Старший брат

Как верно сказал классик: под каждым холмиком лежит всемирная история. Слова эти мне запали в душу,  и время от времени я возвращаюсь к ним, задумываясь над простотой и четкостью мысли: всего пять слов, но в них – глубокая истина. Действительно, сколько удивительных судеб вокруг. А сколько людей  унесли с собой в небытие невероятные истории жизни!

На берегу озера Шоманколь, заросшего камышом, под одним из  холмиков лежит мой дед Жанахмет. Нет сомнений, слова классика как нельзя лучше относятся к нему. Человек, вынесший на своих плечах все потрясения двадцатого века: строитель тыловых, оборонительных сооружений в первую мировую войну, свидетель двух революций 1917 года, участник коллективизации казахского аула. Он пережил Голодомор тридцатых годов, Великую Отечественную войну. Рожденный в конце 19 века, мой дед Жанахмет – старший из четырех сыновей Анапии прожил долгую жизнь.

Еще ребенком я поняла: он – не из робкого десятка, непокорный, суровый, но мудрый человек. Немногословный, воспринимавший все, что происходит с ним как данность, он не любил рассказывать о себе. Лишь скудные рассказы бабушки Каден раскрывали историю жизни этого человека, дополняли картину его нелегкой судьбы.

 Младшие братья деда были коммунистами. Куан, второй сын Анапии, вступил в партию большевиков еще в 1925 году. Он был в составе тех, кого партия направила в село для проведения коллективизации. В истории становления Советской власти это движение получило название двадцатипятитысячников, по количеству добровольцев,  поехавших по призыву партии в период коллективизации в села.  Баи и кулаки к тому времени были раскулачены и сосланы кто в Сибирь, кто на Колыму. Создавать колхозы - коллективное хозяйство - на деле означало собрать из крестьянских подворий имущество, которое позже станет общественным, государственным.  В казахском ауле, положение которого оставалось еще тяжелым,  развернулась агитация.

Говорят, Куан был коммунистом по убеждению, обладал даром красноречия. Однако крестьянам-шаруа, еще вчера гнувшим спины на баев, не очень-то верилось в грядущее безбедное будущее, а потому торопиться расстаться с личным скотом они не спешили. Это было время, когда в собственности бедняков ничего и не было, кроме землянки, да и нескольких голов скота. Отдать последнюю корову или лошадь в общественное стойло  значило обречь свою семью на полуголодное существование.

Дело Куана не продвигалось: задание партии, доверенное ему по созданию колхоза, было на грани провала.  Каждый день собирались односельчане,  приезжали представители с района, вели разъяснительную работу, но все тщетно. По глубокому разумению людей того времени, движимое и недвижимое имущество могло быть или байским, или крестьянским. Третью принадлежность они не предполагали, и потому новое слово «общественное» было для них непонятным. Партиец ощущал яростное сопротивление жителей в переустройстве сельского хозяйства.

В какой-то момент молодого большевика осенило: все его слова не стоят ровным счетом ничего. В обстановке классовой борьбы напрашивался личный пример. В такие минуты он задавался вопросом: а что  он может дать, молодой парень, у которого за душой ни гроша. На тот момент он был еще не женат, и личного подворья не имел. Тогда он предположил, что спасти положение мог бы  его старший брат Жанахмет, в хозяйстве которого имелась корова. По рассказам бабушки, Куан недолго уговаривал своего брата. На ее робкое возражение, что две семьи останутся без молока, не последовало ответа. Сказано – сделано. Утром Жанахмет отвязал единственную корову с телкой и отвел в колхоз, что называется, сдал под запись. 

Пример брата возымел свое действие: в деревне лед тронулся. Середники и бедняки потянулись в колхоз со своей скотиной. В конторе шла бойкая запись, образовывались первые аульные, сельские советы. Новые названия эти аулы получали по мере создания здесь колхозов. Именно в эти дни селяне, живущие на берегу озера Шоманколь, решили назвать один из первых колхозов Баянаульского района громким названием Большевик. Позже колхозы преобразовывались в совхозы, переименовывались названия сел. Претерпело изменение и это село.

История быстротечна. Оказывается, с момента этих событий прошло почти  сто лет. Столетие назад у истоков создания колхоза  Большевик, что в Баянаульском районе Павлодарской области, стоял мой дед Жанахмет со своим младшим  братом Куаном. Новая волна захлестнула людей. Первые степные колхозы взяли ориентир на обустройство новой жизни.

В детстве, наблюдая за взаимоотношениями дедушки и его братьев, я приходила в изумленье. У них не принято было долго обговаривать просьбы, раздумывать, прежде чем ответить. Отношения строились на полном доверии. В семействе Анафиных (потомки получили эту фамилию от имени прадеда) старшие уважали выбор младших, и вместе они поддерживали друг друга во всех начинаниях. Жизнь потихоньку налаживалась, происходящее вокруг было началом добрых перемен. Ох, если б они знали, какие испытания их ждут впереди!

Шел 1931 год. Год, известный в истории Казахстана как Голодомор. По сути, надвигались годы репрессий, и не выполнить Голощекинское решение из Центра о массовой откочевке казахских шаруа-крестьян означало подписать себе смертный приговор. Это было время, когда за спрятанный колос в кармане, человек получал немалый срок. Осенью весь урожай без остатка был сдан в закрома родины. В тот год еще погода подвела: случился джут. Обратимся к этимологии этого слова. В различных словарях можно прочитать следующее определение слова «джут»: «Голодовка скота в среднеазиатских республиках, вызываемая особыми метеорологическими явлениями при необеспеченности хозяйства кормовыми запасами. Наиболее частый зимний джут происходит от образования на поверхности пастбищ ледяной коры, которую сельскохозяйственные животные, особенно овцы, не в состоянии разбивать ногами и потому гибнут от бескормицы. Реже джут бывает вследствие обильного снегопада и слишком толстого снежного покрова».

Поздней осенью грянул дождь, земля покрылась толстым слоем наледи. Ни крупный рогатый скот, ни лошади не могли выбить лед копытами, чтобы вытянуть хотя бы травинку. Бабушка рассказывала, что гололедица была такая, что скотина не могла удержаться на ногах, а упав один раз, уже не поднималась. Зрелище было ужасное: в степи валялись изможденные трупы домашних животных. Не случись джута, не откочуй с пастбищных мест, казахи, которые испокон веков являлись скотоводами, возможно, выжили бы и без урожая. Но, как говорят, беда приходит не одна. Джут и пустые амбары стали началом невиданной катастрофы.

Голод гнал народ с насиженных мест. Целые аулы поднимались и уходили за кордон. Жители южных регионов и Центрального Казахстана уходили в Китай, северяне - в Сибирь. Взрослые, старики и дети, женщины, убегая от голода, шли месяцами. В дороге заканчивались продукты, люди гибли и лишь немногие выживали в этом походе. В реальности только самые сильные доходили до китайских деревушек. Трудно представить себе, как из центральных регионов Казахстана люди добирались пешком до Поднебесной. 

Неслыханный голод тридцатых годов XX века – одна из самых страшных страниц нашей истории. История замалчивала о том, что в эти годы в некоторых регионах имел место каннибализм. Голод поставил казахов почти на грань исчезновения с лица земли - в эти годы  пределы Казахстана покинули более миллиона казахов.

Предвижу интерес читателя: как пережило голодные годы семейство Анафиных. Старейшины этого рода понимают: путь из Павлодара в Китай почти непреодолим.  Во всяком случае, без потерь не обойтись.
- Вернее будет уйти в Сибирь, - предлагает седовласый старец Анапия.
И с ним соглашаются все, хотя понимают, путь далекий: село Большевик находится в трехстах километрах южнее Павлодара, а отсюда до Омска еще четыреста верст. В назначенный день мужчины оседлали коней. На телеги,  арбу заложили нехитрый скарб, запасы еды, посадили детей, и обоз семейства Анапии тронулся в путь.

Забегая вперед, скажем: большой обоз, пройдя все трудности, голод и холод, добрался до Омска. От голодной смерти их спасли скромные запасы еды  и старший сын - Жанахмет. Запасы – это собранные летом курдюки масла, вяленое и копченое мясо. Все, что попадалось в пути, служило также им пропитанием: прошлогодняя картошка в поле, колосок ячменя, замерзший дикий лук.

Но основным добытчиком еды в пути был молодой крепкий охотник. Еще молодым парнем он прослыл дерзким охотником, который редко возвращался с охоты порожняком. И сейчас его опыт и навыки оказались как нельзя кстати.
 
Но вернемся к обозу, который держит путь в Сибирь. Мне представляется, что Жанахмет  тогда дал себе слово, что не даст никому умереть голодной смертью. Во всяком случае, так оно и было – на омскую землю они ступили в полном составе, никого не потеряв в дороге. Путь большого семейства в Сибирь подходил к концу, когда на подходе к Омску перевернулась телега молодоженов Жанахмета и Каден. Вместе со скарбом с арбы свалился и их пятилетний сын Каткен – мой отец. Прибежавшие на помощь сородичи поразились, увидев еще целый курдюк сливочного масла. Нет, с таким братом и с такой запасливой женге (старшая сноха), им голод не грозит. Они преодолели дорогу из Шоманколя в Омск, с неимоверными трудностями, но дошли.

Каден, жена Жанахмета – моя бабушка, была родом из Омска, здесь жили ее родители, сестра, родственники. Замужняя женщина уже для своей семьи отрезанный ломоть, считала она. В дороге ее терзали мысли, а вдруг родственники мужа надеются на поддержку ее родни. Но приехавшие издалека сваты и не думали обращаться за помощью к ее родственникам. Обустроившись, стали работать. С родных мест приходили тягостные известия. Долгие два года Омск  станет пристанищем для людей из казахского рода Нияз.
 
Они вернуться тем же обозом в родные места, преодолеют дорогу вместе со своими родителями, с родственниками и их детьми. На всем пути Жанахмет, убегая далеко вперед, будет охотиться на зайцев, стрелять в птиц из лука на лету.
 
Вернувшись в село Большевик, вновь начнут обустраивать свои дома.
Здесь я позволю себе отступить от общей канвы, и расскажу историю двух влюбленных – Жанахмета и Каден. Когда их решили поженить, ему было двадцать, а ей семнадцать лет. Наверное, небесам было угодно соединить их. У них были схожие характеры и одинаковые взгляды на жизнь. Есть мнение, что люди становятся похожими вследствие долгой совместной жизни. Возможно. Но, думается, что эта пара не могла не встретиться и пройти мимо друг друга. Высокий, статный, крепкий Жанахмет и голубоглазая Каден. Прожив долгую жизнь, они не сгорбились и не нажили лишние килограммы. Это были люди с крепкими мышцами, с прямой осанкой. Молодая сноха бойко вела свое хозяйство, успевала помочь в большом доме, так называли дом свекра и свекрови. В Большевике, благодаря деду, не было недостатка в шкурах, а умелые руки снохи превращали все это в малахаи, шапки, шубки,  тулупы для односельчан.

 В родительском доме до сих пор хранятся ковры, текеметы и алаша, сделанные ее рукой. В них - невиданные узоры и тепло ее рук. На краю каждой вещи она выводила год работы и имена внуков. Летом она пряла нитки из шерсти, красила их в разные оттенки, а зимой создавала свои шедевры. Трудно представить, сколько мешков шерсти переработано и пущено в дело за всю ее жизнь. Может, с головой уходя в работу, она забывала о невзгодах, выпавших на ее долю. Ведь вся ее долгая жизнь оказалась сложней  ее узоров.  Разве она могла представить себе, что первые счастливые годы замужества будут омрачены отсутствием детей.

Представьте, она вышла замуж в семнадцать лет, детей не будет еще долгие шестнадцать лет. В тридцать три года она родит своего первенца, моего отца Каткена. С грустью она вспоминала это время.  Очень часто она ловила косые взгляды людей, которым было непонятно, почему молодая пара  до сих пор вместе, если их не связывают дети. Бабушка рассказывала, что в своих молитвах просила Аллаха дать ей дитя. Многие женщины подсказывали, что нужно молиться в святых местах, мазарах, и она ночевала в мавзолеях под открытым небом. А сколько вокруг было «доброжелателей», которые подсказывали ему расстаться с этой бесплодной женщиной.

Но любовь творит чудеса, и за годы ожидания Каден была вознаграждена: в доме Анапии родился старший внук Каткен. Это случилось майским днем 1927 года. В  том сибирском походе в Омск маленький Каткен уже был, и ему было пять лет.

Да простит меня читатель за нарушение в этом повествовании хронологии, ибо мы вернемся к событиям первых лет молодой семьи. Они женаты уже пять лет. Шел 1916 год. Российская империя втянута в Первую мировую войну. Из истории известны, что 25 июня выходит царский указ о «реквизиции» мужчин в возрасте от 19 до 43 лет, дословно,  для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии. Уже 2 июля повсеместно начинают работать сборные пункты, в том числе и в Баянауле.  Отсутствие в то время у казахов свидетельств о рождении на руку баям, в итоге в списках сплошь сыновья крестьян, сыновья баев остаются в стороне.

Возмущенная молодежь, вооруженная серпами, топорами, косами, громят байские аулы, угоняют скот. В Баянауле отряд нападает на хозяйство крупного бая Чорманова, отогнав у него табуны лошадей. В архивах хранятся донесения бая начальнику Павлодарского уезда о разгроме его имущества кочевым населением. Главное - повстанцы уничтожали списки молодых призывников. Вскоре вся степь была охвачена пламенем восстания. Началась  отправка молодежи на тыловые работы. Из семьи Анапии, где росли одни сыновья, в списке «реквизируемых» на тыловые работы значится Жанахмет, которому в тот год стукнуло 26 лет. Многие джигиты, не смирившись с поражением,  скроются в горах. В итоге – в пункты cбора явилась лишь третья часть призывников.  Мне и сейчас интересно: почему же он, великолепный охотник, знающий каждое ущелье родных Баянаульских гор, не пытался уклониться от принудительной мобилизации. Вероятно, он не хотел навлечь беду на своих родственников.

Через полвека он расскажет мне, своей внучке, что в сборный пункт после всех боев он пришел не по принуждению, а по доброй воле. В 26 лет мой дед, конечно, был молодым, сильным и уверенным в себе джигитом. За плечами, несмотря на молодость, у него огромный жизненный опыт. Он столько пережил, что ему ничего не страшно. Бояться тыловой или какой-либо другой работы? Что вы, это байка не  про него! Конечно, уезжая, он не был уверен, вернется ли в родные края, будет ли ступать по этой земле. Придется ли взбираться на вершины гор, вдыхать запах степи и вновь увидеть это бескрайнее небо. А ведь дома оставалась молодая жена Каден.
Забегая вперед, скажем: к счастью молодых, он вернулся.

Я бы не знала об этой странице его жизни, не доведись мне восьмиклассницей побывать в местах, где баянаульский парень рыл окопы и строил железную дорогу. Тем летом почти месяц мы были в Риге, отдыхали на Рижском взморье. После моего возвращения к нам в гости однажды приехал дед, и я поделилась своими впечатлениями о поездке. Каково же было мое удивление, когда он стал говорить, что эти места ему знакомы, он там  был до революции.
 - Это было при царе Миколае,  - сказал он.
- При Николае II, - поправила я.
 - Да, при Миколае.

 Я не стала настаивать, поняла, ему удобно называть царя Миколаем. Оказывается, тыловики строили там железную дорогу. Я живо представила грязь, слякоть, холод, толпы голодных людей, несущих на себе рельсы, укладывающих шпалы, копающих ломом мерзлую землю, работающих от зари и до ночи. Я прямо представила картину по роману Николая Островского «Как закалялась сталь».  Мне стало так жалко своего деда. В голову лезли всякие мысли, хотелось узнать, как он остался жив в такой передряге. После долгого молчания, я нарушила тишину:

- Ата, - вдруг вырвалось у меня, - а как ты выжил, ведь вас там били и почти не кормили? –  И в конец осмелев, заявила: - Признайся, тыловики работали, не разгибая спины?
Как всегда немногословный, дед не торопился с ответом. Чувствовалось, нахлынули воспоминания: призванный на тыловые работы в 1916 году, он застал здесь Великую Октябрьскую революцию 1917 года. На его глазах город на Неве всколыхнул мир. Конечно, ход действий решили залпы крейсера «Аврора», и  он помнит здесь каждый прожитый день. С первых дней улицы северной столицы поражают его многолюдьем: матросы, солдаты, добровольцы, белогвардейцы и вновь прибывающие тыловики.
- Да, работа была не из легких,  но меня там не били, - решительно и твердо заявил он.
Наученная уроками истории, я продолжала винить царя Николая Романова, напомнила, что это по его указу здесь, в Казахстане разгорелось восстание, и вследствие чего он оказался на Севере.
- Согласись, ведь Николай был монстром и притеснял вас, на тыловых работах, - не унималась я. - На фронте действовала смертная казнь против дезертирства.  Из учебника  истории знаю, что вас долго не отпускали домой, тогда было выдвинуто требование - вернуть с фронта только нетрудоспособных и больных, а здоровые должны были оставаться там до победного конца.

- Ак патша Миколай жаксы болды гой, что в переводе означало «Белый царь» Миколай был хорошим, - степенным голосом упрямо продолжал он. - В день он велел тыловикам платить алтын (три копейки). Балам (дитя мое), это были большие деньги по тем временам.  На тыловых работах я заработал немало денег и привез их домой. А трудности, а когда их не было?

Сказать, что я была разочарована, значило не сказать ничего. В одночасье рухнули все мои представления о царском режиме, гнетущем народы значимой части планеты. Разговор наш неожиданно закончился. Не скрою, я-то ожидала совсем другой поворот рассказа: кровопийца-царь угнетал народ, как ему было трудно. Мне уже не узнать, его не наказывали потому, что он был силен и справлялся с работой, или потому, что он умел за себя постоять. В тот день собиралась задать еще кучу вопросов, но растерялась, неожиданно услышав такое противоречие. Каким-то шестым чувством я поняла, что не смогу изменить его мнение о Романовых.

Передо мной сидел человек с твердыми  убеждениями, выстраданными им самим там, в окопах. Да что я, даже сын его – историк (мой отец) не смог бы повлиять на его мнение. После, мысленно возвращаясь к этому разговору, я представила Петроград того времени: хаос, неразбериха, голод. Мир, сотрясаемый известиями об Октябрьской революции. Каждый день - декларации, декреты. Поистине, поехал в Санкт-Петербург, а вернулся с Петрограда.
И вдруг среди них - известие об убийстве членов семьи Романовых. Не думаю, что он кому-либо высказывал свое мнение, что коммунисты совершают роковую ошибку.
Знаю также, что никто не смог бы переубедить его в обратном.
В тот день я, школьница – дочь двух историков - впервые задумалась: почему все книги ополчились против царя, а мнение моего деда не совпадает с официальной версией. 
Хочется рассказать об одном эпизоде, связанном с его возвращением на родину, который услышала из уст старика, знавшего моего деда. Дорога из Петербурга через Москву в родные места заняла много времени. В один из морозных дней он сошел на павлодарскую землю, но еще предстояло доехать до Баянаула, а оттуда в зимовку у подножия горы Сартау. В котомке он вез немалые деньги, заработанные на тыловых работах. Осмотревшись, заметая следы, он пришел на конный двор. Здесь он выбрал коня, купил седло. Отправиться в путь, в Баянаул он решил утром. На базаре купил курт, хлеб и соль.
А ранним утром двинулся в путь. Проехав часа три, вдруг он заметил всадников, скачущих вслед за ним. В голове сразу промелькнула мысль: значит, кто-то вчера видел, как он покупал лошадь. Где допустил промах? Неужели отнимут лошадь, заберут деньги, заработанные таким трудом, думал он. Повернувшись назад, увидел, что силы неравные: он один, а их человек семь-восемь. Но вверив свою судьбу в руки Аллаха, Жанахмет продолжал скакать, не убавляя  скорости. А крики становились все громче и ближе. В какой-то момент он решил остановиться и дождаться их. И тут он заметил, что конники все русские. Раньше Жанахмету не приходилось говорить на русском, но после Петербурга он стал понимать русскую речь. Путники его настигли, остановились. Из пространной речи одного из них он понял: они догоняли его, чтобы продолжать путь вместе.

 - Но ты, брат, скачешь, насилу остановили хором! – возмущенно, но по-доброму обратился старший из них. - Пришпорь лошадь, что ты загнал его, давай поедем вместе, веселее будет! Куда ты путь держишь, не в Баян ли? Дед, видно, одобрительно замахал головой: Баян, Баян. И действительно, длинная дорога с лихими казаками-купцами оказалась намного короче: весь остаток пути они шутили, а он на ломаном русском старался поддерживать беседу. Попутчики по приезду в Баянаул накормили путника и его коня. Пожелав счастливой дороги, показали короткий путь на Сартау. Так, наш дед прибыл к родным живым и невредимым.

Известно, строительство российских железных дорог  в начале прошлого века стоило многим его создателям жизни, по сути, это были кровавые дороги. Нет, не простым человеком был этот Жанахмет, умевший постоять за себя, поразивший северян богатырской силой. Добрый молодец, степняк и охотник. Потомок казахских батыров, которые на протяжении веков отстаивали свою землю острием пики и силой.

Предвижу ваше любопытство: дождалась ли своего мужа  Каден. Смею заверить: дождалась. Через несколько лет на свет появится их первенец – мой отец. Как знать, не ее ли любовь сберегла любимого от невзгод в самые тяжкие дни? А впереди у них - долгая жизнь, полная  испытаний.