Голубая Луна

Вечер потёк сквозь сито небесное: металлически звонко, холодяще.
Два сломанных ногтя с проснувшимся желанием победить энтропию в кухонном шкафу - ничто по сравнению с пустотой бронзовой лукумницы.
С некоторых пор моим особо интимным удовольствием стал горячий чай в аккуратном армуду. Безупречное красновато-коричневое свечение стеклянного брюшка выдавало в нём совсем не грушу, а восточного купца, чью забитую роскошью лавку я посещала тайком.

Любитель прятаться в пухлых шелковых подушках, мой собеседник утопал в витиеватых цветастых узорах, пока я устраивалась на полу, хотелось думать, на одном из персидских ковров. Мне нравилось лежать, прозрачным взглядом ощупывая темноту пристанища, где только арома-лампы выпуклыми светляками оттачивали полумрак.

- Как хорошо, ты снова пришла, - мяукающе растягивая слова он подтолкнул белой тростью из слоновой кости тонкий золотистый поднос с угощениями в мою сторону.

- Какие новости? - немного озадачилась я, глядя, как лоснящийся финик и сморщенный, с лицом старика, инжир боролись за моё внимание. Однако выбор пал на отслоившийся треугольник кунжутной халвы.

Выдержав паузу, пока я хищнически облизывала пальцы, он протянул:

- Судя по тому, как страстно ты отхватила на рынке последние тарелки с орнаментом, искала в маркетплейсах пиалы, за тобой тащится аромат "Восточной принцессы", а в ушах постоянный арабский вайб, ты всё-таки рано или поздно окажешься под небом Марокко.

- Потрясающе, конечно, - изящно похрустывая инжирными зернышками, я искала чего бы ещё прожевать. - Но ведь есть какое-то "но", да? Я правильно понимаю? Без него же никак?

Рыхлые подушки, будь они зарослями тростника, расступились, и тайный друг, покряхтывая и упираясь на руки, по-вараньи проложил путь на ковёр. По другую сторону подноса образовался густо синий ком с точеными пальцами, холёным, обласканным солнцем лицом и нефритовыми глазами. Так близко я его ещё не видела. Дутая серьга, стекающая с плоской мочки массивной жёлтой каплей, отвлекала от разговора.

Мои наискуднейшие знания о Марокко сводились к двум кинолентам: первая - это, конечно же, классика мирового синематографа "Касабланка", а вторая была посвежее - "Выживут только любовники" великого Джармуша. Стремительное воображение совершило дерзкую и наглую подачу, как мяч отшвырнуло меня в Танжер - к морским воротам Марокко. Я уже пялилась в черное-пречерное небо, мозаичное звучание улочек влекло вглубь города, где суждено было какое-то время попетлять, пока не уткнёшься в нужный адрес.

- Голубая Луна сегодня, - его заговорщический тон сулил раскрытие некоего знания. Так уже бывало. Поэтому я стряхнула уже начавшееся путешествие, как нечаянно прилипшую соринку, и приготовилась.

- Сильнейшее и напряжённое полнолуние, - продолжил он.

- То-то я смотрю, меня на сладкое пробило. А ведь я не любитель, ты знаешь.

- Не перебивай! - срезал он меня.

- Всё-всё, молчу.

Левый нефритовый глаз прикрылся, а правый засветился ядовитой зеленью. Мне бы тоже пошла такая феска, как у него. Снежно-белая шапка с бриллиантовыми крупицами.

- Сегодня придёт депеша с заклинанием.

- Условия?

- На этот раз не картина. Текст. Аль Хаят был очень доволен последней работой и с удовольствием смотрит, как ты корпишь над следующей.

"Ну, да-ну, да", подумалось, но не озвучилось в ответ на слишком крепкий глоток кофе, который был предложен в замен чая.

- О чём текст?

- Для этого ты и отправишься в Марокко, - расплываясь в улыбке он протянул мне маленький светящийся флакон. Сквозь ребристый хрусталь мерцал огонь.

- Ифрит?

- Всё верно. Твой помощник, друг и просто любитель шербета.

- Ну, что ж, круто! Спасибо за явства, наверное, я пошла.

И тут он расхохотался, как-то по-детски, несдержанно, вопиюще искренне расхохотался, затрясся большим телом с такими чужими для этого тела руками.

- Я что-то смешное сказала?

- Нет, - давясь от смеха и махая одними лишь ладошками, он успел молвить, что теперь-то понимает, почему Аль Хаят так любит меня. А дальше он просто испарился, как мыльный пузырь. Пых, и всё.

Таймер пикнул, медитация закруглилась. В воздухе витало смутное сомнение, а не сон ли всё это. Или же я провалилась в какой-то невиданный ранее слой, пространство столь явное, что могло соперничать по реалистичности только с моими архитектурными сновидениями.

На кухне обнаружился недопитый чай всё в том же полюбившемся армуду. Рядом поблескивал желто-красными языками пламени маленький сосуд. Сжав его в кулаке я почувствовала тепло и лёгкое покалывание.

Луна же слепила глаза до неприличия начищенным серебром. Голубой в ту ночь была глубокая тишина, куда бухнулось время, когда я повернула крышку флакона.