Угол зрения Часть 2-1

Феликс Довжик

Угол зрения  Часть 2-1

Диктатура злобы

Каждый отец имеет право разозлиться на собственное чадо, может на него накричать, отшлепать, наказать. Отец имеет право тысячи раз разувериться и отчаяться, но он не имеет право ожесточиться. Каждый раз даже после оправданной и справедливой вспышки через какое-то разумное время гнев должен раствориться без остатка, и отец обязан снова и снова искать к детям подходы, отчаиваться, прощать, все забывать и начинать снова.

В какой-нибудь очередной полумиллионный раз до детей дойдет, что отец не желает им ничего плохого, что он переживает за их последующий путь, и по капле и не сразу затраты его нервов и сил начнут окупаться.

Каждый руководитель страны имеет право разозлиться на свой народ. Он может наказать и отшлепать его, у него тысячи раз на день есть для этого веские причины, но он не имеет права копить злобу и гнев, не имеет права ожесточиться. Ожесточился – пиши пропало. Вся последующая деятельность – работа на себя, на свое властолюбие и величие, но слава в итоге окажется грязной, а возведенные собственными руками памятники с подмоченными постаментами.

В этом высокая справедливость жизни, от которой не удалось улизнуть ни одному диктатору. А незаменимых нет, и легче всего заменить диктатора. Любой новый руководитель волей-неволей будет рулить от противного, что, собственно говоря, и требуется в данной ситуации.


Мелкий мусор

Старая песня
«Бабушка козлика очень лупила, очень лупила бабка козла».
Козлом бабка звала своего мужа

Как правильно?
Ощущаю желание в этой потребности или ощущаю потребность в этом желании?

Неосознанная неточность
Журналист заявил: «Во многих регионах прошли аресты». Это слепое наблюдение. Аресты не проходят. Они совершаются постоянно.

Какая разница?
Бесславно или бесследно – какая разница? Кто будет об этом помнить? Да и о том тоже.

Бездонный карман
Карман бездонный потому, что его наполняют и наполняют, не понимая – зачем?

Странная особенность
Грязный осадок всегда на поверхности.

К чему это?
Некоторые постоянно о себе напоминают, хотя их все давно забыли.

Взгляд с высоты
Хамское поведение вышесидящего не мешает ему строго следить за деликатным отношением к себе.

Работа метлы и веника
Одних увековечили, другие увековечились. Их даже архивы не помнят.

Запах грима
От сверхактивных политособ обоего пола всегда пахнет гримом режима.

Компенсация сдержек
Иной человек перед женой застёгнут на все пуговицы, а в обществе распахнут настежь, а иной наоборот. Такие встречаются чаще, но и тех и других в стране вволю.

В лучах рентгена
Публичный человек хорошо виден с тёмной изнанки, но тот, кто опирается на незрячих, этим не озабочен.

Круглогодичный листопад
Коррозия личности и души, как осенний лист по ветру, несётся впереди человека, опережая его появление в полях зрения наблюдателей.

Тайны застолья
Иногда спрашивают: «С чем его едят?», но полезнее спросить: «С кем он пирует?» Это больше добавляет знаний о данной персоне.


Идеальное решение

Один критик существующего мироздания говорил:
– Пусть будет семья и дети, пусть будет любовь, но никаких интимных отношений быть не должно. Это же некрасиво!
Как критик он был совершенно прав. Он отметил существующий недостаток. То, что без этого маленького недостатка не может быть ни любви, ни семьи, ни детей, его не касалось и не тревожило. Он конструировал идеал. А мастера и специалисты пусть конструируют жизнь по его предначертаниям.

Кулаки и пышки
Был у маменьки любимый сын. Души она в нем не чаяла и ничего для него не жалела. Поскольку женщина была энергичная и пробивная, купался сыночек в сыр-масле и не знал, чего еще захотеть. И уж, конечно, был он самым лучшим на свете – самым честным, самым хорошим, и, если кто смел о нем что-нибудь не так сказать, маменька так бросалась на его защиту, что учителя и соседи предпочитали не вмешиваться. Толку мало, а неприятностей не обобрать.

 И вот он вырос и многого захотел, поскольку, пока рос, никаких ограничений не знал. И настолько аппетит его разгорелся, что даже лучшие и дорогие адвокаты не смогли отхлопотать ему срок меньше четырех лет. Тогда любящая маменька сама ринулась спасать чадо. Немалые деньги пришлось потратить за консультацию знающих людей, на подкуп охраны внешнего контура, на подмазку охраны внутренней, чтобы попасть к знаменитому человеку.

 Он еще при Сталине подписывал указы о награждении героев, а нынче числился не то советником, не то референтом, не то членом комиссии по помилованию. За ее немалые деньги он охотно ее выслушал, вошел в ее скорбное материнское положение и обещал в самые кратчайшие сроки помочь. И слово сдержал. Вернули маменьке сына в одно касание. Возможно, мудрый был человек. За такие деньги получи свое барахло и возись с ним сама. Государству на баланде экономия.

Но не долго маменька радовалась. Сын уверовал, что маменька все умеет, да и себя держать за кушак не привык. Так и повелось. Маманя стала профессионалом по вытаскиванию из зоны. Все ходы и лазейки оттуда знала, а сын усовершенствовал пути попадания в обратную сторону. Но начались сбои. Не то, чтобы маменька теряла квалификацию, а уставать как-то стала. Стимулы начали буксовать, сомнения появились. Толку-то. Она его сюда, а он снова туда. И нехорошая мысль не выходила из головы. Сколько это продолжаться будет?

Она уже с ленцой стала исполнять родительские обязанности, а сын зверел. Его понять можно. Самый надежный и безотказный спонсор ни с того ни с сего предать надумал. Вела его по этой дорожке и вдруг – в кусты. С какой стати и по какому праву? Так полегонечку без понуканий со стороны началась новая эра в их счастливых взаимоотношениях.

Внезапно оказалось, что большего врага, чем собственный сыночек, у мамани нет. С соседями можно поругаться и поссориться, но ничего плохого они не сделают.
 А сын пригрозил:
– Я тебя, падлу, бить не стану. Я возьму за трубку, подержу на весу, как цыпленка, ты подрыгаешь ножками и с тебя хватит.
И маменька стала мечтать, чтобы на зоне, кто-нибудь ненароком оставил его навечно.

У другой женщины, нашей давней соседки в Белоруссии, было два сына, а у нее самой оказался своеобразный талант – острая наблюдательность. Если где что плохо лежит, сквозь землю заметит. В карман государству не лазила – работала уборщицей, на таком посту много не возьмешь, но за соседями следила зорко.

Старший сын умножил ее талант. В молодежной воровской иерархии нашего городка он был вроде комиссара. Главарем был другой парень – необыкновенной физической силы, но с увлечениями на стороне, а наш – фанатик профессии, идеолог, стратег, наставник молодежи и заместитель главаря, когда тот уходил по этапу, хотя и сам нередко отправлялся туда же. Но вот стал подрастать младший брат.

Мать была не прочь, чтобы он пошел по стопам старшего, и даже давала ему уроки – введение в профессию, но у бедного парнишки крылья были подрезаны. Поскольку у старшего брата были солидные связи в этой сфере, ему докладывали о каждом шаге младшего, и он его за это лупил смертным боем и соседям не позволял заступаться.

Ну и куда деться парнишке? Он кончил школу, уехал на Украину и поступил в ПТУ. Потом армия, работа, женитьба, двое детей. Обычный путь обычного человека. По последним сведениям, дошедшим до меня, работал в Харькове, был неплохо устроен и неплохо жил. Теперь, небось, добрым словом поминает давно покойного старшего брата.

Светили парню решетки пересыльной тюрьмы в городе Орше – его законный предначертанный путь. Улизнул сукин сын, а рос в свинцовой атмосфере на пинках и подзатыльниках. А тот, первый, сыночек любящей матери, всходил на пирогах и пышках. Ему сияли огни университета на Воробьевых горах, а он пошел по пересылкам и зонам. Один стал человеком, хотя не должен был стать, а что вышло из маменькиного сыночка? А ничего. Ни людям столб, ни отцу костыль.


Смерть революционера

Летом 1965 года меня попросили передать в Москве Стратонику Ильичу Жбанкову какие-то просьбы по краеведческим делам и скромные дары – банку вишневого и малинового варенья.

Жбанков в нашем белорусском городке устанавливал советскую власть и был для старожилов города личностью легендарной. Сам он из наших мест, крестьянский сын. Родители ему достались смышленые. Они понимали, что время меняется, и грамотность не менее важна, чем клочок земли. Жбанков кончил церковно-приходскую школу и учительский институт. По тем временам – серьезное образование.

Накануне революции его забрали на Балтийский флот, а после революции он в матросской форме прибыл в родные края устанавливать новую власть. Человек он был решительный и смелый, и поначалу его карьера складывалась весьма успешно. Его заметили и стали продвигать все выше и выше. Но шли годы, Жбанков взрослел и стал по-своему понимать, что в жизни главное. Человек должен быть человеком, а власть – властью.

Но в этих определяющих вопросах у него возникли внутренние расхождения с ведущими клерками государственного аппарата, на становление которого он немало сил приложил. Они считали, что человек должен быть безропотным болваном и покорным винтиком, а власть – кувалдой, чтобы сбивать с ног всех колеблющихся. Под эту кувалду в конце концов попали его друзья и он сам. Пришлось прятаться в подполье от своих, а в войну в первом эшелоне атакующих спасать Родину, а, следовательно, и эту власть.

Его скромная однокомнатная квартира с порога поразила меня. В старых шкафах стояли книги, о существовании которых я слышал, но живьем видел первый раз в жизни. Европейские и мировые экономисты, философы, энциклопедисты. За одни эти книги при Сталине вели на Голгофу. Жбанков и его жена книги спрятали, а не сожгли. Одно это требовало немалого мужества, не считая всего остального.

Мы гоняли чаи с вареньем и не могли наговориться. Это был первый встреченный мною человек старшего поколения, чье мировоззрение ничем не отличалось от моего. Даже с отцом по многим вопросам у меня не мог состояться разговор, поскольку его мировоззрение, как и у абсолютного большинства его сверстников, застряло на уровне далекой молодости и плохо поддавалось коррекции далеко ушедшего времени.

На одну единственную тему у нас не получился разговор. Жбанков много лет занимался экономикой, а я в ней ни бум-бум. Вести беседу на его уровне я был просто не в состоянии. Он тут же деликатно сменил тему.

Ни разу за весь вечер мы не поспорили. Мы определяли общность позиции или дополняли друг друга и поднимали новый пласт вопросов.
Расставаться не хотелось, но время поджимало. Он пошел меня провожать и долго смотрел мне вслед. Когда я последний раз оглянулся, он поднял руку для прощального приветствия.

Настоящие революционеры своей смертью не умирают.
Возле пятиэтажного дома, в котором он жил, располагался «сад» – огороженный низким штакетником небольшой участок, на котором пенсионеры разбили клумбы и посадили кусты. Вечером Жбанков копался в «саду» и вдруг откуда-то от дальних гаражей услышал приглушенные крики. Забыв о возрасте и больных ногах, он засеменил, прихрамывая, на помощь. За кустами у последнего гаража в траве четыре бугая-переростка заламывали девчонку. Жбанков издалека закричал на них, и они разбежались. Девчонка, оправив платьице, убежала, забыв поблагодарить. Стрекоза.

Медленно возвращаясь и успокаивая дыхание и сердце, Жбанков подумал, что у него еще сохранился зычный командный голос, но вскоре понял, что дело не в нем, и огорчился. В руках он держал старинное крестьянское оружие – старую лопату, которую забыл оставить у клумбы, когда побежал на помощь. Четыре здоровых парня испугались старика с лопатой. Ай-я-яй.

А через неделю, когда он поздно вечером совершал без лопаты привычный моцион перед сном, эти же четыре перекормленных переростка, изнывающие от бессмысленности своего существования, выследили его, напали сзади, сбили с ног и долго, пока не устали, молотили ногами лежачего. У него еще хватило сил доползти до подъезда, докарабкаться до своих дверей на втором этаже и, выдувая из горла кровь, прохрипеть последнее «прощай» своей давней и верной подруге.

А потом был суд. Маменьки убийц наняли дорогих адвокатов, а те за хорошие деньги научили, как надо держаться и что говорить. Суд никак не мог установить, чей удар оказался последним и роковым, хотя в подобных бесспорных случаях все должны получить одинаково. Подсудимые представили положительные характеристики и хорошие отзывы перепуганных соседей. А Жбанков, получалось, вздорный старик, который вечно лез не в свое дело, даже специально умер от пустяковых ударов, чтобы насолить нашим славным ребятам.

Они же хотели пошутить и чуть-чуть в запальчивости перестарались. Кто мог знать, что у него такое слабое здоровье. Его ветер мог бы толкнуть, и он бы не встал. А ребята труженики, и родители достойные. Да и вообще старика не вернешь, а губить молодые жизни жалко. Они ведь все осознали и больше не будут.
Ничего этого Стратоник Ильич не знал. Его уже не было среди живых.


Реальная мистика

Моя мама была совершенно не суеверным человеком. Уходя на экзамен, сестра положила под пятку пятак.
– Где ты этому научилась? – спросила мама.
– Лида так делает.
– Лиде надо меньше гулять, а больше учить, а пятак не поможет.

Однажды до войны к маме пристала гадалка. Мама отбивалась, как могла, а потом призналась:
– Не нужно мне гадание. Я ни во что это не верю.
– Дай я тебе по руке погадаю. Я с тебя ничего не возьму.
Мама, чтобы отвязаться от приставучей женщины, согласилась.

Цыганка нагадала, что предстоят страшные события, сердечный друг пострадает, но уцелеет, и предстоит еще с ним дальняя и долгая дорога.
Страшные события тридцать седьмого года были позади, сердечный друг чудом уцелел, и мама равнодушно отнеслась к предсказанию.
Через полгода грянула война. Отец остался без глаза, но уцелел, и мама иногда вспоминала цыганку, не находя объяснения неоспоримому факту.

Несколько раз в жизни мама сама выступала в роли предсказателя, но ее предсказания предполагали плохой конец и, к сожалению, в последующем сбывались.
Был у меня в младших классах дружок Колька, юркий низкорослый мальчишка, на год или на два младше меня – мимолетный приятель по уличным играм.


Приходит однажды мама с базара и говорит мне:
– Я сейчас наблюдала страшную картину. Колька с матерью шел с рынка. Она несла кулек вишен и плевалась косточками, а он забегал вперед, оглядывался, смотрел ей в рот. Я специально остановилась и долго смотрела им вслед. Ни одной вишни она ему не дала. Ты знаешь, это плохо кончится. Даже если она считается больной, нельзя так делать. И они не настолько бедны. Отец хорошо зарабатывает. Как ей в горло полезло? Сама не ешь, не умрешь без вишен, а ему дай.

Отношение к детям и мужу – самая главная для мамы характеристика женщин. Отсутствие заботы о детях и муже вызывало у нее резкий протест. Мама считала, что климат семьи формирует женщина, и, если у нее нет доброты и мудрости, семьи нет. Больше всего ее возмущало бесконечное женское дай, дай, дай! Счастья в такой семье не будет.
Природа создала женщину архитектором и строителем гнезда для разумного продолжения рода, но природе в голову не пришло, что женщина в своем завистливом размахе дойдет до оголтелой неразумной крайности.

Разумная неудовлетворенность – двигатель прогресса, неразумная неудовлетворенность успешно тянет в другую сторону. Не надо переходить Рубикон. Природа не любит, когда от нее требуют больше ее естественных возможностей и мстит в таких случаях изощренно.

Много раз мама приводила мне примеры. Смотри, вот зажиточные родители, а каким сын растет? Что дальше из него получится? А вот семья очень скромно живет, а какие воспитанные и отзывчивые дети. Богатство – не самое главное.
В самом деле, к чему надо стремиться – к богатству или к счастливой жизни?
Можно иметь самую шикарную квартиру, покупать самую дорогую колбасу, пить самое изысканное вино и быть при этом несчастным человеком.

А что такое счастливая жизнь? Наверно, это, когда тебе уютно в семье, когда приятно с друзьями, когда нравится работа, когда у тебя все хорошо и нормально, и ты доволен своим существованием. Но для этого совсем не обязательно потолочное благосостояние. Богатство – не цель, а один из инструментов счастливой жизни. Если не хватает на еду и одежду, не станешь счастливым, но и одним богатством не будешь сыт, хотя для некоторых это становится целью. Не богатство для жизни, а жизнь ради богатства. Такое мировоззрение далеко может увести, но не в ту сторону.

Наши с Колькой пути очень быстро разошлись. У него появились новые друзья, которые научили его получать то, что не давала родная мать. Я поступил в институт, а Колька мотал первый срок. Его мать действительно оказалась больным человеком и рано умерла, но она дожила до проводов сына в Оршанскую пересылку. А потом Колька все реже и реже появлялся в нашем городе, и все меньше и меньше времени проходило от предыдущей до новой посадки. А мальчишкой был самым обыкновенным. Его бы – в другие руки.

НИИ, в котором я начал работать после окончания института, сформировался за полгода до моего приезда, и город фактически рос вместе с ним, то есть к моменту нашего появления города практически не было.
Один из приятелей среди нас был женат, и через несколько месяцев приехала его молодая жена. С первых шагов от платформы электрички она набросилась на мужа. Куда ты меня привез? Города нет! Квартиры нет! У других мужья уже о-го-го сколько получают и имеют жилье! Ты ничего делать не хочешь! У тебя на уме один волейбол!

Ее напористая агрессивность на голом месте меня ошарашила. Что он мог сделать за три месяца? В какой райский регион он мог ее увести, если наш городок – самое лучшее место в институтском распределении. Но она ничего знать не хотела. Знакомое по маминым рассказам дай, дай, дай слышалось мне. «Все это плохо кончится», – подумал я. Но шли годы, а предсказание не сбывалось.

Понукаемый кнутом супруги, приятель старался изо всех сил. Работал и рос, но без крутого взлета. Попутно пустился в общественную деятельность, но не дошел до первых лиц. Вырос до руководителя среднего звена, обошел многих, получил все, что полагалось по рангу, но жене это – маковое зернышко на зубок. Директор НИИ и секретарь райкома имели больше, и вообще у других мужей жены, как царицы, а этот размазня необходимым не обеспечит.

Не обеспечил. Не переломил совесть. Не пролез на посты, которые позволяют хапать без спроса и очереди. И все-таки семья держалась. Терпел мужик. Но годы шли, и подросла дочь. Чему она могла научиться возле матери? И вот уже две женщины взяли мужика в оборот – дай, дай и дай! И тогда он бросил все и удрал из города.
Ищите женщину, говорят, но он в тяготении к прекрасному полу замечен не был, поскольку слишком хорошо знал женщин с самой неприглядной изнанки. Здесь не любовные страсти и не тот случай. Не выдержал мужик, сломался.

После пирушки всегда похмелье. Дочь набрала обороты, а с кого требовать? Засуетилась, как могла, мать. Нашла дополнительную работу и разные подработки. Но чем больше она удовлетворяла требования дочери, тем мощнее разгорался ее ненасытный аппетит. Дай, дай, дай – и немедленно.
– Я ее не пойму, – жаловалась мать знакомым. – Дай ей Париж, ей будет мало. Ей нужен весь мир.

А весь мир и даже полмира – не получалось. Перегрузки не укрепляли здоровье матери. Начались проблемы. О подработках пришлось забыть, а это не вызвало восторга дочери. Она стала искать мужика, в горло которого можно вцепиться мертвой хваткой и требовать дай, дай, дай, но такие не попадались. В конце концов, она покинула город – и ни письма, ни привета. Грех ее осуждать. По-своему она права. Зачем ей такая мать?


Смелость и мода
Мужики – существа трусливые. Мало кто отважится пройти по городу с голым животом, а женщины фокусируют взгляды встречных мужчин на свой обнаженный пуп и чувствуют себя великолепно.
Обнаженная грудь – мода 19 века, обнаженные колени – мода 20 века, обнаженный пуп – мода 21 века. А что принесет следующий век?


Снова о Бродском
Иосиф Бродский не был лирическим поэтом. Вероятно, на неосознанном для себя уровне он требовал от женщины мужского миропонимания, а женщина, не каждая, Марина Цветаева.
Но природа есть природа, даже если ты Иосиф Бродский. У Бродского отношение к женщинам не поэтическое, и женщины, подпадая под его обаяние, по-видимому, платили ему той же монетой – монетой непонимания. Душевный союз не состоялся.
Возлюбленная Бродского – Вселенная. Его отношение к Вселенной – суть его поэзии.


Карандаш и бумага
Когда-то давным-давно мне казалось, что для творчества надо иметь чистый лист бумаги и, как учили люди успешные, надо преодолеть к нему отвращение, а остальное приложится. Но с годами я стал понимать, что одной бумаги мало. Нужен еще карандаш. Без этого инструмента мысли не дойдут до листа.
Прошли еще годы, и я стал догадываться, что и этого мало. Нужно еще, чтобы голова варила. А если голова варит, можно обойтись без бумаги, без карандаша и без отвращения.


Скучная история

В одной фирме работал известный ученый, академик. Семьи у него никогда не было. Готовила ему и убирала в квартире какая-то дальняя родственница. Ей после его смерти осталось все, что в квартире на тот момент было. Все свое время академик отдавал работе и ученикам.
Однажды самый яркий и самый молодой ученик заглянул к академику в кабинет, сообщил о своей предстоящей женитьбе и пригласил на свадьбу.

– Это ты, Леша, плохое принял решение, – огорчился академик. – Сейчас у тебя самое время для творческого подъема, а ты будешь уделять внимание молодой жене и не сможешь, как прежде, посвящать себя науке. Но ничего не попишешь. У природы свои изъяны. А на свадьбу не приглашай и не уговаривай. Я не хочу присутствовать на преждевременных похоронах самого талантливого своего ученика. Это очень грустное мероприятие. Но, чтобы ты на меня не обижался, я откуплюсь подарком.

Академик сдержал слово. Накануне свадьбы он позвал Лешу в кабинет и вручил ему безвозмездно солидный кулек денег на кооперативную квартиру. «И не смей отказываться. По крайней мере какое-то время у тебя не будет болеть голова от бытовых проблем».

По всем законам жанра, дальше надо было бы написать, как Леша, попав под каблук жены, обобрал академика до нитки, забыв позаботиться о нем во время его предсмертной болезни. Читатель возмущался бы – каким неблагодарным оказался Леша, а вся история запала бы читателю в душу, но ничего подобного в жизни не было, хотя и могло произойти, а было другое.

Леша не достиг высот, до которых поднялся учитель, но работал плодотворно и в своей сфере был известен. Он хранил добрую память об учителе, но считал, что тот выделял его среди других за выдающиеся способности, а поэтому от других Леша требовал таланта, таланта в других не замечая. Он не спешил протягивать руку помощи окружающим, считая, что каждый обязан пробиться сам. Естественно, учеников у него не было, и ему мало кто был обязан.

Между прочим, тот, кто пробивается сам, знает, насколько это трудно и, как правило, потом помогает другим. Те же, кому выпала удача или добрый шлепок старших в попутную сторону, как-то об этом легко забывают. Им обычно кажется, что они сами без чьей-либо помощи проторили свою дорогу, а если кто-то чуть-чуть помог, так было за что. Это – обратная сторона медали. Не все способны видеть свою персону с разных сторон. Исключения бывают, но это – приятные исключения.


Трудная задача

Писал один ученый докторскую диссертацию. В своей работе он натолкнулся на проблему, которую не смог решить. Полгода бился – никаких результатов. К кому только не обращался, никто помочь не мог. Наконец, один очень сильный доктор наук посоветовал обратиться к академику Ф. Если уж он не поможет, никто не поможет.

Академик Ф. был изрядно глуховат, и обращение к нему требовало определенных усилий. Слух у него давно не отличался остротой, а с возрастом совсем стал никуда. А в юные годы тот еще был озорник. Однажды из-за женщины хотел драться на дуэли со своим давним другом и однокурсником, который, как и он, стал впоследствии ученым с мировым именем. Дело было в начале двадцатого века, пистолеты достали, но друзья, помогавшие в добыче оружия, донесли их общему учителю, известному в то время ученому, и ему стоило немало трудов отговорить их от романтической глупости. В последующие годы каждый из них уверял другого, что, если бы дуэль состоялась, в современной науке было бы намного меньше пустопорожней чепухи.
 
Но вернемся к ученому с несостоявшейся докторской диссертацией. Выхода у него не было, и вот он подловил как-то академика Ф. в коридоре и накричал ему в слуховой аппарат свою задачу.
– Олег, ты извини, мне сейчас некогда, но я подумаю, – ответил академик, а Олег так и не понял, расслышал ли академик проблему или просто отмахнулся от него. Но через несколько дней академик заметил его в столовой и закричал на весь зал:
– Олег! Ты задал мне трудную задачу! Я вчера целый час ее решал!
Он вытащил из кармана листок с решением и кратко прокомментировал.

Новая более серьезная проблема встала перед Олегом. Он рассчитывал, что академик даст идею решения, даст подсказку, а получил на блюдечке готовое, но все не свое. Не брать же академика в соавторы диссертации, и диссертацию терять жалко.
После мучительных раздумий Олег написал статью в журнал, первым автором поставил академика и зашел к нему получить согласие. Академик, не читая, вычеркнул свою фамилию.
– Олег! Это такая мелочь! Публикуйся один!
Вот и выходи теперь из положения.