404. Как жизнь научила человека жить

404.  Как жизнь научила человека жить, так он и живёт – воруя и оправдывая свои грехи.

Жизнь так учила человека жить в обществе, что человеку приходилось грешить, даже если он не хотел. Точно было известно во все времена, что воровать нехорошо. Тем не менее воровали все. Мой начальник бюро ППР  в Отделе главного механика в заводе говорил, взять от большого немножко это не грабёж, а делёжка. Не воровали только те, кому по работе их нечего было взять. Как раз такими были мы, рядовые инспекторы в Отделе. Однако один из инспекторов по грузоподъемным механизмам говорил, что для него день потерянный,  если он ничего не принёс с завода домой. Находил он это что-то у механиков цехов, которые как-то зависели от инспекторов. Я, когда стал работать механиком цеха, вскоре услышал от подчинённых мне слесарей выражение «для дома, для семьи». Один друг утащил из моей тумбочки две банки теплостойкой смазки. Тогда и я стал думать, как бы мне эту интересную смазку вынести с завода. Конечно, нехорошо воровать, но если все вокруг этим занимаются, то, может быть, и мне можно. Об этом я вспоминаю, в плане грехов, о которых приходится вспоминать на Христовом Пути: сам не вспомнишь – в видении подскажет Змей. Свои грехи трудно считать грехами, потому что находятся, как видим, оправдания. Зато хорошо видны чужие грехи. Начальник Бюро в Отделе, когда его спросили о премии, выделенной на бюро, сказал, что дали всего тридцать рублей и, поскольку делить нечего, он себе забрал всю премию.

Когда я стал начальником отдельного участка в городе по ремонту лифтов, у меня появилось много чего такого, что годилось бы для дома, для семьи. Но что-то брать для дома, для семьи мне в голову не приходило, пока не пришла жена ко мне на работу. Она быстро нашла то, что ей нужно. Мне оставалось только принести это домой. И возразить было нечего, потому что она выросла с отцом, который, работая замом директора института по снабжению, обустраивал свою квартиру всем казённым. В саду  одна моя соседка увидела у другой на её участке свою балясину. Спросила. Та ответила, нужно мне было, вот и взяла: « Я всегда беру то, что нужно мне». Её отец, уже старенький, не совсем здоровый, сам еле идёт, но смотрю, везет на тележке тяжёлую жедезку, взятую из общего имущества сада.  Воровка она не в первом поколении. Вот как укоренилось воровство, что у некоторых очень многих  не считается оно грехом.

А сколько у меня грехов было, в связи с работой моих электромехаников! Вынужден грешить начальник в отношении своих подчинённых, если те не работают как надо. Работа у электромехаников такая, что предоставлены они сами себе весь день: пришёл на работу к восьми и ушёл на свои лифты, за ним закрепленные. Если на второй день вчерашний лифт по-прежнему не работает, значит, гулял он вчера, а не работал. Одному такому другу я запретил зарплату выдать в этот день. Так он распсиховался до того, что вещи начал швырять у меня в кабинете. Противно мне стало на него смотреть – и я сказал бухгалтеру, чтобы выдал зарплату. Потом приходилось таких работников принудительно увольнять. Всё это грехи, когда приходится кого-то наказывать. Вот и вспоминаю я их. Один друг даже полез драться, когда я предложил ему написать расписку о получении трудовой книжки при увольнении. Такой порядок был в Горьковском отделе кадров, чтобы за трудовую книжку я им расписку отправлял. Пришлось в лоб дать этому принудительно уволенному работнику. Ещё один грех. Давно было дело. Полынью всё поросло, но грех остаётся, даже если человека этого уже нет на этом свете.

Человек думает, если он не верит в Божий Суд после смерти, что украсть надо так, как сказал один начальник, чтобы ничего за это не было. Когда же умирает он и на Божьем Суде ему в картинках показывают каждый его грех, то удивляется, как они там всё проследили и запомнили. Добавляется ко всему этому удивление отсутствием собственной реакции, что он не оправдывается, а признает всё то, что показывают. Будь это земной суд, он бы как-то начал защищаться. Удачливого адвоката нанял бы. Здесь же, на Небе, всё идёт по такой непреложной Правде, что даже мысли не возникает об оправдании.