Я все еще люблю тебя! Глава Тридцать Вторая

Глава Тридцать Вторая. Счастье в подарок.

Жизнь в Зачатьевском монастыре шла в своем размеренном, немного замедленном ритме. Со дня на день ждали приезда Отца Николая, что было причиной неизгладимой радости для всех насельниц обители. В монастырь иеромонах наведывался периодически, и каждый раз для обители это было ни с чем несравнимым событием.
— Не знаю, как бы мы без Отца Николая обходились, – говорила Матушка Феодора. – Только благодаря нему, монашеская жизнь у нас и поддерживается. Все службы, требы – на нем. Наша же обитель на отшибе находится. Не всякий батюшка сюда ехать согласиться. Но у Отца Николая никогда с этим проблем не возникало. Всегда, когда бы мы его не попросили, он сразу же собирался и приезжал.
У Полины, когда она слышала эти слова, становилось легче на сердце. Получалось, все страдания, которые ей пришлось пережить, все жертвы, которые она принесла, были не напрасны. Бывший возлюбленный не сгинул на крайних северах, не закончил свои дни, спившись, под каким-нибудь забором, а стал светочем для многих душ, ищущих спасения. 
Был в монастыре один человек в обители, у которого Полина вызывала стойкую неприязнь. Впрочем, Галина Николаевна Бранова была непопулярна не только у Полины, но и у всех, кто с ней хоть каким-то образом соприкасался.   
— Матушка Феодора, да, она же совершенно с детьми работать не умеет. – Жаловалась настоятельнице Сестра Силуана. – Тем более, с сиротами. Никто ж из них от неё никогда доброго, ласкового слова не слышал. Смотрит на них, как на врагов народа!               
— Сестра, ну, а что же я сделать-то могу? Сами знаете: народ к нам валом не валит. Приходится довольствоваться тем, что есть.
Благо, общение Полины с Брановой было сведено к минимуму. Только иногда женщины могли встретиться в кельи Матушки Феодоры для получения дальнейших наставлений.
— Я смотрю: Галина Николаевна не по душе вам пришлась? – спрашивала Полину настоятельница.
— Слишком много горя мне пришлось пережить из-за неё, Матушка. Правда, не она одна ко всему этому руку приложила. Бывший муж тоже постарался, чтобы вся моя жизнь пошла под откос.
Чем дольше Полина продолжала свой рассказ, тем сильнее не по себе становилось Матушке Феодоре.
— Кровь стынет в жилах от ваших рассказов, Полина Аркадьевна, – сказала она. – Неужели не было никакой возможности привлечь вашего бывшего супруга к ответственности?
— Как же вы его привлечете, Матушка Феодора? Он же олигарх!! У него везде все схвачено. Вон, посмотрите на Леночку. Того, что ей пришлось пережить, ни одному врагу не пожелаешь.
Сама Лена, мало по малу, начала приходить в себя после всего, ею пережитого. Способствовали этому и работа девушки в детском приюте, где она получала определенное умиротворение от общения с детьми, и беспримерная любовь мужа.
То, что Антон испытывал к Лене, трудно было назвать просто любовью. Чувства захватили его без остатка, ни на минуту не давая представить себя не рядом с Леной.
— Даже не представляешь, как я тебя люблю, – признавался Антон жене. – Леночка, ты – самое лучшее, самое светлое, что могло быть в моей жизни. Огромное спасибо тебе за то, что ты вообще есть!
— Это тебе огромное спасибо, мой хороший, – отвечала Лена. – Вообще не представляю, что бы со мной было без тебя.
Более любящих, с нежностью относящихся друг к другу, супругов, чем Антон с Леной, трудно было себе представить. Любовь молодых людей даже было трудно с чем-либо сравнить, настолько она была сильна и красива.
— Страшно представить, что могло быть, если бы Леночка вышла замуж за Германа, – говорила Полина Матушке Феодоре. – Мне-то даже трудно его человеком назвать.
— Ну, видите, Полина Аркадьевна, хорошо то, что хорошо заканчивается, – отвечала настоятельница. – Антон очень любит Леночку, а Леночка любит его. Более крепкого союза, чем у них, я, честно говоря, еще не видела. Так что, думаю, беда миновала.
Беда не могла миновать, пока Герман считал Лену своей, хоть и сбежавшей, невестой.    
— Ты когда-нибудь успокоишься? – спрашивала сына Варвара Захаровна. – Тебе что, одной Полиночки мало?
— Причем здесь Полина, мама? Просто я хочу вернуть себе то, что принадлежит мне по праву. 
— По какому праву, Герман? С отцом вы итак выжали из бедного Алексея и его жены все, что только можно!               
У слышавшей обрывки этого разговора, Эльзы Фридриховны Гауптман душа уходила в пятки при каждом, произнесенном, слове. Обо многих событиях, происходивших в особняке Сапрановых, она была очень хорошо осведомлена, и, более того, непосредственной участницей многих из них сама являлась.
— Ты что, думаешь, я не знаю, что тогда произошло в Белой Калитве? – спрашивала Гауптман Германа. – Вы ведь тогда вместе с отцом этого несчастного Ларина просто использовали в темную…
— Ничего себе – в темную! – усмехнулся Сапранов. – Эльзочка, этому, как ты говоришь, несчастному Ларину пришлось отстегнуть аж сто тысяч рублей! Сумасшедшие, между прочим, деньги, по тем временам.
События давно минувших дней напоминали о себе Герману периодически. Серия убийств людей, принимавших участие в том злосчастном судебном процессе, говорила о, нависшем  над  Сапрановым, дамокловом мече.
— Ты понимаешь, что этот колокол вполне может звонить и по тебе? – спрашивал Германа Артамонов после известия об убийстве Козюлина. – Кто-то всерьез взялся за тех, кто проходил по делу об ограблении церкви.
— Игорек, хочу тебе напомнить: «Цитадель» в этом деле замешена ничуть не меньше меня. Стоит мне только открыть рот, Игорек! Стоит мне только открыть рот…   
У Германа было достаточно оснований, чтобы держать своих подельников на коротком поводке.   
За годы существования «Цитадели» он досконально изучил все, на чем была построена деятельность организации. На каждого из её членов у Германа Федоровича имелись даже не чемоданы, а сундуки компромата, завещанные ему еще отцом.             
— Всю эту публику нужно держать на коротком поводке, – говорил Федор Кузьмич сыну. – Герман, по-другому с ними нельзя. Не сожрешь ты – обязательно сожрут тебя! На этом вся «Цитадель», в принципе, и держится.
Этому отцовскому завету Герман следовал неукоснительно, чем вызывал жгучую нелюбовь со стороны всех, кто стоял у руля организации. Особенно была недовольна Регина Робертовна – бывшая теща Германа, чего даже никогда не пыталась скрывать.
— Проклятие для всех нас – этот «Черный принц», – говорила она «Гроссмейстеру». – Ему дай волю, и вся организация, в конце концов, под ним окажется.   
— Регина, Регина, – вздохнув, промолвил Разумовский. – Сколько раз я тебе говорил, что «Императора» пора убирать? Ведь «Черный принц» без него никто.            
Ответ на этот вопрос хозяйка, в принципе, знала, но произнести его вслух не решалась. Страсть к Федору Кузьмичу, однажды внезапно вспыхнувшая, была сильна настолько, что не давала, порой, адекватно воспринимать окружающую реальность.            
— Ничего не могу с собой сделать, Алик, – жаловалась Регина Робертовна Разумовскому. – Федор мне всю душу наизнанку вывернул. Чувствую, что скоро ему во всем подчиняться буду.
— Регина, а ты представляешь, что будет, если твой благоверный  узнает о ваших шашнях с «Императором»? Мало ведь тогда никому не покажется. 
— Алик, а откуда он узнает-то? Ты ему побежишь, что ль, докладывать?
Никуда «Гроссмейстер», естественно, бежать не собирался. Слишком опасным для него был бы такой шаг. Тем более, не давали это сделать чувства к самой Регине Робертовне.               
Никуда «Гроссмейстер», естественно, бежать не собирался. Слишком опасным для него был бы такой шаг. Тем более, не давали это сделать чувства к самой Регине Робертовне.
— Руки у нас связаны исключительно из-за тебя, Регина, – продолжал Разумовский. – Если б ты была более рациональна, многих, свалившихся на нас, проблем удалось бы избежать. 
— Каких проблем, Алик?
— Ну, например, появления в организации таких случайных людей, как «Циркуль», «Синдбад». В «Цитадели» они ведь появились с твоей легкой руки и легкой руки «Императора».
— Ну, а здесь-то к нам какие претензии? – удивилась Регина Робертовна. – Ты же знаешь, что из себя  представляет «Циркуль». От него избавиться  - себе дороже. А на «Синдбаде» все поставки с Ближнего Востока завязаны.
Лишь отчасти звучала истина в словах Регины Робертовны. По правде говоря, она сама не важно верила в то, что говорила. Просто  однажды охватившая её страсть была сильна настолько, что не давала адекватно воспринимать окружающую реальность.   
Подобное положение вещей в корне не устраивало «Гроссмейстера», имевшего на хозяйку свои, вполне определенные виды. Знала ли сама Регина Робертовна о чувствах, которые испытывал к ней Разумовский, наверное, навсегда осталось загадкой, но ему  неоднократно давалось понять, что его отношения с хозяйкой никогда не смогут выйти за рамки сугубо деловых.
Причиной тому был «Император», давно завоевавший сердце хозяйки, даже несмотря на её явно предвзятое отношение к его сыну. Федор Кузьмич также испытывал к хозяйке чувства, явно выходящие за рамки официально-деловых отношений.
— Что у тебя может быть общего с этим стариком, Регина? – неоднократно удивлялся «Гроссмейстер». – Муж готов тебя на руках носить! Дом – полная чаша! Что ж тебе еще надо-то!?!
— Просто есть вещи, Алик, которых ни один дом и ни один муж дать не смогут. Ты что-нибудь про любовь когда-нибудь слышал?
— Регин, ну, причем здесь еще и это!?! – еще больше удивился Разумовский. – Ты, я смотрю, совсем  не о том думаешь. На веревке, по которой ты пытаешься залезть наверх, активно пытаются развязать все узелки, но ты этого почему-то даже не замечаешь.
Несомненно, «Гроссмейстер» знал, о чем говорил. Как работает каждый винтик в этой сложной машине под названием  «Цитадель», он знал досконально, и выводы о том, что происходит в организации, были не в пользу хозяйки.               
Непонятно, какими способами, но Регине Робертовне удалось-таки скрыть свои отношения с Федором Сапрановым от супруга. Сильно не по душе приходились эти любовные истории «Гроссмейстеру» в силу его явно предвзятого отношения к самой хозяйке.               
— Алик, я давно знаю, что ты ко мне не ровно дышишь, но, прости, ответить тебе взаимностью не могу, – говорила хозяйка Разумовскому. – Сам видишь, мое сердце не свободно, и по-другому уже не будет.
— Да, не нужна мне твоя взаимность, Регина, – махнул рукой «Гроссмейстер». – Я только одного понять не могу: тебе что, доставляет удовольствие пилить сук, на котором ты сама же и сидишь?
Причин, чтобы так говорить, у Альберта Михайловича хватало с избытком. Все на свете имеет свойство заканчиваться, в том числе и грешная  страсть между Региной Робертовной и Аркадием Римашевским.      
Почив в бозе, Аркадий Римашевский оставил себя кучу проблем, которые, в равной степени, легли на плечи его вдовы и Германа. 
— Боюсь, с бывшей тещей мы не сработаемся, – жаловался отцу Герман Федорович.   
— Слушай, а ты по-прежнему хочешь вкусно есть и мягко спать?
Получив положительный ответ кивком головы, Федор Кузьмич продолжил:
—  Ну, тогда ты сработаешься, с кем угодно и на каких угодно условиях. Герман, сейчас не то время, чтоб нам с тобой еще и свой характер показывать.               
Когда, как и, главное, кому показывать свой характер, решал исключительно сам Герман, а мнение отца в этой ситуации имело для него весьма второстепенное значение.   
С бельмом на глазу сравнивалась Германом бывшая теща, от которого нужно было, как можно, скорее избавиться.
Вроде бы, подходящий случай представился, когда произошли события в Белой Калитве. Регина Робертовна была главным заинтересантом во всем произошедшем, а, следовательно, вся мера ответственности лежала на ней.    
 — Сто раз тебе говорил: не стоит связываться с этим «Синдбадом», – возмущался Федор Кузьмич. – Для организации он никакой ценности не представляет, да и представлять не будет, а проблем за ним – хоть отбавляй. Из-за него же вся эта неразбериха с Абу Мухтаром и его бриллиантами началась.
—  Хочу тебе напомнить, Федор, без «Синдбада» не видать бы нам Ближнего Востока, как своих ушей. Ты ведь давно хотел расширить поставки, а без Абу Мухтара этого не сделать.   
— Хорошо, а «Циркуль» здесь причем? Он-то в наши ряды с какой стати затесался? 
Ответа на этот вопрос не могла дать, пожалуй, даже сама Регина Робертовна. Георгий Цикунов в рядах «Цитадели» слыл признанным авторитетом – хранителем многих тайн организации. Даже когда Цикунов отошел от дел, его репутация в организации считалась неоспоримой, и никто из рядовых членов «Цитадели» не мог сказать против него ни одного слова.
— Хоть убей, не могу понять, за что ему такие привилегии, – неоднократно говорил «Гроссмейстер» Регине Робертовне.         
— Не мне тебе говорить, Алик, кем был отец «Циркуля», – отвечала хозяйка. – Ты что, захотел разборок со «Скелетом»?
Евгений Павлович Сергеенков, по прозвищу «Скелет», в «Цитадели» считался фигурой одиозной. Среди членов организации, даже в числе её руководства, никогда не было желающих вступать с ним в какие-либо споры. Слишком высок был авторитет у него в организации. Все поставки нелегального товара зависели исключительно от него, а имена поставщиков были серьезны настолько, что многие члены «Цитадели» даже боялись произносить их вслух.   
— По минному полю ходишь, – предупреждал Сергеенкова «Циркуль». – Эти кавказцы – народ ушлый, себе на уме. Никогда не знаешь, чего от них ждать.
— Да, не беспокойся, Жорик. – отвечал «Скелет». – На Кавказе у меня все схвачено. Давай-ка лучше подумаем о том, что мы теперь с этим арабом делать будем.      
— А что с ним делать? – удивился Цикунов. – Ты же знаешь, сколько с этого Абу Мухтара всего поиметь можно. Таких залежей отборного, высококачественного товара нет больше ни у кого.                               
  — Только знаешь, сколько этот товар стоит? Цену Абу Мухтар заломил, конечно, очень неслабую. Одни бриллианты чего стоят!      
Бриллианты, о которых шла речь, Абу Мухтару принадлежали по праву. Когда, каким образом эти драгоценности оказались в руках бывалого контрабандиста Мореходова, для всех осталось загадкой.
— Не представляешь, какую медвежью услугу ты всем нам оказал, – говорил Мореходову «Император». – «Синдбад», так, обычно, дела не делаются. Знаешь, сколько проблем ты нам подбросил?   
— Федор, каких проблем!? С помощью бриллиантов мы сможем держать этого Абу Мухтара на коротком поводке. 
— Только пока на коротком поводке держим не мы его, а он нас. Этот араб  прямо-таки грезит бриллиантами, которые ты у него изъял.
          — Тогда за чем дело встало? Верни ему эти камни, и пусть успокоится. Ты же сам говорил: нужен выход на новых поставщиков. На Кавказе источники не бесконечны. 
—  Все это так, Жорик, но, понимаешь, моржа, которую Абу Мухтар за свои поставки потребовал, тоже очень не маленькая. Иконы ему, видите ли, подавай! Причем, такие иконы, к которым не всякий простой смертный подступиться может.
То, о чем Федор Кузьмич поведал «Синдбаду», было, действительно, чем-то, из ряда вон выходящим. 
—  Ну, а чем ты, собственно, недоволен? – спросил Мореходов. – По-моему, это – хорошая возможность для твоего сына показать, что он на кое-что все-таки способен. Он же у тебя всю жизнь на всем готовеньком сидит. Пусть в кое-то веки для организации хоть  что-нибудь сделает.
С этими словами подельника «Императору», действительно, трудно было не согласиться.
Статус Германа в «Цитадели» ни в коем случае нельзя было считать определенным. Члены организации относились к нему, как к папиному сынку, которому все преподносилось на блюдечке с голубой каемкой. 
— Хоть бы что-нибудь для организации полезное сделал! – возмущалась Регина Робертовна.               
    — Знаешь, Регина, ты мне моего Германа не тронь! – одергивал хозяйку Федор Кузьмич. – Он – мой наследник, и наступит день, когда вы все перед ним на цирлах ходить будете.
Подобные высказывания ни в коем случае не устраивали Регину Робертовну. В самом страшном сне ей не могло привидеться, что кто-то из посторонних может оказаться на, по праву занимаемом ей, месте. Тем более, это относилось к Герману, само существование которого хозяйка считала чисто случайным. 
— Герман, конечно, твой сын, – говорила Регина Робертовна «Императору». – Однако в «Цитадели» ему не место. С меня вполне достаточно того, что он мне родную дочь на тот свет загнал.
— Ой, посмотрите на неё! – развел руками Федор Кузьмич. – Значит, когда твоя доченька забрюхатела неизвестно от кого, мой Герман тебе неплох был, а сейчас, когда он её на место поставил, быстро во врага превратился!
— Федор, ну, причем здесь это? Я, как раз, на твоего Германа все надежды и возлагала. Думала, может, с ним моя Полька этого своего водилу из головы выбросит.
Если бы Регине Робертовне были известны подробности того, что с ней произошло, она никогда близко бы не подпустила Германа к своей дочери. Однако подходящий козел отпущения вовремя был найден, и все беды, свалившиеся на Регину Робертовну, с успехом были повешены на него. 
Немало времени прошло с тех пор, но память Регины Робертовны настойчиво отказывалась забыть человека, из-за которого она чуть не отправилась на тот свет. 
— Надеюсь, этот водила на зоне и сгинет, – не раз говорила хозяйка Федору Кузьмичу. – Я ведь только из-за него на брак Полинки с твоим Германом согласилась.   
Сам «виновник» произошедших бед ни для «Цитадели», ни для Германа был недоступен.
Визиты Отца Николая в Зачатьевский монастырь случались достаточно часто, что всякий раз было поводом для его встреч с Полиной. Только пребывая в обители, сама несчастная женщина, пережившая столько бед, начинала потихоньку приходить в себя, забывая все несчастья, на неё свалившиеся.
Во многом этому способствовали Антон с Леной, неотлучно при ней находившееся. К юным молодоженам Полина прикипела настолько, что уже не могла представить себя без них.
— Сейчас моему мальчику было бы примерно столько же, сколько и Антошке, – говорила Полина Матушке Феодоре. – Сейчас совсем большой бы был.
— Почему был, Полина Аркадьевна? – не соглашалась настоятельница. – Почему вы считаете вашего сына умершим?
— Да, потому что, Матушка, вы просто не знаете моего бывшего мужа.  Доброта, жалость, сострадание – это вообще не про него. Этот человек состоит из самовлюбленности, самомнения и холодного расчета.
Разговор Полины с настоятельницей прервала вбежавшая в келью Сестра Евдокия.
— Матушка Феодора, к нам гости… - торопливо произнесла монахиня.   
Картина, открывшаяся Полине и настоятельнице, оказалась в высшей степени неприглядной. Молодая, но максимально изможденная женщина еле стояла на ногах, опираясь на, ведущего её под руку, мальчика лет пяти – шести.
— Кристиночка, да, что ж это такое!?! – вплеснула руками Матушка Феодора. – Твой Арсений что, опять руку на тебя поднимал?
— Сеня уже третью неделю из Вологды не приезжает, Матушка, – ответила Кристина. – Мы с Алёшей одни по-тихоньку справлялись. Ну, а сегодня что-то так прихватило, что никакой мочи нет. 
— Ты врача-то вызывала? – спросила Сестра Евдокия.
—  Да, был вчера врач. Сказал, что сроки еще не подошли, и чтобы я его больше не беспокоила.               
С большим трудом Матушке Феодоре удалось не дать, накопившемуся внутри неё, гневу вырваться наружу.
— Голову твоему Сеньки оторвать надо, – сказала она.  – У него жена вот-вот родит, а его где-то носит.      
По всему было видно, что положение с каждой секундой становилось все серьезнее. Вряд ли поддаются описанию те страдания, которые приходилось переносить Кристине.
— Леночка, попроси, пожалуйста, своего мужа, чтоб он в Поддувалово съездил, – обратилась к Лене Матушка настоятельница. – Живет там Викентий Максимович Федичев. Это – наш местный эскулап. В общем, надо, чтоб он сюда приехал. Без него нам здесь, похоже, не обойтись.
Просьба Матушки Феодоры была выполнена сразу же, и уже через полтора часа сухонький, седовласый старичок, с трудом державшийся на ногах, был в монастыре. В руках он нес старенький, видавший виды, чемоданчик с нехитрой врачебной снедью.    
— Любезная Матушка, что стряслось на этот раз? – поинтересовался      Викентий Максимович. – Я, как вы можете видеть, прибыл во все оружии. Кого сегодня будем спасать?
— Ситуация у нас здесь, конечно, нетривиальная складывается, Викентий Максимович, – произнесла настоятельница. У нас тут одна прихожанка глубоко беременна. Ну, а беременность, надо сказать, не из легких. Вон, схватки уже, судя по всему, начались…
— Что ж вы её, Матушка, в больницу не отправили!?! – воскликнул Федичев.
— Вот тут, любезный Викентий Максимович, и наступают трудности. Понимаете, муж у неё человек весьма своеобразный. У Крестиночки отобрал все, что только можно: деньги, документы… в общем, идти ей сейчас особо некуда. Вся надежда только на вас!               
— Что же мы тогда здесь стоим? Пойдемте, поскорее осмотрим вашу роженицу!
Работа Викентия Максимовича не обещала быть быстрой, а поэтому надо было куда-то пристроить маленького Алёшу – сына Кристины.
— Леночка, ты бы не могла пока с ребенком побыть? – спросила настоятельница.  – У его мамы схватки начались, и, судя по всему, этот процесс надолго. 
— С радостью, Матушка, – ответила Лена. 
Малыша она полюбила сразу же, как только увидела. Что-то было в Алёшеньке такое, что напоминало ей умершего младшего брата. То ли подкупала, светящаяся в глазах мальчика, абсолютная детскость, то ли сам ребенок своей непосредственностью и радушием не мог в себя не влюбить, но представить себя без этого мальчика Лена уже не могла.   
Хотя Викентий Максимович и считался признанным эскулапом, но, по всей видимости, не все в человеческом организме ему было подвластно.
Роды Кристины выдались не по-человечески тяжелыми. Из комнаты, в которой находилась роженица, то и дело доносились то, превозмогающие человеческие силы, крики, то, полный отчаянья, стон. Наконец, все стихло. Из комнаты вышел смертельно усталый, с грустными глазами Викентий Максимович.
—  Было сделано все, что можно, – констатировал он. – По правде сказать, эти роды для неё явно лишними были. Организм итак изрядно изношен, а здесь еще и патология… 
—  Все претензии стоит мужу Крестиночки предъявлять. – Сказала подошедшая к доктору Матушка Феодора. – Сенька-то у нас всю жизнь без царя в голове был, а супругу свою так просто затретировал.
Все эти определения настоятельницы в этот момент были а6солютно бесполезны. Души Кристины и её новорожденной дочки находились уже вне этого мира, и кто был их обидчиком, не имело абсолютно никакого значения.
— Матушка Феодора, в детский дом надо сообщить, – сказала подошедшая к настоятельнице Бранова.
— В какой детский дом? Зачем? – посыпались вопросы.
— Ну, как же…  мальчик совсем один остался. Мать умерла,  а отец, неизвестно где, находится. Просто так все это оставлять же нельзя.
 
— Ну, как же…  мальчик совсем один остался. Мать умерла,  а отец, неизвестно где, находится. Просто так все это оставлять же нельзя.
— Подождите, Галина Николаевна. У малыша, наверняка, еще есть родственники, – заметила настоятельница. – Давайте, попробуем их разыскать.
— Безусловно, но сначала необходимо отправить мальчика в специализированное учреждение, – продолжила Бранова. – Так, в конце концов, будет правильно.
— Галина Николаевна, а все дети, которые вам попадаются, пропадают? – спросила стоявшая рядом Полина. – У вас ведь в этом большой опыт имеется.               
—  Алёшенька никуда не поедет, – сказала Лена. – Он останется с нами.
— С нами – это с кем? – не скрывая ехидства, спросила Бранова.
— С нами – это со мной и с моим мужем. В приюте малышу – не место. Мы с  Антоном вполне сможем о нем позаботиться.
  Все реплики Брановой о том, что в приюте ребенку будет гораздо лучше, для Лены были гласом вопиющего в пустыне. Для себя с Антоном они сразу все решили: Алёша остается с ними, и никакой другой сценарий развития событий, в  принципе, был невозможен.
— Кто бы это говорил!?! – не успокаивалась Галина Николаевна. – Сбежавшая невеста!?! Несостоявшаяся уголовница!?! 
— Знаете, не вам об этом судить, - одернула Бранову Полина. – Мальчику нужны полноценные родители, и Леночка с Антоном вполне могли бы ими стать.
Сам малыш в это время находился вдали от споров, разгоревшихся вокруг него. Все его внимание занимала дверь, расположенная в конце коридора монастырской гостиницы. Много времени прошло с той минуты, как эта дверь закрылась за прошедшей в комнату Кристиной. Проходили минуты, часы, но дверь в комнату, в которой была Кристина, оставалась закрытой, а оттуда доносились то душераздирающие крики, то протяжные стоны.
Наконец, когда все стихло, в комнату проследовала вереница женщин в черных одеяниях.
Все, увиденное Алёшей дальше, было для него, по меньшей мере, странным. Мама лежала на большой кровати с закрытыми глазами, а, сидевшая около неё, старушка что-то шептала, читая, лежавшую у неё на коленях, какую-то странную, видимо, очень старую книгу. У изголовья кровати, на которой лежала Кристина, почему-то горели свечи, а из глаз, стоявших возле неё, женщин текли слезы.
Вдруг Алёша почувствовал на своем плече чью-то теплую, нежную руку. Обернувшись, мальчик увидел перед собой девушку с невероятно добрыми, но очень грустными глазами.            
— Кушать пойдем? – спросила девушка ребенка.
— Он маме спать мешают, – как бы не расслышав вопроса, сказал Алёша. – Она спит, а они какую-то книжку громко читают.
Наверное, впервые в жизни Лена не знала, что ей ответить. Говорить неправду не было в её правилах, но сказать все, как есть, тоже язык не поворачивался.
Вдруг в конце коридора появилась чья-то высокая, поистине исполинских размеров, мужская фигура, облаченная в черные одеяния. По всей видимости, это был священник, периодически в эту обитель приезжавший. Рядом с ним можно было увидеть, сопровождающую гостя, Матушку Феодору.
Чем ближе Батюшка с настоятельницей подходили к Лене, тем радостнее и светлее становилось у неё на лице.
  — Леночка! – радостно воскликнул священник. – Как же я рад тебя видеть! Ты-то какими судьбами здесь оказалась?
Человека, облаченного в мантию священнослужителя, Лена явно была рада видеть.
— Отец Николай! – ответила она. – Мы сюда с мужем приехали…
— Ой, ты замуж вышла? – не дав закончить фразу, спросил Отец Николай.

— Да, мы с Антошкой уже скоро два года будет, как женаты. Вы лучше расскажите, как там дядя Прохор с Мариночкой поживают?               
— Да, вроде бы, пока без бед. У Прохора Кирьяновича все неплохо складывается. Вон, Марина замуж вышла. Вместе с дочкой к мужу в Ростов перебралась.
— Как я рада! – чуть не захлопала в ладоши Лена. – Отец Николай, а как там наш дом? Стоит?
Услышав этот вопрос, священник изменился в лице. Улыбка исчезла, а вместо неё появилось что-то, очень напоминающее тревогу.   
— Дом-то стоит, – задумчиво ответил Отец Николай. – Вот только виноградники жалко.
— Виноградники? А что с ними?
— Да, гибнут они, Лен. За ними ведь тоже уход нужен, а ухаживать некому. С тех пор, как Алексей Павлович умер, у вас там все в полное запустение пришло. Прохору Кирьяновичу одному, понятное дело, такую ношу не потянуть.    
— Обидно, конечно. - Вздохнула Лена. – Действительно, папа в эти виноградники все силы вложил, и что, получается, все это никому не нужным оказалось?
Появившаяся Матушка Феодора прервала диалог Лены с Отцом Николаем. Приезду иеромонаха настоятельница была несказанно рада, чего даже не считала нужным скрывать.
— Ой, Отец Николай, как же хорошо, что вы к нам приехали. – Сказала Матушка Феодора. – Нужно отпеть одну нашу прихожанку, а дергать Батюшку из соседнего села, честно говоря, неохота.
Услышав эти слова, Лена изменилась в лице. Былые радость и хорошее настроение моментально исчезли, а вместо них появились грусть и нескрываемая тревога.
— Матушка Феодора, Кристиночка что… - только успела произнести Лена.
— Кристиночки больше нет, -  сказала настоятельница. – Доченьку её новорожденную Господь тоже к себе прибрал. Видимо, там они вместе нужнее, чем здесь, будут.   
Слезы обильным водопадом хлынули из глаз Лены. К Кристине она прикипела сразу же, как в первый раз увидела эту девушку, и сейчас сама мысль о том, что её больше нет на свете, казалась Лене невыносимой.
— На все воля Божия, -  попытался сказать слова утешения Отец Николай. – Матушка Феодора права: возможно, там этой Кристине с её дочкой будет гораздо лучше, чем тут. 
— Что теперь будет с Алёшенькой? – не успокаивалась Лена.
— Мальчика придется отправить в приют, – произнесла Матушка Феодора. – Понимаю: решение не из легких, но другого выхода у нас просто нет. Мама его почила в бозе, а отец неизвестно где находится.
—  Матушка, но ведь у ребенка должны быть какие-нибудь еще родственники? – спросил иеромонах. – Почему вы не обратитесь к ним?
— Да, ничего нам о них неизвестно, Отец Николай. Кристиночка о своей личной жизни как-то особо не распространялась, а мы и не расспрашивали.
Все эти рассказы настоятельницы Лене в этот момент были абсолютно безразличны. Ни о ком и ни о чем не могла она тогда думать, кроме Алёши. Этот ребенок завладел всеми её мыслями прямо с того момента, как в первый раз девушка его увидела. То ли сказывалась тоска по недавно умершему младшему братишке, то ли врожденное чадолюбие Лены давало о себе знать, но представить маленького Алёшу не рядом с собой она уже не могла.
Сумерки уже начинали вступать в свои права, когда Отец Николай наведался в дом, где проживали Лена с Антоном. Снова встретиться со своим односельчанином Лена была, конечно, несказанно рада. Благо, тем для разговоров друг с другом у обоих нашлось множество. Рассказы Лены о своих злоключениях не могли не вызывать у Отца Николая чувство глубокого возмущения, хотя все, о чем шла речь, ему было знакомо не понаслышке. 
— Ой, Леночка, все, что ты сейчас рассказала, меня ничуть не удивляет, – признался иеромонах. – Скажу даже больше: ничего другого от этого человека ждать не приходится.
 — Отец Николай, вы что, хорошо знаете Германа Сапранова? – спросил Антон.
— Да, уж. Приходилось встречаться, – вздохнул священник. – И знаешь, Антон, все эти встречи для меня не из приятных были. Для этого человека всегда на первом месте будет только сам он, а все остальные люди – это так… мусор, расходный материал.
Несомненно, Отец Николай знал, о чем говорил. Кто такой Герман Сапранов, он знал не понаслышке, и хорошо понимал, какая опасность для Лены с Антоном может исходить от этого человека.
Герман Федорович все еще не терял надежды вернуть потерянную невесту, чем вызывал почти нескрываемое раздражение со стороны своей главной горничной.
— Долго ты еще будешь страдать по неизвестно кому? - спрашивала своего шефа Гауптман. – Эта твоя невеста стала женой… причем, не твоей. А ты все никак успокоиться не можешь.
— Эльза, Ленка будет моей женой! Это – вопрос времени! – уверенно отвечал Герман Федорович. – Давай, лучше подумай о том, куда ты будешь ретироваться, когда она сюда вернется. Сосуществовать на одной территории вам будет, я так полагаю, достаточно сложно. 
Подобная постановка вопроса для Эльзы Фридриховны была неприемлема в принципе. Свое место под солнцем она не собиралась никому уступать, и к Лене это относилось в первую очередь.               
Себе союзника Гауптман, совершенно неожиданно для себя, нашла в лице матери Германа – Варвары Захаровны.
Никак не укладывались в голове пожилой женщины, прожившей на этом свете изрядное количество лет, особенности личной жизни её старшего сына.
— Когда ж ты, наконец, эту девочку в покое оставишь? – спрашивала сына Варвара Захаровна.
— Никогда, мама, – уверенно отвечал Герман. – Она моя, и по-другому быть не может.
— Слушай, а ты об Эльзе подумал? – прозвучал совершенно неожиданный вопрос. – Она что, заслуживает такого к себе отношения?
Услышав эти слова матери, Герман оторопел. Взаимная нелюбовь между Варварой Захаровной и Эльзой Фридриховной ему была хорошо известна, и тем удивительнее для него звучали такие материнские слова.
— Мам, помнится, ты Эльзу на дух не переносила, – удивился Герман. – Тогда откуда такая перемена в настроении?
— Я просто люблю справедливость, Герман. – ответила Варвара Захаровна. – Нужно признать: для тебя она сделала очень много, и того, чтоб об неё вытирали ноги, точно не заслужила.
Когда Сапранов услышал эти слова, у него отлегло на сердце. Получалось, его главная тайна нераскрытой, а это давало Герману надежду на то, что она навсегда будет похоронена втуне.               
   Не знал Герман Федорович, что одна из его тайн, хранимая им долгие годы, уже раскрыта. Речь шла о внезапно воскресшей Полине, долгие годы считавшей похороненной на одном элитном кладбище.
По каким причинам Варвара Захаровна хранила молчание о том, что смерть её любимой снохи – ложь, оставалось загадкой, но она делала все для того, чтобы Герман до определенного момента находился в полном неведении.               
— Извините меня, Варвара Захаровна, но я вас не понимаю, – говорила Анна. – Ваш сын – преступник, место которого за решеткой, а вы его покрываете.
— Анют, ну, а что я сделать-то могу? Ты же знаешь: идти наперекор Герману – себе дороже. Он же каждое свое действие на сто шагов вперед просчитывает. 
Был в доме Сапрановых еще один человек, который реально мог что-то противопоставить Герману. Речь шла о его старшей дочери Елизавете, бывшей в курсе того, что её родная мать жива, а не скоропостижно скончалась, как ей об этом рассказывали долгие годы.
Затаенную в глубине души обиду Лиза не считала нужным раскрывать до определенного момента. В подробности своей личной жизни она тоже мало кого посвящала, что давало ей возможность вести свою, неведомую никому, игру.
Частые отлучки Лизы из дома, в принципе, никого не удивляли. По истине, папина дочка, она спешила выполнить любое поручение отца, о каком бы из них не шла речь.
От Волги до Енисея простирались владения Германа, и в каждом из них, зачастую, требовалось присутствие хозяина.
На этот раз Елизавете надлежало отправиться в Архангельск, где на одном из судостроительных заводов стопорилось сооружение сухогруза.
— Борисову так и передай: пусть ускоряется, если не хочет оказаться на улице без выходного пособия, – инструктировал дочь Герман Федорович. – Все сроки вот-вот выйдут, а у него там еще конь не валялся.
Неожиданная командировка давала возможность Елизавете еще раз посетить Зачатьевский монастырь и повидаться с матерью.
Визит в Архангельск на этот раз долгим не оказался. Ни одна сотня отговорок нашлась у Всеволода Ивановича Борисова, чтобы объяснить задержку строительства корабля.
— Все претензии в Вологду адресовать надо, – говорил Борисов. – Это там сидят – ни мычат, ни телятся. Все сроки по поставкам вышли, а у них и в ус не дуют.
— Всеволод Иванович, но предприятия на Вологодчине теперь нам не принадлежат, – сказала Лиза.
— Вот это, Елизавета Германовна, меня точно не касается. Подписали договор – извольте выполнять, а кто там кому принадлежит – это уже не моего ума дело.
Из всего вышесказанного можно было сделать вывод, что Вологодские края ждали Елизавету с распростертыми объятиями. Такой расклад Лизу даже радовал. Ведь теперь какое-то время она могла побыть рядом с матерью, проживавшей в Зачатьевском монастыре.
Тем для разговоров у Елизаветы с Полиной всегда находилось множество. Обеим многое надо было рассказать друг другу, о многом поведать. У Лизы все никак не могло уложиться в голове то, что Полина рассказывала ей о Германе.
— Жить мне, дочка, судя по всему, оставалось недолго, – признавалась Полина. – Если бы не Леночка со своими родственниками, вообще непонятно, чем бы это все для меня закончилось. Честно говоря, я уже ни на что хорошее не надеялась. Думала: сгнить придется в этой психушке.
— Мам, я до сих пор не могу поверить, что наш отец на это способен, – призналась Лиза.   
— Ой, дочка, зачастую, мы сами не знаем, кто и на что способен. Твой отец – человек очень своеобразный! На первом месте у него всегда будет стоять только он сам, а все остальные люди воспринимаются им, исключительно как расходный материал. 
Сказав это, Полина тяжело вздохнула и добавила:
— Слушай, да, что я тебе рассказываю?  Вон, посмотри на Леночку с её мужем. Даже подумать страшно, что им пришлось перенести из-за Германа.
Рассказы матери о Лене и её злоключениях, действительно, приводили Елизавету в состояние шока. Никак не могло  уложиться в её сознании, что родной отец был способен на такие вещи.
— До сих пор не могу во все это поверить, – признавалась Лиза Полине. – Мам, а почему он с тобой так поступил?               
— Ой, дочка, трудно ответить на этот вопрос. Герман же всегда отличался какой-то повышенной импульсивностью. Слова – нет - для него ведь никогда не существовало. Возможно, он испугался того, что мне станет известно, куда подевался мой сыночек – твой братик.
—  Мама, у меня что, был брат?
—  Почему был? Он и сейчас где-то есть. Просто никто не знает, где именно… 
О своем потерянном сыне Полина могла говорить часами. Ни минуты она не сомневалась в том, что её мальчик, которого все считали давно умершим, на самом деле жив.
Предположения Полины вскоре нашли свои подтверждения здесь же, в монастыре.      
Зачатьевская обитель всегда слыла объектом паломничества воспитанников одного детского дома, расположенного неподалеку. Приезды воспитанников были регулярны, к общей радости насельниц.
Воспитательница, постоянно сопровождавшая детей, на этот раз почему-то отсутствовала. Вместо неё приехала женщина, никому из людей, проживавших в монастыре, прежде не знакомая. Появление новой сопровождающей вызвало немалое удивление у встречавшей детей Матушки Агафьи.
— Антонина Герасимовна почему-то не приехала. – сказала она настоятельнице. – Детей, вон, какая-то другая женщина привезла. Прежде я её никогда не видела.
— Да, Антонину Герасимовну на аттестацию в область послали. – объяснила Матушка Федора. – Вера Лукинична вместо неё взялась за детьми присмотреть. 
— Это – новая воспитательница?
— Да, нет, Сестра Агафья. Берите выше! Эту женщину назначили новой директрисой приюта. Так что постарайтесь, чтоб все прошло без сучка, без задоринки.
— Ну, а когда у нас по-другому было? 
Взглядам вышедших на улицу настоятельницы и Матушки Агафьи открылась картина, дававшая повод для удивления. Напротив входа в жилой корпус стояли Вера Лукинична с Брановой и мирно о чем-то беседовали.               
По всему было видно, что женщины знакомы друг с другом и, более того, находятся в весьма хороших отношениях, хотя более разных людей представить себе было трудно.   
Обрывки разговора, услышанные настоятельницей и Матушкой Агафьей, повергли обеих в состояние шока.
— Мать вашего любимчика тоже здесь находится, – говорила Бранова Вере Лукиничне.
— Антошкина мама? – удивлялась Мисник. – Галина Николаевна, но кто она?
— Да, вон, в местной библиотеке сидит. Я, правда, не знаю, какими судьбами её сюда нелегкая занесла. Видать, нагрешила – выше крыши, а теперь срочно понадобилось грехи замаливать.
— Что, много нагрешила?
— Немеренно, Вера Лукинична. Я ведь тогда в доме её мужа работала, и скажу вам: натерпелся он по полной программе. Что ни день, то – скандал с этой фифой. Уж, не знаю, откуда у него терпение бралось.
Выслушивать уничижительные высказывания о Полине было выше сил Матушки Федоры, и она решила немедленно их пресечь.          
— Галина Николаевна, а вы знаете, что Полина Аркадьевна более двадцати лет провела в психиатрической лечебнице? – спросила она Бранову, подойдя к ней.
— Значит, была причина. Матушка Федора, вы многого о ней не знаете, а дыма без огня, меж тем, не бывает. Нагрешила эта ваша Полина по полной программе.
— Только знаете, Галина Николаевна, во всех своих бедах она вас обвиняет. Говорит, что это из-за вас она своего родного сына потеряла.
— Сына потеряла? – удивилась Бранова. – Я-то здесь причем?
—  Не вы ли отняли у неё мальчика? Полина Аркадьевна рассказывала, что в годы, когда все это случилось, вы работали в их доме, и потом куда-то исчезли вместе с мальчиком, который только-только родился.      
— Галя, это – правда? – спросила растерявшаяся Мисник. – Значит, все эти твои рассказы про бандитов, про нападение в поезде, были ложью?               
— Ну, а что мне оставалось делать!?! Вера, ты не представляешь, какие люди за всем этим стоят.
У подошедшей сюда же Елизаветы все услышанное вызвало нервную оторопь, помноженную на гнев. 
— Да, вы же все преступницы! – вскричала она. – Матушка Федора, почему вы не вызываете полицию!?!
Растерявшуюся настоятельницу спасла подошедшая Полина.
— Дочка, не стоит сейчас шум поднимать! К тому же, например, Вера Лукинична знать ничего не знала о том, что твой отец устроил.               
— Когда к нам Антошку привезли, мы все думали, что его родители погибли при нападении в поезде, – принялась объяснять Мисник. – Галина Николаевна именно так нам все это рассказывала. 
— Погодите!!! Какого Антошку!?! – вскрикнула взволнованная Полина.
— Как какого? Маркова, конечно. – ответила Бранова. – Ничего себе мамаша! У нее родной сын под боком ходит, а она его в упор не видит… 
Все, что Бранова говорила потом, для Лизы с Полиной уже не имело абсолютно никакого значения. Тот, кого Полина искала долгие годы, оказывался рядом, а все остальное, по сравнению с этим, уходило далеко, на задний план.
Наверное, с минуту Елизавета стояла молча, потеряв вообще какой-либо дар речи. Родной брат, потерянный много лет назад, все это время находился рядом, а она об этом ровным счетом ничего не знала.
— Погоди, мам. Это о каком Антоне речь идет? – спросила Лиза Полину. – Это – не он, случайно, муж бывшей невесты нашего отца?
— Да, дочка. Получается, как ни крути, а Леночка все-таки твоя родственница.
— Невероятно! Вот это, конечно, удар под дых для папы. Он же максимум усилий прикладывал, чтобы на Ленке жениться. А здесь, выходит, его кто-то обошел на повороте. Смириться с этим ему будет очень сложно, если вообще возможно.
— Ой, доченька, Бога благодарить надо, что все так сложилось. Леночке твой отец страданий ничуть не меньше, чем мне, доставил. Еще хорошо, что ей Антошка встретился. Иначе девочке совсем бы туго пришлось.
— Мам, но у неё же есть старшая сестра – дочь дяди Вани. Она что, не может о Лене позаботиться?
— Людочку саму защищать надо от твоего отца, – вздохнула Полина. – Ты что, думаешь, Герман ей когда-нибудь простит, что именно она стала Ваниной наследницей?
Для Елизаветы многолетний кумир в виде родного отца был окончательно повержен. В самом страшном сне не могло ей привидеться, что человек, так много для неё значивший, может оказаться совсем не тем, за кого себя выдавал.
Сам Антон Марков о грядущих переменах, которые вот-вот должны были произойти в его жизни, ничего даже не подозревал. Рядом с ним находились двое самых дорогих людей, которых он любил больше всего на свете, и, судя по всему, от жизни этому юноше уже ничего не надо было.
О своем происхождении Антон говорить не любил. Официальная версия о нападении бандитов в поезде его вполне устраивала, а вдаваться в подробности произошедших событий он не хотел.
— Антошка, неужели тебе совсем не интересно, кто были твои родители? – спрашивала Лена.               
— Котенок, мне вполне достаточно того, что у меня есть ты. Большего счастья я и представить не могу. А что касается моих родителей, то они давно погибли. Ну, и зачем тогда лишний раз будоражить эту тему? 
Неожиданный визит Полины с Лизой к молодым супругам все расставил на свои места.
Очередной встречи с Полиной Лена и Антон были, конечно, рады. Обоим было, что рассказать, чему порадоваться, о чем вспомнить. 
— Ну, как вы здесь устроились? – спросила Полина. – Никто не притесняет?   
— Нет, конечно, – ответила Лена. – Нам с Антошкой здесь вообще жаловаться не на что. Все к нам относятся самым наилучшим образом.
— Ленусь, а что бы ты могла сказать мне про Бранову? Она что, здесь тоже на хорошем счету?    
Услышав этот вопрос, Лена вздохнула.
— Галина Николаевна – человек, конечно, своеобразный. – Ответила она. – Хоть и отвечает у нас за приют, но, как по мне, её к детям  вообще подпускать нельзя. Не умеет она с ними себя вести.
Вернувшийся с работы, Антон подтвердил слова супруги.
— Бюрократ – эта Галина Николаевна, конечно, каких мало, – сказал он.  – Непонятно, как Матушка Федора её вообще терпит. У неё, прямо, талант – портить все, до чего прикасается. Сегодня игровой комплекс на детскую площадку привезли. Ну, казалось бы… установи ты его, и пусть детки играют, резвятся. Нет! Галине Николаевне срочно понадобилось такую бюрократию развести, что хоть стой, хоть падай. В общем, посылает она нас в Вологду, чтоб там, в областном департаменте, кучу справок, подписей собрать.               
— Слушай, а ты об этом Матушке Федоре говорил? – спросила Лена.   
— Ленусь, ну, а что Матушка сделать-то может? Всеми административными вопросами в приюте Бранова занимается, и она там – царь и Бог. 
— Антош, подальше бы ты держался от этой Брановой. – заметила Полина. – До добра она еще никого не доводила.
Это предупреждение звучало настолько уверенным тоном, что Антон с Леной невольно переглянулись. Доверия к Галине Николаевне оба не испытывали никакого, и сейчас их стойкая неприязнь к этому человеку только подтверждалась. 
— Полина Аркадьевна, вы что-то знаете про неё? – спросила Лена.               
— Ой, Леночка, не дай Бог никому пережить то, что мне пришлось пережить из-за неё. В то ужасное место, где мы с тобой находились, я попала во многом по её вине.
— Что же она такого сделала, Полина Аркадьевна? – спросил Антон.
— Она отняла у меня моего сыночка, который только-только родился. 
До этого момента молчавшая Лиза тоже вставила свое слово:
— Бранова действовала, конечно, по указке свыше. То есть, по указке моего отца.
— Неужели Герман Федорович мог так запросто избавиться от родного сына? – промолвил Антон.
— Антошка, а Герман Сапранов – не твой отец, – сказала Полина.
Молчаливая пауза, повисшая в комнате после этих слов, длилась минуты две-три, не меньше, во время которой Антон с Леной пытались осознать смысл сказанного.
— Да, Ленусь, и такое иногда бывает, – наконец, собравшись с силами, произнесла Полина. – Я – Антошкина мама, у которой много лет  назад отобрали родного сыночка. Да, я тебе об этом сама постоянно  рассказывала. Помнишь?               
— То есть… я не пойму, – не успокаивался Антон. – Мне ведь много лет рассказывали совсем о другом. Вера Лукинична постоянно говорила мне, что моих родителей убили бандиты в каком-то поезде. Получается, она все это время меня обманывала?    
— Её саму ввели в заблуждение, дорогой, – сказала Полина. – О том, что произошло в Москве, Бранова не распространялась, а Вере Лукиничне вдаваться в подробности как-то ни к чему было.
Как реагировать на полученную им информацию, Антон даже не знал.  С одной стороны, тема с родителями уже давно была похоронена втуне, и лишний раз возвращаться к ней ему не хотелось. С другой стороны, сейчас, в данный момент, рядом с ним находилась родная мать – человек, о котором долгое время он вообще ничего не знал, но который все эти годы жил в его мыслях.
— Полина Аркадьевна, получается, вы – моя мама? – спросил Антон.
— Да, мой хороший, – чуть не плача, ответила Полина. – Ты – мой сыночек, которого я, честно говоря, уже не надеялась найти.
Надо ли описывать ту радость, которая в одно мгновение охватила и Лену, и Полину, и Антона?  Многолетняя мечта – найти друг друга наконец-то сбылась, и больше, как казалось, ничто не могло омрачить радость от этого.         
— Мама, но почему Герман Федорович так поступил с тобой? – спрашивал Полину Антон. – Он что, настолько не любил тебя?
— Ой, сынок, этот человек никого, кроме себя, не любит.  Да, ты, вон, на свою жену посмотри. Даже страшно подумать, сколько и чего пришлось Леночке пережить.
Появившаяся в комнате Мисник прервала диалог матери с вновь обретенным сыном.
— Ребятки, со своим начальством в области я договорилась, – сказала Вера Лукинична. – Над малышом вы пока можете оформить временную опеку, и он останется у вас.
Радости Лены с Антоном от этого известия не было предела. К маленькому Алёше оба привязались настолько, что уже не могли представить себя без него. Вместе с молодыми людьми радовалась и Полина. Наконец-то, как ей казалось, завершились бесчисленные бессонные ночи; разные мысли, одна хуже другой, перестали роиться в голове.
— Вы еще сюда приедете? – спрашивал Антон Веру Лукиничну, провожая её.    
— Конечно, приеду. Куда ж я денусь?  Теперь, я чувствую, мне придется сюда часто наведываться.
Остановившись у ворот монастыря, Мисник вздохнула и добавила:
— Ты не представляешь, Антошка, как я рада, что вы со своей мамой наконец-то нашли друг друга. Самой плохо верится, что Галина Николаевна нас с тобой так жестоко обманывала.   
— Ну, Галина Николаевна – человек подневольный. Что ей говорили, то она и делала.
В это время Лена не могла нахвалиться Полине, какого чудесного мужа послал ей Бог. 
—  Я ведь никогда бы не смогла сама родить, – признавалась она. – В любом другом случае пришлось бы крест на себе ставить. Хорошо, у меня Антошка есть. Знаете, Полина Аркадьевна, никогда, ни при каких обстоятельствах я от него ни одного слова упрека не слышала.   
— А мне не в чем тебя упрекнуть, дорогая. – послышался голос вошедшего в комнату Антона.          
Любовь к жене молодого студента-медика была безусловной. Казалось, не было ни одного препятствия, которое Антон не мог бы преодолеть ради Лены. Сейчас, в данный момент, счастье подтверждалось обретением родной матери, о которой сам Антон долгое время вообще ничего не знал. 
Венцом счастья стало известие о том, что молодые супруги теперь смогут не расставаться с маленьким Алёшей. К этому мальчугану и Лена, и Антон привязались настолько, что уже не могли представить себя без него.
В отличие от них, все меньше уверенности было у Галины Николаевны Брановой. Тучи на небе над её головой заметно сгущались, а расплата за все, что она сделала, неумолимо приближалась.