать еще».
Я согласился, почувствовав некоторую усталость.

13

Под окном у пивного ларька привычно орали алкоголики.
Мир снова стал правильным, прямым при ортонормированном базисе.
Но тело, лежащее рядом, было женским.
Рука, скользнувшая по моему животу и ниже, действовала правильно.
Мой организм через несколько минут отреагировал правильным образом.
Тамара сказала, что хочет «попрыгать на мне» - поднялась, привстала, направила в себя.
При виде ее густо заросшей промежности меня охватил ужас.
Казалось, надо мной раскрылась черная дыра.
Почудилось, что не только мой пенис, но я сам я погружусь туда с головой и никогда не вынырну обратно.
 Неверно истолковав мое замешательство, Тамара успокоила, что «может кончить много раз подряд».
Она насадилась на меня быстро и глубоко.
Некрасивые колени смотрели мне в лицо, обмякшая грудь болталась вверх-вниз, нарастающие стоны отражались от потолка и, вероятно, были слышны на лестнице.
Мамина концепция дала трещину – причем не только мамина.

14

В стране, где слово «секс» считалось неприличным, проблемы чувственности были отданы на откуп художественной литературе.
Та базировалась на химерах.
Здесь не мог возникнуть писатель уровня Мопассана.
Ремарка тут тоже не могло быть: он слишком не зависел от общества.
Книги внушали тезис о несимметричности межполовых отношений.
Утверждалось, что мужчина домогается, а женщина поддается.
Об Элен Курагину не вытирал ноги только ленивый.
Идеалами были героини Пушкинско-Тургеневского толка: девушки, каких не существует в природе.
Один Чехов пытался изобразить что-то правдивое – да и тот порицал проявление женского либидо.
Догматический соцреализм продолжил традицию бесполой русской классики.
Лушка Нагульнова позиционировалась почти проституткой.
Школьные учительницы – величественные кошелки, никогда не ведавшие страстей – проповедовали всю эту чушь.
До определенных пор им верили.

15

Один реальный эпизод все перевернул – точнее, поставил на места.
Земля вздрогнула, химеры свалились с карниза, раскололись и обратились в прах.
Женщина, оголтело прыгающая на мне, представляла жизнь, в которой мужчина являлся источником наслаждений.
После второго раза мы оба отправились в душ.
Тамара шлепала впереди, зажавшись рукой – но все равно из нее на пол упало несколько капель.
Являясь виртуозом порицаемого занятия, я знал, что сейчас они беловатые, но когда засохнут, намертво въедятся в пол и их следует затереть, пока не вернулись родители.
В узкой ванне мы стояли вместе.
Намылив мне интимные места, Тамара сама принялась их мыть.
Я чувствовал, что процесс доставляет ей большое удовольствие.
Отмывшись дочиста, мы опять пошли пить кофе.

16

Бело-цветастое платье осталось в комнате.
Кухня выходила не на Марата, а в узкий замкнутый двор.
Обнаженная женщина, появившаяся в нашем добропорядочном окне, могла обернуться для меня нехорошими последствиями.
Я дал Тамаре свою рубашку – белую, с «газетным» узором, невероятно модную в конце семидесятых, ныне переведенную в разряд домашних.
Трусов она не надела, наслаждалась свободной голизной.
Полы рубашки разошлись, между бледными бедрами виднелся волосатый островок.
Моя первоначальные впечатления улетучились.
Только полный идиот мог сравнивать настоящую женщину с суррогатом.
Я почувствовал, что хочу еще, признался в этом; Тамара не возражала.
Третий раз действительно унес на небеса.
Вот теперь я понял, что нет на свете более главной сущности, чем женщина – и нет большего счастья, чем ею обладать.
Четвертый заход, получившийся сам собой, был уже мучительным.
Я лежал на Тамаре, стискивал из подмышек ее твердые соски, ощущал животом  широкий плоский зад, вбивал себя в расплывчатое тело и никак не мог высвободить желание, застопорившееся на полпути.
Окончательное разъединение ужаснуло.
Взглянув на свой измученный, натертый до онемения инструмент, я увидел нечто красное и вообразил, что себя порвал.
Я не сразу понял, что там застряла нитка, упавшая с Тамариных революционных трусиков.
Сама она призналась, что еще не бывало случая, чтобы «мужчина ее так укатал».
После всего не осталось сил даже на еще один кофе.
Расстались мы столь же странно, как встретились: угарно и невнятно, даже не обменявшись телефонами.

17

Родители не вели просветительских бесед: мама лишь декларировала, папа ни во что не вмешивался.
Готтфрид давал почитать весьма дефицитную книгу о сексе.
По сути и там ничего всерьез не объяснялось.
Написанное каким-то дозволенным медиком, пособие не учило, а устрашало, грозило геенной каждому, кто ринется в пучину внебрачного порока.
Лучше бы я эту книжицу не читал
Будучи с детства впечатлительным, я подумал, что мог заразиться венерической болезнью.
Гораздо позже один знакомый врач сказал, что если бы эти болезни были столь опасны, как о том пишут учебники, то человечество давно бы вымерло.
Сейчас я ничего такого не знал.
Подворотнички - весь пакет - у меня украли в первую же ночь сборов; до самого конца я довольствовался парой уцелевших, стирая их и переворачивая.
При этом я уже проклинал день, когда их покупал.
Я страдал и мучился от предчувствий.
Я бесконечно рассматривал свой пенис на предмет нехороших изменений.
Мочась над общим лотком в казарменном туалете, я внимательно прислушивался к своим ощущениям.
Привычный мир навис невнятной угрозой.
Однако судьба меня хранила, я ничего не подхватил.
Вернувшись со сборов, я стал скучать по Тамаре.
Это было бессмысленно: я не знал, где  ее найти.
Искать следовало другую.

=====
Следующие главы - http://proza.ru/2024/08/17/593