Камаргские жнецы

      КАМАРГСКИЕ  ЖНЕЦЫ


       Если бы я с вами разговаривал лет восемь назад или больше, никто из нас и вообразить бы  не смог такого, чтоб машина, что вертит лопастями, будто мельница на ветру, сможет и жать, и вязать с таким совершенством.
     В свое время в преддверии страды мы уже готовимся: собираем по окрестностям   бригады людей, которые должны будут две-три недели оставаться в одном из огромных хозяйств Камарга - все это  предварительно обговаривается.
     Как только зерно становится золотым, надо видеть всю эту толпу людей, стекающихся отовсюду на главную площадь Арля, где нанимают  работников на время жатвы. Проходя городскими улицами, c радостью прислушиваемся к резкому крику стрижей над башней Арены: хороший знак - будет легче  найти работу. Когда на площади появляются хозяева, мы их сразу узнаем по  широкополым шляпам и маленьким серым их любимцам. Мы так долго обсуждаем тему жатвы, как будто на преступление идем. Но вот договор заключен, мы присоединяемся к гавотам, спустившимся со своих гор, и к двум часам пополудни у Пирамиды уже никого не видно, все работу нашли с Божьей помощью.
    Неся за плечами тяжелые корзины,  бредут широкими, пыльными дорогами вязальщицы. В плетёные короба положено  необходимое: куски трута и так называемый бальзам командора, который залечивает раны, если, на беду, кто-нибудь серпом поранится. Ну а вообще-то мы, жнецы, пальцы защищаем при помощи камышовых трубок. Лезвие серпа спрятано в деревянный чехол, точильный камень упакован в женский чулок - спешим вдоль излучинеыРоны, торопимся к нашей пшенице, что ждет-не дождется своего часа, чтоб быть  уже наконец срезанной и связанной в снопы.
      Устав, мы устраиваем привал в тени ясеня и, вдыхая резкий мышиный запах шпанки в его кроне, разговариваем о знаменитых жнецах. Кто-то знаком с Длинным Гаспаром  из Систерона, который двумя взмахами серпа срезал пшеницы на целый сноп. Другой рассказывает про левшу Лу Панто, который однажды один навязал снопов за двоих, когда кто-то из работников заболел. А потом в полегшей пшенице, там, где серпом надо действовать как косой, он обнаружил своего хозяина Тардьё из Транкетелля, который, было дело в каком-то году в землях Гранд Румьё, выгнал его в середине сезона.
      И вязальщицы тоже, поверьте мне, не отстают, рассказывают о былых временах, вспоминают работницу по имени Гарсен де Редессан, что однажды поспорила, что выйдет одна против двух команд жнецов, и хоть они и орудовали серпами в полную силу, она все равно выстояла и пари выиграла. Она  с такой скоростью скручивала пояски, что без перерыва оставляла за спиной по снопу.
      Наслушавшись всех этих историй, мы направляемся к дому, который прячется под сенью ясеневых деревьев. Нас встречает служитель, проводит в хижину из тростника, в которой  нам устроена спальная комната. Там на соломе, женщины с одной стороны, мужчины с другой, под уханье совы (при условии, что комары не слишком донимают),  вдали от наших родных деревень, засыпаем мы  блаженным сном. И так две недели.
     На следующий день, на ранней заре, приходит управляющий, будит нас, мы выходим на  большую дорогу и идем в свете звезд к урожаю, который нас поджидает. Наш старший встает там, куда отступили головные жнецы, мы располагаемся  на равном расстоянии друг от друга, и точнёхонько к тому моменту, когда восходит солнце, мы в полной готовности: Держись!
    Мы уже были за горой Венту, когда старший развернулся к своей команде, и мы скорее услышали его крик, чем увидели его, так он был от нас далеко:
    - Теперь, когда нас на одного больше, отдохнем минутку!
     И вот все серпы кверху, шляпы долой, головы вскинуты - мы приветствуем солнце.
     Некоторое время спустя нам приносят анчоусы, и из опасения, что пшеница может начать осыпаться, мы съедаем их, даже не присаживаясь. Еще чуть позже получаем вареные яйца на второй завтрак, первый перерыв за  долгое утро. Зато в полдень на той же дороге, что привела нас сюда утром, мы замечаем мальчика, сидящего верхом на белом муле, который привез нам бобовый суп. Прямо посреди поля, под палящим солнцем, каждый садится на сложенные крестом снопы. Уж мы не упустим возможности насладиться этим бобовым супом, который наши предки так славно придумали, что время идет, а его все продолжают варить. Мы голодны, как волки, поэтому в одно мгновение опустошаем наши плошки. Потом  мы подтачиваем серпы, оставленные  на солнце, и  можем немного соснуть, пока старший не закричит, что пора возвращаться к работе. И мы, еще более сильные и решительные, в песню морского ветра, что волнует пшеницу, заставляя ее сухо шуршать, в стрекотание кузнечиков в низкой стерне, вступаем со своей, радостно и громко, а вязальщицы, подхватывая все новые снопы, дружно повторяют припев.
     Время от времени проходит старший с большой оплетенной бутылью, дает выпить глоток разбавленного водой вина, только чтобы слегка почувствовать во рту горький его вкус. Ну а под конец мы едим салат, запивая его чистым вином, и вино это вкупе с солнцем, что целый день пекло голову, бывает, становится причиной какой-нибудь внезапной перепалки, которая, впрочем, также внезапно может и закончиться, если хозяин придет распалившийся дух успокаивать.
     Вот так мы и  работали в жатву, в течение двадцати дней, а то и дольше, там, куда сегодня никто ни ногой. А приносили мы домой  несколько экю по пять франков заработанных денег, клянусь вам.
    С тех пор прогресс, как говорится, все изменил, и сила и мощь серпа почила в чехлах, выброшена на свалку или в металлолом.

     7 июля, 1894