Ключи и замки. Часть 4. глава 7

Глава 7. Её нельзя не любить
     Сообщение от Всеслава стало для меня ударом топора на плахе. Да, я сам возвёл себя на эшафот, когда позволил себе коснуться Ли. Не думайте, я жил нормальной мужской жизнью и у меня были женщины, и даже немало, я нравился прелестницам, но Ли… это другое дело. Для Ли я не мог быть мужчиной, но именно для неё я хотел быть им. Всегда. С тех пор как она повзрослела… Хотя, Фос всегда говорил, что это не так, что я люблю и желаю её многие годы, едва ли не всю её жизнь. Так или нет, было не важно, пока я не переступил границу.
     Я хотел её любви, её желания, её страсти, её тела, я хотел её всю, и… на некоторое время у меня возникла иллюзия, что я получил это всё. Что я стал полноценным счастливым человеком, а не разделённым надвое несчастным ангелом, неспособным, как другие, подобные мне прожить нормальную человеческую жизнь, продолжая исполнять своё предназначение. Я не только нарушил все возможные законы бытия, я обманывал самого себя, зажимая рот Фосу, пытавшемуся кричать во мне, что Ли не любит и никогда не полюбит меня так, как мне мечтается, что она растеряна, загнана, она в отчаянии потеряла смысл бытия и я этим смыслом быть не могу и не должен даже пытаться.
     Моё дело было привести её на новый путь, указать ей его, помочь обрести снова пульс, объяснить, что смысл жизни в самой жизни, она самоценна. Вместо этого я воспользовался её слабостью. Я повёл себя, как самый настоящий…
       — …как Посланец Тьмы, — кивнул Фос, оправляя своё белоснежное одеяние. Всегда безупречное, всегда светящееся, в отличие от моего, состоящего из той самой тьмы.
       — Ну я и есть…
       — До сих пор мне удавалось сдерживать и компенсировать тебя, — Фос посмотрел на спящую Ли, рассветные лучи скользили по шёлковому белью, по пледу, которым я накрыл её поверх одеяла, потому что к утру стало прохладно. — Бедная девочка, сначала Всеволод, попытавшийся сломить её волю, теперь ты… Ты хотя бы понимаешь, что ты предал её?
     — Хватит!
     — Похотливое порождение Тьмы, козлоногий мерзавец, безмозглый себялюбец!
     — Замолчи!
     — Её сердце несвободно, ты знал это, ты всегда это знал и всё же ты захотел втиснуться в него.
       — Хватит, говорю тебе!
       — Себе это скажи, себе! Пока не поздно, несчастный идиот, ты же знаешь, чем это кончится…
       — Не знаю! И ты не знаешь, потому что…
       — Потому что такого преступления не совершал ещё никто. Но ты же смелый, ты первопроходец во всём. Ты позволил людишкам пользоваться проходами в пространстве, которые не предназначены для них… Вместо того, чтобы самому уйти вовремя с того проклятого острова, где тебя едва не убил этот ревнивый идиот, чувствовал же все и всё знал, нет, нарочно дразнил его и заставил Ли сломать свою жизнь ради твоего спасения…
       — Вот уж нет! Это не её предназначение! Не ее место! Тебе ли не знать! — вскинулся я.
       — Я знаю. Но и ты знаешь. Знаешь, что ей нельзя быть твоей.
      — А она моя.
      – Да! Да! Да! Да! – вскричал я, как сумасшедший.
     Мой брат, моё светлое отражение, ты всегда не согласен со мной…
      — Ненадолго, — поднял брови Фос, у него и брови светлее моих…
      Фос прав во всём, и я спорил только потому, что он своими словами причинял мне боль.
    Да, Ли может быть моей недолго, я не хотел об этом думать, но я это знал, но… пока она моя. Она открыла глаза и улыбнулась, щуря ресницы от солнца.
      — Милый… — и протянула руки ко мне.
      Я подошёл обнять её, прижал к себе теплую, нежную. Мою…
       — Ли… — я погладил её по волосам. — Ты… я совершил ужасное. Я не должен был и…
       — Глупости… — тихо проговорила она с улыбкой в голосе. — Не ты совершил, а мы вместе.
       — Ты любишь Всеслава, — сказал я, испытывая боль.
    Ли отодвинулась, посмотрела на меня, попадая в тень, где не золотилась уже вся солнцем. И улыбаться перестала. Провела рукой по волосам, коротко остриженным, как у мальчишки, взъерошила их, потянулась за халатом, упавшим на пол, набросила его на плечи, неловко пряча от меня свою, наготу и поднялась с постели. 
      — Всеслав не любит меня, — тихо произнесла она, не оборачиваясь.
    И двинулась к ванной комнате. Остановилась на пороге.
     — И ты… обязательно должен был сказать мне… сказать о… — голос у неё дрогнул, и она закрылась от меня в ванной.
    Я бросился к дверям, пытаясь открыть.
    — Ли! Ли, открой дверь! Открой или я… я сломаю и войду.
    — Нет! Не смей… и… уходи. Слышишь?! — со слезами в голосе ответила Ли.
       — Ли… Ли, ну прости меня! Прости! – бился я, хотя мог войти куда угодно, но я не хотел, я хотел, чтобы она впустила меня.
      Ли вышла умытая и причёсанная, запахивая поглубже халат, с очень прямой спиной.
       — Простила, конечно, благодарю, Серафим, — произнесла она, проходя мимо, и даже не взглянув. 
      И не смотрела больше с того дня мне в лицо, и улыбку я не видел тем более. И Кики, и Атли начали беспокоиться, потому что, если и раньше Ли не была слишком весела, то хотя бы не выглядела настолько понуро. Вот в чём не прав мой брат? Я не только не помог Ли, я сделал ещё хуже. Я отнял у неё даже себя, единственного настоящего друга, каким был с рождения, а вместо этого я стал ревнивым любовником, какая замена…
      Однажды я всё же осмелился и спросил Ли, мы шли вдоль парапета набережной  небольшого очень красивого города, названия города я не помню, они все уже перепутались в головах у нас, потому что перемещаться теперь приходилось всё чаще, Атли замечал слежку не через несколько недель, а несколько дней. Набережная проходила по берегу большой неспешной реки, этот берег, на котором стоял город, был намного выше противоположного, отсюда расстилалась обширная равнина, ровная и зелёная, только вдалеке был виден темнеющей полосой лес и поблескивали излучины реки и озерца, трава была кое-где ещё ярко-зелёной, местами поблекла и отливала бурым, судя по очень ровным участкам и вообще ландшафтам и здешнему климату, самые яркие зелёные участки были болотцами.
       — Ли… ты никогда не простишь меня? — тихо проговорил я,
      Ли сощурилась, отворачиваясь. Не сомневаюсь, что она боролась со слезами в тот момент.
       — Ли… — я шагнул к ней, надеясь, что она смягчится, если не здесь позволит обнять свои плечи, потому что здесь она юноша, было бы предосудительно мне, мужчине, касаться в людном месте.
      Она будто почувствовала моё желание.
      — Всё хорошо, Серафим, я не сержусь.
      Неужели навсегда потерял её? Неужели только одна ночь, несколько часов счастья… нет, не верю, не может этого быть! Невозможно… Ли…
      И вдруг передо мной разошлась завеса, и я оказался в моём мире, с моим братом рядом, а вокруг собрались опять все, как в тот день, вернее ночь, когда мы привели сюда Ли впервые. Фос шёл рядом со мной, молча понурив голову, всё, что он мог сказать, он сказал уже, повторять было незачем, да и… поздно уже, нас вели на казнь.
      — Почему Хранитель позволил себе стать мужчиной для женщины, для своей подопечной? — услышал я голос Веры. Она не успела еще выйти к нам и говорила ещё из-за спин и голов наших товарищей.
      И они тут же со всех сторон закричали и заспорили:
       — Аннигилировать!
       — Нет! Навечно отправить в…
       — Замолчи, не понимаешь!
       — А что ж ему ещё?!..
        – Преступник!
      Нет, не все, конечно, говорили и тем более выкрикивали. Многие поглядывали с сочувствием, большинство с осуждением и никто с пониманием.
       — Потому что понять это нельзя, — сказал Алифья. — Есть вещи, которые нельзя делать…
       — А ты сделал! — воскликнула Вера. — Никто и никогда в истории не делал такого. Как ты мог влюбиться в подпопечную? Как…
       — Ну вот так! — неожиданно воскликнул в ответ Фос и неожиданно горячо, даже яростно. — Вот так случилось! Нас посылают на землю людьми! С плотью и кровью, мозгами, сердцами людей, и мы не должны быть людьми? Скажите тогда, как?!
       — Ну другие же справляются.
       — А я не справился! – продолжит восклицать Фос. – Я не хуже и не слабее каждого из вас, но я не справился! Может быть моя подопечная лучше и умнее, милее всех ваших, вместе взятых? Что, если вы просто не испытывали того соблазна, что испытал я?!
       — Это не он! Не он, это я! Фос останавливал меня, как мог, просто я смене его! — не выдержал я. — Аннигилируйте меня, Фоса оставьте.
       — Заткнись, идиот! — прошипел Фос, сверкая глазами.
       — На то вас двое, чтобы один удерживал второго. Чтобы плоть не побеждала ваш дух! Даже у людей дух способен превозмочь плоть. А ты… Ты недостоин больше…
     Вдруг раздала гул, настала тишина, потому что птицы, ветерок, даже шелест листьев и журчание ручья умолкло, и зазвучал Голос над всеми нами. Голос, который я сам слышал всего несколько раз в моей жизни, Голос Того, кого я никогда не видел.
       — Ты не вправе ничего решать, Вера. Не забывайся, — произнёс Голос. — А вы… Вы помните, Фос и Нокс, что наказание не может пасть на вас? Вы суть Ангелы. Оно падёт на человека, которого вы призваны хранить.
      Долго эхо висело в воздухе и гудело в наших головах, а потом растаяло, растворилось, и снова зажурчал ручей, мимо моего уха пролетела с жужжанием пчела, послышалось токанье дятла из леса…
       Мы с Фосом двинулись в обратном направлении по ложбинке, а я подумал, никогда не был за холмом и не видел шелестящего за ним леса.
       — Увидите еще, всему своё время и свой черёд, — усмехнулся Йеванос, проходя мимо нас. — Валите пока.
      Мы поспешили выйти отсюда…
       …Ли посмотрела на меня и обеспокоено заглянула в глаза.
       — Серафим… Ты побледнел, с тобой всё хорошо?.. — она даже коснулась моего локтя.
      Я качнулся, опираяясь на парапет. Отчасти мне действительно было нехорошо, отчасти её беспокойство так желанно, что я немного преувеличил недомогание.
       — Не надо так… не надо так огорчаться, — она даже тронула меня за рукав.
    Но тут, черт его раздери, Атли подал голос:
       — Не стойте, вы привлекаете внимание.
     Ли тут же выпрямилась и двинулась дальше, предоставив мне идти позади неё.
       — Что это ты взялся разыгрывать перед госпожой? — вполголоса спросил Атли.
     — Тебя это не касается.
       — Меня всё касается. Я её охранитель.
    Тьфу! Хотелось сказать мне, нашелся… но я не стал с ним ссориться опять, мы и так целые дни проводили в пикировках.
      — Слежку заметил опять?
      — Мне кажется или ты пытаешься насмехаться?
      — Пытаюсь, — сказал я. — Хотя всё это совсем не смешно. Все устали от этого бегства.
      — А какой у неё выход? Впрочем, можно было бы вернуться к мужу. Правда… — он толкнул меня в плечо, смеясь. — Шучу я.
     — Шутник тоже мне… — я покачал головой, пока Атли смеялся.
     И буквально на другой день Атли сказал мне, что теперь следят за мной. За мной!
       — Может ты в меня влюбился, вот тебе теперь и мерещится? — сказал я, взглянув на него.
        — Ну само собой, — кивнул Атли, правильно реагируя на двусмысленную шутку, он вообще парень неплохой, даже цепляться перестал. — Вопрос в другом, почему?
        – Почему влюбился? – продолжил хохмить я. – Так это как раз ясно, я неотразим.
      Но Атли уже надоело, он скорчил гримасу, призывая к серьёзности. И, хотя серьёзность меня сейчас приводила в отчаяние, я прекратил и ответил уже нормально:
       — Ты спросил бы у того, кто следит.
       — Я этого сделать не могу, мне нельзя обнаруживать себя. Я тебе покажу их, если хочешь. 
      И показал. Оказалось, Атли вовсе не страдает паранойей, как всем нам казалось время от времени. Он долго стоял в нескольких шагах от окна, вытянувшись и всматриваясь как пёс, который ловит носом запахи, Атли ловил всё, каждое движение за окном. И, наконец, сказал мне.
       — Иди сюда, Серафим…
      Я подошёл и стал смотреть по направлению его взгляда, будто в нём был луч.
       — Смотри, их трое. Один в сером, второй в ковбойке, ну… это клетчатая фланель… и вон… женщина-зеленщица. Они незаметно обмениваются взглядами, будто переговариваются.
      И я увидел всё, что он мне описал, именно переговариваются. И все они местные притом…
       — Как это может быть? — спросил я, не понимая, с какой стати эти местные обыватели за нами следят.
     — Это люди Тёмного мира, — сказал Атли, продолжая смотреть за фигурами за окном. — Я давно это понял, когда они нашли нас в первый раз. Это не могло быть случайностью, в первый раз я ещё сомневался, агенты Исландцев или Агнессы, точнее, Всеволода Вернигора... Но, когда это повторилось, я стал следить за ними. Они все и всегда местные. А значит, это люди Белтца.
       — Кого? — я уставился на него.
     Атли посмотрел на меня.
       — Ничего не слышал никогда? Ну ясно… Вы, благополучные люди, рабы тем более, ничего вообще не видите вокруг себя, – проговорил он, качая головой удивлённо. – Теневой мир, мир преступников, беглых рабов, нелегальный, почти потусторонний. Они знают всё обо всех, о них не знает никто.
       — Ты-то знаешь.
       — Это моё назначение, охранять, а для этого надо знать всё.
    Ну это надо ещё переварить. Вообще по-новому взглянуть на мир… мне сейчас не до этого.
       — А с чего ты взял, что они за мной следят?
     Атли показал пальцами на свои глаза:
       — Взгляды. Госпожу они уже нашли, но следят не за ней. Им зачем-то нужен ты. Но… Людей Белтца и Генрих послать по следу мог, а это значит…
    — Что? Убить меня? Глупость, Атли, подумай. Сам говоришь, система слежки с самого начала одна и та же, а значит, убили бы сразу. Нет, им нужна госпожа, это ясно. А вот то, что сейчас вдруг понадобился я… говорит о том, что у них послание мне.
      Атли посмотрел на меня, соображая.
       — Ну… похоже, ты умный. Тогда… как быть, исходя из этой твоей теории?
      — Ну как-как… спросить напрямую и всё, — сказал я и двинулся на улицу.
      Я захватил с собой корзинку, с которой обычно ходила Кики за овощами, и подошёл к лавчонке зеленщицы.
    — Мне зелени всех видов на пять монет, — сказал я и посмотрел ей в глаза. — И… у вас записка для меня? Или…
    Она вздрогнула и побледнела, переставая накладывать мне петрушку в корзину. Тут же взяла себя в руки, и продолжила накладывать веточки. Эта дорогушая зелень, выращенная на грядках за городом, а не на громадных плантациях, была по карману немногоим.
       — В Вернигоре Серафима ждёт господин Всеслав, — произнесла она, докладывая укроп.
       — Не скупитесь, на пять монет дают обычно двое больше.
      Она подняла глаза на меня и покачала головой.
       — Деляга…
       — Нечего обманывать, — сказал я, расплатился и двинулся обратно к черному ходу отеля, потому что только рабам, сопровождающим господ, позволено входить через парадный вход.   
      Однако её слова так меня потрясли, что несмотря на непринуждённый разговор и весь мой вид, я был совершенно ошеломлен. Всеслав ждет меня в Вернигоре. Что, а точнее, кто может быть страшнее, чем Всеслав и их встреча с Ли?! У меня подкашивались ноги, я едва мог нести проклятую корзинку и, споткнувшись на лестнице, решил всё же остановиться и сесть на ступеньку.
     Что раздумывать? Что изменит промедление? Я только ещё сильнее измучаюсь. Поэтому я поднялся и… шагнул в Вернигор. Я сразу вошёл в покои Всеслава. Тут была уже ночь, и он спал. Слава Богу, что я в своём отчаянии не свалился сюда среди дня и в присутствии рабов, но корзину я с собой прихватил, как глупо…
      Я опустил корзину на пол и, стараясь не шуметь, двинулся по комнатам к спальне Всеслава. К счастью, он всегда не терпел присутствия рабов в своих покоях, с самого детства, и здесь никого не было. Я пошёл в спальню, дверь была открыта, как и все двери в его комнатах, сквозняки тут гуляли вволю, принося из сада приятный аромат отживающей листвы, скоро осень, я как никто знаю запахи вернигорского парка…
     Всеслав спал, глубокая ночь, он давно уснул, но, очевидно, спал беспокойно, вся постель скручена. Я поднялся на покрытые толстым шёлковым ковром ступени, что вели к ложу и тронул его за плечо.
       — Всеслав… проснись, это я, Серафим. Ты меня звал, я здесь…
     Он лежал почти ничком, распластанный по подушкам, белое тело, даже расслабленное, пучилось мускулами, волосы, довольно длинные на макушке, рассыпались вокруг головы, он изменился, если бы я не знал его с детства, то не узнал бы теперь, что ж, мы не виделись давно.
      — Всеслав! — я потряс сильнее, кожа у него была прохладной из-за прохлады в комнате и казалась от этого атласной, как бельё, которое он скомкал своей беспокойной вознёй. — Проснись!
      98тиНаконец, мускулы на плече заиграли под моими пальцами, он двинулся и оттолкнул меня, я едва не свалилась проклятого помоста, на котором помещалась кровать наследника.
      — Не сметь меня касаться! Убирайся… — проговорил он, ещё не просыпаясь, и повернулся на другую сторону.
     Я разозлился.
     — Да как скажешь, — проговорил я, поднимаясь. — Могу и убраться.
     Но тут он развернулся так резко, будто внутри была пружина.
     — Серафим! — воскликнул он, садясь.
    Голос у него прозвучал немного сипло со сна. Он двинулся, было с постели ко мне, инстинктивно, но запутался в простынях и покрывале и едва не упал, окончательно просыпаясь, сел на край постели, спустив ноги. На нём были только брюки от пижамы, рубашку он снял или не надевал, но она валялась поверх покрывала, я разглядел в полумраке, ночное небо хорошо освещало спальню, портьеры почему-то были не сдвинуты, Ли беспокоил утренний свет, всегда просила плотно сдвигать портьеры перед сном, все это знали. А Всеслава, значит, не беспокоит…
       — Господи, наконец-то! Серафим, отнеси меня к Ли! — выпалил он.
      Ну конечно… ничего иного я и не ждал.
       — Я не могу, господин Всеслав, — сказал я, злорадно отчасти.
       — Ты не понимаешь, Серафим! Мне необходимо…
       — Понимаю, господин… Но я не могу. Я могу это только с самой Ли, или с тем, кого она возьмет за руку. Только она, — я пожал плечами. Как я ему объясню, что я не самостоятельная единица…
      Несколько секунд он смотрел на меня, потом провёл по волосам, ещё больше взлохмачивая их, мягкой волной чёлка упала на лоб.
       — Тогда… перемести её сюда. Ко мне, — воскликнул Всеслав.
       — Сюда? В Вернигор? Не думаю, что это хорошая идея, господин Всеслав, — сказал я.
     — Да-а… что-то я… плохо соображаю со сна, — он поднялся, двинулся к туалетному столу. Налил воды в большой фарфоровый таз, опустил в него руки, постоял так, потом плеснул несколько раз себе в лицо. — Налей мне воды, Серафим.
     Никогда не перестанет приказывать. Я огляделся, давно не был здесь, да и изменилось кое-что, но в целом всё то же. Я налил ему воды в большой стакан старинного хрусталя с широкой золотой каймой по краю. Всеслав выпил всю воду залпом. Поставил стакан куда-то возле себя, вечная манера, из-за чего всегда всё билось, драгоценные и уникальные стаканы, бокалы и тарелки, удивительно, как мало меняются люди, невольно подумал я. Я не видел его целый год, он сам изменился физически, будто прошло много лет, я изменился, столько всего произошло, а привычки у него прежние.
       — Тогда… Тогда… как же быть тогда… — он медленно подошёл к огромному окну, все звёзды и тонкий серп убывающей луны, будто дирижируя звездным хороводом.
       — Я не знаю, господин Всеслав…
      Он взглянул на меня, будто говоря, что меня он и не спрашивает. Но вслух сказал другое:
       — Тогда… надо, чтобы ты перенес Ли в какое-то безопасное место, а я просто приеду туда. Куда? 
      — То, что её обнаруживают в течение нескольких дней, тебя не беспокоит? – вдруг выпалил я. – Если вы, господин Всеслав, окажетесь рядом… Пока это только слежка за Ли, но если… Она замужем и вы… Вы тоже женаты.
       — Я не женат! — горячась, воскликнул Всеслав. — Мистификация всё, подстроенная моей бабкой!
      Вот тут я захлопал глазами. Вот это ещё хуже… И не только для меня. Но и для Ли, потому что… потому что история выйдет на новый виток…
       — Вот как… 
       — Вот так… Эти технологии запретили ещё во времена Великой войны, а они прибегли к ним… Словом, то, что нельзя всем, можно Вернигорам.
      Меня осенило из-за этих слов. Верно, Вернигорам можно всё!
       — Господин Всеслав, Антарктида!
       — Не понимаю. Причем здесь Антарктида?.. Или… Ну, конечно!.. Да ты гений, Серафим! — воскликнул Всеслав, понимая, что я имел в виду, упоминая заповедный континент.
       Дело в том, что доступ туда был открыт только международным научным экспедициям, состав которых, как и научные цели, определялись целой комиссией перед отправкой на станции на белом заповедном континенте. Я-то могу переместиться куда угодно, думаю, и для Всеслава это не составит труда. А даже если и составит… пусть потрудится, некоторым всё достаётся слишком просто.
       Мне кажется, Всеславу захотелось даже обнять меня и похлопать по спине, такой у него был вид, но он этого не сделал, потому что никогда не прикасался к рабам, хотя, я не видел, чтобы он вообще прикасался хоть к кому-то, кроме Ли. И это было к счастью, потому что его добродушных объятий я бы уже не перенёс.
      Вот с этим и вернулся обратно. Мы условились с Всеславом через три недели встретиться на станции Мирная в Антарктиде.
       — И… как ты это себе представляешь?! — воскликнул Атли, когда мы, переместившись в новое место, где пока никто ещё не обнаружил нас и где мы сможем пробыть некоторое время.
       — Что именно?
       — Ну там… как там мы сможем? Это же не город, чтобы приехать просто так и пожить несколько недель.
       — Не обязательно быть там несколько дней. И не обязательно ехать всем. Вы подождёте здесь. Они встретятся и…
       — Не понимаю, какая необходимость встречаться брату и сестре? И почему так тайно?
      Я посмотрел на него, пожалуй, он должен знать всё.
       — Они не брат и сестра.
      Атли отступил на шаг.
       — То есть? Я не понимаю…
       Я развёл руками, выразительно глядя на него.
       — Они любовники. И бабка Всеслава, Агнесса Вернигор, сделала всё, чтобы разлучить их и выдать Ли замуж за вашего наследника. Всё сделала. Даже в обход закона.
       — Но… не понимаю, как это может быть… Какой ужас… какой ужас… я знал, что в ваших этих аристократских семьях бывает… многое. Генрих взял одновременно двух жён, Ольгерд едва ли не со свадьбы не живёт со своей женой, матерью Генриха, но… чтобы вот так… с собственной сестрой… что это такое…
     Я взял его за плечи и встряхнул.
     — Нет! Они не брат и сестра! Они всегда это знали. Да, росли вместе… но… Так получилась. Ли не Вернигор. Я не смогу объяснить, не знаю, как это всё было, не представляю… Я даже не знаю, откуда и как взялась Ли, кто её родители. Но они не родители Всеслава. Росли они вместе. Но и тогда любили друг друга. Это я видел. Это происходило на моих глазах. Да…
      Атли молчал несколько минут, отошёл от меня и сел на стул, ероша рыжеватые волосы, пытаясь начать соображать.
       — Так об этой тайне ты говорил? – наконец, пробормотал он.
       — Да.
      Атли поднял на меня глаза.
      — Ты уверен, что они не родные?
      — Я уверен. Но…
      — Что «но»?
      — Какие бы ни были господа, мы не должны их обсуждать и осуждать.
      — Верно. И всё же… служить госпоже Ли для меня с самого начала было честью. Разочарования… я бы не хотел.
       Мне показалось, что он хотел сказать, «не пережил ты».
      – Когда госпожа вызывает восхищение и гордость это… это доставляет радость. И… счастье. Другого нам не дано.
      — Ты можешь жениться, — я пожал плечами. – Будет другое.
      — Не-ет, — Атли покачал головой, улыбаясь. — Я охранитель. Я не могу даже думать о чем-то другом, кроме безопасности моей госпожи. Какая уж там семья… А вот ты почему не женился, ты всего лишь садовник?
       — Я люблю её.
      Атли только кивнул.
      — Мы все её любим.
      — Её нельзя не любить…