Девушка, не ставшая 3-й. Ч. I гл. 75-82

Повесть находится в ОТКРЫТОМ БЕСПЛАТНОМ  доступе.
Предыдущие главы  - http://proza.ru/2024/08/19/207
=====

75

Я не стал уточнять ее взглядов, не выяснил, является она русской девушкой или представительницей Европы.
Я понимал, что все будет, как будет вне зависимости от моих намерений.
Приглашение Инга приняла.
Осуществить намеренное мы решили тут же, после экскурсии в зоопарк.
Но моя планида не отличалась благосклонностью: с нами увязался мерзавец китаист.

76

Перед отъездом из Дрездена мы получили по триста марок за работу на стройке.
В сравнении с заработками в советских стройотрядах сумма была ничтожной – но за границей, где имелось море соблазнов при скудости средств, она радовала.
По приезде в Лейпциг китаист заявил, что у него украли деньги.
Факт казался сомнительным.
В общежитии – как и везде у немцев – царил железный порядок.
По коридорам не слонялись пришлые люди, а ключи от комнат  выдавались только живущим.
Напрашивался вывод, что украсть могли лишь свои.
Это выходило за рамки, на такую подлость вряд ли были способны даже уроды из отряда.
Хотя мои невезучие подворотнички говорили, что возможно все.
Так или иначе, командир приказал скинуться по десятке, частично компенсировать потерю.
Скрипя зубами, все отстегнули по купюре.
С Ингой мы обменялись мнениями.
Она считала, что китаист нагло врет.

77

Вообще все тратились по-разному.
Денег у нас было в обрез.
Действительно серьезные вещи – цветной телевизор или хороший магнитофон – стоили, как и в Союзе, очень дорого.
Еще до отъезда в ГДР на собрании кто-то рассказывал, как в прошлом году один боец интеротряда жестко сэкономил и привез домой ковер.
Все пришли в восторг, а я мысленно сплюнул.
Я терпеть не мог ковров на стенах, они создавали духоту.
А приятель-уфимец утверждал, что превращать городскую квартиру в подобие юрты могут лишь башкиры – «пентатонические дикари, мусор человечества».
Практически все купили себе джинсы, хотя примерно за ту же сумму в рублях их можно было найти на галерее Гостиного Двора.
Негодяй комиссар развел на деньги юриста – не бородатого командира, а другого, туповатого болвана из Котлов.
Он сказал, что в Ленинграде отдаст джинсы, которые стоят как раз триста марок, и тот согласился.
Я практически все пропил и проел.
Я не мог питаться пролетарскими помоями, которые готовили на завтрак и доедали на второй ужин, постоянно подкупал что-то из еды.
В Дрездене я каждый день посещал супермаркет в соседнем доме на Юрий-Гагарин-Штрассе.
Я перепробовал все двадцать сортов немецких колбас, брал печенье и прочие вкусные вещи.
Особенно поразили неведомые в СССР порошки для напитков.
Однажды я высыпал нечто непонятное из пакетика в стакан, развел водой из-под крана – и получил настоящий, густой шоколад.
Также я обожал бутылочки со спиртным: крошечные, по пятьдесят граммов, они копировали настоящие, а содержимое было не хуже.
Больше всех мне нравился кофейный ликер.
В Лейпциге я голодал еще сильнее, особенно по вечерам.
Там я ездил за «Брауншвайгером» на вокзал: магазины в ГДР закрывались в семнадцать часов, купить еду позже можно было только в круглосуточных железнодорожных киосках.
А в Берлине я тратился, как перед последним днем Помпеи.
Однажды на Унтер-ден-Линден я зашел в рыбный ресторан, где один обед стоил, как недельное питание в Ленинграде.
Правда, там мне подали такое филе морского окуня, о каком я прежде и не подозревал.
Заходил я и в магазины «Деликат», набирал всякую экзотику – вплоть до настоящего японского саке в бутылочке без единой человеческой надписи.
Из несъедобного и невыпиваемого я нашел только набор эротических «Пляжных снимков».
Слайды, сделанные на FKK, могли согреть душу по возвращении домой.

78

В те времена из любых странствий было принято привозить сувениры всем, кому ни попадя.
У меня не имелось ни настоящих друзей, ни близких девушек.
В этом отношении я был свободен, как никто иной.
Родителям я приготовил скромные подарки.
Маме нашел платок с символикой Дрездена, папе – брелок для ключей с пожеланием «Счастливого пути», хотя у него не было не только машины, но даже прав.
Помимо этого, я купил бутылку сорокаградусного «Доппелькорна» Готтфриду и кольцо с поддельным «лунным» камнем его будущей жене, которую искренне уважал.

79

Презирая людей, я хранил излишнюю корректность.
Выслушав нытье насчет незнания немецкого, я все-таки не отпиннул китаиста.
Хотя, конечно, я не собирался быть святым Франциском.
В кафе я сказал, что прочитаю меню и поговорю с кельнером, но велел китаисту заказывать на отдельный счет.
Не знаю, на что рассчитывал этот недоносок, когда напросился с нами, но он сразу погрустнел и ограничился весьма скромным обедом.
Я запоздало подумал, что, будь чуть-чуть умнее, изложил бы свою декларацию сразу и – возможно – избавился от ненужного спутника.
Увы, сделанное не подлежало исправлению.
Оставалось лишь пировать с Ингой.
Я заказал кучу вкусной еды, из которых самой роскошной оказалась солянка со многими видами колбас и черными маслинами.
Мы наслаждались, как могли – но присутствие третьего лишнего свело свидание на нет.
Вдвоем я оказал бы Инге знаки внимания, пожимал бы ее ногу под столом, делал какие-нибудь намеки.
А так мы всего лишь поели, перекидываясь ничего не значащими фразами.
Инга приняла мое угощение чисто по-советски, без европейских продолжений.
Продолжилось бы хоть что-нибудь, не будь рядом китаиста, я не брался судить.
Инга уже до такой степени позиционировалась как друг, что любая искра могла угаснуть в изоляции.

80

В Берлине все оказалось еще хуже.
Нас поселили на окраине города в палаточном лагере, где туалеты были на улице, а душа вообще не было.
В общежитии – чисто теоретически – имелась возможность хотя бы подняться к чердаку или проникнуть на закрытую лестницу.
Здесь вообще негде было уединиться.
Экскурсии быстро иссякли.
Основное время мы были предоставлены самим себе.

81

Чехи уехали обратно в свою Чехословакию, Инга осталась без ухажеров.
Однажды с утра до вечера мы гуляли вдвоем.
Деньги у меня еще не кончились, я без проблем угощал Ингу пирожными в кафе, покупал ей сигареты.
Как и многие ленинградские девицы, она покуривала  – вряд ли ради удовольствия, скорее для самоутверждения.
Иногда, переходя через дорогу или пробираясь в праздной толпе, я брал Ингу за руку.
Пальцы, которые она не спешила отнять, были тонкими и холодными.
На одной из улиц Инга завела меня в салон молодежной моды.
Мы пошатались между стойками, изображая близкую пару, потом она нашла для меня летнее пальто из поддельной джинсовой ткани.
 Длинное и стильное, с блестящими пуговицами и мощными накладными карманами – мечта продвинутого парня начала восьмидесятых – оно стоило всего девятнадцать марок.
Цена была смехотворной; в Ленинграде слабое подобие стоило бы раз в двадцать дороже.
Я не собирался наряжаться, но Инга убедила меня купить это пальто.
Впервые в жизни женщина позаботилась обо мне, как жена.
Салон навел меня на некоторые мысли.
Еще в Ленинграде нас предупреждали на заключительном инструктаже, что женское белье - наравне с Мейссенским фарфором - запрещено к вывозу из ГДР.
Его можно было провезти лишь на себе, как чисто личную вещь.
Меня охватило пронзительное желание позвать Ингу в какой-нибудь бельевой магазин и на последние марки купить ей все, что найдется: стильный бюстгальтер, красивые трусики и даже чулки с развратным поясом на резинках.
Я подумал, что подарок Инга сразу наденет, и даже вообразил, что она впустит меня в примерочную кабину полюбоваться результатом.
Но, конечно, это было мало реально.
Ничего не сказав, я отказался от самой идеи.
Ничем особенным долгая прогулка не закончилась.
Мы вернулись на окраину и расползлись по своим палаткам, даже не поцеловавшись на прощание.

82

Я проснулся среди ночи.
Будучи убежденным индивидуалистом и эгоцентристом, я предпочитал находиться выше всех.
В поездах я выбирал верхнюю полку, в немецких общежитиях занимал второй ярус кроватей.
Сейчас надо мной, на расстоянии вытянутой руки, нависал толстый брезентовый потолок.
По нему барабанили струи дождя.
В огромной палатке слоилась нечистая влажная духота.
Окно, расстегнутое около от меня, ничего не освежало.
Из него лишь тянуло холодной сыростью, от которой вот-вот могли заболеть зубы.
Я укутал голову одеялом.
Где-то внизу самозабвенно храпел китаист.
Я подумал, что благодаря этой бледной сволочи у меня ничего не вышло с Ингой в Лейпциге.
Сейчас было уже поздно что-то наверстывать.
Но я столкнул бы китаиста с мостика над крокодиловым островом в Тиргартене – и с наслаждением бы слушал, как хрустят его кости на зубах реликтовых рептилий.

=====
Следующие главы - http://proza.ru/2024/08/19/971