Угол зрения Часть 1-2

Феликс Довжик

Угол зрения   Часть 1-2


Труба над миром

Работа увлекает,если она творческая, если ты – активный участник. Но в мире – море рутинной работы. Терпеливо корпеть на конвейере можно по необходимости и за деньги, когда понимаешь, что усердием здесь обретешь желаемое вне его стен.
Стремясь жить лучше, человечество придумывает новые вещи, новые блага и развлечения, а возможность заработать средства, чтобы пользоваться всем этим, служит стимулом для работы. Останови прогресс изобретения новых благ – у многих опустятся руки.

В этой цепи взаимосвязей заложено неразрешимое противоречие. Чтобы побудить человечество работать в рутинной сфере, нужны свежие соблазны, а растущие соблазны вызывают перерасход ресурсов и средств. Потребности не ограничены, а недра исчерпаемы, но ничего хитрее человечество пока не придумало. Попытки регулировать потребление делались, но приводили к застою. Современный мир на закрытые забором дворы не построишь.

Идеальный предел мечтаний – капиталистическая устремленность в работе и коммунистическая уравниловка при минимальной оплате, но это противоречит человеческой природе и психологии.
Ни христианство, ни закардонная демократия, ни утопический социализм не решили своих задач. Нужен новый утопизм. Искать его надо не в пыльных фолиантах прошлого, а на возможных будущих путях человечества.

Мне кажется, он должен быть связан с воспитанием и образованием. Человечество надо оттаскивать от избыточного увлечения материальным в сферу духовных интересов. Конкуренция и противоборство в интеллектуальной сфере, на стадионах и в концертных залах безопаснее, чем на полях сражений. Человека с детских лет надо учить творчеству – меньше будет неприкаянных.

Человеку с детских лет надо вложить, что прогресс зависит не от разобщенности и противоборства народов, а от единения и общих усилий, что каждый из нас – звено в цепи процесса познания и созидания. Пока же мировое бытие формирует порочные цепочки: зависть, ожесточение и злобу внутри человека, конфликтность и борьбу в межчеловеческих отношениях, разрушение и войны – в межгосударственных. А должны быть цепочки иными: терпимость – компромиссность – сосуществование и созидание.

Но как осуществить перескок?
Народы сражаются за свою религию, за свой язык, за свой цвет кожи, за свои территории.
Выход есть. Одна религия, для тех, кому без нее неуютно, один язык, одно государство – Государство Земного Шара.

Студентом я был на практике в Магнитогорске. Над комбинатом десятки труб, каждая коптит, но каждая необходима. Однажды во время перекура ремонтной бригады молодой парень-рабочий после глубокого раздумья заявил:
– При коммунизме снесут все наши трубы и построят над комбинатом одну большую трубу.
Тогда я смеялся до слез. Сейчас я смеюсь над своими идеями и думаю: «А может быть, в этом что-то есть?».


Большие деревья

Когда сдали наш жилой дом, я стал сажать под окнами деревья, еще не зная, что через десяток лет придется их обрезать. Деревья вымахали, закрыли окна. В квартире стало сумрачно и неуютно.
– Что вы делаете!? Как вам не стыдно!? Зачем вы губите живое!? – закричала на меня соседка с верхних этажей, когда я принялся за обрезку.
Я обиделся.

Где была она и ее муж, когда я на себе носил для посадки деревца из леса, копал ямы, когда в жаркое лето 1972 года через день носил ведрами воду и спасал деревца от высыхания. Ни она, ни ее муж стакана воды не вылили. А теперь, когда под ее окнами пышная крона красиво прикрывает когда-то голую землю, она подрядилась в ряды защитников.

Я обиделся, пыл мой по обрезке деревьев угас.
А через год под окном засорились трубы водо-канализационной системы. Пришли бульдозеры и под корень и глубже снесли все деревья. И снова я засыпал и заравнивал ямы, сеял газонную траву, сажал кусты. И опять ни соседка, ни ее муж ни разу во двор не выглянули.
Деревьев под окнами я больше не сажал.


Окрыленные эгоизмом

Второй раз на моей памяти критики заплевывают реформу грамматики русского языка.
Оба раза реформу предлагали ученые, языковеды, учителя, специалисты. Кому, как не им, видны и понятны многие нелепости языковых шаблонов и исключений.
Почему-то, когда человеку предстоит операция, он не пытается давать хирургу указания, в остальных вопросах многие считают себя крупными знатоками, особенно критики по складу души и характера. Они больше всех знают и понимают.

Согласимся и примем на веру их бескорыстное стремление грудью встать на защиту грамматики, но копнем глубже. Язык – не математика, логические обоснования в данном вопросе не действуют, здесь дело вкуса. Не хотим и не будем писать парашют через у! Мы привыкли писать через ю. Нам и так хорошо.
Действительно, они привыкли, им и так хорошо. Но чем продиктована их резкая защитная позиция? Да своими привычками и интересами. Не дадим стирать родные кальсоны! Другого тут ничего нет.

Рвение похвально, но почему в свой кошелек? О детях и внуках подумали? Им зачем мучиться и вбивать себе в голову обильные нелепости, с которыми намертво сроднились юмористы застоя. Талантливая публика. Критики, одним словом. Их гипертрофированная вера в свою непогрешимость перехлестывает все разумные пределы и выносит их на крыльях самоуверенности в такие заоблачные высоты, что сам себе кажешься богом, царем и профессором. Не сорваться бы только, такое тоже бывает. А падать стыдно и больно.


Коррекция взгляда

Давным-давно, в пролетевшем двадцатом веке, к круглой дате прошедшей войны, на высоком берегу реки Истры, в том месте на краю парка, где стояла примитивная скамейка, на которой я часто сидел, поставили памятник – взлетающий круто вверх самолет. Я ничего не имел против сооружения, но мне не нравилось, что у меня отняли уютное место для размышлений.

Потом выросли дети. Их водили гулять в парк, и они воспринимали памятник как удобную горку, на которую можно взбежать и с которой можно скатиться. Самолет стал их любимым местом, и мое отношение к нему изменилось. Дети не знали, что когда-то здесь стояла скамейка, на которой можно было сидеть и думать, глядя на текущие воды реки. Теперь бы с этой скамейки я ничего не увидел. Молодые деревца на склоне берега выросли и заслонили речку.

Примерно в то время, когда строился памятник, в Москве недалеко от Кремля стали возводить гостиницу «Россия». Малоэтажный жилой фонд в этом месте большой ценности не представлял, но здесь же располагалось множество церквей и церквушек. Для современной гостиницы можно было бы отыскать другое место недалеко от центра, а здесь сохранить живой уголок древней Москвы, который хорошо бы сочетался с Кремлем. Споры были жаркие, но соображения о красоте всегда уступают соображениям о выгоде. Гостиницу построили, споры забылись. Молодежь не знает, что было раньше на этом месте. Для них Кремль и гостиница не разделимы.

Споры развивают спорящих, а жизнь развивается так, как она развивается. Жизнь – равнодействующая многих воздействий, а меркантильные усилия всегда сильнее идеальных. К счастью, ничего страшного в большинстве случаев не происходит. Жизнь умеет приспосабливаться ко всему.
Когда-то недалеко от Кремля построили Храм Христа Спасителя. Потом его снесли. Потом на этом месте построили бассейн. Потом снесли бассейн и снова построили храм. А лучше бы не сносили старый.

Гостиница «Москва» благополучно сгорела и теперь её на своём месте нет.


Справедливое распределение

В молодые годы я имел привычку во всю свою луженую глотку говорить то, что думаю, и, возможно, за это меня выталкивали в комсомольские и профсоюзные штабы лаборатории и даже отдела. Подниматься выше ни за какие коврижки я не хотел. Однажды меня ввели в общеинститутский штаб, но ни на одно заседание я принципиально не ходил, и через год меня оттуда с помпой выставили и еще года полтора поминали об этом на каждом собрании, к чему я относился с должным пониманием, смиренно неся крест нерадивого. А куда денешься? С паршивой овцы хоть шерсти клок для отчетно-выборных деклараций.

Фирма наша была молодой, только становилась на ноги. Мы были молоды и, естественно, бузотерили. Во время одной такой бучи по глобальному переустройству текущих дел мне было поручено подготовить предложения. Поскольку все великие мероприятия в итоге упираются в скучные цифры ведомости на зарплату, или, точнее сказать, в этих скупых цифрах заложена львиная доля человеческого недовольства, я задумался, какая колонка цифр из реально возможного притушила бы страсти и усадила всех за работу с полной отдачей. Свои соображения у меня имелись, но, не доверяя себе, я привлек к экспертной оценке нескольких уважаемых мною людей. И тут мне открылась Америка, о которой я до этого не подозревал.

Расскажу сразу о выводах, основанных на фактическом материале и на том, что удалось прочитать между строк.
Когда открывается какая-нибудь возможность, даже иллюзорная, каждый старается не прогадать. Сознанием овладевает вера, что мечта немедленно будет реализована, а поэтому держи ухо востро и не промахнись.
Каждый переоценивает себя и свой вклад. Те философы, которые уверяли, что центр мироздания для каждого – не объективный материальный мир, а свое субъективное Я, не на голом месте придумали эту идею. У нее есть серьезная массовая почва.

Каждый эксперт всеми фибрами своей души, всеми обостренными чувствами на первое потолочное место в ведомости хотел поставить себя. Но, к великому сожалению, чувства вступали в жестокий конфликт с разумом. Куда деть тех, которые, как ни закрывай глаза и не умаляй их значение, по таланту и по уровню работ находятся заметно выше? Никто же не поймет и не примет такое распределение. Заклюют! Но нет в мире безвыходных ситуаций. Головастых ставили в первую строчку, а себя, чтоб не обвинили в необъективности, чуть-чуть ниже, но материально нечувствительно, остальных, кто на одной ноге и ниже, тех на дальние окраины списка.

Этот случайный эксперимент оказал на мою наивную голову потрясающее воздействие. Когда я понял, что так устроен человек, что такова человеческая порода, и моя в том числе, я отрезвел и в последующей жизни старался в подобные игры не играть.

Возраст лечит от многих иллюзий. Мне еще не раз приходилось заниматься распределением сумм на составляющие. Чаще всего в этом принимали участие два-три человека. Каждый составлял свой список, а потом сверяли. В тех случаях, когда обнаруживалось расхождение, брали среднее арифметическое. Но это уже работа со своим опытом, со своими законами и правилами, а в такой работе, когда уже многократно на лбу набиты шишки, и своя и чужая психология присутствует на дальней дистанции.


Семейная механика

В жизни мужчины женщина играет такую же роль, как мужчина в жизни женщины. Если каждый из них не устраивает себе уютную жизнь за счет другого, семья держится. Если отношения искусственно или иллюзорно надуты к моменту бракосочетания, то после короткого, но разрушительного периода притирки они сходят на нет из-за разного уровня жизненных притязаний, из-за побочных страстей, даже из-за различного уровня лени и чепухи. В таких случаях семьи трещат и лопаются, как перезревший арбуз.

Повторный брак оказывается успешнее за счет деформации собственных представлений о семье и жизни. Если не удается повторный брак, используется следующая попытка и далее – кто кого: жизнь победит упрямство или упрямство – жизнь. Несгибаемость – полезное качество, но не тогда, когда несгибаемость используется для защиты собственной недальновидности. Победа всегда на стороне жизни, но осознание этого приходит поздно.

Это тот редкий случай, когда поздно не лучше, чем никогда. Правда, бывает, желая жизнь обыграть, себя любимого ни в чем не ограничивая, методом интенсивного подбора ищется подходящая половина. Дай бог удачи. Не будем мешать. Во всех остальных случаях приходится безжалостно себя обтесывать. И чем успешнее этот труд, тем прочнее семья.


Ледяной метеорит

По телевизору популярный журналист рассказывал о работе медицинского института, который много лет занимается изучением человека и его особенностей. Институт носит имя известного ученого, дети и внуки его традиционно работают директорами, находится институт в великом городе, который попеременно носит имя то одного преобразователя отечества, то другого, то снова первого.

В институте ведутся серьезные работы, журналист с удовольствием о них рассказывал, и вдруг… показывают директора. Он проводит ошеломляющие исследования. По его теории, как я понял из толкований журналиста, если у человека по основной функции какого-нибудь органа возникает пробуксовка, другие части тела могут взять на себя его непосредственные обязанности.

После Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, во времена моего детства было много слепых солдат и офицеров, и я еще мальчишкой знал, что у них удивительно обостряется слух, хотя ничего в этом удивительного нет. Они напрягают и тренируют слух до такой степени, до которой зрячему нет надобности. Грубо говоря, они «видят» ушами, но зрение к ним не возвращалось. А по телевизору объясняют, что суть учения ученого в том, что человек может видеть не глазами, а чем-то иным.

Что-то знакомое с детских лет повеяло на меня. Помнится, великий в то время Лысенко уверял, что ель может стать сосной, а осина березой, но, увы, такие превращения на моей жизни не состоялись. Или, помнится, тоже знаменитая в то время Лепешинская, ученый, а не известная балерина, в лаборатории получила живое из неживого или нечто подобное, а после грубые и бестактные ученые объяснили, что надо чище мыть пробирки.

По телевизору для доказательства идеи показывают эксперимент. Возле экрана монитора (дисплея) сидит девчонка. На ее лицо, надежно закрывая глаза, надет то ли пробковый, похожий на спасательный, пояс, то ли пенопластовый. Журналист надевал этот пояс и уверял, что ничего в нем не видит. В правоте его слов я нисколько не сомневаюсь.

Сзади девчонки на стуле у стены скромно сидит женщина. В моем сознании сразу мелькает – наверно, мать. Она сидит так, чтобы экран был в ее поле зрения. Надо думать, она волнуется и хочет видеть, как сдает экзамен любимая дочка. Ученый, автор идеи – за пультом в стороне и сбоку от девчонки и с пульта меняет картинки на экране, а девчонка лихо и безошибочно тут же отвечает. Не мое дело толковать великие идеи знаменитых ученых, но я сейчас хочу обосновать, что свое мнение об эксперименте я имею право высказать.

В юности я читал об американском физике Роберте Вуде. По характеру он был шутником и затейником, любил дурачить других, но себя провести не позволял. Его много раз приглашали присутствовать для оценки открытий подобного рода. Ни один эксперимент в его присутствии не получался. Если мне не изменяет память, он сделал вывод, что на такие опыты не надо приглашать ученых. Гораздо продуктивнее звать фокусников и иллюзионистов. Они быстро выведут коллегу на чистую воду.
Один мой знакомый часто показывал мне фокусы и однажды в порыве восторга над моим изумлением объяснил почему.

– Люблю показывать фокусы простодушным людям. Они доверчивы, как дети, и верят в любые сказки.
И, наконец, возможность видеть, не используя глаза, знакома мне с детских лет. Во время войны осколок мины попал отцу в левый глаз. Врачи хотели сразу удалить ставший совершенно бесполезным орган, но отец, в ту пору 35-летний мужчина, как мог, сражался за свой внешний вид. Женщина-профессор пожалела его.
– Черт с тобой. Мы сохраним тебе бесполезный глаз.

Слово свое она сдержала, и сама провела операцию. Только с близкого расстояния можно было увидеть, что у отца не живой глаз. Я, мальчишкой, интересовался, что он им видит. Отец закрывал ладонью правый глаз.
– Солнце как-то чувствую, но я его не вижу.

Отец давал честный ответ. Он никогда не говорил, что видит солнце. Он чувствовал его кожей лица и лба, кожей ладони. И тут нет ничего удивительного. Но однажды отец продемонстрировал, что раненым глазом, если захочет, может видеть все. Молодые женщины у него на работе, задали ему тот же вопрос, что и я.
– Да все вижу, – ответил отец.
– Не может быть, – усомнились женщины.
– А вы проверьте, – предложил отец.
– Закройте здоровый глаз, – попросили женщины.
Отец ладонью левой руки закрыл левый глаз. Одна из женщин показала ему книгу.
– Что-то сегодня все в сплошном тумане. Покажите еще что-нибудь.

Вторая женщина, более шустрая и озорная, подняла руку и выставила знаменитую комбинацию из трех пальцев.
– А что я показываю?
– Фигу, – спокойно ответил отец. Он сам любил розыгрыши и на шутки других не обижался.
Теперь, после обстоятельной теоретической подготовки, вернемся к эксперименту, показанному по телевизору.

Ученому надо было усадить за пульт ассистента, а самому подойти к девчонке, погладить ее по голове и набросить на пробковый пояс свой чистый носовой платок. Все уникальные способности девчонки тут же улетели бы в тартарары. Объясняется все очень просто. Кто-то из бойких сотрудников института, зная увлеченность директора благородными идеями неограниченных возможностей человека, подсунул ему девчонку с пробковым поясом собственной конструкции. Журналист с этим поясом на глазах ничего не видел, а девчонка знала, что и как в нем надо подергать, чтобы стать зрячей. Началось с шутки, да зашло далеко.

Допускаю, что фокус с платком не прошел бы. Тогда другое объяснение. Обратим внимание на мать девочки. Можно стать между нею и дисплеем, чтобы она не видела экран, но это грубо и неуважительно. Мать возмутилась бы. Она волнуется за дочь, а ей мешают наблюдать. Ее громкое возмущение подействовало бы на дочь, и эксперимент в этот день не состоялся бы.

Надо было сделать иначе. Поставить не один, а два дисплея под углом друг к другу, чтобы сидящий за одним не видел, что показывает второй, продемонстрировать, что на экранах одна и та же картинка, а потом за один усадить мать, а за другой дочь, но показывать им разные картинки. И тут бы оказалось, что дочь прекрасно видит все, что появляется на экране матери, и ничего не видит на своем. Но здесь проблема не зрения, а слуха, и им надо заниматься. И на этот случай у меня есть пример из школьной юности.

Математику нам преподавал глубокий дедушка. Кто хотел, решал задачи, но таких было мало, остальные болтали без умолку. Дедушка никому не мешал. Я из-за близорукости сидел на второй парте. Однажды, решив задачу, от нечего делать, настроился в общем шуме на шепот двух подружек на дальней парте, а на перемене передал им их разговор. Теперь же иногда я напрягаюсь, чтобы расслышать ближайшего собеседника. На последнем медосмотре, который нам регулярно устраивала советская власть, я пожаловался, что мой слух далек от прежнего уровня.

– А что вы хотите? – возмутилась врач. – С годами меняется порог восприятия. Для вашего возраста у вас нормальный слух.
Так-то оно так, но я теперешний не стал бы соревноваться с собой прежним.
Слышал я на одном из полигонов нашей бывшей страны такую байку. За достоверность информации не ручаюсь, но, мне кажется, байка заслуживает упоминания.

На некоторый пятак земли, куда не всем штатским был открыт доступ, свалилась с неба ледяная глыба зеленоватого цвета. Поскольку гражданские самолеты здесь не летали, о факте на всякий случай сообщили командующему, а он связался с Академией наук. А там был ученый, по теории которого на Землю, кроме обычных, должны еще падать и ледяные метеориты. Кому, как не ему, разбираться. И вот от Академии и от командующего поступило соответствующее распоряжение. Драгоценный метеорит поместили в холодильник и самолетом отправили в Москву.

Дрожащий от волнения ученый отколол от метеорита фрагмент и понес на спектральный и химический анализ. Пока проводили исследования, фрагмент подтаял и по комнате распространился знакомый каждому запах.
– Что у вас произошло? – стали ехидно интересоваться завистливые сотрудники соседних подразделений, на головы которых не свалилось чудо.
–
Снова срочно запросили соответствующие службы, и они, вместо прежней отписки, выдали документ – такого-то числа из-за таких-то метео и других условий и с согласия командующего через указанную зону был проложен коридор для пассажирского лайнера, а экипаж подтвердил, что на борту случились какие-то сантехнические неполадки.

Ученые – как малые дети. Они обязаны быть любознательными, увлекающимися, доверчивыми, а отсюда рукой подать до научных сказок. И это хорошо. Это помогает совершать открытия, а метеоритный лед – обратная сторона некоторых профессиональных качеств. Ничего страшного эти изъяны не несут. Всякий лед, даже метеоритный, рано или поздно растает, а запах выветрится. Хотя недоброжелатели вволю посмеются, но это тоже не страшно.


Ай-я-яй и ой-ё-ёй

Одни всю жизнь зарабатывали, а дети все промотали. Другие – так себе, дети – заработали. А несчастными могут быть те и другие. У каждого для этого есть основания. Счастлив тот, кто считает себя счастливым. И никаких оснований ему не надо.

Один всю жизнь болеет и живет. Другой никогда не кашлял, но его уже нет. Кто из них здоров, разве поймешь?

Один работал, работал и доработался. Другой до сих пор не напрягается. То ли на небесах в отделе социальной справедливости нерадивые ангелы, то ли люди, не соизмеряя силы, берут на себя много лишнего, а донести не могут.

Многие охотно меняются друг с другом одеждой, вещами, мужьями, женами, да еще и завидуют, но поменяться судьбами ни за какие коврижки не хотят. Каждому своё дорого.

Когда человек завидует, он мечтает получить то, что имеет другой, оставаясь при своей лени, при своей безалаберности и, главное, при своем уровне усердия и трудолюбия. Фактически каждый мечтает получить по максимуму, не слезая, как Емеля в сказке, со своей любимой печи.

Конечно, мир существует и вне нашего горизонта, но там он нам неинтересен. Поэтому каждый из нас – центр вселенной, а вне нас для нас мира. Правда, некоторые в центр вселенной ставят не себя, а свою половину. Это поступок настоящего мужчины. Он и место свое знает, и ведет себя, как джентльмен по отношению к женщине.


Пасмурный день
На улице сыро и промозгло. Серый угрюмый день тяготит и окунает в сумрачное настроение.
В котловане в грязи работают рабочие. Грязь налипла на сапоги, ватник промок. Удручающе однообразно и в природе, и в движениях. Скука, тоска, даже говорить не хочется. Одни мечты – кончить все это, выпить и излить обиды на эту сырую жизнь.

А можно посмотреть иначе.
Поработал, поиграл силой. Вечером принял душ, переоделся, напился чаю. Впереди вечер свободный. Смотри беззаботно телевизор или играй с детьми. Мастери что-нибудь в охотку. Мечта.


Вахтерская психология

Возле двух заминированных зданий начальник караула поставил охрану и приказал без своего разрешения никого не пускать, а на беду караульных притащился штабной офицер. Один охранник выполнил приказ, а другой не устоял перед высоким начальством. Кто виноват, что ретивого офицера пришлось снимать с государственного довольствия? Формально, солдат, не выполнивший приказ. Фактически, начальник караула. Слепых приказов, как правило, быть не должно. Каждый должен знать суть того, что он делает. Безмозглое исполнение служебных функций – причина многих нелепостей и ошибок.

Обслуживающий персонал в выходной день что-то неладное почувствовал в поведении установки и сообщил домой начальству. Инженера-специалиста срочно вызвали на фирму, а пропуска не оказалось. Звонить и выяснять у своего начальства вахтер категорически отказался. Есть пропуск – проходите, нет – не мешайте работать. Сложилась нестандартная ситуация, а вахтер поступил стандартно. Но задача его не в том, чтобы не пускать, а в том, чтобы проходная работала нормально. Вахтер облегчает себе работу, резко сужая и ограничивая сферу своей деятельности, или спасается от придирок и взбучек вышестоящего. Когда начальник самодур, лучше ничего не делать.

Несколько солдат попали в переделку. Командира убили, связь потеряна. Солдат с психологией вахтера будет ждать новой команды, а ее не будет. Командиром станет тот, кто возьмет на себя ответственность принимать решения.
Когда-то будущий маршал Жуков прибыл на монгольский фронт в должности, если мне не изменяет память, комдива. Он подмял командарма, который ждал указаний из Москвы, как будто оттуда лучше видно монгольское поле, и закончил кампанию командующим. Чего-чего, а психологии вахтера у Жукова не было.

Комвзвода должен мыслить, как командир роты, комдив – как командарм, директор – как министр, министр – как предсовмина. Увы! Не каждый на это способен. Работает человек добросовестно – уже замечательно, но, если он дежурит по указаниям, зачастую слепым, восхвалять тут нечего. Никого не пускать может автомат или робот, а человек должен вертеться и в нестандартной ситуации.

В хаосе невозможно работать. Чтобы был порядок, необходимы правила и инструкции. Человечество постоянно придумывает правила и постоянно борется с ними. Любое новшество – это выход за границы инструкций. Правила не могут охватить все случаи жизни, но они, приобретая право закона, обрастают почитателями и охранниками, у которых из-за панической боязни любой ответственности единственное желание – охранять и не пущать.

Нестандартные ситуации возникают на каждом шагу. Всего не предусмотришь и все не опишешь. Порядок должен быть гибким. Но тогда за его спиной должны стоять самостоятельные думающие люди, но таких мало, и они плохо приспособлены быть охранниками, для этой цели лучше подходят автоматы и роботы. Вот и приходится человечеству воевать за новое.