Как я возил в Салон точильные камни

КАК Я ВОЗИЛ В САЛОН ТОЧИЛЬНЫЕ КАМНИ


     Не помню, сколько мне было лет, когда я услышал разговоры о том, что Салон, красивый городок на границе Кро, известен своей преуспевающей торговлей маслом, богатством и процветанием. А вот в Бо, который его обошел, и все еще считается престижным, к сожалению, поднимаются протесты; транспортники заполонили Долину ада, где Данте искал вдохновения, и они так раззадорились,  что пешком двинулись дальше, к старому замку, резиденции принцев и баронов, памятнику нашей славной истории, до которого они все-таки не дошли.
     Но, однако, что делать? Мне, как назло, работа была нужна, вот почему одним прекрасным майским утром мне в голову пришла мысль, которая так сильно мной овладела, что не давала покоя ни уму, ни сердцу. А суть этой назойливой мысли была такая: запрячь своего мула и отбыть в Салон, где дома растут, как грибы, с грузом точильного камня.
     Дорога была прекрасной до тех пор, пока я не выехал к симпатичному городку Мурье, что находится у подножия горы Куссу. Но, на мое счастье, подъехал возница из хозяйства Меллар и так мощно нас затянул на гору, что я и глазом не успел моргнуть, как мы оказались на вершине и увидели на другой  стороне горы ферму Пайан. Когда с помощью Жана Гудареля (так звали возничего) мы одолели эту самую крутую тропинку, я хотел с ним рассчитаться, но он ответил, что это не было трудно, и отказался от денег. Я заплатил ему своим «спасибо», и со словами «мое почтение» мы на прощанье пожали друг другу руки.
     Солнце стало клониться за вершины Альпийских гор, которые с того места, где я находился, были похожи на рога коровы, гигантские и пугающие, будто готовые повалить меня и забодать. Я потихоньку двигался вперед по этой огромной равнине Кро, перерезанной дорогой, идеально прямой до самого городка Мирамас, нового поселения, где более сотни огней сверкали в ночи, освещая большое количество повозок. От них было светло, как днем.
     Я спокойно следовал со своим грузом из семи точильных камней, мурлыча под нос свою песню, еле слышную в шуме улиц, как вдруг повозка въехала в яму на дороге,  недавно занесенную песком, увязла и остановилась, как вкопанная. Ни туда, ни сюда! Я изо всех сил пытался ее вытолкать, но она отказывалась поворачиваться. Когда я понял, что не смогу дальше двигаться, я засыпал мулу корма в мешок, который висел под его мордой, а сам взобрался на  свою груженую повозку и, чтобы скоротать время в ожидании помощи, принялся обозревать необъятную Кро. Никогда равнина не являлась мне такой прекрасной, как сейчас, в тишине этого весеннего утра. Она была вся буквально усыпана мелкими камешками, и, куда ни взглянешь, простиралось над ней лазурное небо. Я видел больших птиц, то кружащих над самой землей, то взмывающих высоко в бескрайнее небо; они резали воздух своими белыми крыльями и пили, сидя на берегу пруда, сияющего, будто наполненного серебром. Чудесная равнина открывала мне стада овец, торопящихся скорее попасть в  другой регион, где трава более зеленая и густая. Пастухи заняты сортировкой скота, навьючивают ослиц, терпеливо и упорно выкладывают mount-joio*, чтобы вспомнить свой переход зимой, но камни бывают круглые, как яблоко, и если кладка получается выше, чем  в два уровня, они безжалостно разбивают ее ногами.
    Когда я налюбовался всем этим волшебным великолепием, я заметил, что со стороны заката, очень далеко от меня, движется нечто, напоминающее фигуру ребенка, толкающего тачку. При ближайшем рассмотрении этот «ребенок»  оказался не кем иным, как мельником из Гран, который держал путь домой с возвышенности, куда он ездил, чтобы забрать и привезти мешки провеянной пшеницы. Безо всяких моих просьб о помощи,  этот человек спешился со своей огромной, как высокая гора, лошади, и вместе мы выбрались из моей дорожной неприятности.  Потом, добравшись до Мерля, где канал Крапон разветвлялся в трех или четырех направлениях, мы расстались, и он, этот случайный встречный, который воспринимает помощь постороннему, как должное, помчался дальше, на мельницу Каламан, со своей пшеницей.
     Теперь я был на краю Кро, и наверху, в конце длинной аллеи, обсаженной платанами, показалась башня замка Салона. В течение всего пути меня окружала пустынная равнина, и сейчас открывшиеся сады, фруктовые деревья радовали глаз, как веселый праздник. Я въехал в город и попал в вереницы других повозок, груженых бочками. Поехал я прямиком в конюшню Ронар,  доставил и выгрузил свои семь камней.
     Мне еще хотелось до наступления ночи навестить поэта Крусиллата, вернуть ему визит и поблагодарить за подаренную книгу его стихов  «Рой». После этого я зашел поздороваться со статуей Крапона, к ногам которой льет чистую и прозрачную воду фонтан. Но наиболее важной для меня встречей было знакомство с печатником Муте. Он  при посредничестве одного человека, которому я до самой смерти буду благодарен, смог сделать для меня прекрасную картину, на которой, как символы нашего Возрождения, изображены Мистраль, Руманель, и Обанель**, а рядом человек, играющий на тамбурине, и двое арлезианцев. Этот отчаянный Муте устроил мне самый дружеский прием. И он мне сказал, что в следующем году эта картина будет доработана и станет еще более совершенной. Весь вечер  он говорил со мной о Фелибридже,*** а потом не без помощи Фабра, директора Ассоциации Филантропов, несколько пробок шампанского выпрыгнули из бутылок, и, глядя, как пенится вино в наших стаканах, я поднялся, чтобы что-нибудь спеть для них.
     Вероятно, была уже полночь ( двурогий месяц напоминал стручок зеленой фасоли), когда я оставил этих двух друзей и всех тех, кто участвовал в  вечеринке, и очень довольный направился на постоялый двор Ронар. Назавтра, хотя я и отправился в путь  очень рано, но вернулся в свой городок под стенами Бо только на исходе ночи.

17 июля, 1896

Так в Альпах называли конструкцию в виде чаши из камней. Такие чаши складывали пастухи или пилигримы, чтобы обозначить вершину  горы.
**  Деятели французского Возрождения.
*** Литературная и культурная ассоциация, основанная в 1854 году Фредериком Мистралем и другими провансальскими писателями для защиты и продвижения окситанского языка (также называемого langue d'Oc) и литературы.