однажды в деревне

                Однажды в деревне

                Ефим Дроздов

                1

   Давид К. родился и вырос в Москве, учился в одной из московских школ. Еще в первом классе Марья Ивановна, его первая учительница, посадила Давида за одну парту с Любой Сизовой, девочкой прилежной и опрятной. Вместе с Любой Давиду предстояло просидеть все первые три года его школьной жизни. Всем была Люба хороша, одно было плохо: пахло от нее какой-то кислятиной. Изо дня в день, из года в год, пока Давид сидел с ней за одной партой. Он, уже было, хотел попросить Марью Ивановну пересадить его, ну хотя бы к той же Люде Седовой, благо место рядом с ней пустовало, но подумал, может быть, кислым пахнет от всех девочек, он же к ним не принюхивался, и не стал просить Марью Ивановну.

   А незадолго до этого Хрисановы, соседи Давида по коммунальной квартире, отдыхали в Кисловодске и теперь вечерами на кухне рассказывали остальным жильцам их дружной 6-комнатной квартиры, какой это замечательный город, Кисловодск. Мальчик, с открытым ртом слушавший эти рассказы, решил, что недаром этот город получил такое "кислое" название. Наверное, там от всех жителей пахнет как от Любы Сизовой. Он спросил у Любы:

   - Ты случайно не в Кисловодске родилась?

   - Не-е-е, мама говорит, что я на Ордынке родилась. - А потом подумала и заплакала.

   Однажды летом, когда Давид отдыхал с родителями на даче, он случайно встретил Любу и ужасно обрадовался этой встрече. Она же, наоборот, казалась растеренной и чем-то напуганной. Все время оглядывалась по сторонам, словно боялась, что ее кто-нибудь застукает за этим "преступлением". Наконец, Люба не выдержала, оборвала Давида на полуслове и укатила на своем "Орленке", даже не попращавшись с ним.

   Мальчик был поражен. Он не мог понять, что вызвало ее страх. "Почему?" - в который раз спрашивал он себя. Этот вопрос гвоздем сидел у него в голове и еще долгое время не давал ему покоя. С годами он пришел к горькому заключению: "Просто Люба боялась, что кто-нибудь из знакомых - не дай Бог! - увидит, что она разговаривает с евреем."

   Этот случай перевернул его жизнь. Он стал избегать любых отношений, пусть даже самых невинных, с девочками, а позже с девушками. Обычно его друзья, возвращаясь из летнего отпуска, взахлеб рассказывали о своих победах на амурном фронте. Может врали, а может нет. Кто их знает? Давид слушал их молча. Врать не хотелось, а хвастать ему было нечем.

   Многие считают евреев шибко умными, особенно по части науки. Да, умные, но увы - не от хорошей жизни. Одни на свидание с любимой девушкой, а другие в библиотеку. Как говорится, каждому свое.

   Так продолжалось довольно долго. Давид после окончания ВУЗа поступил на работу в один научно-исследовательский институт или сокращенно НИИ. На дворе стояли 70-ые годы прошлого века, расцвет "Брежневского застоя". Надо признаться, что в те годы прилавки магазинов, мягко говоря, не ломились от изобилия продуктов, да и других товаров тоже, а скорее наоборот: часто пустовали. Руководство объясняло это нехваткой рабочих рук на селе. И потянулись горожане в деревню. Не по своей воле, а потому что так велела партия (компартия). Это называлось "поехать в колхоз". Кто на пару недель, а кто и на месяц. Особенно в посевную и во время уборки урожая. Газеты тех лет пестрели жирно набранными заголовками: "Все на борьбу за урожай!" У каждого завода, учреждения или института был свой подшефный колхоз, где "шефы", засучив рукава, могли наконец проявить свои борцовские качества. Был такой колхоз и у того НИИ, где трудился Давид.

                2

   Еще в автобусе, который должен был доставить их на место назначения, он поймал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, увидел Татьяну Е., молодую сотрудницу из соседнего отдела. Они были шапочно знакомы: иногда вместе обедали за общем столом в институтской столовой. Но в этот моменt раздался гудок, автобус тронулся, и Давид, чтобы не упасть, плюхнулся в свое кресло. В деревню они приехали к вечеру. Сгущались сумерки. Они вышли из автобуса, и их охватила оторопь. Влажный воздух, впитавший в себя запахи прогретой за день земли, щекотал ноздри и властно призывал забыть все, что у вас  осталось за плечами, и придаться буйному пиршеству природы.

   Заходившее за горизонт солнце пурпуром окрасило бахрому высоких перистых облаков, обещая и на завтра хорошую погоду. Стрижы, стосковавшиеся за зиму по высокому полету, носились в небе, чуть ли не залетая за облака, и своими неправдоподобно громкими голосами прощались с дневным светилом, приветсвуя в то же время бледный лик луны, проступивший на другом краю неба. Легко дышалось полной грудью.

   Но назавтра наступили будни. Надо было перебирать полу - згнившую за зиму картошку. Давид и Татьяна работали в одной паре. Теперь он мог хорошенько ее рассмотреть. Тонкий ценитель женской красоты был бы разочарован. Ничего особенного, простое русское лицо: нос картошкой, веснушки рассыпаны по всей физиономии, серо-зеленые глаза, на голове шапка русых волос. Несмотря на молодость (она была всего на пару лет старше Давида), уже начавшая расползаться фигура. Но во всем ее облике было что-то удивительно располагающее, родное. Давид, рано лишившийся матери, интуитивно потянулся к ней. Хотелось зарыться c головой в ее большой груди и забыть все жизненные невзгоды. Он искал у нее защиты, как желторотый цыпленок ищет спасение под крылом несушки от когтей злого ястреба.

   Давид от кого-то слышал, что Таня, якобы, дочь генерала. Но ее внешний вид и все ее поведение так резко отличались от образа генеральской дочки в его голове, что он не мог в это поверить. Все же, на всякий случай, воспользовавшись непринужденной обстановкой, в которой они оказались, Давид набрался смелости и спросил:

   - Тань, а правду говорят, что ты дочь генерала?

   - Да, правду. Я его старшая дочь от первого брака. Теперь у него другая семья. Его адьютант, надеясь сделать карьеру, поспешил жениться на мне, а когда узнал, что отец оставил нас с матерью, бросил меня с годовалым ребенком. Теперь я одна воспитываю сына.

   Давид посмотрел ей в лицо. У нее в глазах стояли слезы. Он взял в свои руки ее озябшие пальцы и своим дыханием согрел их. В ответ она прижалась к нему всем телом...

   С тех пор прошло много лет. Давид давно живет в Израиле. У него семья, дети, но он с теплотой вспоминает о Тане и о своей родине.