ВЕХИ лета 6748-6750 часть первая

ВЕХИ
(лета 6748 - 6750)
Часть первая


1. Застава

И так все ясно видать кругом. И будто бы бежит к нему полем Ганна. И запона на ней из такой чудной тонкой ткани, сквозь которую все тело видно и ветерок встречный к груди ее прижимает, а на спине пузырем топорщит, вроде как опоясок утерян. А в косе ее цвета спелой ржи вплетена лента алая. А поле то словно без краев, сплошь  цветами лазоревыми выстелено так, что и не понятно, где  кончается само поле, а где небо  начинается. И вот уж совсем близко Ганна, остается Бурнашу руку протянуть, да схватить за рубаху, да прижать желанную  к своему  сердцу. И вот уж было, за край запоны ухватил, да только вдруг обернулась Ганна лебедушкой белой, вырывается, по щекам его бьет крылами, криком жалобно кричит, убивается…
- Эй, молодец, ну хватит уже руками-то махать, словно мельница какая. Сколь добудиться до тебя не могу, это надо же.  Аль, проснулся вже? Подымайся Бурнашик, твой час настал. Ишь ты, как крепко заснул. Эхма, поди, девки все снятся. Но и то ниче, молодому то не зазорно, когда гой со сна как дубинка какая торчом.  Рожу то  холодной водой ополосни, оно глядишь, и полегчает.   М-да, я в твои годы тож бывало…
Кречет, проверивший и сменивший все посты, убедился, что Бурнаш окончательно проснулся, стянул с себя сильно обтёрханный казенный кафтан темно-синего грубого сукна, кряхтя, лег на рогожку в дальнем углу землянки, кафтаном укрылся, долго пристраивал под голову свою шапку, бормоча что-то, быстро затих и как-то сразу стал мирно похрапывать.
Словно брагой хмельной опоенный, тяжело поднялся Бурнаш. При свете новой лучины, запаленной при входе Кречетом и теперь потрескивающей и смоляной слезой в воду капающей, кое-как привел себя в порядок, накинул на плечи кафтанишко, вышел из землянки, по ходу зачерпнув ладонью воды из кадушки, протер заспанные глаза.
Ах, как вызвездило! Сияющая россыпь небесного проса холодит так, что хочется тут же вернуться в прелодушное, но теплое нутро землянки. Тишина такая, какая только и бывает, когда еще ночь темна, но уже в самом конце своем, зверей и ночных птиц уже не слыхать,  закончили свой кровавый пир, попрятались по норам и дуплам, а утро еще как бы раздумывает, стоит ли возвращаться дню.
Бурнаш прихватил бердыш, стоящий у входа и поднялся на смотровую площадку. Огляделся. Смотреть не на что - темень на земле, да звезды в небе дрожат от холода, только и всего.

Застава, со всех сторон окруженная засеками, а со стороны реки еще и невысоким тыном  с воротами, обустроена на небольшом холме, на правом берегу реки Листовки, по весеннему  половодью подступавшая почти к воротам заставы. Теперь же, к концу лета, в месяц зарев, от ворот до воды почти сотня саженей, мелка и узка, так что даже в самых глубоких местах по брюхо лошади будет, а тяжелогруженый варяжным грузом, аль с дружиной какой струг точно не пройдет. Ну а рыбари на плоскодонках пущай плывут, куды хотят, до них заставе дела нет. 
Река тянется с юга на север, с холма хорошо просматривается. На другом пологом берегу дремучий лес, через который идет едва нахоженный тракт.  Ходят здесь лишь те, кому жизнь не дорога, да по сильной необходимости.  Лес дремуч и бескраен, полон разных лихих людишек, живущих по  вольной своей воле. Но эти, правда, на заставе не появляются, потому знают, нечего здесь брать, да и отпор могут получить, хотя в дозоре одни инвалиды, не хотящие доживать век свой на монастырских хлебах, да совсем молодые ребята,  у коих служба в орде еще вся впереди,  если их черед выпадет на Кону.
Дозор же больше для порядка пограничного, да упреждения от какого-либо лиха, потому хоть редко, но случается, что мелкие дружины из прусов тревожат. Но для такого случая, посреди заставы стоят тесным треугольником три сосны высоких, промеж собой смолистыми ветвями у вершины крепко связанные, сверху спускается хорошо просмоленная пеньковая веревка, готовая в случае тревоги легко вспыхнуть пламенем, факелом сосновым предупредив соседей о беде. На заставе же самой оружия всего ничего – пара бердышей, пара десятков мечей, щитов, луков да копий
Молодым парням такая служба только в радость – все лучше, чем землю пахать, да траву косить.  И даже то не в тягость, что почитай каждый день старшина Кречет до седьмого пота вбивает в них воинску науку, уча всяким хитростям владения мечом да копьем…
Бурнаш,  припомнил сон свой, невольно потрогал на груди под одеждой мешочек-оберег от Ганны, печально улыбнулся в темноту, и, опершись подбородком с едва пробивающейся растительностью на ратовище бердыша, задумался.

Кружит, кружит Бурнаш по лесу, все не может найти то самое деревце черноклена, за которым его послал волхв Бажен.
«И чтобы оно был непременно чуть больше косой сажени, да чтобы крона не однобока была, но и не шибко раскидиста, да чтоб семена уже покрасневши были, да…» 
Ну, и где ж такое можно найти, чтоб все сразу так вот и сошлось?  Да и время уже возвертаться, а деревце все не находится.
Только вдруг среди дерев замелькали сарафаны алые, лазоревые да пунцовые, да смех девичий звонкий послышался. А со смехом этим на полянку солнцем утренним обрызганным выпорхнули несколько девушек.
- Сестрицы-молодицы, гляньте, сколько здесь трав нужных для оберегов, на всех хватит. Скорее венки плетите, солнце уж высоко. 
Бурнаш за куст присел, затаился. Со своего селения всех девок знал, да только на полянке ни одной знакомой не видать. Должно, как и сам он, далековато в лес забрались, должно из соседней деревни девицы. Слыхал он, что собираются соседи к ним на праздник. И волхв Бажен с той деревни нынче править Купалу будет. Прежде то, урядник командовал, да только с зимы еще занемог…
Бурнашу вдруг неудержимо захотелось немного пошутить, попугать девушек. Захотелось подняться вдруг из-за куста да зареветь по-медвежьи. И уже отполз назад немного и уж надумал вставать с колен, как услышал позади себя голос:
- Ай, как не хорошо тайком подглядывать за чужими невестами.
Вскочил Бурнаш на ноги, да ненароком затылком ударился о толстый сук дуба, да так, что искры из глаз посыпались. Как же он не заметил, что подкрались к нему сзади? Самого чуть не напугали?
- Ай, какой неловкий. Теперь вот шишка на голове вскочит. Нако, приложи цветы зверобоя, полегчает.
Только теперь Бурнаш стал в состоянии рассмотреть ту, что застала его врасплох. Рассмотрел, да разом и пропал – сердце забилось так, что из груди готово вырваться, в жар бросило, а кровь прилила к голове, зашумела в ушах. Покраснел Бурнаш до самой макушки, чего прежде с ним никогда не случалось. Столбом застыл и будто забыл, где он.
Да и было отчего. Стоит перед ним девица, красы невиданной. Деревенские-то, все белобрысые, с весны до осени веснушками  сплошь покрытые, а тут спелой пшеницы коса ниже пояса вьется по сарафану цвета первой весенней зелени, брови темные на бледном личике, а глаза…  лучше не смотреть в них – можно утонуть в омуте смарагдовом. Губы алые улыбаются, да ласково так, как когда-то матушка ему улыбалась в детстве.
Едва пришел в себя, да и то пора бы, сколь можно в молчанку играть, так ведь и дурнем красавица счесть может.
- Ты, чья же это будешь? Отчего прежде тебя не встречал? – спросил, как самому показалось, громко, хотя на самом деле, еле губами  шевельнул.
- Чья, спрашиваешь? – засмеялась звонко, - да вот если сегодня вечером меня споймаешь, то, как знать, может, твоя буду. Только тебе, Бурнашу, будет нелегко меня поймать.
- Откуда знаешь, как звать меня?
- Это как раз самое простое из того что я знаю. Еще знаю, что скоро тебе на Кон идти, а там выпадет тебе доля ратная, но вот что дале будет то …
- Ты что же, ведунья?
- Сам сказал. А черноклен, что ты ищешь, прямо за спиной у тебя. Только прежде не забудь попросить прощения у деревца за то, что срубишь, потому для дела нужного, мареной сегодня ему быть предстоит. 
Оглянулся Бурнаш и чуть не ахнул – и впрямь в десяти шагах то самое деревце черноклена, что искал так долго.
Хотел Бурнаш поблагодарить красавицу, да заодно узнать, как звать-величать, а ее и след простыл, даже ни одной травинки примятой, не видать. И только где-то в голове еще раз услышал смех ее, а еще через мгновенье тихий голос: «а зовут меня Ганна… птица я, поймать попробуй…».

Подбородок Бурнаша соскользнул с ратовища бердыша, сам он сильно покачнулся, и чуть было не свалился с площадки. И если бы не подхватили его сзади крепкие руки старшины, так бы и было.
- Тихо, тихо… не спать на посту. Лихо проспишь.
- Да не сплю я, старшина. Так, задумался…
- Знамо, что задумался. Только думки твои далече отселе да слух с собой прихватили.
- Да, я…
- Та нишкни. Слухай… слышь ли?
- Ни, старшина.
- Сороки недалече побудку устроили. Ишь, стрекочут, не иначе побеспокоил их кто…
За спиной их, на востоке, заря уже разгоралась, уже померкли звезды, побежали по небу первые лучи встающего ото сна солнышка. А по-над  водой туман серый, густой плавными волнами еще стелется, за которым лишь лес верхушками своими из ночной тьмы продирается. Вот только теперь почудилось Бурнашу, что и в самом деле есть там кто среди дерев, в слух весь ушел. И только когда на том берегу первые лучи солнца зеленою обдали верхние ветки сосен и елей, заметил выступившее из-за них древко копья с вымпелом на конце двуязычным – красно-белым. Следом из тумана проявились и несколько всадников, то ж с копьями. Выехали из леса и остановились на берегу – куда ж дальше в такой туман…
Старшина Кречет почему-то шепотом на ухо Бурнашу, словно его могли услышать на том берегу, приказал:
- Давай, Бурнашик, тихо поднимай всех, кажись, прушане пожаловали. Не ведаю с добром, аль нет, но быть готовым надо бы. Да и угли под сигналом не забудь раздуть, всяко может случиться.
Бурнаш ловко с площадки спрыгнул и побежал исполнять приказ, а старшина Кречет прокашлялся слегка в кулак и решился крикнуть, сложив у рта своего ладони рупором:
- Кто такие будете? Почто по ночам крадетися? – Его хриплый крик почти утонул в туманной проседи, но все, же после длинной паузы услышал ответ тоже едва различимый.
- Вождь племени зудавов Скуманд с родственниками и обозом.  Едет просить защиты у Пскова от извергов рыцарей с крестами… 
Кречет почесал затылок, забравшись всей ладонью под шапку. Принимать решения не привык, старшиной стал всего лишь два года назад. Но делать нечего, надо что-то делать. Снова прокашлялся и крикнул
- А много ль вас будет?
Ответ пришел сразу
- Остатки дружины в двадцать человек да пеших воев столько же, да обоз с бабами, детьми и скарбом.
- А что ж по ночам-то бродите?
- Так по пятам идут поганцы с крестами…
- Ладно, подмогнем, чем смогем. От вас влево примите на десяток аршин. Там помельче будет, может только колеса у телег помочите. Аль пождите, когда туман сядет.
- Попробуем переправиться сейчас.
- Воля ваша. Встретим.
Оглянулся Кречет, осмотрел неровный  строй заспанных стрельцов – полтора десятка инвалидов да недорослей осьмнадцать – невелика сила. Отыскал глазами самого младшего.
- Семак, подь сюды. Слушай наказ. Да в носу-то не ковыряй, палец сломаешь. Сей момент  седлай коня и наметом во Псков. На словах скажешь, что пришли, мол, просить защиты прушане. А следом могут быть и ливонцы. Мы прушан-то  два-три дни придержим у себя, покуда не дождемся приказа, как с ними поступить. Если ливонцы нагрянут, сигнал дадим, да и отступать будем ко Пскову, потому как… - тяжело вздохнул, - сами  не сможем заставу удержать. Наказ понял ли?
- Как не понять, дядечка. Понял.
- То ж мне, племянничек нашелся, ось тележную тебе пониже спины. Старшина я тебе Семак, никак в твою башку не втемяшу. Сполняй приказ. Да прямо к воеводе скачи… кто там теперь? Кажись Гаврила Ярополк  совет держит. Ну, да разберешься, поди. Теперь сполняй. Да, гляди, не вертайся сразу, в монастырь иди, спроси Оглоблю, он приютит на время.
Семак только пару раз хлопнул длинными как у дивчины белесыми ресницами, шмыгнул носом и побежал к конюшне.
Уже вдогонку ему Кречет крикнул
- Кобылу пегую седлай, она дорогу помнит, - и уже теперь тихо, больше самому себе, добавил: - чай по десятине псковичи нам ее прислали, так что… должна помнить. Вот так и будет. 
Потом еще раз прошелся вдоль строя:
- Остальным приготовиться к встрече хоть и нежданных, но все ж гостей. На завтрак кабана забейте. Поди, голодные по лесам шатались, гости наши незваные нежданные. Ступайте все.   
  Все разошлись, остался на месте только Чеслав – инвалид, с коим Кречет почитай лет двадцать плечо к плечу в разных боях бывали.
- Чего стоишь, будто я не ведаю, что хош.
- Ну, и уважь старика…
- Что с тобой поделаешь. Гнедова бери, да только смотри, далеко не заезжай, верст десять, не дале. Все ж, чужая земля. Помнишь, где развилка-то?
- Как не помнить…
- И по тихому, глянул и обратно.
- Ты, это… вон недорослей учи, им еще поди много придется кровушки пролить своей да чужой. Так уж лучше чужой… а я, что ж, я мигом, разведаю, что к чему.
- Ну, добре. До  вечеру возвертайся.


2. Купало

Солнышко ласкает большую лужайку за околицей деревни, на берегу речки, которая тоже, кажется, приветливо поблескивает, в предвкушении будущего веселья. Одним словом, божья благодать, как и подобает быть к празднику. Девушки принарядились и уже начинают водить хороводы, но пока чуть подале, по краю лужайки. Голоса тоже вполсилы пробуют.
Звал Купала Перуна:
- Ты приди до нас, Перун
Поглядеть на Купаля!
- Нема часу, Купаля –
Эту ночку мне не спать,
Надо жито соглядать
Каб змея не ломала,
Коренья не копала.

В нас сегодня Купала
То-то-то,
Не девка огонь клала
То-то-то,
Сварог огонь раскладал,
Всех Богов до себе звал.

А у парней все еще идет подготовка. Большой, высотой в четыре сажени костер уже готов, и уже в середине костра на шесте установлено просмоленное колесо. А вот и крада - небольшой погребальный костерок, на котором потом будут сжигать лик Ярилы, да парами прыгать через него,  пока что-то не выходит. Бажен уже несколько раз его разваливал, заставляя переделать. Да и с установкой остролиста дело что-то не спорится у Бурнаша.
Волхв Бажен впервые приглашен из соседней деревни, но уже всех местных по именам да прозвищам знает. Ходит кругами по лужайке из бадейки горстями водой все обрызгивает, да  дымящим веником из полыни помахивает, шепчет всякие непонятные слова, а в промежутках между освещением не устает командовать, всем достается и Бурнашу тож.
- Ты, Бурнаш, головой-то не верти по сторонам, не ищи любу, не пора еще, успеется. Лучше вкопай деревцо поглубже, да укрепи камушками, а то не ровен час, начнется праздник, а деревце твое и упадет, не ладно то будет. Да и пора бы купалу соломенного под остролист усаживать…

Всякое дело имеет свое начало и свой черед. Вот уж и все приготовления закончены, а солнышко к полудню подобралось. Бажен свой приговор деревцу сотворил, да успел по веточке заговоренной каждому раздать. А потом скомандовал, высоко над головой подняв резной посох свой: 
- Славим Перуна и Велеса. Купалу ноне славим! Славим женушку его Кострому! Славим Рода – давшего начало всему в мире Прави, Слави, Яви и  Нави! Радуйтесь!
И через мгновенье лужайка вся покрылась цветными пятнами сброшенной одежды, а речка взволнованно и радостно приняла в свои воды обнаженные тела, встретив их разноцветными радужными брызгами.
А волхв Бажен отошел на край поляны под тень нескольких берез. Здесь его уже нетерпеливо дожидались деревенские мальцы, которым еще рано участвовать в празднике, возрастом пока не вышли.
- Ну-ка, ребятки, начну-ка я вас пытать, что ведаете о Купале. Вот ты, как тебя кличут? Вижу,  этим летом  ты у нас несешь образ Купалы. Сколь же тебе годков?
Из травы поднялся белокурый малец, на котором белые, длинные, как у взрослых порты да такая же белая рубаха. На голове венок из цветов купальниц. Подошел ближе, с улыбкой смело молвил, чуть задрав мордашку
- Дяденька Божен, кличут меня Звенец.
- За звонкий голосок видать прозвали? А сынок  чей же будешь?
- я сын Вышана-бочара. А годков по осени будет уже девять. А о боженьке Купале я все ведаю, то дяденьке уряднику Белогору благодарность от меня и от моих родичей.
- Ну-ну, сказывай, что ведашь.
- Почитается Купала третьим богом после  Перуна и Велеса. Родичи его Семаргл и Купальница. Родился вместе с сестрой Костромой в один день.  Долго были в разлуке. Когда стали большими поженились, не зная, что они брат с сестрой. Вот. А когда узнали… то… не ведаю, как там дале, тока все хорошо кончилось – сплели из них один большой венок. Вот такой, как на мне. Вот и все…
- Молодец, Звенец. И вы детки, молодцы все, что ведаете и славите наших Богов, наших предков, потому как вы все их потомки. Не забывайте это никогда. Ибо, могут прийти времена, когда будете гонимы за Веру нашу… Ну, да Род милостив к нам, славьте Правь, мы ведь с вами православные вот и будет вам радость в мире Яви. 
Божен приметил Бурнаша, стоявшего поодаль и слушающего разговор. Подошел
- Что Буршаш, не весел, буйну голову повесил? Что не омываешься со всеми? К трапезе нельзя не омывшись, знаешь ведь. Аль внуку мою все ждешь?
- А разве?..
- Ганна птица вольная – когда захочет, тогда и явится. Да только напрасно ты по ней томишься, не будет она твоею. Я Сварогу служу, она женушке его – Макоши. Вот так-то. И еще молвю… тебя ратная служба вскоре ждет. Надолго, почитай навсегда. А там, в орде, сейчас другие порядки. Слыхал я стороной, что насильно заставляют другого бога принимать и следовать его заповедям.
- Это как же? Какая такая другая вера?
- Не перебивай, скажу, что знаю. Бог у них один, неважно, как он зовется. Вот только наш Род, наш Отец, а мы Его дети, а у них Он – Господин, а все люди – рабы божьи.
- Не хочу быть рабом… ничьим.
- Не горячись. Вот совет тебе мой – На Коне не перечь, похитрее будь, принимай все, что ни предложат, а сам свою веру не забывай, славь наших Богов в тайне, иначе большие беды на себя накличешь. Понял ли?
-  Обещаю.
- Обещать ничего не нужно, судьба сама тебя выведет куда надо. А теперь марш в воду.


А вот уж и зоря вечерняя догорает, а большой костер разгорается, а вокруг костра игрища молодецкие да хороводы девичьи под гудки пастушьи да гусли звонкие

Уж как ночь коротка, Уж как ночь коротка -
На Купалу, На Купалу!
Как целебна роса, Как целебна роса -
На Купалу, На Купалу!
Собирался народ, Собирался народ -
На Купалу, На Купалу!
Заводил хоровод, Заводил хоровод -
На Купалу, На Купалу!
Хоровод посолонь, Хоровод посолонь -
На Купалу, На Купалу!
Разгорался Огонь, Разгорался Огонь -
На Купалу, На Купалу!
Распускался цветок, Распускался цветок -
На Купалу, На Купалу!
Озарялся Восток, Озарялся Восток -
На Купалу, На Купалу!

Вот уж и крада  прогорает, и пары составились, вот-вот начнут прыгать через костер, держа меж собой соломенную куклу купалы. Начнут пытать свое счастье, суженого на эту ночь сыскивать, да до зорьки самой любовь творить.
Только Бурнаш во всем этом не принимает участия, в сторонке стоит, и уже, кажется, надежду потерял, на встречу. Видать обманула Ганна, не явилась на праздник, а без нее какой же веселье, так одна маята…
Только вдруг почуял остро ожог крапивы на своей шее. Да смех заливистый звонкий. Обернулся резко, а Ганна уж далеко, едва касаясь ногами земли, бежит по лужайке к опушке леса, вот уж скоро и совсем скроется. И прежде Бурнаш бегал неплохо, а тут, будто ветер его подхватил – полетел как сокол и кажется, в десять шагов догнал Ганну. Или ему это только так показалось. А не остановись сама Ганна, так и не видать бы ее больше Бурнашу.
А Ганна будто и не бежала совсем, дышит покойно, смотрит ласково, только в глазах огоньки озорно поблескивают от теперь уже далекого костра.
- Ну, что Бурнашик столбом встал, оробел поди, вон вишь, даже губы побледнели. Али крапивка моя тебе не понравилась. Больно жгуча? Сейчас дуну только  и пройдет. Ну, вот и все.
И действительно, шею, что еще несколько мгновений назад саднило, будто ветерком прохладным овеяло, и боль исчезла.
И силится Бурнаш слово в ответ вымолвить, а не может даже рта открыть
-  Что замер, али мне тебя за руку теперь  в лес вести, цветок папоротника искать, потому не будет у нас с тобой ничего, не смог ты поймать ты меня. Да и обет мой не позволяет мне миловаться с тобой. Не печалуйся, будет еще в твоей жизни много любовей, много всего тебя ждет, много радости, много печали, побед ратных и поражений, да и горюшка изведаешь  сполна. И все же будешь счастлив в конце пути. А дорожка твоя по жизни длинная…
Не запомнил Бурнаш, как в лес вошли, и как потом на берег вышли, и как долго потом сидели на поваленной осинке, встречая рассвет. Ганна еще много чего говорила, да только как ни вспоминал потом Бурнаш, не мог припомнить многого. Запомнил хорошо только последнее
- Мил ты мне, Бурнашик, с первого взгляда поняла. Прости, что сразу на праздник не явилась. Полдня просила Макошь помогать тебе в жизни. Знак хороший от нее получила, теперь под наблюдением будешь особым, но Доля с Недолей, тоже свое дело знают и от тебя самого тож зависит, к кому больше клониться, к доброму делу и помыслу али злому. А чтобы невзначай не ошибиться, вот тебе оберег мой. Носи всегда на себе и меня вспоминай. Но как вольно или невольно будешь желать злое, так жечь он будет грудь твою как крапива.
Сама повесила на шею ему мешочек кожаный расшитый красными нитями солнцеворотом.
- А теперь смотри, как первый луч солнца твоих глаз коснется. Не закрывай их, смотри, пока слеза из глаз не капнет. А мне пора уже. Прощай. Не оборачивайся, не смотри назад, смотри на солнце, глаз не закрывай.
И пока лицо не стало мокрым от слез, Бурнаш смотрел на солнце и славил Ярило. Потому как Солнце ясное знает и ведает, что на сердце у человека, и что прячется в темной кроне ветвистых деревьев.
А за спиной Бурнаша захлопали крылья большой вольной птицы, и в клекоте лебедином он ясно распознал свое имя…

3. Прушане

Солнце уже зацепилось за кроны дерев на западе, когда на заставе стало слышно возвращение Чеслава. У Кречета отлегло малость – если Чеслав на весь лес орет с посвистом удалую песню о том, что в данный момент попадается ему на глаза, значит лихо обошло стороной заставу. Частей через двадцать, показался на том берегу и он сам. Гнедой под ним шумно фыркал, чувствуя заслуженную меру овса и скорый отдых и пока переходили вброд, все порывался хлебнуть воды, но Чеслав дергал узду не давая опустить голову, вполголоса приговаривая, потерпи мол, не время водой наливаться, охолонуться надобно сперва.
- Что хорошего поведашь, Чеслав, - приветствовал его Кречет.
- Хорошего и плохого вровень.
- Давай по порядку.
- То, что погоня была, то верно, - кряхтя по-стариковски, Чеслав слез с лошади и начал разминать затекшие ноги, -   Только может вовсе не за нашими прушанами, в пятнадцати верстах отсель, на развилке, свернули на Изборск. Я так понимаю, он их больший интерес.
- Да много ль рати шло?
- Поперву считал, да после осьмой сотни сбился. Много. Одних рыцарей около двух десятков может. Вот такие дела. Если бы до нас дошли, и полчаса не продержались бы. Мыслю я, знают, что от нас на Псков хорошей торной дороги нет, потому с Изборска и решили начать. Да вот еще. Вроде показалось, что ведет их боярин из наших, видать переметнулся.
- Это совсем худо. Пожгут они Изборск, к ведуну не ходи. У них от реки худая защита. А потом, глядишь, и на Псков двинут
- Так чего с прушанами? Куды их решил?
- Куды-раскуды… Буду поутру со Скумандом совет держать. Узнаю, что сам он думает. А пока, иди отдыхать.
- А чего ему думать? На Псков ему идти надоть.
- Вот ты и поведешь, если так.  Все равно на Кон отправлять наших молодцев нужда. Вот за старшого у них и будешь.
- Добро.

Поутру, еще даже роса с полей не сошла,  как пришел посыльный от прушан. С поклоном передал просьбу Скуманда, прийти держать совет. Не привык Кречет чтобы ему кланялись, неловко поклонился в ответ, да сам же и застыдился своей неловкости. Про себя подумал,  «это тебе не мечом махать, да недорослями командовать, тут надо как-то так…». Не додумал до конца этой простенькой мысли, надел кафтан парадный со старшинской лентой, бороду расчесал да и вышел. Хотел прихватить меч, да вовремя одумался – все ж на совет идет.
Прушане стали лагерем в саженях ста от заставы, в поле недавно скошенном. И тут подивился Кречет, кибитки да телеги по центру, а на некотором отдалении кругом палатки  поставлены, хотя для обороны следовало бы огородиться повозками. «Или уж так они своего вождя с его добром охраняют, да что-то дозоров не видно. Ну, у них свои порядки… что с них взять… прушане…»
Большая палатка Скуманда оказалась все же в самом центре. Перед входом стояли два ратника при оружии. Кречет перед входом отчего-то оробел слегка, но постарался не подать виду, громко кашлянул в кулак и смело вошел в палатку.
Скуманд, коренастый старик, с лысым черепом, без бороды, но с пышными отвислыми усами, одет по-походному, просто, как-то сразу расположил к себе Кречета тем, что повел себя «на равных», начал с благодарности за приют и угощение. 
 «Совет» как-то очень быстро кончился, не прошло и восьми частей. Решено было на завтра же выступать на Псков.  И уже было собрался Кречет идти восвояси, но Скуманд пригласил его за стол к заутроку, отказаться было неловко. И уже за угощением, сопровождавшимся чашей со сбитнем, завязался разговор. Больше спрашивал Скуманд
- А вот поведай мне, старшина, что теперь творится на Руси, кто главный князь, к кому посоветуете прислониться?
- Сложно ответ держать, потому многого не ведаю, что деется на Руси. Раздоры начались. Каждый князь теперь свое гнездо бережет, да норовит еще у соседей кусок земли урвать, кто покажется слабее, на того орду высылает. Совсем порядок пропал. А еще слышно в новую веру весь народ хотят обратить. Говорят, из Царьграда та вера в единого бога пришла напастью на Русь. Так князья отступники силой, мечом и огнем ту веру приносят, капища жгут, волхвов изводят, имена иноземные дают, крестят в воде, а по той воде мимо трупы плывут и вода та от крови красна…  Много кровушки людской уже пролито, а сколь еще будет…  До нас покуда не дошло, а далее что будет, то  не ведаю.
- Ну, у нас та ж напасть, только из Ромеи. Что за бог у них такой, что им позволяет чинить злое. Или наши боги совсем дряхлые стали, защитить не могут. Вот и приходится спасаться в чужих краях. Да, видно и у вас дела не краше.
- Вот и я становлюсь стар, а потому не разумею, что творится на Руси. Жду вот, что минет меня сия участь, успею к нашим богам отправиться…
- Ну, а кто из князь-ханов теперь посильнее-то  будет?
- Вроде бы совсем еще молодой князь Суздальский, Сын Святослава Всеволодовича. Только и он, если верить слухам, крестился и стал Александром. Шибко умный и орда его ему в рот смотрит, а другие князья побаиваются
- И где ж его теперь сыскать?
- А вот того не ведаю, сегодня в Суздале, а завтра, слышь, в Ярославле, али во Пскове. А то на походе где. Не сидится на месте… славы все ищет, поди… в отца пошел. С Ярославом-то я в походы ходил,  воевал. Было дело… а потом, стало быть, срок мой вышел, десятый годок пошел, два года как на заставе… доживаю. Так что вам покуда дорога на Псков лежит, если только поспеете ране ваших недругов, Изборск-то, думаю, долго их не удержит, ну а если и Псков пожгут, то отступать придется к Новгороду… а там куда дале, то Макоши только ведает…
- Пойдем во Псков, может и мы там пригодимся, если что. Не прятаться пришли. Надо на деле показывать руссам, кто их друг, а кто недруг…
- Толковая мысль, господин… А я с вами своих молодцев отправляю – срок им пришел в ратники…
 
- Ой, какой миленький богатырь руссов. Только взгляни, Ванда, совсем молоденький. Кружит и кружит возле наших палаток. Может, невесту себе высматривает? Как думаешь? Ну, Ванда, брось ты свое шитье, выгляни наружу. Здесь также хорошо, как у нас дома. Такие же деревья, и трава. Птички поют. И солнышко такое же ласковое…
- Гая, закрой немедля полог. Отец не разрешил даже нос казать из палатки. А если Градор увидит, то за косу тебя оттаскает, и поделом будет, будешь тогда знать, как на чужих парней пялиться.
- Ой-ой, сестричка, напугала аж до смерти. Не муж он мой пока, жених только. Вот не захочу пойти за него, так и отец не сможет заставить. А вот интересно, сможет ли Градор побороть этого русса? Вот была бы забава посмотреть.
- Мы здесь на чужую землю, не бороться пришли, защиты просить у руссов. Лучше погляди, братьев наших, не видать ли? Обещали возле полудня немного погулять с нами. А солнце уже высоко.
- Да, вон они там,  с дружинниками самострелами балуются.
- Не балуются, а упражняется.
- Они себе упражняется, а про нас забыли совсем, а мы тут бедные и несчастные томимся.  Вот возьму и выйду из палатки. Да, и познакомлюсь с  руссом всем назло.
- Так и получишь от отца, и будет всем весело смотреть, как ты будешь хныкать.
- А он и не увидит. Он давно на совете у этого… как тут у них он называется смешно… вот, забыла… кажется Кречет…

Бурнаш краем уха слышит эту девичью болтовню, но оно его совсем не волнует, все  его внимание обращено не к палаткам пруссов. Он внимательно присматривается к невиданному доселе оружию дружинников пруссов. Вроде бы и лук, да только для стрелы ложе есть и тетиву не нужно руками натягивать, рычаг имеется. И летит стрела на добрую сотню шагов. Решает про себя Бурнаш, что совсем неплохо было бы смастерить такой лук. Да вот только как бы поближе рассмотреть его устройство…
Впрочем, не успел он еще так подумать, как это его желание тут же и исполнилось.
- Эй, русс, не ходи кругами, подходи к нам, покажи, на что способен. - Лучники пруссов тоже давно уже заметили любопытного русича – хочешь из самострела пострелять или на мечах попробуешь сразиться?
- Что ж, дело хорошее. Я не против поразмяться.
Бурнаш обрадовался приглашению, но виду не показал и как бы нехотя подошел.
- Меня Градором кличут, – протянул ему руку прушанин, приметный среди остальных богатым доспехом да и крепким сложением. -  А как тебя звать будем?
- Бурнашем мать назвала.
- Хорошо. А отец как звал?
- Отца не помню. Да и мать померла, лет десять назад, когда мне пяти не было.
- Понятно.  Один значит. Сам себе хозяин. Владеешь мечом, луком?
- Да, вот с пяти лет и балуюсь.
- А вот это мы и посмотрим. Я давно приметил, что ты на самострелы наши заглядываешься. Это значит, что у вас здесь только луки в ходу. А потому мы сделаем так…  уговор, значит, такой – если на мечах любого из нас сможешь победить, то вот мой самострел, который мне дорог, потому как в бою достался. Победишь - твоим будет. Идет? Кстати, франки его арбалетом называют.
У Бурнаша от волнения даже дух перехватило. И это Градор заметил и ухмыльнулся.
- Ну, а не победишь… эх, чтобы такое придумать… да хоть коня моего почистишь. Годится?
- Годится.
- А раз годится, то и выбирай себе соперника. Любого. Принесите щиты и деревянные мечи, а то не ровен час, зарубит русс на куски кого из нас.
Прушане засмеялись, окружили Бурнаша и давай каждый стучать кулаком себя в грудь, мол, выбери меня, выбери меня. Вот уж позабавимся.
Бурнаш неторопливо скинул кафтан, засучил по локоть рукава рубахи, взял меч, покрутил немного, чтобы рука привыкла, больно легок, от щита отказался.
- А можно мне зараз двоих выбрать? – Сказал, а у самого сердце екнуло от собственного бахвальства.
Прушане дружно засмеялись, но Градор их остановил
- А это уже серьезно. Давай двоих… любых.
- Любых, говоришь? Ладно. Если так, то я выбираю тебя, а второго ты сам выберешь.
- Хорошо подумал? Я ведь строго буду смотреть, как ты коня моего будешь чистить.
- Ну, с конем то я думаю, управлюсь, а с двумя воинами пока не ведаю, то богу нашему, Перуну известно.
- Ну, нам тогда чтобы остаться в живых, придется молиться своему Патолло, - смеясь, ответил Градор, снимая доспехи. – Что ж, посмотрим, на чьей стороне сегодня боги. А в напарники я возьму… Масио, пойдешь моим напарником? Вроде вскоре родственниками станем. Только смотри, не покалечь сильно русича, в гостях мы здесь.
Вышел в круг дружинник почти на голову выше Бурнаша, да и в плечах пошире да и кулаки с хороший молот
- Ладно, маненько только пощекочем.
- Если, Бурнаш не передумал, начнем. До трех ударов.
- Начнем.
Успел Бурнаш коснуться рукой оберега да про себя подумать, «вот и проверим, как мне Макоши помогает».
Вышли в круг. Бурнаш стал в середину. Изготовился.
Уже через несколько минут стало понятно, что прушане имеют дело с достойным противником. Бурнаш почти не сходя с места, ловко увертывался от удара одного бойца, при этом успевая отбить удар другого, проявляя чудеса ловкости и изворотливости.
На бой прибежали свои стрельцы и начали криками подбадривать. Совсем хорошо, шумно стало.
Немного измотав противника, Бурнаш начал переходить в нападение и еще через несколько минут сумел трижды нанести удары малоповоротливому Масио. Он, было, хотел продолжить, но свои же ратники недовольно загудели и Масио с досадой откинул меч и вышел из круга. Теперь уже Градор больше стоял на месте и только успевал отражать удары, которые сыпались на него, как казалось ему из самых неудобных для противника положений.
Неизвестно, сколько бы еще продолжался поединок, если бы со стороны заставы не подошли Скуманд и Кречет. Они немного понаблюдали за боем, но когда стало ясно, что это может продолжаться долго, переглянулись.   Скуманд громко хлопнул в ладоши:
- Так. Закончили поединок. Эй, вы, слышите? Я сказал, закончили. Противники достойны друг друга. Поздравляю старшина, воспитали отличного ратника. Если у вас все такие стрельцы, то никакие вороги им не страшны.
Градору  и Бурнашу  ничего не оставалось, как пожать друг другу руки.
- Славно ты, Бурнаш, сражаешься. Еще немного и пришлось бы мне расстаться с арбалетом. Мне вот такой как ты оруженосец нужен. А не пойдешь ли служить мне? Я за тебя выкуп большой могу дать.
- Выкуп говоришь? За Бурнаша? – чуткий слух Кречета уловил смысл разговора, подошел, - Я не знаю, как у вас принято, но у нас так не делается, не продаем никого.  Я хоть Бурнашу вместо отца почитай десять годков уже, но срок его вышел -  доля выпала ему на Кон идти, там решат, в какую орду его определить на воинску службу. Вот такие у нас правила.
- Так и мы в наем к вашему князю идем, служить верой и правдой желаем.
- И то верно. Так что там видать будет, кому что выпадет. Того пока никто не ведает.
Скуманд подозвал к себе своего старшего сына Масио
- Слушай наказ. Начинай сворачивать лагерь, завтра выступаем.


4. Псков

На второй день пути с самого утра зарядил дождь. Шел он целый день и ночь и только к утру следующего дня закончился. Выглянуло солнце, обещая погожий день, пригрело, и от намокших крытых повозок, продрогших всадников повалил пар. Но дождь успел сделать свое дело – дорога размокла, и телеги то и дело съезжали в неведомо откуда появившиеся рытвины, пешие ратники шли вдоль дороги, там было суше. 
Бурнаш всю дорогу старался держаться поближе к Чеславу.  Из самой большой повозки домочадцев Скуманда то и дело выглядывала Гая,  и если поблизости не было Градора, всячески старалась привлечь внимание Бурнаша, то посылая ему воздушные поцелуи, то показывая язык. Бурнаш старался не обращать внимания на эти знаки расположения, прятался за спину Чеслава. Чеслав же только ухмылялся в бороду:
- Вишь какое дело, Бурнашик, не успел ты еще от заставы отъехать, а уже любу завел. Глянь-ка, може тебе прушанку в женки взять? Ишь как тебя завлекает. Не гляди, что мала еще, все ж дочь Скуманда. Глядишь и породнишься.
- Не, дядя, не выйдет. У нее жених есть. И потом, где дочь вождя, а где я. Я еще даже не воевал. Повоевать хочу.
- Ой, Бурнашик, воевать – не медовуху пить. Тут тебе сладко не будет, а вот крови да грязи этого сколь хош… одна только радость и будет, ежлив живым да не раненым из боя выйдешь…
- Тем паче, как тут жениться, вдов да сирот плодить… И потом…
Не успел сказать Бурнаш, что есть у него зазноба. Краем глаза ухватил – повозка, в которой ехали дочери Скуманда, одним передним колесом по самую ступицу провалилась в грязную лужу. Лошади встали,  возничий кубарем скатился в придорожный кустарник, повозка сильно наклонилась, готовая вот-вот опрокинуться, а внутри послышались женские вопли.
Подставить плечо под наклонившуюся повозку почти одновременно, чуть не столкнувшись лбами, успели Бурнаш и Градор. И удерживали, пока не подоспели пешие воины. Общими усилиями повозку вытащили из выбоины. Еще не успели перевести дух, как Градор схватил за грудки Бурнаша
- Как у вас, руссов говорят «наш пострел везде поспел»?
- Ну, так я как увидел…
- Ты гляди, да не заглядывайся. Я все вижу. То моя невеста.
- Да, она…
Тут и Скуманд на коне подоспел:
- Да, твоя невеста, твоя. Я свое слово всегда держу. Отпусти русса.
- Да, кто ж его держит? Я, можно сказать, благодарю за спасение…  повозки.  Вон кафтан его чищу.
- То-то же. Чего встали? До Пскова может еще верст двадцать, до темноты добраться нужно. Лучше возничего выпори, чтоб не спал. Все. Тронулись.
Не удержался Бурнаш, тихонько добавил:
- А еще лучше выпори дорогу за выбоины, она все стерпит.
Градор грозно нахмурил брови, но вдруг захохотал во все горло.
Бурнаш оглянулся. Из повозки выглянула растрепанная головка Гаи с синяком на лбу.
- Что попало от отца? Так вам и надо. А я может за тебя, Градор и не пойду замуж. Вот тебе. Бе-е-е… - и показала язык.
Бурнаш только вздохнул и пошел седлать свою лошадь.
- И надо было тебе встревать. Не твоя печаль чужие повозки спасать – буркнул Чеслав – есть кому.

Как не спешили, все же подошли к Пскову уже затемно, сторожа закрыли ворота. В посаде тоже было тихо. Зато вокруг в поле стояло много палаток, повозок, костров и было довольно шумно. Скуманд распорядился устраиваться на ночлег поближе к посаду, чтобы уже с утра пораньше «идти на поклон».
Чеслав же повел четверых своих подопечных в монастырь, что с восточной стороны города. Там у него были знакомые инвалиды. Стучали в ворота долго и уже думали отправляться восвояси, как им открыли.

За полночь. В небольшой келье на овчинах давно храпят юные отроки. Снятся им будущие сражения и  непременные победы. Только Бурнашу не спиться, прислушивается к разговору двух стариков. В оконце светит полная луна, так что и свечи жечь не надобно. А два старика никак не могут наговориться. Давненько не виделись. Много чего произошло за это время.
- Ты, вот чего мне, Оглобля, поведай, что за вера новая на Русь пришла?  Что за напасть такая?
- Я, Чеслав, не шибко во всем этом понимаю. Да нас, стариков и не заставляют ее принимать, крестят молодых. Вот новые  жильцы монастырские те на кресты молитвы бормочут, на коленях часами стоят. Пробовал разузнать, что и как. И выходит, что объявился лет сто назад или чуть боле в Царьграде человек. Стал говорить, что Бог один, и царство его на небесах. И судит он всех умерших по делам их. И одних награждает, других наказывает страшно.
-  Да, откуда же он может это знать?
- Еще говорят, что был один… волхв… или как там у них… пророк, что ли, так его Ромеи убили, а он возьми и воскресни. Воскресни да и передай от единого Бога послание. Как-то так в моем понимании… а може и не так, поди разберись-ка. Только я так скажу – раз князья наши крестились, то и народу сомневаться не стоит. И так уж многих, кто не желал идти в другую веру, кровью умывали… вот так.
Старики надолго замолчали, поглядывая на луну в оконце. Потом начали укладываться спать.
- Я вот чего хотел еще спросить, Оглобля… что завтра на Кону будет-то, к кому лучше моих бойцов пристроить? Что сейчас в Пскове творится? Слышно тевтонцы не сегодня нагрянут, може уже возле Изборска стоят.
- Это другая песня, Чеслав… про тевтонцев слыхал. Слыхал еще, что ведет их переметнувшийся князь Ярослав Владимира сын. Вон, вкруг города палатки видал? То воевода Ярополк дружину сбирает против их... Только навряд одолеют ворога. Так что твоих молодцов воевода оставит в свою рать…
- Нехорошо, когда в первом же бою костьми лечь.
- Да, я про тож… я бы по тихому к князю Александру сыну Ярослава Всеволодовича отправился. Молодой еще князь, годков двадцати, но дюже боек.
- Про него и я слыхивал, да только где ж его сыскать-то?
- А искать где его и гадать не нужно,  ижорцы сигнал дали, что шведы на шнеках во множестве в Неву вошли, так, я думаю, князь супротив их поведет свою дружину на ладьях по Волхову из Новгорода. Вот туды их пристроить было бы славно. Да и твоих прушан так сделать надоумил бы, к ладожской дружине присоединиться, себя в бою показать… глядишь, Александр на службу примет… мимо Кона.  А Псков, как пить сдадут. Мы-то что, в монастыре затворимся, какая от нас помощь, но за себя постоим. А там как Макоши покажет. Вот и кумекай сам, Чеслав. Утра вечера мудренее.
Бурнаш еще долго ворочался, пытаясь осмыслить услышанное, но потом решил поручить все Макоше, легонько погладил ладанку на груди, чему-то улыбнулся и провалился в сон.

С раннего утра в детинце тесно, не протолкнуться - дружинники, посадские все при оружии  ждут выхода воеводы Ярополка. Чеслава с его подопечными прямо к самому высокому крыльцу хором воеводы притиснули, ни чихнуть, ни охнуть.
- Да, Бурнашик, в самое пекло попали мы, – Чеслав кое-как стряхнул пот со лба, -  Сдается мне не до Кона теперича седни. Чую я сразу всех новобранцев воевода в свою дружину определит. Не сегодня так завтра нагрянут вражины крестовые.
Тут из-за спины подал голос вечно шмыгающий носом Семак
- Дядя Чеслав, вот сразу и покажем у кого мечи острее.
- Тебе, Семак, это не грозит. Тебе рано, мне поздновато, так что к полудню собираемся мы с тобой на заставу. У нас там служба. Не наша это битва. А что до псковитян, може и покажут, да только как бы бочком не вышло, силенок будет маловато – побьют их. Тут надо по уму – в открытый бой не вступать, пусть осаждают крепость, може и надорвутся. А там, глянь и князь Александр с дружиной поспеет. Вот тогда и поглядим… Пождем, что воевода решит. Видал, что и Скуманд добился своего, вон, у воеводы на приеме. Успел я с ним парой слов обменяться. За тебя похлопотал тож.
- Зачем за меня говорил?
- Затем, что не нужно тебе в дружину псковскую. Твой путь подале, може даже за Рипейские горы. Вот там орда великая. Туда тебе надоть. А пока за Скуманда держись, он толковый старик, может чего насоветует воеводе, он с этими крестами уже сталкивался в бою…

 В палатах воеводы идет жаркий спор. Бояре меж собой чуть не дерутся. Одни откупиться хотят от рыцарей ордена, другие за удержание города в осаде,  благо запасов вдоволь, долго продержаться можно, может до холодов самых, а там уйдут вражины восвояси ни с чем…
Воевода Ярополк, в новом крещении Гаврила Гориславович, крепкий мужик чуть более сорока годов от роду, слушает их молча, изредка перебрасывается несколькими фразами со Скумандом, которого встретил приветливо, наслышан был о нем много доброго.
- Ты, прушанин, что посоветуешь? Я не вправе тебя просить о подмоге, твое место возле князя, подале отсюда. Впрочем, тебе самому решать.
- Не мне, воевода, тебе совет давать. Поступай по совести, да по воинскому разумению. Не знаю твоих сил против ордена рыцарей. В любом случае надолго задержишь их, до Новгорода не дойдут, а дале так и тем паче…  Что до меня, то я обоз свой в Новгород отправил, а сам с дружинниками пойду к князю Александру во служение и помощь. Слышал, на Неву князь спешит со шведами поратиться, Ярлу Биргеру показать, чья земля это.
- Ну, Скуманд, воля твоя.
С этими словами воевода встал со своего места. Дождался, пока наступит тишина.
- Выслушал я вас, и так, бояре, решил. Пришел наш час, выйдем навстречу врагу с дружиной. Сам поведу в бой. Кон отменяю до прибытия князя. Новобранцев же, что прибыли на Кон, по доброй их воле приму в свою дружину, остальных же, если что пойдет не так, велю отправиться в Новгород. Да помогут нам старые и новые боги… 


5. Нева

- Бурнаш, тебе уже доводилось убивать?
- На заставе что ль? Как-то ранил одного разбойника, да и тот ушел своими ногами. Так что нет на мне крови. А у тебя, Градор, с этим как? Много воевать пришлось?
- Всяко бывало. До десяти вначале считал… потом… тихо, слышь, ползет кто-то… кажись, Масио пыхтит. От отца своего верно привет принес. Может скоро и мне придется Скуманда отцом звать. Младшую дочь он обещал мне в жены…
- Догадался.
- Мала, правда, еще дури много… вот с тобой все заигрывает. Думаешь, я не вижу?
- Я заметил, да только мне того не надо…
- Гляди у меня, замечу что, не поздоровится.

Серый рассвет, облака низко стелются, норовят осыпать дождевой пылью.  От зарослей низкорослого кустарника, в котором с ночи залегли дружинники Скуманда, среди которых по просьбе Чеслава и воле Скуманда оказался Бурнаш, до песчаного берега Невы саженей двадцать. На берегу костры догорают, шведы вчера сильно шумели, это после долгой воды, землю, наконец, почувствовали под ногами, с радости перепились, попадали, кто и где смог, даже дозора не выставили, совсем страх потеряли.

Масио, наконец дополз, долго отдувался лежа на спине. Дружинники терпеливо ждали, меж собой тихонько над ним посмеиваясь. Наконец, Градор не выдержал, толкнул его в бок
- Сказывай, что хан Александр надумал,  долго ли нам валяться в кустах?
Масио добродушно улыбнулся
- Значит так. Шведов втрое, а может впятеро больше. Нападем внезапно. Первыми начнут ижорские лучники. С того берега стрелами будут жечь шнеки. Шведы кинутся спасать их, вот тут мы и ударим им в спину. Таков приказ, а там как получится.
- Понятно. Ползи обратно, от тебя тут шума много, будто зверь какой шастает.
- Так я с вами. Уж больно хочется. Да, и новое оружие попробовать. Глянь, что я у ижорцев выменял. Знатный топорик, ручка длинная, дубовая. Ох, и намахаюсь.
- На что выменял?
- Неважно.
- Ну, гляди. Только я думаю, что пора нам тихо напасть, пока они не проснулись, мы тут многих… успокоим. Так что для начала меч получше сгодится.
- А ну как  все же проснутся, тогда как?
- А вот тут как получится. Со мной четверо моих проверенных воев пойдут. И еще… Бурнаш… будет так. Ты с нами не пойдешь.
- Ты мне не можешь…
- Могу. У тебя другая будет задача. Вон за тем кустом устраивайся, да бери мой самострел. Управишься?
- Надеюсь.
- Вот и ладно. Смотри в четыре глаза. Если кто из шведов пикнет, стреляй. Да и нам спину прикроишь. Стрел немного… ну, а дальше как пойдет, сам решай. Но постарайся ко мне ближе держаться. Понял ли?
- Чего тут не понять.
- Вот и хорошо. Да успей помолиться своим богам, пока есть на то время.

Закат солнца окропил розовым еще местами не окровавленный речной песок Невы. Чадили смолой несколько догорающих шнеков. Дружинники Александра  волоком стаскивали трупы шведских воинов на два захваченных шнека. Своих же погибших дружинников аккуратно поднимали на крутой берег и укладывали рядышком. Пара  десятков пленных шведов копали рядом большую яму.  Ижорцы собирали своих погибших и готовили костры погребальные.      
Бурнаш долго бродил по берегу, разглядывая трупы, словно искал среди них…  и нашел. Швед лежал на боку. Смотрел открытыми удивленными глазами на солнце, уже наполовину скрывшегося в воде. В горле его торчала стрела, а песок уже успел впитать небольшую лужицу крови. Бурнаш долго сидел возле трупа и все никак не мог поверить, что он его вот так, еще полусонного и безоружного…
Градор подошел, и устало улегся рядом с трупом
- А ты, Бурнаш, ничего. Вовремя ты его «успокоил». Я как-то пропустил его, а он мог бы и шум поднять. Хвалю. Мы их сонных с десяток успели заколоть. А потом уж и сигнал был. Ох, и намахался мечом вдоволь… Чего молчишь, не отошел еще поди? Тоже, небось, пятерых «пригрел»?
- Четверых…  двоих в плен взял. Безоружных.
- Это хорошо. Успел еще увидеть, как ты одного у меня за спиной зарубил. Спас мою шкуру. Так что с боевым тебя началом.
Подошли два дружинника князя
- Эй, прушане, стрелу забирайте свою, да мы труп потащим.
Градор привстал, выдернул стрелу за оперенье. В трупе что-то булькнуло и остекленевшие глаза пару раз моргнули. Бурнаш вздрогнул, и поневоле рука потянулась к оберегу. Но нет, не жжется, значит…
- Не вздрагивай. Мертвее не бывает, валькирии их, небось, уже к Одину потащили.
Дружинники сняли с трупа добрую обувь, подобрали рядом валявшуюся кольчужку.
- И куды вы их сбираете?
- Да князь приказал вон на те, шнеки их грузить. Домой поплывут. Урок надолго запомнят.
- Ну, да, откуда приплыли, туда пускай и возвертаются. Добре князь решил. Мудро. 
 
Столько человечьей крови Бурнаш еще не видел. Бой длился почти весь день. Вернее сказать – побоище. Шведы не ждали нападения, потому поздно хватились. В панике пытались бежать, слабо сопротивлялись. Много убитых было в спину.  Решил все же исход боя сам хан-князь Александр – удачно бросил копье, попал в самого ярла Бергера. Сильно ранил или убил, не видели, к тому же на его шнеке, где он ночевал, дружинник Александра по прозвищу Сава подсек столб, завалил шатер, под  который унесли ярла. Оставшиеся на шнеке в живых воины тут же от берега и отчалили. Видя такое дело, остальные шведские воины, тоже пытаясь спастись, побежали  к шнекам. Не всем удалось уплыть…

У княжеского шатра, наскоро поставленного на высоком берегу, в свете костров надвигающейся ночи, тихо сидели сотники дружинников князя, новгородской, ладожской дружины, ижорцев. Подошел и Скуманд. Попытался было пройти к князю, но был остановлен охраной
- Погоди, прушанин, нельзя к князю. Почивает он. Только увидел, что побежали шведы так и упал на этом самом месте, прям как был в доспехах. Уснул крепко – умаялся. Мы уж апосля вкруг него шатер поставили тихо. Теперь до позднего утра почивать будет.
- Ну, спать да праздновать победу будем в Новгороде.
Из шатра неожиданно вышел Александр. Без доспехов, в одной длинной белой рубахе в свете костров, выглядел он гораздо моложе своих лет. Скуманд до сего времени близко не видевший князя потому как плыл со своими дружинниками в последней ладье, сильно удивился его молодости. Мой младший сын Вартислав поди одного года с князем.  Чуть помешкав, преклонил колено.
- Княже, бьет челом тебе  вождь племени зудавов Скуманд, изгнанный со своих земель тевтонцами…  хотел бы на службу к тебе, князь определиться.
- Встань Скуманд. Говорили мне про тебя. Говорили и про помощь от прушан в бою. Теперь же скажи, много ли потерял своих дружинников?
- Двух воев потерял да раненых два дружинника. И теперь готовы на помощь псковитянам идти. Немцы одолевают их…
- Нет, прушанин. Не пойду на Псков. Их князь кинулся к ливонцам помощи искать еще в прошлом годе. Только шиш он от них получил. Ливонцы сами готовы его земли захватить, да малость опоздали. Псковская земля под немцы попадет, если уже не взяли Псков. Вот когда ко мне приползут да попросятся под мое начало, вот тогда и будем решать.  А пока вернемся в Новгород, там своей смуты хватает.
- Твоя воля, князь.
- Пока отдыхай. Мне нужно узнать и о своих потерях. Говорите сотники. Но первым старейшина Пелгусий говори. Много ли потерь у ижор?
- Костров погребальных с полсотни, князь.
- Многовато. Моя же благодарность тебе и твоему племени за своевременный сигнал о прибытии врага. А посему, шнеки, которые еще целые, пленные, оружие и все, что осталось от шведов велю оставить в твою пользу.
- Благодарю, князь. Будем и впредь служить тебе верой и правдой.
- Да, вот еще… не помешало бы вам крепость здесь поставить. Если решите, то моя помощь вам будет в этом.
- Мудро, князь. Этой же осенью и начнем, пожалуй.
- Добро. В Новгороде попросите плотников, скажете, князь приказал.
- Благодарствуем, княже.
-  Теперь мои сотники, чем опечалите?
- Вместе с ладожскими два десятка полегло. Шведов не считали, два полных шнека нагрузили. Хорошая победа. Не зазря головы сложили наши други…
- Ладно. Хоронить будем поутру. Теперь же отдыхать всем. Не забудьте дозоры выставить. Могут опомниться поганцы, да надумают вернуться. У них еще много сил осталось.

Попутный ветер паруса напрягает. Тихо скользят ладьи по Ладожскому озеру. Спят гребцы, спят дружинники, только кормчие одни налегают всей своей тяжестью на правило, да посматривают, как бы не отстать от всей флотилии да не прозевать устье Волхова.
Не спится одному Бурнашу. Никак не может сомкнуть глаз. Только закроет, тут же видится труп убитого им шведа, глаза его удивленные. И молитвы никакие не помогают, и сколько не тереби оберег, нет покоя.  Да и у остальных дружинников не все спокойно на душе – нет-нет да покрикивают во сне…


6. Новгород. Крещение.

С самого утра, солнечного и ветреного во дворе усадьбы княжеской, возле центрального терема толпятся, переступая с ноги на ногу, бояре. Нетерпеливые уже негромко роптать пытаются
- Ишь, никак князь с Брячиславной не натешится.
- Да она же на сносях, вот-вот разрешится, не до утех любовных, поди.
- Ну, для утех у князя всегда найдется, кому сунуть…
- Э…  поговорите мне, языки-то и укоротить можно – это с высокого крыльца терема прикрикнул новгородский посадник Степан Твердиславич. А тысяцкий Фед Якунович из-за его плеча добродушно, но очень убедительно провел ладонью по горлу. Боярин Борис Мстиславич, что стоял ближе всех ко крыльцу, тряхнул бородой и гоготнул громко
- А можно и так, если уж совсем жизнь кому надоела. Мне так еще не в тягость покуда. Наш князь нам победу принес, ему и поспать всласть можно. А мы что ж, со своими требами и пождать можем, спешить некуда, весь день, поди, впереди…  Да, вон, кажись тиун княжий выходит. Его поспрошаем, сколь ждать нам.
Вышел к народу Яким – тиун Александра, служивший еще его отцу Ярославу,  без шапки, в расстёгнутом кафтане, с глупейшей улыбкой на лице. Оглядел разом притихших бояр, потом широко раскинул руки и крикнул что было сил
- Радуйтесь!  Радуйся, веселись народ Новгородский! Роду княжескому прибавление. Княжич родился. Посему от князя шесть бочонков медовухи на софийскую площадь выставляем и велим в колокола звонить.  – И уже тише добавил - Но седни князь всех не примет окромя посадника, тысяцкого и архиепископа. Ну, священник уже здесь, а вы Степан Твердиславич да Фед Якунович проходите в гридницу, туда Александр выйдет.
Бояре заволновались
- А мы-то чем провинились? Пошто нас не примает? Уж мы, завсегда…
А  боярин Борис Мстиславич, окинув всю боярскую братию хитрым глазом с прищуром, снова гоготнул
- А вот потом от Фед Якуновича и узнаем, кому по шапке, а кому и на плаху по милости князя нашего – спасителя от шведских вражин.
Яким тут же его подхватил
- А за тобой Мстиславич, что греха не ведома? Ну а если хорошо постараться, да поискать? Да, ладно, идите уж с Богом, и будто вспомнив что, поискал глазами в толпе Скуманда, стоявшего почти у самых конюшен
- Эй, прушанин! Не знаю, чем ты глянулся князю, но и тебя зовет. Я уж было подумал холопа аль дружинника за тобой посылать, а ты вона как… сам пришел.
Скуманд неторопливо пробился меж бояр и взошел на крыльцо.
- Я слышал, что ты князя по малолетству от разбойников спас?
- Всяко болтают… а вот за что к тебе такая милость, то мы еще узнаем. Оружие с собой есть?
- Чай не на битву шел, а на поклон. На кой мне меч?
- Ну, гляди.
- Да и вы приглядайте за мной.
- Да, уж приглядим…

Ожидалось вошедшим в гридницу, что будет длинный стол, уставленный разными явствами, да князь в радости великой, да вот только ошиблись малость – стол пуст, архиепископ Спиридон мрачнее тучи у оконца стоит, а Александр во главе стола сидящий  хмуро встретил вошедших.  Хотели было начать его поздравлять с первенцем, да князь только махнул рукой и указал, кому и где сесть. И повисла тишина, только слышно было, как муха бьется в оконце. 
Наконец Яким, присевший у входа на лавке, не выдержал и негромко кашлянул в кулак. Александр исподлобья зыркнул на него и тихо молвил
- Вот ты и говори им, говори, что думаешь, ежлив тебе невтерпеж. Пока я на Неву ходил, ты вместо меня тут был, тебе и слово держать.
- А что тут говорить, княже. На бояр новгородских, да вот и на тебя Фед Якунович я, блюдя интересы моего князя, шибко недоволен. Встретить, то дружину с победой колокольным звоном да ором, это вы догадались, а вот что-то даров на станах в закромах князя я не видел. И получается, что бояре свою мошну только блюдут, а тысяцкий им не указ – захотят от щедрот своих дадут, а не захотят…

Посадский Степан Твердиславич чуть не подскочил на месте
-  Дык, бояре, седни обозы уже снарядили… так что…
- А допреж чего ожидали? Ждали, что князь с позором вернется, так тогда можно его и взашей?..

Еще долго так вот препирались Яким с тысяцким, досталось и посаднику. Доходили и до ругани. И во все время этих споров Александр молча сидел и что-то корябал по столешнице перстнем своим с адомантом и изредка поглядывал в сторону Скуманда. Наконец, встал из-за стола. Все замолкли
- Все на седни. Идите уже, устал я от вас, спать хочу. Все идите, только прушанин пусть останется.
Стараясь не шуметь, Степан Твердиславич и Фед Якунович стали выходить. Только архиепископ не двинулся.
- Спиридон, тебя тоже не держу. Не уговаривай. Крестить своего первенца буду в Переславле, я так решил. А вот новобранцев, что я сам отберу на Кону в свою дружину, тебе крестить предстоит и как можно скорее. Не хочу я здесь более задерживаться, душно мне здесь у вас.
Архиепископ шумно вздохнул и молвил
- Воля твоя, княже. В ближнюю неделю крестить буду. Если на то будет воля Господня. 
Осенил князя мелким крестом и вышел.
Александр прошелся по гриднице, потом сел на скамью напротив Скуманда, почесал затылок, улыбнулся приветливо
- Слышал, что ты уже обосновался в Новгороде. Подворье завел в Неревском конце. Похвально, знать надолго решил остаться. Думал я о тебе, Скуманд. По нраву ты мне пришелся. Коль в службу ко мне пришел, принимаю и дарую тебе в кормление в Заволоцкой волости, большой удел. Тебе и твоим потомкам до скончания времен. Сегодня же велю. Я сказал.
На что Скуманд погладил свои усы, чтобы скрыть нежданную радость и только потом ответил
- Благодарствую, князь, за дар великий, да только я прошу не за себя, прошу принять сыновей моих в дружину твою. А сам я… как  соберусь с силою, ворочусь назад, на землю предков, остались там еще верные люди, подниму их против плащей крестовых.
Александр только тряхнул кудрявой головой, рассмеялся весело.
- А ты, князь, мудер. Думаешь, я не понял, что приглашаешь меня прямо сегодня на бой с крестоносцами. На это скажу тебе, не время. Будет время, будет и потеха. Пусть они увязнут по уши на земле руссов, пусть себе потешатся. До тех пор, пока окончательно не разозлят народ, не озлобят супротив себя. Потому много нужно мне будет ополчения собрать, да потом всей силой и ударить по ним, чтобы неповадно было посягать на нашу землю. А удел, что я жалую, и  детям и внукам  твоим не в тягость станет… а сыновей твоих боярами  сделаю. А теперь велю подать меда хмельного, хочу с тобой отпраздновать рождение моего первенца. Василием назову.
- Благодарствую княже.

 - Но крестить сыновей твоих все же придется. Сам как хочешь, а всю дружину  велю крестить.
- Твоя воля, князь…   
- Да, вот еще что…   Я скоро пойду в Переславль-Залесский, а тебе велю оставаться в Новгороде. Мне нужен здесь человек новый. Обживайся. Присмотрись, прислушайся, потому не все ведомо мне, что в городе деется в мое отсутствие. Дружину твою велю содержать на моем подворье. А по весне, как снег сойдет, жду сыновей твоих во Владимире. Хочу представить их отцу, Великому князю Ярославу.
- Велика твоя милость, князь. Благодарствую.

- Градор, ты вот скажи мне, кому это нужно, чтобы нас окрестили, да еще при этом новые имена давали?  Отец с мамкой имя  дают,  зачем? Вот настанет срок, перейду я в навь, к родичам своим, они ж меня по имени искать будут… А так? С новым именем как же… Заплутаю…
- Бурнаш, ты спать будешь или нет? Вот ведь пристал как банный лист.
- Ну, я к тебе как к старшему, который поболее моего знает… пожил же…
В большой казарме очень душно. Громкий храп спящих молодых парней сливается в нестройный хор. Но спят далеко не все, одни ворочаются с боку на бок, другие бормочут во сне.
Градор не выдерживает. Сползает с лавки, босиком проходит в конец казармы, зачерпывает из кадки и выпивает целый ковш тепловатой воды. Потом приоткрывает дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, и возвращается на место.
- Задал ты мне загадку, Бурнаш. У меня свои Боги, у тебя свои. Наверное, так и должно быть. Мы и  молимся  по-разному. А служить  собираемся одному князь-хану. И ты сам видел средь дружинников его, всадников с узкими глазами. Наверняка, у них тоже были свои Боги. Ну, и как прикажешь нами командовать, если мы все «кто в лес, кто по дрова» будем? Тут нас всех окрестят, и будет у нас один, общий Бог. И станем  мы тогда единой ордой, единым мечом и стрелой…  А коль  наследники появятся, а потом их дети, так те може совсем забудут про старых Богов то, сколь не  напоминай. Кто нас, старых потом слушать станет …
- Да, Градор, немного обидно, но это и есть Явь, мир людей. Наверное, он только так и устроен. Только  милы мне наши Боги, и Роды наши. Вечно их славить буду.
- Ну, и кто тебе в этом может помешать? И давай спать, до рассвета осталось немного, вон, второй раз петух пропел…
Градор, не прошло и двух частей, как захрапел, а Буршаш тихонько оделся, выскользнул из казармы во двор и долго, до самого рассвета славил всех Богов, коих только вспомнил…   

  Утро раннее, хмурое. По всем приметам месяц вересень начался. Облака сединой меченные с севера бегут. Волхов-реку  от ветра мерзлой рябью подернуло. Чего уж говорить о полусотни парней в одном исподнем, стоящих по пояс в воде. Обхватив себя руками, дрожат, зуб на зуб не попадает. С нетерпением ждут, когда закончится непонятное для них крещение, от которого никак не отвертеться если назначено тебе стать воином. Кому потом попасть в дружину князя Александра, или города Новгорода, а кому выпадет далекий путь в рать Большой Орды. А это, как  новый Бог пожелает…
По берегу вдоль мокнувшей шеренги ходит дьяк, временами вскрикивая, бормочет что-то.
У Бурнуша тож  губы от холода уже посинели, но крепко сжимает в кулаке оберег свой, смотрит не на дьяка, а поверх его, туда, где под стенами детинца новгородского с длинным посохом стоит волхв  древний, борода по ветру мечется, и  руки вверх воздев, взывает к Роду. С берега его не слышно, но Бурнаш одними губами вторит ему
- Отец мой, Род! Ты есть Бог Богов. Возьми меня под свою опеку. Пусть никто не мешает мне жить и трудиться во Имя Твое…
А дьяк свое толдычит
- Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…
- Ты - Совершенен, и я совершенствую свою Любовь к Тебе, ибо Ведаю, что Любовь и справедливость - мощнейшая защита от всякого зла…
- И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога и;стинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася…
- Благодарю Тебя, Отец мой, за заботу обо мне и роде моем…
Наконец священник отец Паисий, томившийся ожиданием, не выдерживает и начинает таинство крещения. Сам идет в воду и подходя к каждому произносит
- Крещается раб Божий Михаил, запомни свое имя, во имя Отца  и Сына  и Святаго Духа аминь. С головой окуная при этом в воду и отправляя на берег. И так с каждым. Приходит очередь и Бурнашу
- Крещается раб Божий Даниил, запомни свое имя, во имя Отца  и Сына  и Святаго Духа аминь.
Бурнаш, дрожа от холода, выскакивает на берег, оглядывается. И будто только так и должно оно было быть, на востоке сквозь облака пробивается желанный луч солнца, как обещание Хорса, Бога Солнца, что Боги все с тобой Бурнаш-Даниил…


7. Лета 6749.   Дела семейные

Минуло полгода. Старший сын Терентий, он же Масио, женился пару месяцев назад на дочери боярина Мороза Аксиньи,  чьи владения оказались тоже в Заволоцкой волости рядом с новоиспеченными боярами. Младшего сына Владимира, Скуманд с десятью дружинниками отправил обозом стать на хозяйство в новых владениях на берегу Онежского озера. Дочь Ванду, в крещении Анну, Скуманд исхитрился выдать замуж за сына посадского и она, кажется, уже отяжелела. Осталось выдать Гаю, тоже теперь названою в крещении Ириной, но тут как говорится «нашла коса на камень».

   Мощный кулак ударил в дубовую столешницу. И от этого удара запрыгала и зазвенела на столе серебряная и оловянная посуда.  И наступила тишина до этого наполнявшую трапезную общим весельем, глядя на  носившуюся вкруг стола  с криками и воплями Ирину
- Все, хватит махать руками словно мельница, - Скуманд тихо молвил, -  поди оторвутся еще. Марш на место. Последнее слово свое говорить буду.
Сидящие за столом домочадцы и несколько приближенных новгородцев, среди коих Градор-Михаил, чувствующий себя неуютно зная, что вот сейчас будет решена судьба его, замерли в ожидании решения Скуманда. Ирина замерла на месте, потом на цыпочках пробралась в конец стола и тихо плача села.
Скуманд долго крутил на пальце длинный седой ус, потом тяжело вздохнул
- Дочь моя, любимая больше остальных детей своих, я принял окончательное решение… слово княжески-боярское крепко и нерушимо. Другу, который меня спас от лютой смерти, был дан обет. Я тебе никогда не говорил, но и мать твоя покойная меня бы поддержала, она была не против Градора. И если ты любишь своего отца, который кроме добра ничего тебе не желает, то и пойдешь замуж за сына друга моего погибшего в бою,  за… вот ведь все никак не привыкну, за Михайла.
Мне недолго осталось быть с вами, скоро пойду освобождать свое княжество, а потому хочу вас оставить на новой вашей родине в достатке и благополучии. А Михайло будет тебе достойным мужем, мне он и так как сын, так что я буду за вас покоен. За ним будешь как за каменной стеной, верно говорю… Знаю, что пока не любишь его, но и сам я не по любви женился, а прожил жизнь с твоей матерью в ладу и радости. А теперь подойди, поцелуй отца своего и скажи, что согласная. А там, как говорится,  стерпится-слюбится. Потом еще и благодарить меня будешь.
Ирина, по-детски громко всхлипнув, встала из-за стола, медленно подошла к отцу, опустилась на колени и припала губами к его руке. Тихо прошептала
- Я согласна – и опять всхлипнула.
Скуманд усмехнулся, поцеловал дочь в затылок
- Вот и славно, вот и порадовала отца. Как там по новому обряду, под венец и делу конец. На той неделю свадьба. Михайло не молчи, скажи, что ты не против, а то я ведь и передумать могу.
Михаил как-то неловко поднялся из-за стола, умудрившись при этом опрокинуть миску, и каким-то не своим, вдруг осипшим голосом сказал
- Воля твоя, Скуманд, а я-то согласен, давно согласен. Люба мне Ирина, с самого ее детства люба…
- Да, вижу, заждался. Принимай невесту свою. Передаю ее тебе с легким сердцем. А вот за это и выпить можно. А ты, дочка, сильно не расстраивайся, Михаил знатный воин, боюсь редко его видеть будешь, вот увидишь, скоро скучать по нем будешь, поди походов еще много предвидится.

Снежен выдался дождливым, снега водой набухли, знать скоро дороги непролазными станут. Новгород погрузился в дрему, только часовые на стенах по ночам перекликаются, да факела понапрасну жгут.
Данила на сторожевой вышке с ноги на ногу переминается, дозор несет, стережет хозяйство Скуманда. Только какой тать в такую погоду из тепла нос высунет. Вот и приходится только ворчать в поднятый воротник полушубка
- Вот ведь как судьбинушка изворачивается, хотел повоевать, мечем помахать, а вишь как выходит, приходится служить прушанам, в снег с дождем бдяй в карауле, охраняй их добро. Вот еще никак к своему имени новому не привыкну. Со второго-третьего разу на Данилу откликаюсь. Тоже мне, имечко… Одно радует, скоро в поход, вначале Переславль посмотрим, а там, глядишь, и в Золотую орду двинемся, ну, а там уж…

Подворье  Скуманда по новгородским меркам очень большое. Правда, это подворье пользуется дурной славой, несколько бояр с семействами своими что-то недолго в нем жили, кого разбойники на торговой дороге порешили, кто при пожаре сгорели, а кого Ярослав  повесил как бунтовщиков. Так что Скуманд это подворье приобрел по весьма сходной цене. Ну, тысяцкого пришлось одарить да на храм еще пожертвовать, но это все мелочи. Главное, устроился Скуманд со своим небольшим семейством, как и подобает Прусскому князю, а теперь еще волей князя Александра, ставшего еще и боярином,  очень хорошо.
Посредине подворья богатые хоромы, на каменном основании, с жилыми комнатами и светелками для девиц. Большой двор с многочисленными хозяйственными постройками, амбарами, людскими избами. Все это большое хозяйство огорожено крепким высоким забором с несколькими сторожевыми вышками, на которые  в ночное время дозор из дружинников Скуманда выставляется.
Сам Скуманд как-то быстро завел нужные знакомства, прикупил несколько ладьей, чтобы по весне, как вскроется Волхов начать промышлять торговлей. Новгородские бояре и купцы насторожено сходились с прушанином, помятуя, что его сильно приветил князь Александр, но видя его щедрость и открытость, быстро сдружились. И совершенно напрасно. Потеряли осторожность, болтали при нем лишнего… против князя. Потом это им припомнится.

- Эй, там, в гнезде, Данила. Хватит яйца высиживать, спускайся, смена пришла.
- Это ты, Градор… или как там тебя… Михайло?
- Спускайся, внизу выясним, кого и как кличут. В избе, да в тепле, да за кружкой браги.
В общую трапезную вместе с вошедшими ворвался клуб свежего воздуха. Михаил с Данилой скинули верхнюю одежду и пристроились друг против друга за длинным столом. Подали им миску с холодным мясом, капусты квашеной да пару кружек браги медовой
- Михайдо… а скажи, как тебя покороче можно звать?
- А кто ж его знает. Верно, Михась… или Миша… Ты давай, налегай на еду, на меня не смотри, я  уже утричал
- Ладно, Миша так Миша. Ты давай рассказывай, что нового слышно, когда в поход на Переславль двинем?
- Э, брат, да ты совсем ничего не знаешь
- Да, откуда мне знать? Это ты по Новгороду шастаешь, а нам с княжева двора никуда, таков приказ был. Вот только в караул если, да и то… думаю, тут без твоей помощи не обошлось.
- Да так… немного Скуманда просил. С неохотой согласился. Боится, что Ирина, опять начнет тебе глазки строить.
- Ну, ты же знаешь, что…
- А вот тут спешу огорчить тебя, на той неделе у нас свадьба.
- Ну, наконец-то разрешилось. А уж как я рад за тебя, ты и представить себе не можешь. Может, перестанет меня поддевать. За это и выпить не грех. За тебя с Ириной.
- Давай, это можно.
Выпили по кружке, спросили еще.
- Вот и славно. Теперь слушай новости. Никуда мы не двинем пока. Рыцари уже в тридцати верстах от Новгорода, в Тесове. Новгородцы просили помощи, так Великий князь Ярослав Всеволодович прислал младшего сына Андрея, да он не пришелся ко двору, заупрямились, отказались, да только вновь стали просить Александра. Так что, ждем князя с дружиной теперь здесь.
- Вот и ладно, повоюем теперь. И далеко ходить не надо.
- Это точно. Не разучился мечом махать?  А то пошли во двор, побалуемся?
- Не, в сон клонит с браги хмельной. Полночи под дождем в темноту глаза пялил, утомился.
- Звиняй, это я на радостях своих предложил, не подумал. Топай в людскую, отдыхай.
- Да в людской теперь шумно больно. Я лучше на сеновал.
- И то дело.

Совсем рассвело, временами сквозь облачную рвань стало проглядывать робким кружком солнышко.
Сильно покачиваясь, не то с усталости, не то с выпитой браги хмельной, из трапезной Данила пошел по крытому переходу, и уже прошел было мимо амбара, как едва прикрытая дверь амбара скрипнула, и чья-то рука резко потянула его за рукав вовнутрь. В темноте Данила не понял, что произошло, но на всякий случай изготовился к бою. Девичий шепот его остановил
- Тише, Данилка, тише, это я, Ирина.
- А ты чего тут таишься? Меня вот напужала почти до смерти
- Как же, тебя напугаешь.
- Так, отвечай, что в амбаре забыла невеста моего друга? Да ты к тому же согласие ему уже дала, и свадьба скоро. Не хорошо вот так с другим тебе встречаться.
- Да, Данилка, я поневоле согласие дала, отец настоял, а мне только ты люб может больше жизни.
- Что ж ты глупая, такого во мне углядела, что чуть ли не из-под венца рвешься? Ты на себя взгляни, дочь князя, в соболях да нарядах, да и жених у тебя еще поискать нужно. А я, без рода теперь, вой простой, у которого и есть только то, что на мне, да иного в жизни и не ищу. Да и сердце мое принадлежит другой…  Знаю, что не суждено мне с ней даже увидеться, только она одна мне дорога пуще жизни.
- Глупости говоришь, Данилка. Не нужны мне никакие наряды, ни какие хоромы боярские. С тобой я бы и в землянке была бы счастлива. И от тебя дитя хочу, да хоть сейчас прямо. Или давай убежим…
Не пришлось Даниле ответить на эти ее слова. Большой колокол на Софийском соборе загудел, малые колокольцы радостно поддержали звон, по двору забегали люди с криками.
- Что случилось, уж не пожар ли где?
- Да, не, вон, побежал народ к детинцу. Слышь, что кричат, князь Александр с дружиной прибыл. Эка, радость великая, спаситель наш прибыл…
У Данилы отлегло, блажь девичью не надо выслушивать
- Ну, вот что, Ирина, не будет у нас с тобой ничего, ни сейчас, ни опосля, мне на службу ко князу надобно, а там как судьбе будет угодно, то одна Макоши ведает. А Михаила ты еще полюбишь, деток ему нарожаешь и будешь счастлива, а сегодняшнюю дурь свою с улыбкой поминать будешь.
Выглянул Данила из амбара, не увидал бы кто, не подумал бы чего, лиха не оберешься, поди, доказывай потом. Вроде никого, все побежали встречать князя Александра. Последний раз глянул на плачущую Ирину, и вышел из амбара.

 Кому в радость приезд князя Александра Ярославича, а кому так и кровавая потеха. Для начала он припомнил горожанам старые обиды, да и за время его отсутствия новые «затеи» против него появились, слушая доносы своих людей, да Скуманда список, не шибко разбирая по вине их  повесил «многие крамольники».
Затем Александр осадил крепость Копорье и взял ее. Часть пленных немцев князь отправил в Новгород, а часть отпустил  за хороший выкуп, зато перевешал всю чудь из копорского гарнизона сдавших крепость. Однако от дальнейших действий против рыцарей Александр воздержался до прибытия сильной владимирской дружины во главе со своим братом Андреем.
Михаилу с Данилой под Копорьем совсем немного пришлось порубиться, но все же их храбрость была замечена и оценена князем. Данилу принял в свою дружину на полном довольствии и сразу же определил десятником в сотню Михаила. Свадьба Михаила с Ириной прошла тихо, без лишних гостей, Скуманд постоянно ждал от нее каких-нибудь «взбрыков» и Данилу на всякий случай не пригласил, да он и сам не рвался на эту свадьбу. Вот так и закончился этот год



8. Лета 6750.   Псков

Не доходя пяти верст до Пскова, еще до полудня устроили привал. Перед битвой нужно было дружинникам отдохнуть после долгой дороги, да и обоз следовало подождать, медленно тащится, на то и зимобор, дороги шибко вязкие, сани едва ползут, когда по рыхлому снегу, когда по уже кой-где по обнаженной земле. Так что привал.
В шатер сотника Михаила пришел Терентий с каким-то незнакомым мужиком в сильно драной шубейке и промокших лаптях. Он тут же, ни слова не говоря, пристроился у костерка и дальше во все время разговора  помалкивал, поглядывал и изредка кивал, подтверждая слова Терентия. Следом за ними вошел и Данила и, глупо улыбаясь, присел на корточках в углу.  Михаил до этого лежащий на сеном набитом тюфяке, сел и только усмехнулся
- Ну, и с чем пожаловали гости дорогие, вещайте, я слушаю, но недолго, умаялся я…
- ты, родственничек, вначале накорми-напои, а уж потом калякать будем.
- Так трапеза не скоро еще, не ко времени вы нагрянули.
- То ладно, мы к тебе с делом и за советом.
- Дело так дело, вещай, брат моей женушки.
- А тут такое дело. Пока князья наши отдыхают, я план придумал, как похитрее Псков взять.
- Неужели в тебе проснулся стратег? Хвалю.
- Мы когда были в Пскове, я знакомства разные завел. Вот и пригодились. С севера и востока у крепости хорошая каменная стена, С востока река, а с юга болото, по нынешней погоде не пройдешь.
- И что дальше?
- А то, что с юга она плохо охраняется. Там самое слабое место, а кое-где и в стене есть проходы, давно не латались.
- Ну, и как мы по болоту… поплывем?
- А вот человечка я привел, знакомец он мой псковский, уговаривались мы с ним, что если что, то он сообщит. Так он намедни из города и прямо к нам, через болото прошел, потому как Псков затворился, никого не выпускают, стражу утроили, Александра не сегодня-завтра ждут.
- И дождутся на свою погибель.
- Вот я и подумал, может нам внезапно с юга, потихоньку просочиться в город, а там…
- Мысль конечно не глупая, да и проводник у тебя имеется. Давай, действуй.
- Так я же хотел, чтобы пару десятков дружинников, да и вот хотя бы и Данилу с его воями…
- Слышь, Данила,  готов на ратный подвиг? И чего ты сидишь и все время лыбишься? Может тоже чего удумал?
Данила встал, охнул – ноги затекли, прошелся по шатру и сел на тюфяк рядом Михаилом
- Слышь, Миша, а ведь ты угадал. Помнишь, после Копорья, я исчез ден на десять? Ну, и как тебе помнить, ты же апосля Копорья как стрела из лука в Новгород полетел, к женушке своей. А  я за это время в Псков сходил, тоже кое-кого проведал.
- А и вправду, совсем не до тебя было, к первенцу своему летел как на крыльях. Совсем голову потерял… на время. Кстати, не хочешь знать, как при крещении сына назвал?
- Ну и как?
- Не догадываешься? Думаешь Александром? Не угадал. Да, Данилкой и назвали, Ирина была не против.
- Благодарю, друже, порадовался я за вас.
- Ну, вещай дальше.
- В монастырь заходил, там дружинники-инвалиды свой век доживают. Затворились в монастыре, затаились, а ливонцам до них и дела нет. Знакомый по прозвищу Оглобля, собрал всех, посидели, покумекали что к чему и решили. Если на то будет воля князя Александра, то будут готовы тряхнуть стариной, помочь чем. А могут они еще много, не забыли ратные дела. В город, например, могут проникнуть со стороны реки. Река Великая вскрылась уже, так под видом рыбарей или торговцев от пристани и проникнут в город. А в ночь перед штурмом, по тихому охрану у городских ворот уберут  да ворота откроют. Еще лучше, при этом чтобы небольшая дружина еще ночью в город вошла…
- Данила, ты понимаешь, что это может получиться? Только не мне решать, что с вашими планами делать.
- Ступай к князьям, попробуй их убедить.
- Нет уж, други мои, вы придумали, вам и докладывать князьям. Как ко мне пришли, так и к ним идите, мне вашей славы не нужно. Благословляю на подвиг, топайте. Тебе, Терентий, мой совет – держись смелее, не мнись, глаголь доходчивее и складно. Глядишь, Александр и тебя десятником или даже сотником пожалует. А то вроде бы боярин, а без звания, не хорошо.  Не все же тебе оруженосцем при мне состоять.
- Не учи, сам знаю. И не забудь моего человечка обогреть да накормить.
- Да как хоть его зовут, человечка твоего?
- Да никак, он глухонемой.
- А как же…

- В шатре князя Андрея Ярославича уже довольно долго продолжается громкая ссора с криками и бранью братьев князей Андрея с Александром, вот-вот и до драки может дойти – что поделаешь, братья молодые, горячие. С самого детства у них так водится, воюют за первенство. И слышно их на большом расстоянии от шатра. Дружинники, на их крики только ухмыляются – ишь, как дети малые бодаются, тож ерохвосты, игрушки поделить не могут.
- Да ты брат хобяка, чем можешь хвалиться-то?  Сколь много побед над врагами одержал? А я с малыми силами великое множество шведов побил, самого их ярла копьем сразил. И до этого от врага никогда не бегал, а бил их без счета. И я помню, как рязанский князь тебе укорот сделал, хорошо хоть живым отпустил, или сам бежал с поля боя?
- Сам ты шинора. Да, может, так было все, может и бежал, да только потом-то я ему все припомнил, всех, все семейство вздернул на столбах при случае, а его самого перед смертью заставил глядеть на это. И потом, вот не тебе суемудрому батюшка доверил самую боевую свою дружину, «кованую рать», не тебе, а мне. Теперь у меня шесть сотен витязей настоящих, да сотня татар лучников которые на скаку птицу в небе бьют, а у тебя только четыре сотни дружинников да дружина новгородская
- Ко мне мужики с вилами да топорами со всей псковской земли подходят. А мои дружинники твоих дуботолков за одно место гонять по лесам будут
- А это еще поглядеть будем, кто кого гонять будет.
В это время в шатер заглянул часовой дружинник. Для начала кашлянул, чтобы привлечь внимание разошедшихся князей.
- Чего тебе? – спросил, как-то вдруг сникший князь Андрей
- Так тут такое дело. Сынок прушанского боярина Скуманда князя Александра хочет непременно видеть.  Дело, говорит, важное.
- Ну, впусти.
Вошел Терентий, низко поклонился князьям, а потом как можно более связно поведал свои предложения, обращаясь больше к Александру.
- Ну, брат Андрюша, видал какие у меня воины, не только здоровые и сильные, так еще и премудрые при этом. Как кличут тебя молодец? Вроде встречались на Неве, али ошибаюсь?
- Был и на Неве, и Копорье брал. А зовут меня по крещению Терентием.
- Сам придумал план?
- Вместе с сотником Данилой.
- Ну, и где он?
- Оробел слегка, там, на поляне топчется. Кликнуть что ли?
- Погоди. Руки покажи.
Терентий до локтя обнажил руки.
- Видал, Андрей, какие молоты. А скажи, Терентий, подкову согнуть можешь?
- Прикажешь, согну, невелика затея.
- Ладно, еще спрошу, через болото на Псков пойдешь?
- Если сотню дашь, пойду.
- А ты из чьей сотни-то дружинник?
- Так Михайла Прушанина.
- Знаю такого. Сотню не дам… подумаю. За службу благодарю, ступай себе с Богом.
- А как же...
- Ступай уже, когда надо дам знать, как поступать будем.
Терентий поклонился, и неловко повернувшись, вышел.
- Ну, и что ты думаешь по этой стратегии, Андрей?
- Риск великий, может не получиться.
- Конечно, тебе больше по нраву «иду на вы», и в чистом поле рать на рать головы класть своих и чужих. А мне надобно своих воев как можно дольше сохранять живыми.
- Хорошо, как ты хочешь поступай, я пожалуй приму твое руководство, но коль не выйдет, тебе и отвечать.
- Я отвечу. Прежде всего перед Богом, потом перед батюшкой, а потом и перед всем честным народом. А сделаем мы так – ты со своими сотнями выступаешь через два дня. С тобой две сотни моих дружинников да новгородскую дружину Домаша Твердиславовича. Доходишь до Пскова, останавливаешься и начинаешь шуметь, вызывая рыцарей на битву в поле. Я же с одной сотней накануне тихо пройду через болото и затаюсь под стеной. Вторую сотню свою пошлю ночью под ворота. Если у инвалидов получится, то славно  будет, Если у них пойдет что не так, я им выйду на подмогу, откроем ворота и часть стены захватим. Тебе же достанется ворваться в город, ну и дальше как пойдет.
- Лады. Почему только через два дня, а не завтра?
- Пусть думают, что мы боимся, а мы еще и слух пустим, что уходить думаем, а сами в тайне изготовиться успеем.

Как-то все очень быстро закончилось. Не успело солнце с утра набрать силу, и только заглянула через высокую стену псковского детинца, а там уже на вечевой площади Троицкого собора на коленях стоят несколько уцелевших рыцарей, даже не успевших до конца надеть доспехи, да немногие кнехты, большей частью раненые в скоротечном бою. На высоком крыльце собора прямо на ступенях сидит князь Александр, слушает доклады сотников, и наконечником сломанной стрелы вычищает грязь из-под ногтей. Позади него, у самых врат храма князь Андрей о чем-то толкует с архиепископом. Наконец Александр поднялся и прошелся перед пленными. Те еще больше склонились.
- А вонь-то от вас, уже успели обделаться… так что мне с вами делать? Мы в рабство не берем, нет у нас такого обычая, а вот шкуру с вас…  зй, братишка, подойди сюда, хватит лясы точить с попами. Посоветуй, как мне с этими псами погаными поступить, просто повесить всех или кого четвертовать, а кого на кол, чтобы дольше мучились.
- В этом брат, я тебе не советчик. Вот только что архиепископ мне поведал, что много они в полон псковичан взяли. А на тех вон двух рыцарей обменять бы их нужно.
- А где же остальные? Говаривали их больше двадцати?
Дьяк с большой лысиной и реденькой бородкой сбежал с  крыльца и радостно молвил
- Так остальные еще с вечера на шнеках ушли, сильно напужалися вашей орде.
- А эти выходит не успели. Ну, впереди у нас еще много пленных будет. Пожалуй, перевешаю я этих… каждого второго, а остальных в темницу на хлеб с водой. Вот так будет. Эй, молодцы мои, приступайте к делу, а мы с тобой Андрей будем думать, куда нам дальше быть. Доложили уже, где главные силы этих поганцев. В Дерпте сидят. Надо бы к ним в гости к эстам наведаться, малько пощипать, чтобы надолго запомнили как со мной ратиться. Ты со мной, или возвертаешься во Владимир, хвастаться перед батюшкой победой.
- С тобой, с тобой, уж больно хочется взглянуть, как тебя ливонцы угощать будут.

На погосте монастыря идет погребальная служба о всех убиенных, хоронят пятерых дружинников князя Александра Ярославича и двух дружинников-инвалидов. Меж ними и Данила не успевший даже умыться, и теперь по его щекам проложены полосы от слез – шибко печалится об убиенном в бою Оглобле. В таком виде и нашел его Михайло.
- Эй, Данилка, что с тобой, вот глаза на мокром месте.
- Веришь, с самого детства не плакал, а тут не удержался, славный старик был, не смог я его уберечь, на моих глазах его рубанули.
- Слушай, ты сказывал, что они некрещеные, а их отпевают
- Михайло, Богу христианскому все равно, крещенный ты аль нет, человек раб его и судит он их по делам их по своему разумению. А Перуну в нави и так все понятно, в бою погиб воин, вот это для него важно.
- Выходит, что вы все одной рукой на церкву креститесь, а другой идолу поклоняетесь
- Выходит что и так. Глаголь, зачем меня искал?
- Князь Александр расправу чинит, вой стоит на площади, я и ушел. Скоро выступаем на главные силы ливонцев. Вот за своего старика и поквитаешься. Пошли к реке, хоть морду умоешь, негоже моему десятнику с таким лицом перед своими воями красоваться. Потом пойдем  тризну править.


9. Лета 6750.   Перед битвой

Утреннее солнце приятно пригревает спину. Рыхлый снежный наст хрустит, а под ним вода хлюпает. На то и начало месяца протальника.
 Войско растянулась на добрую версту. Впереди дружина новгородская воеводы Дамаша Твердиславовича, ему эти места хорошо знакомы. За ними княжеские дружины, следом татарская легкая конница, далее новгородские и псковские мужики-лапотники, ополчение с вилами да топорами. Вот такая вот орда, Навскидку сотен двадцать.

Князь-ханы едут рядом на богато убранных арабских скакунах. Почти всю дорогу  молчали, а тут вдруг разговорились
- Как думаешь, брат Александр, успеем мы вернуться во Владимир, чтобы проводить батюшка в Орду?
- То мне не ведомо, Андрей, не о том теперь мои мысли. Все думаю, куда же ливонцы из Дерпта двинулись. Из Изборска они сбежали, мыслю, где-то на западном побережье озер нас ждут. Знают, что я ищу битвы с ними. А батюшка нас дождется, не сумлевайся. В Сарай-Бату поди ехать, долгие сборы надобны
- Нам тоже придется когда-нибудь в Орду, в Сарай или далее в Каракарум ехать с докладом о том, что их союзники успели накуролесить на западных границах.
- Когда это еще будет. А пока жив Ярослав, об этом даже думать не моги. А уж когда я поеду в Орду, то буду просить хана Гаюка больше русских воев не посылать в Орду. Мало им, что мы их западные границы держим? Десятину платим, можем еще больше платить, но русичи не будут в их войнах участвовать. У них и так половина орды из русичей. А нам самим дружинники больно надобны, всякую нечисть западную усмирять.
- Не много на себя берешь?
- Сдюжу. Буду после батюшки великим князь-ханом на Руси, так можно будет и попросить, не убудет.
- А я бы и дань отказался давать.
- Ну-ну…

Друзья Михайло и Данила где-то в середине колонны тоже едут рядом. Под ними у Михаила жеребец с норовом, которого все время приходится осаживать, а у Данилы кобыла пегая, досталась еще с заставы.
Михаил едет мрачнее тучи, в сторону глядит, молчит
- Миша, а Миш, что не весел, буйну голову повесил? Радоваться надо, на битву едем.  Да ты хоть слышишь меня? – в ответ только кивок
- Михайло, ну давай хоть песнь какую затянем, пешие подхватят, все легче топать будет.
- Ох, Данилка, не до песен мне теперь
- А ну, поведай в чем твоя кручина? Может, вдвоем одолеем.
- Нет, друг, не одолеем. Вчера к ночи посыльный был с новостями из Новгорода. Горькую весть мне привез.
- Со Скумандом что али с Ириной?
- Хуже. Маленький Данилка помер, месяц считай и пожил. Не уберегли. Эх…
- И вправду горе. Ирине, небось, тож нелегко. По новой вере, говорят, невинные младенцы там ангелами становятся. Ну не последний же у вас ребенок, жизни впереди чай много еще, нарожаете на целую дружину.  Взбодрись, здесь твои витязи на тебя смотрит. Запевай, я подхвачу, как сумею.

Навстречу войску прискакал всадник и стал требовать встречу с ханом Александром. И в сопровождении двух новгородский дружинников был доставлен под светлые очи князя. Соскочил с коня, шапку с головы стянул и в недоумении уставился на князя.
- Почто мил человек, меня ищешь и кто ты таков? Велю молвить
- Прости князь-хан, я-то думал, что ты постарше будешь. У меня сын твоего возраста, еще остолбень пока.
- Прости, не в твого сынка удался. Так с чем так спешил ко мне, вон лошадку чуть не загнал, вся в мыле.
- Так я вроде как разведал где немецкие кресты ордой стоят. Сам я здешний, из веси маленькой в десяток дворов. А кличут меня Годуном.
- Вот и погоди о себе сказывать, давай о ливонцах.
- Да они тут, недалече, верст  с десять будет, може ближе
- Ну, и много их?
- Ох, много, не счесть. Многие в железо одетые. А еще чуди с ними немеренно…
- Больше чем наша орда?
Годун из-под руки оглядел колонну
- Может и больше, как счесть
- Ладно. В каком месте стоят, объяснить можешь? А еще лучше,  дайте ему палку, меч, хоть что-нибудь. Рисуй, как можешь, где мы, где дорога, возле чего стоят ливонцы. В поле, на опушке, возле речки какой? Можешь?
- Чего тут мочь. Вот тут вы, вот так дорога идет до урочища Узмень, дальше вот тут Вороньин камень, тут Гдовское озеро, а вот здесь они стоят лагерем, на берегу озера,  а многие чуди по окрестностям  рыщут, тащат все, что найдут, прям беда. Наша-то деревенька в лес подалась, а я вот тут стало быть
- Благодарствую, Годун за хорошую весть. Проси, что хочешь, не поскуплюсь.
- Да вот коняшку бы помоложе, моя-то кляча похоже скоро откинет копыта, да еще вот этот меч, коим чертил
- Получишь жеребца трехлетку.
- Может лучше кобылку. На развод.
- Мудер. Будет тебе кобылка. Может, найдем еще и жеребую. Ну, а меч-то тебе на кой?
- А кто ж мне  без меча поверит, что я с самим князем Александром Ярославичем вот так…
- Уговорил. Так и быть – твой меч. Яким, слышал? Исполни. Накормить, напоить и в дорогу что-нибудь дать.
Яким подъехал, оглядел мужика
- Будет исполнено, княже. Иди за мной, божий человек.
- Благодарствую, княже. Будем молиться за ваше воинство.
- Ступай уже, с Богом.
Александр тут же приказал объявить привал, всем отсыпаться впрок. Еще до полудня собрать сотников, воевод у себя в шатре. А мужикам ополченцам приказано было в ближайшем лесу нарубить кольев о двух саженях с обоюдоострыми концами на трех человек по колу. Глубокомысленно изрек «надо».

- Что ты задумал, брат? Я готов встать под твое начало. Исполню все.
- Андрей, ты помнишь, чему нас учил грек Феодосий? Как про Фермопилы сказывал, помнишь? Хотя как тебе помнить, ты уже тогда под юбки дворовым девкам начал заглядывать, лентами их одаривать и прочее.
- Ты еще при людях это вспомни
- А то по молодости вовсе и не зазорно, я сам через это проходил. А что я задумал, поведаю, когда все соберутся.
Шатер княжеский хоть и большой, но едва вместил всех сотников и воевод
- Вот, други мои, и настает время нашей битвы. Знаем, где ливонцы стоят, они, догадываюсь, знают, когда мы подойдем. Есть у меня в Дерпте глаза и уши, а потому ведаю, кто будет командовать ливонской ратью. Андреас фон Вельвен. Я его знаю, был он на моей свадьбе. Знатный рыцарь и хороший полководец. Но предсказуемый. Будет воевать по правилам ромейским. Клином построит войско. Во главе клина тяжелая пехота и конница, за ними лучники, тылы прикрывают ополчение чуди.
Будут продавливать наш центр, считая его главной нашей силой. Попытается рассечь надвое войско, а потом добивать фланги. Вот такая стратегия.
Мы же поступим так. По центру встанут новгородские и остатки псковской дружины, за ними все ополчение. По правую и левую руку встанем мы с Андреем с дружинами. Татарскую конницу кружным путем отправим им в тыл. Новгородским и псковским  дружинам нужно будет как можно  дольше продержаться, а потом начать отступать и расступаться по сторонам, ополченцы на пути этого клина выставят телеги и кольями устроим засеку. Всадники не пройдут, их центр завязнет в этой преграде. А тут мы с флангов ударим, конница татарская с тыла угостит  калеными стрелами ополчение чуди. Дальше, как Бог даст.
 И еще. Нужны дружинники добровольцы. Нужно чтобы они первыми стали нападать на ливонцев по центру. Нападут, а потом обратятся в бегство. Зная ливонцев, захотят они погнаться за ними, и этим «растянут» свой клин, образуются в их рядах прорехи, в эти «прорехи» мы с Андреем и ударим. Вот такой маневр. Сотники, отберите добровольцев, нужно до полусотни молодцов с крепкими щитами, чтобы «убегая» прикрываться ими. Но сразу их нужно будет предупредить, что выживут немногие. А поведет их в бой тоже доброволец из сотников. Сами решайте кто.
- Я поведу – Михайло вышел вперед, и сам себе удивился тому, что даже не задумываясь  решил, будто с вершины горы сорвался.
- Михайло, помню тебя. Хоть ты и прушанин, но вижу готов постоять за русскую землю. За это нарекаю тебя прозвищем Салтык, что означает с ордынского образец преданности.
- Благодарствую князь за доверие. Не посрамлю земли русской.
- Э… а где воевода  наш, Дамаш Твердиславович? Почто не видать?
- Так он вроде бы далее пошел. Мы подумали, что с вашего указа.
- Не было моего указа. Вот же дуболом, решил в одиночку врагов всех побити. Пропадет почем зря, да и у нас рать поубавится. Может, одумается.
Одумался. Вскоре вернулись с потерями. Дамаш Твердиславович побитой собакой на коленях просил прощения за свою вольность
- Прости хан непутевого воеводу своего. Христа ради прости. Не дошли до главных сил мы, на дозорный отряд попали, бой приняли
- Много воев твоих погибло?
- Осмь человек. Ну и мы положили десятка два.
- Невелика победа с отрядом чудским ратиться
- Откуда ведашь, что это…
- Ведаю, моя мысль всегда вперед забегает. На этот раз прощаю. Ступай.
- Кровью искуплю вину свою
- Ступай уже.

Стелется по  земле туман утренний, ног своих не видать. А, меж деревьев совсем недолече мелькает фигурка девичья, с лентами алыми в косах длинных. Сердце Бурнаша забилось так, что готово вот-вот выскочить из груди. Нащупал на груди оберег, зажал в кулаке и крикнул, как ему самому казалось громко
- Ганна, постой-погоди, это я, Бурнаш
- Догони  - в ответ и смех звонкий, эхом многократно среди верхушек деревьев гуляющий. Пытается Бурнаш бежать, да куда там, ноги плохо слушаются, как чужие,  как тут догонишь
- Помилуй, Ганна, не угнаться мне за тобой. Я так долго ждал тебя, постой.
- Догони – и хохот, в  этот раз дикий, пугающий
Прижал Бурнаш оберег к губам, прошептал тихо
- Род мой, и ты Макоши, единственный раз прошу помощи, не дай еще раз потерять Ганну. До конца дней своих неустанно буду славить вас
И вдруг тотчас же полетел на голос Ганны, едва успевая увертываться от веток дерев. Светлее впереди стало, подумалось опушка леса. Ан нет, на берегу моря оказался. А Ганна вот она, уже вошла в воду по колено. Стоит и смотрит на солнце, которое своим краем уже в воде. И вдруг развела широко руки, взмахнула ими,  вот-вот в крыла превратятся
- Стой, Ганна, погоди, не улетай, оглянись. Я почти догнал тебя. Я же так желал этой встречи
Обернулась Ганна, а это вовсе и не она. Это Ирина. Стоит в воде, смотрит ласково и манит его рукой
- Данилушка, пойдем со мной. Пойдем. Уж как я тебя любить стану, никто на свете тебя так любить не будет как я. Пойдем, Данилушка.
У Бурнаша в руке оберег горячим стал, жжется оберег, предупреждает знать…
- Нет, Ирина, не пойду я за тобой. Не могу я. У тебя муж живой, семья. Нехорошо это. Напрасно зовешь.
- Живой еще, говоришь? Так всякое может случиться.
- Что? Что может случиться?
Вскинула снова руки, Ирина, вдруг захватила ладонями воды и плеснула Бурнашу прямо в лицо…

- Данило, эй, хватит спать. Еле добудился.
- А водой-то зачем же обливать, чай не лето?
- Ну, так заодно и умылся. Готов на ратный подвиг? Пойдешь ко мне добровольцем?
- Да я и так в твоей сотне. Куда скажешь, пойду.
- Иного и не ожидал. Мы же не просто с тобой друзья, побратимы мы.
- Собратья стало быть, по-нашему. То верно
- А по нашему, означает, что ты это я, а я это ты. Вот так. Обнимемся, как братья названные.
Обнялись крепко
- Миш, что вот так, вдруг на тебя нашло?
- Да, брат, сегодня особый случай. На большой риск идем. Мы с полусотней добровольцев нападаем на всю рать поганых, пока другие будут смотреть, как те убивать нас будут. Как тебе такое?
- А без нас с тобой не обойдется эта участь?
- Нужно так поступить, вот ведь незадача…
- Ну, нужно так нужно. И тогда, куда же ты, брат, без меня пойдешь? Надо будем и поляжем вместе…
- А вот умирать мы еще погодим, как-нибудь извернемся. Пошли, уже выступаем. По дороге расскажу, как так вышло.


10. Лета 6750.   Битва у Вороньего камня

Едва рассвело, а рати уже изготовились к битве. Меж  ними поле шагов с полсотни. Стоят и выжидают, кому начинать. А с востока вдруг наползли свинцовые тучи и пролились ледяным дождем со снежной крупой, прощальным приветом уходящей зимы. Застучали ледышки по шлемам и щитам, дальше пятидесяти шагов ничего не видать.
Александр свою дружину затаил за Вороньим камнем, а Андрей, своих за небольшим холмиком по другому флангу, всадникам велел спешиться, чтобы быть незаметнее.
Князья съехались позади рати.   
- Александр, будем ждать, пока распогодится?
- Нет, Андрей, погляди, нам в спину непогодь, а ливонцам прямо в рожу, самое время нам напасть. Где твои татары?
- В обход отъехали, как услышат шум битвы, нападут с тыла, как условились
-  Где Михайло?
Из-за пелены дождя появился Михаил
- Хан Александр, я здесь, жду, когда начинать скажешь
- Хоть щитом прикройся, вымокнешь. Твои молодцы готовы?
- Команды ждут.
- Ну, вот и с Богом. Постарайтесь живыми выйти
- Постараемся, а там как Бог даст. Пошумим.
Михайло побежал к своим дружинникам, стоящим за ополчением
- Ну, что други мои, настал наш черед. Эй, мужики дайте проход меж телегами, на бой идем. Да телеги-то на бок положите, да колья к колесам приладьте.
В ответ кто-то из самых бойких, хохотнул
- Сотник, ты это, сопли утирай своим, а мы хоть и промокли, а свое дело знаем. Не знаем, как вы управитесь, а мы вилами постараемся накопнить побольше крестов.
- Вот и ладно. Смотрите, не обделайтесь.
Первые ряды дружин псковских да новгородских расступились, пропуская вперед отряд Михаила, в спину их крестами осенили.
Михаил обратился к своим смельчикам
- Витязи мои, покажем свою удаль молодецкую. Немного раззадорим неприятеля и по команде бегом назад, но не шибко,  чтобы штаны не порвались, надобно увлечь их за собой. А дождичек нам в подмогу, шагов триста пробежим спокойно, не увидят, а далее шумите как можно громче, поминая всех богов, родных и кого хотите, чтоб казалось, что нас тьма, не меньше. Переполох неприятелю устроим. Вперед. С нами Бог! Терентий и ты Данила держитесь ко мне поближе, чтобы я вас видел. Терентий, ты где такой молот достал?
- Где плохо лежал. Во Пскове.
- Красть негоже.
- Не крал – выменял. Не скажу на что.
- На бегу, хоть бы не пыхтел так, услышат.
- Да я этим молоточком уши-то им позакладываю.
- Все, кажись, услыхали нас, сейчас стрелы полетят, щитами прикройтесь, рано нам землю носами пахать. Вперед! Нам бы до первого их ряда добраться, а там уж…

 И казалось им, что бьются они, уже целую вечность, хотя на самом деле прошло лишь чуть более пятидесяти частей. Первыми пали два дружинника, даже не успевшие вступить в бой. Потом, когда пробили первый ряд щитов неприятеля и пошла рубка, один за другим еще многие погибали в жестокой  схватке с врагом, которых было во много раз больше. Но много и ливонцев  корчились в крови.
И когда оставалось в живых меньше половины дружинников, а осмелевшие ливонцы смелее стали выступать из  рядов, Михайло  крикнул «отходим». Последний раз оглянулся на поле битвы, и тут же ожгла его стрела, пробившая левый бок. Покачнулся Михайло и начал медленно оседать. И верно упал бы на мокрую прошлогоднюю траву, но был подхвачен с двух сторон Терентием и Данилой.
- Данила, нука пособи на закорки мне его пристроить, и бегом отходим, прикрывай нас щитом. Потерпи, Михайлушка, мы тебя вынесем.
Обратно через строй дружин вернулись едва с дюжину бойцов. У Терентия у самого стрела торчала в бедре, но он словно ее и не замечал, аккуратно донес Михаила и положил на землю. Сам же хромая пошел обратно. Князь Александр увидал его и крикнул
- Терентий, ты куда? Раненый же, вернись, хоть дай стрелу вытащить.  Пока без тебя управимся
- Княже, не замайте меня. В печали я большой, за други мои полегшие в бою, за шурича мово Михайло раненого поквитаться хочу. Лучше, княже, помогите сотнику своему, рана у него плохая, ему бы лекаря.
- Лекаря ему моего, грека зовите. 
Увидел Данилу рядом с Михаилом
- Ты кто? Тож там был?
- Десятник Данила
- Беги, Данила за моим лекарем, он в палатке рядом с моим шатром. Да поживее.
Мигом объявился лекарь. Осмотрел рану, покачал головой и подошел к князю
- Дурна рана, везти во Псков надо, но шансов мало…
- Я услышал. Сейчас помоги, чем можешь, а далее как Бог даст. А ты Данила, будь с ним, в бой не рвись, ты свой бой закончил. Я сказал.

Терентий дошел до ополчения, пролез меж телег, вырвал из земли кол подлиннее, пожалел, что пришлось бросить молот, когда отступали
- Мужики, поберегись, а то я кого невзначай зашибу. Скоро всадники вражие сюда в гости пожалуют, уж я им хребты-то пообломаю, да и вам работенка прибудет

Ледяной дождь также внезапно, как и начался, прекратился, с востока брызнули лучи солнечные. И стало хорошо видно бегущих, сломавших ровный строй,  кнехтов,  на дружины новгородско-псковские. Воевода Довмаш дал команду
- Лучники, стрелы наложили. Шагов сто… пятьдесят, пущайте.
И запели в воздухе  сотни стрел и падали недруги, но продолжали бежать. Вслед за пехотой пошли всадники на конях, закованных в железо. И как только щиты о щиты столкнулись, как только зазвенели мечи, затрещали ломаясь копья, всадники, среди которых были несколько рыцарей, стали лошадьми продавливать строй дружинников. Воевода же крикнул
- Конных пропустить, за ними сомкнуть ряды, держать строй. Лошадей мужики пущай стреножат. Помалу в центре начинаем отступать, как крикну, по сторонах  отхотьте, пусть прут на мужиков, надо и им потешиться.
Князья долго наблюдали за ходом битвы
- Все, брат Андрей, давай сигнал, время наше настало. Дружно ударим по флангам. С нами Бог. За Русь святую вперед. Сам в кучу не лезь, это битва не последняя.
- С Богом, брат. Ты тож побереги себя.

И казалось, что никогда не окончится эта битва. И будут стоять воины до последнего, пока сыра земля не примет их всех. Но солнце, с состраданием взиравшая на это страшное зрелище, не успело и до полудня добраться,  как в тылу у ополчения чуди начали раздаваться вопли ужаса, будто только теперь заметили, как сильно редеют их ряды от стрел каленых татарских. И вот уж первые побежали, увлекая остальных за собой. И ливонские кнехты почуяли, что вот-вот окажутся в полном окружении и тогда уже каждого ждет неминуемая смерть, начали бросать оружие, снимать тяжелые доспехи, чтобы легче было уносить ноги подальше от этого кровавого месива. А за ними и рыцари.
Это была победа.
Александр на взмыленной лошади подскакал к мужикам
- Хорошо поработали, мужики, благодарствую. Отстояли землю русскую. Бегут ливонцы. Хочу на них охоту устроить Мужики, трофеи все ваши, мое слово. Ату этих псов поганых. Не щадить никого.
- Да уж мы для тебя, княже, расстараемся.

Далее была уже не битва, а побоище. До вечера самого далеко от места битвы слышны были вопли предсмертные не успевших сбежать кнехтов и чудей.  И уже стаи ворон начали слетаться на свой кровавый пир.
 В плен же были взяты шесть рыцарей, среди которых не оказалось Андреаса фон Вельвена. Показали  пленные, что он в битве не участвовал, видимо посчитал ниже своего рыцарского достоинства биться, по его мнению, с никудышным  русским войском Александра.
Александр же на эту новость молвил
- Ах, ты ж подлая душонка, за моим столом  у него было достойно жрать, а ратиться, стал быть, не по чести. Ну, я его еще достану. Надо будет, в Дерпт пойду, камня на камне не оставлю. А пока нужно будет с честью и молитвою похоронить наших воинов. Они свое дело сделали, поклон им земной от всей земли русской и вечная слава. После возвращаемся в Псков.



11. Возвращение

Медленно идут заметно поредевшие княжеские   и новгородские дружины. Позади тянется обоз с ранеными. Ополчение мужиков потихоньку разбредается по своим весям, кто с добычей, кто с хорошими и  плохими вестями для земляков
Князья впереди едут. У Андрея повязка на голове, хорошо отделался, шлем спас, а у Александра правая рука на перевязи, пальцы нет-нет да начинают дрожать и тогда он их в кулак сжимает. Говорит, что намахался мечом, сил в руке не осталось, поправимо.
- А  скажи, Саша, мы вместе поедем в Новгород?
- Нет, езжай один, я немного погожу. Не хотел тебе говорить, да  что там…  Зол я на Ярослава. Немного остыть нужно. Потом на поклон поеду из Новгорода
- А с чего ты зол-то на батюшку?
- Да не на батюшку я зол, а на Великого князя. Чуешь разницу?   Тому уж два года, просил я его, чтобы он в свою очередь, попросил бы в Сарае для меня большое войско ордынское, чтобы пройтись огнем и мечом по всем крепостям крестоносцев, коих встречу на пути, до самого моря западного, чтобы навсегда покончить с ними. Так вот же… не дал, да при этом еще обидные слова разны в ответ мне… назвал… не важно как… обидно. Вот теперь и приходится заниматься мелкими уколами. Сегодня я… мы побили их, завтра они раны залижут, опять попрут и снова головы русские полетят…
- Ну, брат, тоже сказал… Может, пока время не пришло для этого.
- А время у нас с тобой брат, есть, пока живы, другого-то  не будет.
- Мудро.

В обозе же другая печаль. На телеге, на подстилке из прошлогодней соломы лежит раненый Михайло. То приходит в себя, то впадает в беспамятство. На задке телеги, сидит понурый Терентий, рана в ногу все же дала о себе знать, не ходок пока
В очередной раз, придя в себя, Михаил застонал и позвал
- Терентий,
- Что, милок, водицы надобно?
- Где Данила?
- Тока же подъезжал, спрашивал…
- Позови его, очень нужон, да поскорей, мало мне осталось
- Позвать, позову, порошу кого-нибудь позвать… а ты потерпи малость, В Псков приедем, там тебя поднимут на ноги.
- Нет, шурин, чую я…  Потолло я видел, бородой своей седой он тряс… звал к себе. Едва упросил вернуться не на долго, дело одно земное довершить. Найди скорее Данилу…
Передали в начало обоза просьбу. Скоро Данила прискакал, спешился.
- Звал меня, собрат мой?
- Присядь на телегу поближе, трудно мне говорить, помираю.
- Не дури, брат, мы еще с тобой…
- Не повоюем, молчи. Хочу просить   тебя клятву дать, что исполнишь последнюю мою волю
- Да, я и без клятвы исполню все,  что ни попросишь.
- Нет, дай клятву перед теми богами, в которых в сердце своем веришь. Так вернее будет.
- Вот, при Терентии клянусь. С тебя довольно?
- Лады. А теперь слушай, и ты, Терентий, тебя тож касаемо… не успел я при этой жизни толком мужем стать, детишек не вышло обласкать, а потому прошу тебя взять в жены Ирину. Она в тебе души не чает. Будешь ей хорошим мужем и первенца своего Михаилом наречешь. Слышь, Терентий, это брат мой названный, пусть и тебе он братом станет. И ты, как старший теперь в роду нашем, прими  под крыло свое Данилу с Ириной, прими и благослови.
- Да, Михайло, исполню все, как  сказано. Ты, Данила, и не вздумай вилять, в моем роде с этим… и ты мне давно глянулся, почитай с заставы, так что будешь…
- Миша, исполню я волю твою…. только…
Данила всхлипнул как-то по-детски и уткнулся лицом, в начинающую гнить солому.
- Вот и все. Теперь я спокоен, Потолло, я твой…
Впал в беспамятства, и не прошло и десяти частей, как Градор-Михаил, прусский воин, ставший русским по духу своему и разумению, вошел туда, откуда обратной дороги нет.

На колокольне Троицкого собора ветер гуляет меж колоколами. Невдамек ветру, что мальцу семи годков от роду, холодно в стареньком мамкином зипуне. Стоит с ноги на ногу переминается, лапоточками по доскам постукивает. Ручонки уже посинели, но он упрямо всматривается вдаль, не показалось ли войско с войны, уж сегодня-то точно он первый их увидит и даст знать, что пора колокола тревожить. По своей воле забрался так высоко, решил деду своему звонарю помочь, ему-то старому тяжело взбираться на колокольню, вот он и разрешил.
Углядел все ж, вдали показалась рать. Впереди князья с хоругвью, за ними дружинники… заорал, что было сил
- Дедуля, идут, звонить надоть.
Не слышит дед, глуховат от своих колоколов стал. Надо спускаться…
И ударил большой колокол, и поплыл благовест над городом. И побежали со всех концов посадские люди встречать войско. Тут же священники метут пыль своими рясами, бояре пыхнят, на ходу бороды расчесывают, стрельцы спешат парадные кафтаны натянуть да ворота пошире открыть.

Подъехали. Народ радостно встретил, многие на колени падали, крестили князей.
- Спаситель наш! Благодетель, избавитель! С победой великой! Не забудем подвиг ваш вечно! Слава вам во веки веков!
Александр Андрею проезжая мимо в полголоса с кривой улыбкой молвил
- Да, брат, эти-то не забудут, детям и внукам станут рассказывать, да присочинят многое, кто во что горазд, такое понапридумывают.   Да и пусть себе, того мы уж и не узнаем.
- Так дьяки все запишут.
- Конечно, запишут… всяк по своему разумению. Только кто их читать будет…
Только проехали, мимо толпы  как народ кинулся искать среди дружинников своих родных и близких. Раздались радостные крики вперемешку с воплями и стонами о погибших. Радость пополам с горем утраты…

Въехали в кремль. Навстречу епископ Никодим с иконой. Пришлось спешиться, приложиться к иконе, потом ко кресту и к руке пастыря божьего. И тут Александр не сдержался
- Отче, ведаю, что желаешь сейчас же в храме отслужить благодарственный молебен. Будет так, только вели троны для нас поставить, не сможем мы долго стоять, притомились шибко в дороге.
- Воля ваша, князья. Вас благодарить перед господом Богом нашим за ваш ратный подвиг будем, вам можно и посидеть
- Вот и славно

В храме набилось народу, не протолкнуться. Впереди, ясно дело, бояре да служивые люди, монахи и насельники монастырские.  Во время молебна Александр выглядел рассеянным, постоянно оглядывал присутствующих, крестился невпопад. Под конец, когда уже пропели осанну, не выдержал, встал. И воцарилась тишина. Немного помолчал, перекрестился на образ Спасителя и молвил
- Въезжая во Псков слышал я как народ крича, что не забудет подвиг наш вовеки веков. Верю. А обращаюсь я к вам здесь стоящим. Псковичи, если забудете мои деяния вам, отступите от рода великого князя Александра Ярославича, то похожи будете на жидов, которых господь напитал в пустыне, а они забыли все благодеяния его, отступились от него и были наказаны, рассеяны по всей земле. Так и с вами,  если кто из самых дальних Александровых потомков приедет в печали жить к вам во Псков и не примете его, не почтите, то назоветесь вторые жиды. Дикси, я сказал.

 Вот и конец первой части этого сочинения. Что будет дальше пока и сам автор того не знает. Могу предположить, что стало с героями. Про князей Александра и Андрея более-менее известно, а вот что стало с остальными?
Скуманд вернулся в Пруссию, которой в скорости не стало - онемечилась полностью. Участь его мне не ведома. Боярин Терентий у князя Александра Ярославича участвовал во многих походах до самой смерти князя, успел обзавестись детьми и дождался внуков. Правнук его Иван Семенович Мороз имел пять сыновей, прозывавшихся Морозовыми.  У Данилы потомки тоже были. Один из них Михаил Игнатьевич, по прозванию Салтык и был родоначальником фамилии Салтыковых. Более мне добавить нечего.







   
 




  РУСЬ - ОРДА
(лета 6748 - 6750)
Часть первая


1. Застава

И так все ясно видать кругом. И будто бы бежит к нему полем Ганна. И запона на ней из такой чудной тонкой ткани, сквозь которую все тело видно и ветерок встречный к груди ее прижимает, а на спине пузырем топорщит, вроде как опоясок утерян. А в косе ее цвета спелой ржи вплетена лента алая. А поле то словно без краев, сплошь  цветами лазоревыми выстелено так, что и не понятно, где  кончается само поле, а где небо  начинается. И вот уж совсем близко Ганна, остается Бурнашу руку протянуть, да схватить за рубаху, да прижать желанную  к своему  сердцу. И вот уж было, за край запоны ухватил, да только вдруг обернулась Ганна лебедушкой белой, вырывается, по щекам его бьет крылами, криком жалобно кричит, убивается…
- Эй, молодец, ну хватит уже руками-то махать, словно мельница какая. Сколь добудиться до тебя не могу, это надо же.  Аль, проснулся вже? Подымайся Бурнашик, твой час настал. Ишь ты, как крепко заснул. Эхма, поди, девки все снятся. Но и то ниче, молодому то не зазорно, когда гой со сна как дубинка какая торчом.  Рожу то  холодной водой ополосни, оно глядишь, и полегчает.   М-да, я в твои годы тож бывало…
Кречет, проверивший и сменивший все посты, убедился, что Бурнаш окончательно проснулся, стянул с себя сильно обтёрханный казенный кафтан темно-синего грубого сукна, кряхтя, лег на рогожку в дальнем углу землянки, кафтаном укрылся, долго пристраивал под голову свою шапку, бормоча что-то, быстро затих и как-то сразу стал мирно похрапывать.
Словно брагой хмельной опоенный, тяжело поднялся Бурнаш. При свете новой лучины, запаленной при входе Кречетом и теперь потрескивающей и смоляной слезой в воду капающей, кое-как привел себя в порядок, накинул на плечи кафтанишко, вышел из землянки, по ходу зачерпнув ладонью воды из кадушки, протер заспанные глаза.
Ах, как вызвездило! Сияющая россыпь небесного проса холодит так, что хочется тут же вернуться в прелодушное, но теплое нутро землянки. Тишина такая, какая только и бывает, когда еще ночь темна, но уже в самом конце своем, зверей и ночных птиц уже не слыхать,  закончили свой кровавый пир, попрятались по норам и дуплам, а утро еще как бы раздумывает, стоит ли возвращаться дню.
Бурнаш прихватил бердыш, стоящий у входа и поднялся на смотровую площадку. Огляделся. Смотреть не на что - темень на земле, да звезды в небе дрожат от холода, только и всего.

Застава, со всех сторон окруженная засеками, а со стороны реки еще и невысоким тыном  с воротами, обустроена на небольшом холме, на правом берегу реки Листовки, по весеннему  половодью подступавшая почти к воротам заставы. Теперь же, к концу лета, в месяц зарев, от ворот до воды почти сотня саженей, мелка и узка, так что даже в самых глубоких местах по брюхо лошади будет, а тяжелогруженый варяжным грузом, аль с дружиной какой струг точно не пройдет. Ну а рыбари на плоскодонках пущай плывут, куды хотят, до них заставе дела нет. 
Река тянется с юга на север, с холма хорошо просматривается. На другом пологом берегу дремучий лес, через который идет едва нахоженный тракт.  Ходят здесь лишь те, кому жизнь не дорога, да по сильной необходимости.  Лес дремуч и бескраен, полон разных лихих людишек, живущих по  вольной своей воле. Но эти, правда, на заставе не появляются, потому знают, нечего здесь брать, да и отпор могут получить, хотя в дозоре одни инвалиды, не хотящие доживать век свой на монастырских хлебах, да совсем молодые ребята,  у коих служба в орде еще вся впереди,  если их черед выпадет на Кону.
Дозор же больше для порядка пограничного, да упреждения от какого-либо лиха, потому хоть редко, но случается, что мелкие дружины из прусов тревожат. Но для такого случая, посреди заставы стоят тесным треугольником три сосны высоких, промеж собой смолистыми ветвями у вершины крепко связанные, сверху спускается хорошо просмоленная пеньковая веревка, готовая в случае тревоги легко вспыхнуть пламенем, факелом сосновым предупредив соседей о беде. На заставе же самой оружия всего ничего – пара бердышей, пара десятков мечей, щитов, луков да копий
Молодым парням такая служба только в радость – все лучше, чем землю пахать, да траву косить.  И даже то не в тягость, что почитай каждый день старшина Кречет до седьмого пота вбивает в них воинску науку, уча всяким хитростям владения мечом да копьем…
Бурнаш,  припомнил сон свой, невольно потрогал на груди под одеждой мешочек-оберег от Ганны, печально улыбнулся в темноту, и, опершись подбородком с едва пробивающейся растительностью на ратовище бердыша, задумался.

Кружит, кружит Бурнаш по лесу, все не может найти то самое деревце черноклена, за которым его послал волхв Бажен.
«И чтобы оно был непременно чуть больше косой сажени, да чтобы крона не однобока была, но и не шибко раскидиста, да чтоб семена уже покрасневши были, да…» 
Ну, и где ж такое можно найти, чтоб все сразу так вот и сошлось?  Да и время уже возвертаться, а деревце все не находится.
Только вдруг среди дерев замелькали сарафаны алые, лазоревые да пунцовые, да смех девичий звонкий послышался. А со смехом этим на полянку солнцем утренним обрызганным выпорхнули несколько девушек.
- Сестрицы-молодицы, гляньте, сколько здесь трав нужных для оберегов, на всех хватит. Скорее венки плетите, солнце уж высоко. 
Бурнаш за куст присел, затаился. Со своего селения всех девок знал, да только на полянке ни одной знакомой не видать. Должно, как и сам он, далековато в лес забрались, должно из соседней деревни девицы. Слыхал он, что собираются соседи к ним на праздник. И волхв Бажен с той деревни нынче править Купалу будет. Прежде то, урядник командовал, да только с зимы еще занемог…
Бурнашу вдруг неудержимо захотелось немного пошутить, попугать девушек. Захотелось подняться вдруг из-за куста да зареветь по-медвежьи. И уже отполз назад немного и уж надумал вставать с колен, как услышал позади себя голос:
- Ай, как не хорошо тайком подглядывать за чужими невестами.
Вскочил Бурнаш на ноги, да ненароком затылком ударился о толстый сук дуба, да так, что искры из глаз посыпались. Как же он не заметил, что подкрались к нему сзади? Самого чуть не напугали?
- Ай, какой неловкий. Теперь вот шишка на голове вскочит. Нако, приложи цветы зверобоя, полегчает.
Только теперь Бурнаш стал в состоянии рассмотреть ту, что застала его врасплох. Рассмотрел, да разом и пропал – сердце забилось так, что из груди готово вырваться, в жар бросило, а кровь прилила к голове, зашумела в ушах. Покраснел Бурнаш до самой макушки, чего прежде с ним никогда не случалось. Столбом застыл и будто забыл, где он.
Да и было отчего. Стоит перед ним девица, красы невиданной. Деревенские-то, все белобрысые, с весны до осени веснушками  сплошь покрытые, а тут спелой пшеницы коса ниже пояса вьется по сарафану цвета первой весенней зелени, брови темные на бледном личике, а глаза…  лучше не смотреть в них – можно утонуть в омуте смарагдовом. Губы алые улыбаются, да ласково так, как когда-то матушка ему улыбалась в детстве.
Едва пришел в себя, да и то пора бы, сколь можно в молчанку играть, так ведь и дурнем красавица счесть может.
- Ты, чья же это будешь? Отчего прежде тебя не встречал? – спросил, как самому показалось, громко, хотя на самом деле, еле губами  шевельнул.
- Чья, спрашиваешь? – засмеялась звонко, - да вот если сегодня вечером меня споймаешь, то, как знать, может, твоя буду. Только тебе, Бурнашу, будет нелегко меня поймать.
- Откуда знаешь, как звать меня?
- Это как раз самое простое из того что я знаю. Еще знаю, что скоро тебе на Кон идти, а там выпадет тебе доля ратная, но вот что дале будет то …
- Ты что же, ведунья?
- Сам сказал. А черноклен, что ты ищешь, прямо за спиной у тебя. Только прежде не забудь попросить прощения у деревца за то, что срубишь, потому для дела нужного, мареной сегодня ему быть предстоит. 
Оглянулся Бурнаш и чуть не ахнул – и впрямь в десяти шагах то самое деревце черноклена, что искал так долго.
Хотел Бурнаш поблагодарить красавицу, да заодно узнать, как звать-величать, а ее и след простыл, даже ни одной травинки примятой, не видать. И только где-то в голове еще раз услышал смех ее, а еще через мгновенье тихий голос: «а зовут меня Ганна… птица я, поймать попробуй…».

Подбородок Бурнаша соскользнул с ратовища бердыша, сам он сильно покачнулся, и чуть было не свалился с площадки. И если бы не подхватили его сзади крепкие руки старшины, так бы и было.
- Тихо, тихо… не спать на посту. Лихо проспишь.
- Да не сплю я, старшина. Так, задумался…
- Знамо, что задумался. Только думки твои далече отселе да слух с собой прихватили.
- Да, я…
- Та нишкни. Слухай… слышь ли?
- Ни, старшина.
- Сороки недалече побудку устроили. Ишь, стрекочут, не иначе побеспокоил их кто…
За спиной их, на востоке, заря уже разгоралась, уже померкли звезды, побежали по небу первые лучи встающего ото сна солнышка. А по-над  водой туман серый, густой плавными волнами еще стелется, за которым лишь лес верхушками своими из ночной тьмы продирается. Вот только теперь почудилось Бурнашу, что и в самом деле есть там кто среди дерев, в слух весь ушел. И только когда на том берегу первые лучи солнца зеленою обдали верхние ветки сосен и елей, заметил выступившее из-за них древко копья с вымпелом на конце двуязычным – красно-белым. Следом из тумана проявились и несколько всадников, то ж с копьями. Выехали из леса и остановились на берегу – куда ж дальше в такой туман…
Старшина Кречет почему-то шепотом на ухо Бурнашу, словно его могли услышать на том берегу, приказал:
- Давай, Бурнашик, тихо поднимай всех, кажись, прушане пожаловали. Не ведаю с добром, аль нет, но быть готовым надо бы. Да и угли под сигналом не забудь раздуть, всяко может случиться.
Бурнаш ловко с площадки спрыгнул и побежал исполнять приказ, а старшина Кречет прокашлялся слегка в кулак и решился крикнуть, сложив у рта своего ладони рупором:
- Кто такие будете? Почто по ночам крадетися? – Его хриплый крик почти утонул в туманной проседи, но все, же после длинной паузы услышал ответ тоже едва различимый.
- Вождь племени зудавов Скуманд с родственниками и обозом.  Едет просить защиты у Пскова от извергов рыцарей с крестами… 
Кречет почесал затылок, забравшись всей ладонью под шапку. Принимать решения не привык, старшиной стал всего лишь два года назад. Но делать нечего, надо что-то делать. Снова прокашлялся и крикнул
- А много ль вас будет?
Ответ пришел сразу
- Остатки дружины в двадцать человек да пеших воев столько же, да обоз с бабами, детьми и скарбом.
- А что ж по ночам-то бродите?
- Так по пятам идут поганцы с крестами…
- Ладно, подмогнем, чем смогем. От вас влево примите на десяток аршин. Там помельче будет, может только колеса у телег помочите. Аль пождите, когда туман сядет.
- Попробуем переправиться сейчас.
- Воля ваша. Встретим.
Оглянулся Кречет, осмотрел неровный  строй заспанных стрельцов – полтора десятка инвалидов да недорослей осьмнадцать – невелика сила. Отыскал глазами самого младшего.
- Семак, подь сюды. Слушай наказ. Да в носу-то не ковыряй, палец сломаешь. Сей момент  седлай коня и наметом во Псков. На словах скажешь, что пришли, мол, просить защиты прушане. А следом могут быть и ливонцы. Мы прушан-то  два-три дни придержим у себя, покуда не дождемся приказа, как с ними поступить. Если ливонцы нагрянут, сигнал дадим, да и отступать будем ко Пскову, потому как… - тяжело вздохнул, - сами  не сможем заставу удержать. Наказ понял ли?
- Как не понять, дядечка. Понял.
- То ж мне, племянничек нашелся, ось тележную тебе пониже спины. Старшина я тебе Семак, никак в твою башку не втемяшу. Сполняй приказ. Да прямо к воеводе скачи… кто там теперь? Кажись Гаврила Ярополк  совет держит. Ну, да разберешься, поди. Теперь сполняй. Да, гляди, не вертайся сразу, в монастырь иди, спроси Оглоблю, он приютит на время.
Семак только пару раз хлопнул длинными как у дивчины белесыми ресницами, шмыгнул носом и побежал к конюшне.
Уже вдогонку ему Кречет крикнул
- Кобылу пегую седлай, она дорогу помнит, - и уже теперь тихо, больше самому себе, добавил: - чай по десятине псковичи нам ее прислали, так что… должна помнить. Вот так и будет. 
Потом еще раз прошелся вдоль строя:
- Остальным приготовиться к встрече хоть и нежданных, но все ж гостей. На завтрак кабана забейте. Поди, голодные по лесам шатались, гости наши незваные нежданные. Ступайте все.   
  Все разошлись, остался на месте только Чеслав – инвалид, с коим Кречет почитай лет двадцать плечо к плечу в разных боях бывали.
- Чего стоишь, будто я не ведаю, что хош.
- Ну, и уважь старика…
- Что с тобой поделаешь. Гнедова бери, да только смотри, далеко не заезжай, верст десять, не дале. Все ж, чужая земля. Помнишь, где развилка-то?
- Как не помнить…
- И по тихому, глянул и обратно.
- Ты, это… вон недорослей учи, им еще поди много придется кровушки пролить своей да чужой. Так уж лучше чужой… а я, что ж, я мигом, разведаю, что к чему.
- Ну, добре. До  вечеру возвертайся.


2. Купало

Солнышко ласкает большую лужайку за околицей деревни, на берегу речки, которая тоже, кажется, приветливо поблескивает, в предвкушении будущего веселья. Одним словом, божья благодать, как и подобает быть к празднику. Девушки принарядились и уже начинают водить хороводы, но пока чуть подале, по краю лужайки. Голоса тоже вполсилы пробуют.
Звал Купала Перуна:
- Ты приди до нас, Перун
Поглядеть на Купаля!
- Нема часу, Купаля –
Эту ночку мне не спать,
Надо жито соглядать
Каб змея не ломала,
Коренья не копала.

В нас сегодня Купала
То-то-то,
Не девка огонь клала
То-то-то,
Сварог огонь раскладал,
Всех Богов до себе звал.

А у парней все еще идет подготовка. Большой, высотой в четыре сажени костер уже готов, и уже в середине костра на шесте установлено просмоленное колесо. А вот и крада - небольшой погребальный костерок, на котором потом будут сжигать лик Ярилы, да парами прыгать через него,  пока что-то не выходит. Бажен уже несколько раз его разваливал, заставляя переделать. Да и с установкой остролиста дело что-то не спорится у Бурнаша.
Волхв Бажен впервые приглашен из соседней деревни, но уже всех местных по именам да прозвищам знает. Ходит кругами по лужайке из бадейки горстями водой все обрызгивает, да  дымящим веником из полыни помахивает, шепчет всякие непонятные слова, а в промежутках между освещением не устает командовать, всем достается и Бурнашу тож.
- Ты, Бурнаш, головой-то не верти по сторонам, не ищи любу, не пора еще, успеется. Лучше вкопай деревцо поглубже, да укрепи камушками, а то не ровен час, начнется праздник, а деревце твое и упадет, не ладно то будет. Да и пора бы купалу соломенного под остролист усаживать…

Всякое дело имеет свое начало и свой черед. Вот уж и все приготовления закончены, а солнышко к полудню подобралось. Бажен свой приговор деревцу сотворил, да успел по веточке заговоренной каждому раздать. А потом скомандовал, высоко над головой подняв резной посох свой: 
- Славим Перуна и Велеса. Купалу ноне славим! Славим женушку его Кострому! Славим Рода – давшего начало всему в мире Прави, Слави, Яви и  Нави! Радуйтесь!
И через мгновенье лужайка вся покрылась цветными пятнами сброшенной одежды, а речка взволнованно и радостно приняла в свои воды обнаженные тела, встретив их разноцветными радужными брызгами.
А волхв Бажен отошел на край поляны под тень нескольких берез. Здесь его уже нетерпеливо дожидались деревенские мальцы, которым еще рано участвовать в празднике, возрастом пока не вышли.
- Ну-ка, ребятки, начну-ка я вас пытать, что ведаете о Купале. Вот ты, как тебя кличут? Вижу,  этим летом  ты у нас несешь образ Купалы. Сколь же тебе годков?
Из травы поднялся белокурый малец, на котором белые, длинные, как у взрослых порты да такая же белая рубаха. На голове венок из цветов купальниц. Подошел ближе, с улыбкой смело молвил, чуть задрав мордашку
- Дяденька Божен, кличут меня Звенец.
- За звонкий голосок видать прозвали? А сынок  чей же будешь?
- я сын Вышана-бочара. А годков по осени будет уже девять. А о боженьке Купале я все ведаю, то дяденьке уряднику Белогору благодарность от меня и от моих родичей.
- Ну-ну, сказывай, что ведашь.
- Почитается Купала третьим богом после  Перуна и Велеса. Родичи его Семаргл и Купальница. Родился вместе с сестрой Костромой в один день.  Долго были в разлуке. Когда стали большими поженились, не зная, что они брат с сестрой. Вот. А когда узнали… то… не ведаю, как там дале, тока все хорошо кончилось – сплели из них один большой венок. Вот такой, как на мне. Вот и все…
- Молодец, Звенец. И вы детки, молодцы все, что ведаете и славите наших Богов, наших предков, потому как вы все их потомки. Не забывайте это никогда. Ибо, могут прийти времена, когда будете гонимы за Веру нашу… Ну, да Род милостив к нам, славьте Правь, мы ведь с вами православные вот и будет вам радость в мире Яви. 
Божен приметил Бурнаша, стоявшего поодаль и слушающего разговор. Подошел
- Что Буршаш, не весел, буйну голову повесил? Что не омываешься со всеми? К трапезе нельзя не омывшись, знаешь ведь. Аль внуку мою все ждешь?
- А разве?..
- Ганна птица вольная – когда захочет, тогда и явится. Да только напрасно ты по ней томишься, не будет она твоею. Я Сварогу служу, она женушке его – Макоши. Вот так-то. И еще молвю… тебя ратная служба вскоре ждет. Надолго, почитай навсегда. А там, в орде, сейчас другие порядки. Слыхал я стороной, что насильно заставляют другого бога принимать и следовать его заповедям.
- Это как же? Какая такая другая вера?
- Не перебивай, скажу, что знаю. Бог у них один, неважно, как он зовется. Вот только наш Род, наш Отец, а мы Его дети, а у них Он – Господин, а все люди – рабы божьи.
- Не хочу быть рабом… ничьим.
- Не горячись. Вот совет тебе мой – На Коне не перечь, похитрее будь, принимай все, что ни предложат, а сам свою веру не забывай, славь наших Богов в тайне, иначе большие беды на себя накличешь. Понял ли?
-  Обещаю.
- Обещать ничего не нужно, судьба сама тебя выведет куда надо. А теперь марш в воду.


А вот уж и зоря вечерняя догорает, а большой костер разгорается, а вокруг костра игрища молодецкие да хороводы девичьи под гудки пастушьи да гусли звонкие

Уж как ночь коротка, Уж как ночь коротка -
На Купалу, На Купалу!
Как целебна роса, Как целебна роса -
На Купалу, На Купалу!
Собирался народ, Собирался народ -
На Купалу, На Купалу!
Заводил хоровод, Заводил хоровод -
На Купалу, На Купалу!
Хоровод посолонь, Хоровод посолонь -
На Купалу, На Купалу!
Разгорался Огонь, Разгорался Огонь -
На Купалу, На Купалу!
Распускался цветок, Распускался цветок -
На Купалу, На Купалу!
Озарялся Восток, Озарялся Восток -
На Купалу, На Купалу!

Вот уж и крада  прогорает, и пары составились, вот-вот начнут прыгать через костер, держа меж собой соломенную куклу купалы. Начнут пытать свое счастье, суженого на эту ночь сыскивать, да до зорьки самой любовь творить.
Только Бурнаш во всем этом не принимает участия, в сторонке стоит, и уже, кажется, надежду потерял, на встречу. Видать обманула Ганна, не явилась на праздник, а без нее какой же веселье, так одна маята…
Только вдруг почуял остро ожог крапивы на своей шее. Да смех заливистый звонкий. Обернулся резко, а Ганна уж далеко, едва касаясь ногами земли, бежит по лужайке к опушке леса, вот уж скоро и совсем скроется. И прежде Бурнаш бегал неплохо, а тут, будто ветер его подхватил – полетел как сокол и кажется, в десять шагов догнал Ганну. Или ему это только так показалось. А не остановись сама Ганна, так и не видать бы ее больше Бурнашу.
А Ганна будто и не бежала совсем, дышит покойно, смотрит ласково, только в глазах огоньки озорно поблескивают от теперь уже далекого костра.
- Ну, что Бурнашик столбом встал, оробел поди, вон вишь, даже губы побледнели. Али крапивка моя тебе не понравилась. Больно жгуча? Сейчас дуну только  и пройдет. Ну, вот и все.
И действительно, шею, что еще несколько мгновений назад саднило, будто ветерком прохладным овеяло, и боль исчезла.
И силится Бурнаш слово в ответ вымолвить, а не может даже рта открыть
-  Что замер, али мне тебя за руку теперь  в лес вести, цветок папоротника искать, потому не будет у нас с тобой ничего, не смог ты поймать ты меня. Да и обет мой не позволяет мне миловаться с тобой. Не печалуйся, будет еще в твоей жизни много любовей, много всего тебя ждет, много радости, много печали, побед ратных и поражений, да и горюшка изведаешь  сполна. И все же будешь счастлив в конце пути. А дорожка твоя по жизни длинная…
Не запомнил Бурнаш, как в лес вошли, и как потом на берег вышли, и как долго потом сидели на поваленной осинке, встречая рассвет. Ганна еще много чего говорила, да только как ни вспоминал потом Бурнаш, не мог припомнить многого. Запомнил хорошо только последнее
- Мил ты мне, Бурнашик, с первого взгляда поняла. Прости, что сразу на праздник не явилась. Полдня просила Макошь помогать тебе в жизни. Знак хороший от нее получила, теперь под наблюдением будешь особым, но Доля с Недолей, тоже свое дело знают и от тебя самого тож зависит, к кому больше клониться, к доброму делу и помыслу али злому. А чтобы невзначай не ошибиться, вот тебе оберег мой. Носи всегда на себе и меня вспоминай. Но как вольно или невольно будешь желать злое, так жечь он будет грудь твою как крапива.
Сама повесила на шею ему мешочек кожаный расшитый красными нитями солнцеворотом.
- А теперь смотри, как первый луч солнца твоих глаз коснется. Не закрывай их, смотри, пока слеза из глаз не капнет. А мне пора уже. Прощай. Не оборачивайся, не смотри назад, смотри на солнце, глаз не закрывай.
И пока лицо не стало мокрым от слез, Бурнаш смотрел на солнце и славил Ярило. Потому как Солнце ясное знает и ведает, что на сердце у человека, и что прячется в темной кроне ветвистых деревьев.
А за спиной Бурнаша захлопали крылья большой вольной птицы, и в клекоте лебедином он ясно распознал свое имя…

3. Прушане

Солнце уже зацепилось за кроны дерев на западе, когда на заставе стало слышно возвращение Чеслава. У Кречета отлегло малость – если Чеслав на весь лес орет с посвистом удалую песню о том, что в данный момент попадается ему на глаза, значит лихо обошло стороной заставу. Частей через двадцать, показался на том берегу и он сам. Гнедой под ним шумно фыркал, чувствуя заслуженную меру овса и скорый отдых и пока переходили вброд, все порывался хлебнуть воды, но Чеслав дергал узду не давая опустить голову, вполголоса приговаривая, потерпи мол, не время водой наливаться, охолонуться надобно сперва.
- Что хорошего поведашь, Чеслав, - приветствовал его Кречет.
- Хорошего и плохого вровень.
- Давай по порядку.
- То, что погоня была, то верно, - кряхтя по-стариковски, Чеслав слез с лошади и начал разминать затекшие ноги, -   Только может вовсе не за нашими прушанами, в пятнадцати верстах отсель, на развилке, свернули на Изборск. Я так понимаю, он их больший интерес.
- Да много ль рати шло?
- Поперву считал, да после осьмой сотни сбился. Много. Одних рыцарей около двух десятков может. Вот такие дела. Если бы до нас дошли, и полчаса не продержались бы. Мыслю я, знают, что от нас на Псков хорошей торной дороги нет, потому с Изборска и решили начать. Да вот еще. Вроде показалось, что ведет их боярин из наших, видать переметнулся.
- Это совсем худо. Пожгут они Изборск, к ведуну не ходи. У них от реки худая защита. А потом, глядишь, и на Псков двинут
- Так чего с прушанами? Куды их решил?
- Куды-раскуды… Буду поутру со Скумандом совет держать. Узнаю, что сам он думает. А пока, иди отдыхать.
- А чего ему думать? На Псков ему идти надоть.
- Вот ты и поведешь, если так.  Все равно на Кон отправлять наших молодцев нужда. Вот за старшого у них и будешь.
- Добро.

Поутру, еще даже роса с полей не сошла,  как пришел посыльный от прушан. С поклоном передал просьбу Скуманда, прийти держать совет. Не привык Кречет чтобы ему кланялись, неловко поклонился в ответ, да сам же и застыдился своей неловкости. Про себя подумал,  «это тебе не мечом махать, да недорослями командовать, тут надо как-то так…». Не додумал до конца этой простенькой мысли, надел кафтан парадный со старшинской лентой, бороду расчесал да и вышел. Хотел прихватить меч, да вовремя одумался – все ж на совет идет.
Прушане стали лагерем в саженях ста от заставы, в поле недавно скошенном. И тут подивился Кречет, кибитки да телеги по центру, а на некотором отдалении кругом палатки  поставлены, хотя для обороны следовало бы огородиться повозками. «Или уж так они своего вождя с его добром охраняют, да что-то дозоров не видно. Ну, у них свои порядки… что с них взять… прушане…»
Большая палатка Скуманда оказалась все же в самом центре. Перед входом стояли два ратника при оружии. Кречет перед входом отчего-то оробел слегка, но постарался не подать виду, громко кашлянул в кулак и смело вошел в палатку.
Скуманд, коренастый старик, с лысым черепом, без бороды, но с пышными отвислыми усами, одет по-походному, просто, как-то сразу расположил к себе Кречета тем, что повел себя «на равных», начал с благодарности за приют и угощение. 
 «Совет» как-то очень быстро кончился, не прошло и восьми частей. Решено было на завтра же выступать на Псков.  И уже было собрался Кречет идти восвояси, но Скуманд пригласил его за стол к заутроку, отказаться было неловко. И уже за угощением, сопровождавшимся чашей со сбитнем, завязался разговор. Больше спрашивал Скуманд
- А вот поведай мне, старшина, что теперь творится на Руси, кто главный князь, к кому посоветуете прислониться?
- Сложно ответ держать, потому многого не ведаю, что деется на Руси. Раздоры начались. Каждый князь теперь свое гнездо бережет, да норовит еще у соседей кусок земли урвать, кто покажется слабее, на того орду высылает. Совсем порядок пропал. А еще слышно в новую веру весь народ хотят обратить. Говорят, из Царьграда та вера в единого бога пришла напастью на Русь. Так князья отступники силой, мечом и огнем ту веру приносят, капища жгут, волхвов изводят, имена иноземные дают, крестят в воде, а по той воде мимо трупы плывут и вода та от крови красна…  Много кровушки людской уже пролито, а сколь еще будет…  До нас покуда не дошло, а далее что будет, то  не ведаю.
- Ну, у нас та ж напасть, только из Ромеи. Что за бог у них такой, что им позволяет чинить злое. Или наши боги совсем дряхлые стали, защитить не могут. Вот и приходится спасаться в чужих краях. Да, видно и у вас дела не краше.
- Вот и я становлюсь стар, а потому не разумею, что творится на Руси. Жду вот, что минет меня сия участь, успею к нашим богам отправиться…
- Ну, а кто из князь-ханов теперь посильнее-то  будет?
- Вроде бы совсем еще молодой князь Суздальский, Сын Святослава Всеволодовича. Только и он, если верить слухам, крестился и стал Александром. Шибко умный и орда его ему в рот смотрит, а другие князья побаиваются
- И где ж его теперь сыскать?
- А вот того не ведаю, сегодня в Суздале, а завтра, слышь, в Ярославле, али во Пскове. А то на походе где. Не сидится на месте… славы все ищет, поди… в отца пошел. С Ярославом-то я в походы ходил,  воевал. Было дело… а потом, стало быть, срок мой вышел, десятый годок пошел, два года как на заставе… доживаю. Так что вам покуда дорога на Псков лежит, если только поспеете ране ваших недругов, Изборск-то, думаю, долго их не удержит, ну а если и Псков пожгут, то отступать придется к Новгороду… а там куда дале, то Макоши только ведает…
- Пойдем во Псков, может и мы там пригодимся, если что. Не прятаться пришли. Надо на деле показывать руссам, кто их друг, а кто недруг…
- Толковая мысль, господин… А я с вами своих молодцев отправляю – срок им пришел в ратники…
 
- Ой, какой миленький богатырь руссов. Только взгляни, Ванда, совсем молоденький. Кружит и кружит возле наших палаток. Может, невесту себе высматривает? Как думаешь? Ну, Ванда, брось ты свое шитье, выгляни наружу. Здесь также хорошо, как у нас дома. Такие же деревья, и трава. Птички поют. И солнышко такое же ласковое…
- Гая, закрой немедля полог. Отец не разрешил даже нос казать из палатки. А если Градор увидит, то за косу тебя оттаскает, и поделом будет, будешь тогда знать, как на чужих парней пялиться.
- Ой-ой, сестричка, напугала аж до смерти. Не муж он мой пока, жених только. Вот не захочу пойти за него, так и отец не сможет заставить. А вот интересно, сможет ли Градор побороть этого русса? Вот была бы забава посмотреть.
- Мы здесь на чужую землю, не бороться пришли, защиты просить у руссов. Лучше погляди, братьев наших, не видать ли? Обещали возле полудня немного погулять с нами. А солнце уже высоко.
- Да, вон они там,  с дружинниками самострелами балуются.
- Не балуются, а упражняется.
- Они себе упражняется, а про нас забыли совсем, а мы тут бедные и несчастные томимся.  Вот возьму и выйду из палатки. Да, и познакомлюсь с  руссом всем назло.
- Так и получишь от отца, и будет всем весело смотреть, как ты будешь хныкать.
- А он и не увидит. Он давно на совете у этого… как тут у них он называется смешно… вот, забыла… кажется Кречет…

Бурнаш краем уха слышит эту девичью болтовню, но оно его совсем не волнует, все  его внимание обращено не к палаткам пруссов. Он внимательно присматривается к невиданному доселе оружию дружинников пруссов. Вроде бы и лук, да только для стрелы ложе есть и тетиву не нужно руками натягивать, рычаг имеется. И летит стрела на добрую сотню шагов. Решает про себя Бурнаш, что совсем неплохо было бы смастерить такой лук. Да вот только как бы поближе рассмотреть его устройство…
Впрочем, не успел он еще так подумать, как это его желание тут же и исполнилось.
- Эй, русс, не ходи кругами, подходи к нам, покажи, на что способен. - Лучники пруссов тоже давно уже заметили любопытного русича – хочешь из самострела пострелять или на мечах попробуешь сразиться?
- Что ж, дело хорошее. Я не против поразмяться.
Бурнаш обрадовался приглашению, но виду не показал и как бы нехотя подошел.
- Меня Градором кличут, – протянул ему руку прушанин, приметный среди остальных богатым доспехом да и крепким сложением. -  А как тебя звать будем?
- Бурнашем мать назвала.
- Хорошо. А отец как звал?
- Отца не помню. Да и мать померла, лет десять назад, когда мне пяти не было.
- Понятно.  Один значит. Сам себе хозяин. Владеешь мечом, луком?
- Да, вот с пяти лет и балуюсь.
- А вот это мы и посмотрим. Я давно приметил, что ты на самострелы наши заглядываешься. Это значит, что у вас здесь только луки в ходу. А потому мы сделаем так…  уговор, значит, такой – если на мечах любого из нас сможешь победить, то вот мой самострел, который мне дорог, потому как в бою достался. Победишь - твоим будет. Идет? Кстати, франки его арбалетом называют.
У Бурнаша от волнения даже дух перехватило. И это Градор заметил и ухмыльнулся.
- Ну, а не победишь… эх, чтобы такое придумать… да хоть коня моего почистишь. Годится?
- Годится.
- А раз годится, то и выбирай себе соперника. Любого. Принесите щиты и деревянные мечи, а то не ровен час, зарубит русс на куски кого из нас.
Прушане засмеялись, окружили Бурнаша и давай каждый стучать кулаком себя в грудь, мол, выбери меня, выбери меня. Вот уж позабавимся.
Бурнаш неторопливо скинул кафтан, засучил по локоть рукава рубахи, взял меч, покрутил немного, чтобы рука привыкла, больно легок, от щита отказался.
- А можно мне зараз двоих выбрать? – Сказал, а у самого сердце екнуло от собственного бахвальства.
Прушане дружно засмеялись, но Градор их остановил
- А это уже серьезно. Давай двоих… любых.
- Любых, говоришь? Ладно. Если так, то я выбираю тебя, а второго ты сам выберешь.
- Хорошо подумал? Я ведь строго буду смотреть, как ты коня моего будешь чистить.
- Ну, с конем то я думаю, управлюсь, а с двумя воинами пока не ведаю, то богу нашему, Перуну известно.
- Ну, нам тогда чтобы остаться в живых, придется молиться своему Патолло, - смеясь, ответил Градор, снимая доспехи. – Что ж, посмотрим, на чьей стороне сегодня боги. А в напарники я возьму… Масио, пойдешь моим напарником? Вроде вскоре родственниками станем. Только смотри, не покалечь сильно русича, в гостях мы здесь.
Вышел в круг дружинник почти на голову выше Бурнаша, да и в плечах пошире да и кулаки с хороший молот
- Ладно, маненько только пощекочем.
- Если, Бурнаш не передумал, начнем. До трех ударов.
- Начнем.
Успел Бурнаш коснуться рукой оберега да про себя подумать, «вот и проверим, как мне Макоши помогает».
Вышли в круг. Бурнаш стал в середину. Изготовился.
Уже через несколько минут стало понятно, что прушане имеют дело с достойным противником. Бурнаш почти не сходя с места, ловко увертывался от удара одного бойца, при этом успевая отбить удар другого, проявляя чудеса ловкости и изворотливости.
На бой прибежали свои стрельцы и начали криками подбадривать. Совсем хорошо, шумно стало.
Немного измотав противника, Бурнаш начал переходить в нападение и еще через несколько минут сумел трижды нанести удары малоповоротливому Масио. Он, было, хотел продолжить, но свои же ратники недовольно загудели и Масио с досадой откинул меч и вышел из круга. Теперь уже Градор больше стоял на месте и только успевал отражать удары, которые сыпались на него, как казалось ему из самых неудобных для противника положений.
Неизвестно, сколько бы еще продолжался поединок, если бы со стороны заставы не подошли Скуманд и Кречет. Они немного понаблюдали за боем, но когда стало ясно, что это может продолжаться долго, переглянулись.   Скуманд громко хлопнул в ладоши:
- Так. Закончили поединок. Эй, вы, слышите? Я сказал, закончили. Противники достойны друг друга. Поздравляю старшина, воспитали отличного ратника. Если у вас все такие стрельцы, то никакие вороги им не страшны.
Градору  и Бурнашу  ничего не оставалось, как пожать друг другу руки.
- Славно ты, Бурнаш, сражаешься. Еще немного и пришлось бы мне расстаться с арбалетом. Мне вот такой как ты оруженосец нужен. А не пойдешь ли служить мне? Я за тебя выкуп большой могу дать.
- Выкуп говоришь? За Бурнаша? – чуткий слух Кречета уловил смысл разговора, подошел, - Я не знаю, как у вас принято, но у нас так не делается, не продаем никого.  Я хоть Бурнашу вместо отца почитай десять годков уже, но срок его вышел -  доля выпала ему на Кон идти, там решат, в какую орду его определить на воинску службу. Вот такие у нас правила.
- Так и мы в наем к вашему князю идем, служить верой и правдой желаем.
- И то верно. Так что там видать будет, кому что выпадет. Того пока никто не ведает.
Скуманд подозвал к себе своего старшего сына Масио
- Слушай наказ. Начинай сворачивать лагерь, завтра выступаем.


4. Псков

На второй день пути с самого утра зарядил дождь. Шел он целый день и ночь и только к утру следующего дня закончился. Выглянуло солнце, обещая погожий день, пригрело, и от намокших крытых повозок, продрогших всадников повалил пар. Но дождь успел сделать свое дело – дорога размокла, и телеги то и дело съезжали в неведомо откуда появившиеся рытвины, пешие ратники шли вдоль дороги, там было суше. 
Бурнаш всю дорогу старался держаться поближе к Чеславу.  Из самой большой повозки домочадцев Скуманда то и дело выглядывала Гая,  и если поблизости не было Градора, всячески старалась привлечь внимание Бурнаша, то посылая ему воздушные поцелуи, то показывая язык. Бурнаш старался не обращать внимания на эти знаки расположения, прятался за спину Чеслава. Чеслав же только ухмылялся в бороду:
- Вишь какое дело, Бурнашик, не успел ты еще от заставы отъехать, а уже любу завел. Глянь-ка, може тебе прушанку в женки взять? Ишь как тебя завлекает. Не гляди, что мала еще, все ж дочь Скуманда. Глядишь и породнишься.
- Не, дядя, не выйдет. У нее жених есть. И потом, где дочь вождя, а где я. Я еще даже не воевал. Повоевать хочу.
- Ой, Бурнашик, воевать – не медовуху пить. Тут тебе сладко не будет, а вот крови да грязи этого сколь хош… одна только радость и будет, ежлив живым да не раненым из боя выйдешь…
- Тем паче, как тут жениться, вдов да сирот плодить… И потом…
Не успел сказать Бурнаш, что есть у него зазноба. Краем глаза ухватил – повозка, в которой ехали дочери Скуманда, одним передним колесом по самую ступицу провалилась в грязную лужу. Лошади встали,  возничий кубарем скатился в придорожный кустарник, повозка сильно наклонилась, готовая вот-вот опрокинуться, а внутри послышались женские вопли.
Подставить плечо под наклонившуюся повозку почти одновременно, чуть не столкнувшись лбами, успели Бурнаш и Градор. И удерживали, пока не подоспели пешие воины. Общими усилиями повозку вытащили из выбоины. Еще не успели перевести дух, как Градор схватил за грудки Бурнаша
- Как у вас, руссов говорят «наш пострел везде поспел»?
- Ну, так я как увидел…
- Ты гляди, да не заглядывайся. Я все вижу. То моя невеста.
- Да, она…
Тут и Скуманд на коне подоспел:
- Да, твоя невеста, твоя. Я свое слово всегда держу. Отпусти русса.
- Да, кто ж его держит? Я, можно сказать, благодарю за спасение…  повозки.  Вон кафтан его чищу.
- То-то же. Чего встали? До Пскова может еще верст двадцать, до темноты добраться нужно. Лучше возничего выпори, чтоб не спал. Все. Тронулись.
Не удержался Бурнаш, тихонько добавил:
- А еще лучше выпори дорогу за выбоины, она все стерпит.
Градор грозно нахмурил брови, но вдруг захохотал во все горло.
Бурнаш оглянулся. Из повозки выглянула растрепанная головка Гаи с синяком на лбу.
- Что попало от отца? Так вам и надо. А я может за тебя, Градор и не пойду замуж. Вот тебе. Бе-е-е… - и показала язык.
Бурнаш только вздохнул и пошел седлать свою лошадь.
- И надо было тебе встревать. Не твоя печаль чужие повозки спасать – буркнул Чеслав – есть кому.

Как не спешили, все же подошли к Пскову уже затемно, сторожа закрыли ворота. В посаде тоже было тихо. Зато вокруг в поле стояло много палаток, повозок, костров и было довольно шумно. Скуманд распорядился устраиваться на ночлег поближе к посаду, чтобы уже с утра пораньше «идти на поклон».
Чеслав же повел четверых своих подопечных в монастырь, что с восточной стороны города. Там у него были знакомые инвалиды. Стучали в ворота долго и уже думали отправляться восвояси, как им открыли.

За полночь. В небольшой келье на овчинах давно храпят юные отроки. Снятся им будущие сражения и  непременные победы. Только Бурнашу не спиться, прислушивается к разговору двух стариков. В оконце светит полная луна, так что и свечи жечь не надобно. А два старика никак не могут наговориться. Давненько не виделись. Много чего произошло за это время.
- Ты, вот чего мне, Оглобля, поведай, что за вера новая на Русь пришла?  Что за напасть такая?
- Я, Чеслав, не шибко во всем этом понимаю. Да нас, стариков и не заставляют ее принимать, крестят молодых. Вот новые  жильцы монастырские те на кресты молитвы бормочут, на коленях часами стоят. Пробовал разузнать, что и как. И выходит, что объявился лет сто назад или чуть боле в Царьграде человек. Стал говорить, что Бог один, и царство его на небесах. И судит он всех умерших по делам их. И одних награждает, других наказывает страшно.
-  Да, откуда же он может это знать?
- Еще говорят, что был один… волхв… или как там у них… пророк, что ли, так его Ромеи убили, а он возьми и воскресни. Воскресни да и передай от единого Бога послание. Как-то так в моем понимании… а може и не так, поди разберись-ка. Только я так скажу – раз князья наши крестились, то и народу сомневаться не стоит. И так уж многих, кто не желал идти в другую веру, кровью умывали… вот так.
Старики надолго замолчали, поглядывая на луну в оконце. Потом начали укладываться спать.
- Я вот чего хотел еще спросить, Оглобля… что завтра на Кону будет-то, к кому лучше моих бойцов пристроить? Что сейчас в Пскове творится? Слышно тевтонцы не сегодня нагрянут, може уже возле Изборска стоят.
- Это другая песня, Чеслав… про тевтонцев слыхал. Слыхал еще, что ведет их переметнувшийся князь Ярослав Владимира сын. Вон, вкруг города палатки видал? То воевода Ярополк дружину сбирает против их... Только навряд одолеют ворога. Так что твоих молодцов воевода оставит в свою рать…
- Нехорошо, когда в первом же бою костьми лечь.
- Да, я про тож… я бы по тихому к князю Александру сыну Ярослава Всеволодовича отправился. Молодой еще князь, годков двадцати, но дюже боек.
- Про него и я слыхивал, да только где ж его сыскать-то?
- А искать где его и гадать не нужно,  ижорцы сигнал дали, что шведы на шнеках во множестве в Неву вошли, так, я думаю, князь супротив их поведет свою дружину на ладьях по Волхову из Новгорода. Вот туды их пристроить было бы славно. Да и твоих прушан так сделать надоумил бы, к ладожской дружине присоединиться, себя в бою показать… глядишь, Александр на службу примет… мимо Кона.  А Псков, как пить сдадут. Мы-то что, в монастыре затворимся, какая от нас помощь, но за себя постоим. А там как Макоши покажет. Вот и кумекай сам, Чеслав. Утра вечера мудренее.
Бурнаш еще долго ворочался, пытаясь осмыслить услышанное, но потом решил поручить все Макоше, легонько погладил ладанку на груди, чему-то улыбнулся и провалился в сон.

С раннего утра в детинце тесно, не протолкнуться - дружинники, посадские все при оружии  ждут выхода воеводы Ярополка. Чеслава с его подопечными прямо к самому высокому крыльцу хором воеводы притиснули, ни чихнуть, ни охнуть.
- Да, Бурнашик, в самое пекло попали мы, – Чеслав кое-как стряхнул пот со лба, -  Сдается мне не до Кона теперича седни. Чую я сразу всех новобранцев воевода в свою дружину определит. Не сегодня так завтра нагрянут вражины крестовые.
Тут из-за спины подал голос вечно шмыгающий носом Семак
- Дядя Чеслав, вот сразу и покажем у кого мечи острее.
- Тебе, Семак, это не грозит. Тебе рано, мне поздновато, так что к полудню собираемся мы с тобой на заставу. У нас там служба. Не наша это битва. А что до псковитян, може и покажут, да только как бы бочком не вышло, силенок будет маловато – побьют их. Тут надо по уму – в открытый бой не вступать, пусть осаждают крепость, може и надорвутся. А там, глянь и князь Александр с дружиной поспеет. Вот тогда и поглядим… Пождем, что воевода решит. Видал, что и Скуманд добился своего, вон, у воеводы на приеме. Успел я с ним парой слов обменяться. За тебя похлопотал тож.
- Зачем за меня говорил?
- Затем, что не нужно тебе в дружину псковскую. Твой путь подале, може даже за Рипейские горы. Вот там орда великая. Туда тебе надоть. А пока за Скуманда держись, он толковый старик, может чего насоветует воеводе, он с этими крестами уже сталкивался в бою…

 В палатах воеводы идет жаркий спор. Бояре меж собой чуть не дерутся. Одни откупиться хотят от рыцарей ордена, другие за удержание города в осаде,  благо запасов вдоволь, долго продержаться можно, может до холодов самых, а там уйдут вражины восвояси ни с чем…
Воевода Ярополк, в новом крещении Гаврила Гориславович, крепкий мужик чуть более сорока годов от роду, слушает их молча, изредка перебрасывается несколькими фразами со Скумандом, которого встретил приветливо, наслышан был о нем много доброго.
- Ты, прушанин, что посоветуешь? Я не вправе тебя просить о подмоге, твое место возле князя, подале отсюда. Впрочем, тебе самому решать.
- Не мне, воевода, тебе совет давать. Поступай по совести, да по воинскому разумению. Не знаю твоих сил против ордена рыцарей. В любом случае надолго задержишь их, до Новгорода не дойдут, а дале так и тем паче…  Что до меня, то я обоз свой в Новгород отправил, а сам с дружинниками пойду к князю Александру во служение и помощь. Слышал, на Неву князь спешит со шведами поратиться, Ярлу Биргеру показать, чья земля это.
- Ну, Скуманд, воля твоя.
С этими словами воевода встал со своего места. Дождался, пока наступит тишина.
- Выслушал я вас, и так, бояре, решил. Пришел наш час, выйдем навстречу врагу с дружиной. Сам поведу в бой. Кон отменяю до прибытия князя. Новобранцев же, что прибыли на Кон, по доброй их воле приму в свою дружину, остальных же, если что пойдет не так, велю отправиться в Новгород. Да помогут нам старые и новые боги… 


5. Нева

- Бурнаш, тебе уже доводилось убивать?
- На заставе что ль? Как-то ранил одного разбойника, да и тот ушел своими ногами. Так что нет на мне крови. А у тебя, Градор, с этим как? Много воевать пришлось?
- Всяко бывало. До десяти вначале считал… потом… тихо, слышь, ползет кто-то… кажись, Масио пыхтит. От отца своего верно привет принес. Может скоро и мне придется Скуманда отцом звать. Младшую дочь он обещал мне в жены…
- Догадался.
- Мала, правда, еще дури много… вот с тобой все заигрывает. Думаешь, я не вижу?
- Я заметил, да только мне того не надо…
- Гляди у меня, замечу что, не поздоровится.

Серый рассвет, облака низко стелются, норовят осыпать дождевой пылью.  От зарослей низкорослого кустарника, в котором с ночи залегли дружинники Скуманда, среди которых по просьбе Чеслава и воле Скуманда оказался Бурнаш, до песчаного берега Невы саженей двадцать. На берегу костры догорают, шведы вчера сильно шумели, это после долгой воды, землю, наконец, почувствовали под ногами, с радости перепились, попадали, кто и где смог, даже дозора не выставили, совсем страх потеряли.

Масио, наконец дополз, долго отдувался лежа на спине. Дружинники терпеливо ждали, меж собой тихонько над ним посмеиваясь. Наконец, Градор не выдержал, толкнул его в бок
- Сказывай, что хан Александр надумал,  долго ли нам валяться в кустах?
Масио добродушно улыбнулся
- Значит так. Шведов втрое, а может впятеро больше. Нападем внезапно. Первыми начнут ижорские лучники. С того берега стрелами будут жечь шнеки. Шведы кинутся спасать их, вот тут мы и ударим им в спину. Таков приказ, а там как получится.
- Понятно. Ползи обратно, от тебя тут шума много, будто зверь какой шастает.
- Так я с вами. Уж больно хочется. Да, и новое оружие попробовать. Глянь, что я у ижорцев выменял. Знатный топорик, ручка длинная, дубовая. Ох, и намахаюсь.
- На что выменял?
- Неважно.
- Ну, гляди. Только я думаю, что пора нам тихо напасть, пока они не проснулись, мы тут многих… успокоим. Так что для начала меч получше сгодится.
- А ну как  все же проснутся, тогда как?
- А вот тут как получится. Со мной четверо моих проверенных воев пойдут. И еще… Бурнаш… будет так. Ты с нами не пойдешь.
- Ты мне не можешь…
- Могу. У тебя другая будет задача. Вон за тем кустом устраивайся, да бери мой самострел. Управишься?
- Надеюсь.
- Вот и ладно. Смотри в четыре глаза. Если кто из шведов пикнет, стреляй. Да и нам спину прикроишь. Стрел немного… ну, а дальше как пойдет, сам решай. Но постарайся ко мне ближе держаться. Понял ли?
- Чего тут не понять.
- Вот и хорошо. Да успей помолиться своим богам, пока есть на то время.

Закат солнца окропил розовым еще местами не окровавленный речной песок Невы. Чадили смолой несколько догорающих шнеков. Дружинники Александра  волоком стаскивали трупы шведских воинов на два захваченных шнека. Своих же погибших дружинников аккуратно поднимали на крутой берег и укладывали рядышком. Пара  десятков пленных шведов копали рядом большую яму.  Ижорцы собирали своих погибших и готовили костры погребальные.      
Бурнаш долго бродил по берегу, разглядывая трупы, словно искал среди них…  и нашел. Швед лежал на боку. Смотрел открытыми удивленными глазами на солнце, уже наполовину скрывшегося в воде. В горле его торчала стрела, а песок уже успел впитать небольшую лужицу крови. Бурнаш долго сидел возле трупа и все никак не мог поверить, что он его вот так, еще полусонного и безоружного…
Градор подошел, и устало улегся рядом с трупом
- А ты, Бурнаш, ничего. Вовремя ты его «успокоил». Я как-то пропустил его, а он мог бы и шум поднять. Хвалю. Мы их сонных с десяток успели заколоть. А потом уж и сигнал был. Ох, и намахался мечом вдоволь… Чего молчишь, не отошел еще поди? Тоже, небось, пятерых «пригрел»?
- Четверых…  двоих в плен взял. Безоружных.
- Это хорошо. Успел еще увидеть, как ты одного у меня за спиной зарубил. Спас мою шкуру. Так что с боевым тебя началом.
Подошли два дружинника князя
- Эй, прушане, стрелу забирайте свою, да мы труп потащим.
Градор привстал, выдернул стрелу за оперенье. В трупе что-то булькнуло и остекленевшие глаза пару раз моргнули. Бурнаш вздрогнул, и поневоле рука потянулась к оберегу. Но нет, не жжется, значит…
- Не вздрагивай. Мертвее не бывает, валькирии их, небось, уже к Одину потащили.
Дружинники сняли с трупа добрую обувь, подобрали рядом валявшуюся кольчужку.
- И куды вы их сбираете?
- Да князь приказал вон на те, шнеки их грузить. Домой поплывут. Урок надолго запомнят.
- Ну, да, откуда приплыли, туда пускай и возвертаются. Добре князь решил. Мудро. 
 
Столько человечьей крови Бурнаш еще не видел. Бой длился почти весь день. Вернее сказать – побоище. Шведы не ждали нападения, потому поздно хватились. В панике пытались бежать, слабо сопротивлялись. Много убитых было в спину.  Решил все же исход боя сам хан-князь Александр – удачно бросил копье, попал в самого ярла Бергера. Сильно ранил или убил, не видели, к тому же на его шнеке, где он ночевал, дружинник Александра по прозвищу Сава подсек столб, завалил шатер, под  который унесли ярла. Оставшиеся на шнеке в живых воины тут же от берега и отчалили. Видя такое дело, остальные шведские воины, тоже пытаясь спастись, побежали  к шнекам. Не всем удалось уплыть…

У княжеского шатра, наскоро поставленного на высоком берегу, в свете костров надвигающейся ночи, тихо сидели сотники дружинников князя, новгородской, ладожской дружины, ижорцев. Подошел и Скуманд. Попытался было пройти к князю, но был остановлен охраной
- Погоди, прушанин, нельзя к князю. Почивает он. Только увидел, что побежали шведы так и упал на этом самом месте, прям как был в доспехах. Уснул крепко – умаялся. Мы уж апосля вкруг него шатер поставили тихо. Теперь до позднего утра почивать будет.
- Ну, спать да праздновать победу будем в Новгороде.
Из шатра неожиданно вышел Александр. Без доспехов, в одной длинной белой рубахе в свете костров, выглядел он гораздо моложе своих лет. Скуманд до сего времени близко не видевший князя потому как плыл со своими дружинниками в последней ладье, сильно удивился его молодости. Мой младший сын Вартислав поди одного года с князем.  Чуть помешкав, преклонил колено.
- Княже, бьет челом тебе  вождь племени зудавов Скуманд, изгнанный со своих земель тевтонцами…  хотел бы на службу к тебе, князь определиться.
- Встань Скуманд. Говорили мне про тебя. Говорили и про помощь от прушан в бою. Теперь же скажи, много ли потерял своих дружинников?
- Двух воев потерял да раненых два дружинника. И теперь готовы на помощь псковитянам идти. Немцы одолевают их…
- Нет, прушанин. Не пойду на Псков. Их князь кинулся к ливонцам помощи искать еще в прошлом годе. Только шиш он от них получил. Ливонцы сами готовы его земли захватить, да малость опоздали. Псковская земля под немцы попадет, если уже не взяли Псков. Вот когда ко мне приползут да попросятся под мое начало, вот тогда и будем решать.  А пока вернемся в Новгород, там своей смуты хватает.
- Твоя воля, князь.
- Пока отдыхай. Мне нужно узнать и о своих потерях. Говорите сотники. Но первым старейшина Пелгусий говори. Много ли потерь у ижор?
- Костров погребальных с полсотни, князь.
- Многовато. Моя же благодарность тебе и твоему племени за своевременный сигнал о прибытии врага. А посему, шнеки, которые еще целые, пленные, оружие и все, что осталось от шведов велю оставить в твою пользу.
- Благодарю, князь. Будем и впредь служить тебе верой и правдой.
- Да, вот еще… не помешало бы вам крепость здесь поставить. Если решите, то моя помощь вам будет в этом.
- Мудро, князь. Этой же осенью и начнем, пожалуй.
- Добро. В Новгороде попросите плотников, скажете, князь приказал.
- Благодарствуем, княже.
-  Теперь мои сотники, чем опечалите?
- Вместе с ладожскими два десятка полегло. Шведов не считали, два полных шнека нагрузили. Хорошая победа. Не зазря головы сложили наши други…
- Ладно. Хоронить будем поутру. Теперь же отдыхать всем. Не забудьте дозоры выставить. Могут опомниться поганцы, да надумают вернуться. У них еще много сил осталось.

Попутный ветер паруса напрягает. Тихо скользят ладьи по Ладожскому озеру. Спят гребцы, спят дружинники, только кормчие одни налегают всей своей тяжестью на правило, да посматривают, как бы не отстать от всей флотилии да не прозевать устье Волхова.
Не спится одному Бурнашу. Никак не может сомкнуть глаз. Только закроет, тут же видится труп убитого им шведа, глаза его удивленные. И молитвы никакие не помогают, и сколько не тереби оберег, нет покоя.  Да и у остальных дружинников не все спокойно на душе – нет-нет да покрикивают во сне…


6. Новгород. Крещение.

С самого утра, солнечного и ветреного во дворе усадьбы княжеской, возле центрального терема толпятся, переступая с ноги на ногу, бояре. Нетерпеливые уже негромко роптать пытаются
- Ишь, никак князь с Брячиславной не натешится.
- Да она же на сносях, вот-вот разрешится, не до утех любовных, поди.
- Ну, для утех у князя всегда найдется, кому сунуть…
- Э…  поговорите мне, языки-то и укоротить можно – это с высокого крыльца терема прикрикнул новгородский посадник Степан Твердиславич. А тысяцкий Фед Якунович из-за его плеча добродушно, но очень убедительно провел ладонью по горлу. Боярин Борис Мстиславич, что стоял ближе всех ко крыльцу, тряхнул бородой и гоготнул громко
- А можно и так, если уж совсем жизнь кому надоела. Мне так еще не в тягость покуда. Наш князь нам победу принес, ему и поспать всласть можно. А мы что ж, со своими требами и пождать можем, спешить некуда, весь день, поди, впереди…  Да, вон, кажись тиун княжий выходит. Его поспрошаем, сколь ждать нам.
Вышел к народу Яким – тиун Александра, служивший еще его отцу Ярославу,  без шапки, в расстёгнутом кафтане, с глупейшей улыбкой на лице. Оглядел разом притихших бояр, потом широко раскинул руки и крикнул что было сил
- Радуйтесь!  Радуйся, веселись народ Новгородский! Роду княжескому прибавление. Княжич родился. Посему от князя шесть бочонков медовухи на софийскую площадь выставляем и велим в колокола звонить.  – И уже тише добавил - Но седни князь всех не примет окромя посадника, тысяцкого и архиепископа. Ну, священник уже здесь, а вы Степан Твердиславич да Фед Якунович проходите в гридницу, туда Александр выйдет.
Бояре заволновались
- А мы-то чем провинились? Пошто нас не примает? Уж мы, завсегда…
А  боярин Борис Мстиславич, окинув всю боярскую братию хитрым глазом с прищуром, снова гоготнул
- А вот потом от Фед Якуновича и узнаем, кому по шапке, а кому и на плаху по милости князя нашего – спасителя от шведских вражин.
Яким тут же его подхватил
- А за тобой Мстиславич, что греха не ведома? Ну а если хорошо постараться, да поискать? Да, ладно, идите уж с Богом, и будто вспомнив что, поискал глазами в толпе Скуманда, стоявшего почти у самых конюшен
- Эй, прушанин! Не знаю, чем ты глянулся князю, но и тебя зовет. Я уж было подумал холопа аль дружинника за тобой посылать, а ты вона как… сам пришел.
Скуманд неторопливо пробился меж бояр и взошел на крыльцо.
- Я слышал, что ты князя по малолетству от разбойников спас?
- Всяко болтают… а вот за что к тебе такая милость, то мы еще узнаем. Оружие с собой есть?
- Чай не на битву шел, а на поклон. На кой мне меч?
- Ну, гляди.
- Да и вы приглядайте за мной.
- Да, уж приглядим…

Ожидалось вошедшим в гридницу, что будет длинный стол, уставленный разными явствами, да князь в радости великой, да вот только ошиблись малость – стол пуст, архиепископ Спиридон мрачнее тучи у оконца стоит, а Александр во главе стола сидящий  хмуро встретил вошедших.  Хотели было начать его поздравлять с первенцем, да князь только махнул рукой и указал, кому и где сесть. И повисла тишина, только слышно было, как муха бьется в оконце. 
Наконец Яким, присевший у входа на лавке, не выдержал и негромко кашлянул в кулак. Александр исподлобья зыркнул на него и тихо молвил
- Вот ты и говори им, говори, что думаешь, ежлив тебе невтерпеж. Пока я на Неву ходил, ты вместо меня тут был, тебе и слово держать.
- А что тут говорить, княже. На бояр новгородских, да вот и на тебя Фед Якунович я, блюдя интересы моего князя, шибко недоволен. Встретить, то дружину с победой колокольным звоном да ором, это вы догадались, а вот что-то даров на станах в закромах князя я не видел. И получается, что бояре свою мошну только блюдут, а тысяцкий им не указ – захотят от щедрот своих дадут, а не захотят…

Посадский Степан Твердиславич чуть не подскочил на месте
-  Дык, бояре, седни обозы уже снарядили… так что…
- А допреж чего ожидали? Ждали, что князь с позором вернется, так тогда можно его и взашей?..

Еще долго так вот препирались Яким с тысяцким, досталось и посаднику. Доходили и до ругани. И во все время этих споров Александр молча сидел и что-то корябал по столешнице перстнем своим с адомантом и изредка поглядывал в сторону Скуманда. Наконец, встал из-за стола. Все замолкли
- Все на седни. Идите уже, устал я от вас, спать хочу. Все идите, только прушанин пусть останется.
Стараясь не шуметь, Степан Твердиславич и Фед Якунович стали выходить. Только архиепископ не двинулся.
- Спиридон, тебя тоже не держу. Не уговаривай. Крестить своего первенца буду в Переславле, я так решил. А вот новобранцев, что я сам отберу на Кону в свою дружину, тебе крестить предстоит и как можно скорее. Не хочу я здесь более задерживаться, душно мне здесь у вас.
Архиепископ шумно вздохнул и молвил
- Воля твоя, княже. В ближнюю неделю крестить буду. Если на то будет воля Господня. 
Осенил князя мелким крестом и вышел.
Александр прошелся по гриднице, потом сел на скамью напротив Скуманда, почесал затылок, улыбнулся приветливо
- Слышал, что ты уже обосновался в Новгороде. Подворье завел в Неревском конце. Похвально, знать надолго решил остаться. Думал я о тебе, Скуманд. По нраву ты мне пришелся. Коль в службу ко мне пришел, принимаю и дарую тебе в кормление в Заволоцкой волости, большой удел. Тебе и твоим потомкам до скончания времен. Сегодня же велю. Я сказал.
На что Скуманд погладил свои усы, чтобы скрыть нежданную радость и только потом ответил
- Благодарствую, князь, за дар великий, да только я прошу не за себя, прошу принять сыновей моих в дружину твою. А сам я… как  соберусь с силою, ворочусь назад, на землю предков, остались там еще верные люди, подниму их против плащей крестовых.
Александр только тряхнул кудрявой головой, рассмеялся весело.
- А ты, князь, мудер. Думаешь, я не понял, что приглашаешь меня прямо сегодня на бой с крестоносцами. На это скажу тебе, не время. Будет время, будет и потеха. Пусть они увязнут по уши на земле руссов, пусть себе потешатся. До тех пор, пока окончательно не разозлят народ, не озлобят супротив себя. Потому много нужно мне будет ополчения собрать, да потом всей силой и ударить по ним, чтобы неповадно было посягать на нашу землю. А удел, что я жалую, и  детям и внукам  твоим не в тягость станет… а сыновей твоих боярами  сделаю. А теперь велю подать меда хмельного, хочу с тобой отпраздновать рождение моего первенца. Василием назову.
- Благодарствую княже.

 - Но крестить сыновей твоих все же придется. Сам как хочешь, а всю дружину  велю крестить.
- Твоя воля, князь…   
- Да, вот еще что…   Я скоро пойду в Переславль-Залесский, а тебе велю оставаться в Новгороде. Мне нужен здесь человек новый. Обживайся. Присмотрись, прислушайся, потому не все ведомо мне, что в городе деется в мое отсутствие. Дружину твою велю содержать на моем подворье. А по весне, как снег сойдет, жду сыновей твоих во Владимире. Хочу представить их отцу, Великому князю Ярославу.
- Велика твоя милость, князь. Благодарствую.

- Градор, ты вот скажи мне, кому это нужно, чтобы нас окрестили, да еще при этом новые имена давали?  Отец с мамкой имя  дают,  зачем? Вот настанет срок, перейду я в навь, к родичам своим, они ж меня по имени искать будут… А так? С новым именем как же… Заплутаю…
- Бурнаш, ты спать будешь или нет? Вот ведь пристал как банный лист.
- Ну, я к тебе как к старшему, который поболее моего знает… пожил же…
В большой казарме очень душно. Громкий храп спящих молодых парней сливается в нестройный хор. Но спят далеко не все, одни ворочаются с боку на бок, другие бормочут во сне.
Градор не выдерживает. Сползает с лавки, босиком проходит в конец казармы, зачерпывает из кадки и выпивает целый ковш тепловатой воды. Потом приоткрывает дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, и возвращается на место.
- Задал ты мне загадку, Бурнаш. У меня свои Боги, у тебя свои. Наверное, так и должно быть. Мы и  молимся  по-разному. А служить  собираемся одному князь-хану. И ты сам видел средь дружинников его, всадников с узкими глазами. Наверняка, у них тоже были свои Боги. Ну, и как прикажешь нами командовать, если мы все «кто в лес, кто по дрова» будем? Тут нас всех окрестят, и будет у нас один, общий Бог. И станем  мы тогда единой ордой, единым мечом и стрелой…  А коль  наследники появятся, а потом их дети, так те може совсем забудут про старых Богов то, сколь не  напоминай. Кто нас, старых потом слушать станет …
- Да, Градор, немного обидно, но это и есть Явь, мир людей. Наверное, он только так и устроен. Только  милы мне наши Боги, и Роды наши. Вечно их славить буду.
- Ну, и кто тебе в этом может помешать? И давай спать, до рассвета осталось немного, вон, второй раз петух пропел…
Градор, не прошло и двух частей, как захрапел, а Буршаш тихонько оделся, выскользнул из казармы во двор и долго, до самого рассвета славил всех Богов, коих только вспомнил…   

  Утро раннее, хмурое. По всем приметам месяц вересень начался. Облака сединой меченные с севера бегут. Волхов-реку  от ветра мерзлой рябью подернуло. Чего уж говорить о полусотни парней в одном исподнем, стоящих по пояс в воде. Обхватив себя руками, дрожат, зуб на зуб не попадает. С нетерпением ждут, когда закончится непонятное для них крещение, от которого никак не отвертеться если назначено тебе стать воином. Кому потом попасть в дружину князя Александра, или города Новгорода, а кому выпадет далекий путь в рать Большой Орды. А это, как  новый Бог пожелает…
По берегу вдоль мокнувшей шеренги ходит дьяк, временами вскрикивая, бормочет что-то.
У Бурнуша тож  губы от холода уже посинели, но крепко сжимает в кулаке оберег свой, смотрит не на дьяка, а поверх его, туда, где под стенами детинца новгородского с длинным посохом стоит волхв  древний, борода по ветру мечется, и  руки вверх воздев, взывает к Роду. С берега его не слышно, но Бурнаш одними губами вторит ему
- Отец мой, Род! Ты есть Бог Богов. Возьми меня под свою опеку. Пусть никто не мешает мне жить и трудиться во Имя Твое…
А дьяк свое толдычит
- Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…
- Ты - Совершенен, и я совершенствую свою Любовь к Тебе, ибо Ведаю, что Любовь и справедливость - мощнейшая защита от всякого зла…
- И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога и;стинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася…
- Благодарю Тебя, Отец мой, за заботу обо мне и роде моем…
Наконец священник отец Паисий, томившийся ожиданием, не выдерживает и начинает таинство крещения. Сам идет в воду и подходя к каждому произносит
- Крещается раб Божий Михаил, запомни свое имя, во имя Отца  и Сына  и Святаго Духа аминь. С головой окуная при этом в воду и отправляя на берег. И так с каждым. Приходит очередь и Бурнашу
- Крещается раб Божий Даниил, запомни свое имя, во имя Отца  и Сына  и Святаго Духа аминь.
Бурнаш, дрожа от холода, выскакивает на берег, оглядывается. И будто только так и должно оно было быть, на востоке сквозь облака пробивается желанный луч солнца, как обещание Хорса, Бога Солнца, что Боги все с тобой Бурнаш-Даниил…


7. Лета 6749.   Дела семейные

Минуло полгода. Старший сын Терентий, он же Масио, женился пару месяцев назад на дочери боярина Мороза Аксиньи,  чьи владения оказались тоже в Заволоцкой волости рядом с новоиспеченными боярами. Младшего сына Владимира, Скуманд с десятью дружинниками отправил обозом стать на хозяйство в новых владениях на берегу Онежского озера. Дочь Ванду, в крещении Анну, Скуманд исхитрился выдать замуж за сына посадского и она, кажется, уже отяжелела. Осталось выдать Гаю, тоже теперь названою в крещении Ириной, но тут как говорится «нашла коса на камень».

   Мощный кулак ударил в дубовую столешницу. И от этого удара запрыгала и зазвенела на столе серебряная и оловянная посуда.  И наступила тишина до этого наполнявшую трапезную общим весельем, глядя на  носившуюся вкруг стола  с криками и воплями Ирину
- Все, хватит махать руками словно мельница, - Скуманд тихо молвил, -  поди оторвутся еще. Марш на место. Последнее слово свое говорить буду.
Сидящие за столом домочадцы и несколько приближенных новгородцев, среди коих Градор-Михаил, чувствующий себя неуютно зная, что вот сейчас будет решена судьба его, замерли в ожидании решения Скуманда. Ирина замерла на месте, потом на цыпочках пробралась в конец стола и тихо плача села.
Скуманд долго крутил на пальце длинный седой ус, потом тяжело вздохнул
- Дочь моя, любимая больше остальных детей своих, я принял окончательное решение… слово княжески-боярское крепко и нерушимо. Другу, который меня спас от лютой смерти, был дан обет. Я тебе никогда не говорил, но и мать твоя покойная меня бы поддержала, она была не против Градора. И если ты любишь своего отца, который кроме добра ничего тебе не желает, то и пойдешь замуж за сына друга моего погибшего в бою,  за… вот ведь все никак не привыкну, за Михайла.
Мне недолго осталось быть с вами, скоро пойду освобождать свое княжество, а потому хочу вас оставить на новой вашей родине в достатке и благополучии. А Михайло будет тебе достойным мужем, мне он и так как сын, так что я буду за вас покоен. За ним будешь как за каменной стеной, верно говорю… Знаю, что пока не любишь его, но и сам я не по любви женился, а прожил жизнь с твоей матерью в ладу и радости. А теперь подойди, поцелуй отца своего и скажи, что согласная. А там, как говорится,  стерпится-слюбится. Потом еще и благодарить меня будешь.
Ирина, по-детски громко всхлипнув, встала из-за стола, медленно подошла к отцу, опустилась на колени и припала губами к его руке. Тихо прошептала
- Я согласна – и опять всхлипнула.
Скуманд усмехнулся, поцеловал дочь в затылок
- Вот и славно, вот и порадовала отца. Как там по новому обряду, под венец и делу конец. На той неделю свадьба. Михайло не молчи, скажи, что ты не против, а то я ведь и передумать могу.
Михаил как-то неловко поднялся из-за стола, умудрившись при этом опрокинуть миску, и каким-то не своим, вдруг осипшим голосом сказал
- Воля твоя, Скуманд, а я-то согласен, давно согласен. Люба мне Ирина, с самого ее детства люба…
- Да, вижу, заждался. Принимай невесту свою. Передаю ее тебе с легким сердцем. А вот за это и выпить можно. А ты, дочка, сильно не расстраивайся, Михаил знатный воин, боюсь редко его видеть будешь, вот увидишь, скоро скучать по нем будешь, поди походов еще много предвидится.

Снежен выдался дождливым, снега водой набухли, знать скоро дороги непролазными станут. Новгород погрузился в дрему, только часовые на стенах по ночам перекликаются, да факела понапрасну жгут.
Данила на сторожевой вышке с ноги на ногу переминается, дозор несет, стережет хозяйство Скуманда. Только какой тать в такую погоду из тепла нос высунет. Вот и приходится только ворчать в поднятый воротник полушубка
- Вот ведь как судьбинушка изворачивается, хотел повоевать, мечем помахать, а вишь как выходит, приходится служить прушанам, в снег с дождем бдяй в карауле, охраняй их добро. Вот еще никак к своему имени новому не привыкну. Со второго-третьего разу на Данилу откликаюсь. Тоже мне, имечко… Одно радует, скоро в поход, вначале Переславль посмотрим, а там, глядишь, и в Золотую орду двинемся, ну, а там уж…

Подворье  Скуманда по новгородским меркам очень большое. Правда, это подворье пользуется дурной славой, несколько бояр с семействами своими что-то недолго в нем жили, кого разбойники на торговой дороге порешили, кто при пожаре сгорели, а кого Ярослав  повесил как бунтовщиков. Так что Скуманд это подворье приобрел по весьма сходной цене. Ну, тысяцкого пришлось одарить да на храм еще пожертвовать, но это все мелочи. Главное, устроился Скуманд со своим небольшим семейством, как и подобает Прусскому князю, а теперь еще волей князя Александра, ставшего еще и боярином,  очень хорошо.
Посредине подворья богатые хоромы, на каменном основании, с жилыми комнатами и светелками для девиц. Большой двор с многочисленными хозяйственными постройками, амбарами, людскими избами. Все это большое хозяйство огорожено крепким высоким забором с несколькими сторожевыми вышками, на которые  в ночное время дозор из дружинников Скуманда выставляется.
Сам Скуманд как-то быстро завел нужные знакомства, прикупил несколько ладьей, чтобы по весне, как вскроется Волхов начать промышлять торговлей. Новгородские бояре и купцы насторожено сходились с прушанином, помятуя, что его сильно приветил князь Александр, но видя его щедрость и открытость, быстро сдружились. И совершенно напрасно. Потеряли осторожность, болтали при нем лишнего… против князя. Потом это им припомнится.

- Эй, там, в гнезде, Данила. Хватит яйца высиживать, спускайся, смена пришла.
- Это ты, Градор… или как там тебя… Михайло?
- Спускайся, внизу выясним, кого и как кличут. В избе, да в тепле, да за кружкой браги.
В общую трапезную вместе с вошедшими ворвался клуб свежего воздуха. Михаил с Данилой скинули верхнюю одежду и пристроились друг против друга за длинным столом. Подали им миску с холодным мясом, капусты квашеной да пару кружек браги медовой
- Михайдо… а скажи, как тебя покороче можно звать?
- А кто ж его знает. Верно, Михась… или Миша… Ты давай, налегай на еду, на меня не смотри, я  уже утричал
- Ладно, Миша так Миша. Ты давай рассказывай, что нового слышно, когда в поход на Переславль двинем?
- Э, брат, да ты совсем ничего не знаешь
- Да, откуда мне знать? Это ты по Новгороду шастаешь, а нам с княжева двора никуда, таков приказ был. Вот только в караул если, да и то… думаю, тут без твоей помощи не обошлось.
- Да так… немного Скуманда просил. С неохотой согласился. Боится, что Ирина, опять начнет тебе глазки строить.
- Ну, ты же знаешь, что…
- А вот тут спешу огорчить тебя, на той неделе у нас свадьба.
- Ну, наконец-то разрешилось. А уж как я рад за тебя, ты и представить себе не можешь. Может, перестанет меня поддевать. За это и выпить не грех. За тебя с Ириной.
- Давай, это можно.
Выпили по кружке, спросили еще.
- Вот и славно. Теперь слушай новости. Никуда мы не двинем пока. Рыцари уже в тридцати верстах от Новгорода, в Тесове. Новгородцы просили помощи, так Великий князь Ярослав Всеволодович прислал младшего сына Андрея, да он не пришелся ко двору, заупрямились, отказались, да только вновь стали просить Александра. Так что, ждем князя с дружиной теперь здесь.
- Вот и ладно, повоюем теперь. И далеко ходить не надо.
- Это точно. Не разучился мечом махать?  А то пошли во двор, побалуемся?
- Не, в сон клонит с браги хмельной. Полночи под дождем в темноту глаза пялил, утомился.
- Звиняй, это я на радостях своих предложил, не подумал. Топай в людскую, отдыхай.
- Да в людской теперь шумно больно. Я лучше на сеновал.
- И то дело.

Совсем рассвело, временами сквозь облачную рвань стало проглядывать робким кружком солнышко.
Сильно покачиваясь, не то с усталости, не то с выпитой браги хмельной, из трапезной Данила пошел по крытому переходу, и уже прошел было мимо амбара, как едва прикрытая дверь амбара скрипнула, и чья-то рука резко потянула его за рукав вовнутрь. В темноте Данила не понял, что произошло, но на всякий случай изготовился к бою. Девичий шепот его остановил
- Тише, Данилка, тише, это я, Ирина.
- А ты чего тут таишься? Меня вот напужала почти до смерти
- Как же, тебя напугаешь.
- Так, отвечай, что в амбаре забыла невеста моего друга? Да ты к тому же согласие ему уже дала, и свадьба скоро. Не хорошо вот так с другим тебе встречаться.
- Да, Данилка, я поневоле согласие дала, отец настоял, а мне только ты люб может больше жизни.
- Что ж ты глупая, такого во мне углядела, что чуть ли не из-под венца рвешься? Ты на себя взгляни, дочь князя, в соболях да нарядах, да и жених у тебя еще поискать нужно. А я, без рода теперь, вой простой, у которого и есть только то, что на мне, да иного в жизни и не ищу. Да и сердце мое принадлежит другой…  Знаю, что не суждено мне с ней даже увидеться, только она одна мне дорога пуще жизни.
- Глупости говоришь, Данилка. Не нужны мне никакие наряды, ни какие хоромы боярские. С тобой я бы и в землянке была бы счастлива. И от тебя дитя хочу, да хоть сейчас прямо. Или давай убежим…
Не пришлось Даниле ответить на эти ее слова. Большой колокол на Софийском соборе загудел, малые колокольцы радостно поддержали звон, по двору забегали люди с криками.
- Что случилось, уж не пожар ли где?
- Да, не, вон, побежал народ к детинцу. Слышь, что кричат, князь Александр с дружиной прибыл. Эка, радость великая, спаситель наш прибыл…
У Данилы отлегло, блажь девичью не надо выслушивать
- Ну, вот что, Ирина, не будет у нас с тобой ничего, ни сейчас, ни опосля, мне на службу ко князу надобно, а там как судьбе будет угодно, то одна Макоши ведает. А Михаила ты еще полюбишь, деток ему нарожаешь и будешь счастлива, а сегодняшнюю дурь свою с улыбкой поминать будешь.
Выглянул Данила из амбара, не увидал бы кто, не подумал бы чего, лиха не оберешься, поди, доказывай потом. Вроде никого, все побежали встречать князя Александра. Последний раз глянул на плачущую Ирину, и вышел из амбара.

 Кому в радость приезд князя Александра Ярославича, а кому так и кровавая потеха. Для начала он припомнил горожанам старые обиды, да и за время его отсутствия новые «затеи» против него появились, слушая доносы своих людей, да Скуманда список, не шибко разбирая по вине их  повесил «многие крамольники».
Затем Александр осадил крепость Копорье и взял ее. Часть пленных немцев князь отправил в Новгород, а часть отпустил  за хороший выкуп, зато перевешал всю чудь из копорского гарнизона сдавших крепость. Однако от дальнейших действий против рыцарей Александр воздержался до прибытия сильной владимирской дружины во главе со своим братом Андреем.
Михаилу с Данилой под Копорьем совсем немного пришлось порубиться, но все же их храбрость была замечена и оценена князем. Данилу принял в свою дружину на полном довольствии и сразу же определил десятником в сотню Михаила. Свадьба Михаила с Ириной прошла тихо, без лишних гостей, Скуманд постоянно ждал от нее каких-нибудь «взбрыков» и Данилу на всякий случай не пригласил, да он и сам не рвался на эту свадьбу. Вот так и закончился этот год



8. Лета 6750.   Псков

Не доходя пяти верст до Пскова, еще до полудня устроили привал. Перед битвой нужно было дружинникам отдохнуть после долгой дороги, да и обоз следовало подождать, медленно тащится, на то и зимобор, дороги шибко вязкие, сани едва ползут, когда по рыхлому снегу, когда по уже кой-где по обнаженной земле. Так что привал.
В шатер сотника Михаила пришел Терентий с каким-то незнакомым мужиком в сильно драной шубейке и промокших лаптях. Он тут же, ни слова не говоря, пристроился у костерка и дальше во все время разговора  помалкивал, поглядывал и изредка кивал, подтверждая слова Терентия. Следом за ними вошел и Данила и, глупо улыбаясь, присел на корточках в углу.  Михаил до этого лежащий на сеном набитом тюфяке, сел и только усмехнулся
- Ну, и с чем пожаловали гости дорогие, вещайте, я слушаю, но недолго, умаялся я…
- ты, родственничек, вначале накорми-напои, а уж потом калякать будем.
- Так трапеза не скоро еще, не ко времени вы нагрянули.
- То ладно, мы к тебе с делом и за советом.
- Дело так дело, вещай, брат моей женушки.
- А тут такое дело. Пока князья наши отдыхают, я план придумал, как похитрее Псков взять.
- Неужели в тебе проснулся стратег? Хвалю.
- Мы когда были в Пскове, я знакомства разные завел. Вот и пригодились. С севера и востока у крепости хорошая каменная стена, С востока река, а с юга болото, по нынешней погоде не пройдешь.
- И что дальше?
- А то, что с юга она плохо охраняется. Там самое слабое место, а кое-где и в стене есть проходы, давно не латались.
- Ну, и как мы по болоту… поплывем?
- А вот человечка я привел, знакомец он мой псковский, уговаривались мы с ним, что если что, то он сообщит. Так он намедни из города и прямо к нам, через болото прошел, потому как Псков затворился, никого не выпускают, стражу утроили, Александра не сегодня-завтра ждут.
- И дождутся на свою погибель.
- Вот я и подумал, может нам внезапно с юга, потихоньку просочиться в город, а там…
- Мысль конечно не глупая, да и проводник у тебя имеется. Давай, действуй.
- Так я же хотел, чтобы пару десятков дружинников, да и вот хотя бы и Данилу с его воями…
- Слышь, Данила,  готов на ратный подвиг? И чего ты сидишь и все время лыбишься? Может тоже чего удумал?
Данила встал, охнул – ноги затекли, прошелся по шатру и сел на тюфяк рядом Михаилом
- Слышь, Миша, а ведь ты угадал. Помнишь, после Копорья, я исчез ден на десять? Ну, и как тебе помнить, ты же апосля Копорья как стрела из лука в Новгород полетел, к женушке своей. А  я за это время в Псков сходил, тоже кое-кого проведал.
- А и вправду, совсем не до тебя было, к первенцу своему летел как на крыльях. Совсем голову потерял… на время. Кстати, не хочешь знать, как при крещении сына назвал?
- Ну и как?
- Не догадываешься? Думаешь Александром? Не угадал. Да, Данилкой и назвали, Ирина была не против.
- Благодарю, друже, порадовался я за вас.
- Ну, вещай дальше.
- В монастырь заходил, там дружинники-инвалиды свой век доживают. Затворились в монастыре, затаились, а ливонцам до них и дела нет. Знакомый по прозвищу Оглобля, собрал всех, посидели, покумекали что к чему и решили. Если на то будет воля князя Александра, то будут готовы тряхнуть стариной, помочь чем. А могут они еще много, не забыли ратные дела. В город, например, могут проникнуть со стороны реки. Река Великая вскрылась уже, так под видом рыбарей или торговцев от пристани и проникнут в город. А в ночь перед штурмом, по тихому охрану у городских ворот уберут  да ворота откроют. Еще лучше, при этом чтобы небольшая дружина еще ночью в город вошла…
- Данила, ты понимаешь, что это может получиться? Только не мне решать, что с вашими планами делать.
- Ступай к князьям, попробуй их убедить.
- Нет уж, други мои, вы придумали, вам и докладывать князьям. Как ко мне пришли, так и к ним идите, мне вашей славы не нужно. Благословляю на подвиг, топайте. Тебе, Терентий, мой совет – держись смелее, не мнись, глаголь доходчивее и складно. Глядишь, Александр и тебя десятником или даже сотником пожалует. А то вроде бы боярин, а без звания, не хорошо.  Не все же тебе оруженосцем при мне состоять.
- Не учи, сам знаю. И не забудь моего человечка обогреть да накормить.
- Да как хоть его зовут, человечка твоего?
- Да никак, он глухонемой.
- А как же…

- В шатре князя Андрея Ярославича уже довольно долго продолжается громкая ссора с криками и бранью братьев князей Андрея с Александром, вот-вот и до драки может дойти – что поделаешь, братья молодые, горячие. С самого детства у них так водится, воюют за первенство. И слышно их на большом расстоянии от шатра. Дружинники, на их крики только ухмыляются – ишь, как дети малые бодаются, тож ерохвосты, игрушки поделить не могут.
- Да ты брат хобяка, чем можешь хвалиться-то?  Сколь много побед над врагами одержал? А я с малыми силами великое множество шведов побил, самого их ярла копьем сразил. И до этого от врага никогда не бегал, а бил их без счета. И я помню, как рязанский князь тебе укорот сделал, хорошо хоть живым отпустил, или сам бежал с поля боя?
- Сам ты шинора. Да, может, так было все, может и бежал, да только потом-то я ему все припомнил, всех, все семейство вздернул на столбах при случае, а его самого перед смертью заставил глядеть на это. И потом, вот не тебе суемудрому батюшка доверил самую боевую свою дружину, «кованую рать», не тебе, а мне. Теперь у меня шесть сотен витязей настоящих, да сотня татар лучников которые на скаку птицу в небе бьют, а у тебя только четыре сотни дружинников да дружина новгородская
- Ко мне мужики с вилами да топорами со всей псковской земли подходят. А мои дружинники твоих дуботолков за одно место гонять по лесам будут
- А это еще поглядеть будем, кто кого гонять будет.
В это время в шатер заглянул часовой дружинник. Для начала кашлянул, чтобы привлечь внимание разошедшихся князей.
- Чего тебе? – спросил, как-то вдруг сникший князь Андрей
- Так тут такое дело. Сынок прушанского боярина Скуманда князя Александра хочет непременно видеть.  Дело, говорит, важное.
- Ну, впусти.
Вошел Терентий, низко поклонился князьям, а потом как можно более связно поведал свои предложения, обращаясь больше к Александру.
- Ну, брат Андрюша, видал какие у меня воины, не только здоровые и сильные, так еще и премудрые при этом. Как кличут тебя молодец? Вроде встречались на Неве, али ошибаюсь?
- Был и на Неве, и Копорье брал. А зовут меня по крещению Терентием.
- Сам придумал план?
- Вместе с сотником Данилой.
- Ну, и где он?
- Оробел слегка, там, на поляне топчется. Кликнуть что ли?
- Погоди. Руки покажи.
Терентий до локтя обнажил руки.
- Видал, Андрей, какие молоты. А скажи, Терентий, подкову согнуть можешь?
- Прикажешь, согну, невелика затея.
- Ладно, еще спрошу, через болото на Псков пойдешь?
- Если сотню дашь, пойду.
- А ты из чьей сотни-то дружинник?
- Так Михайла Прушанина.
- Знаю такого. Сотню не дам… подумаю. За службу благодарю, ступай себе с Богом.
- А как же...
- Ступай уже, когда надо дам знать, как поступать будем.
Терентий поклонился, и неловко повернувшись, вышел.
- Ну, и что ты думаешь по этой стратегии, Андрей?
- Риск великий, может не получиться.
- Конечно, тебе больше по нраву «иду на вы», и в чистом поле рать на рать головы класть своих и чужих. А мне надобно своих воев как можно дольше сохранять живыми.
- Хорошо, как ты хочешь поступай, я пожалуй приму твое руководство, но коль не выйдет, тебе и отвечать.
- Я отвечу. Прежде всего перед Богом, потом перед батюшкой, а потом и перед всем честным народом. А сделаем мы так – ты со своими сотнями выступаешь через два дня. С тобой две сотни моих дружинников да новгородскую дружину Домаша Твердиславовича. Доходишь до Пскова, останавливаешься и начинаешь шуметь, вызывая рыцарей на битву в поле. Я же с одной сотней накануне тихо пройду через болото и затаюсь под стеной. Вторую сотню свою пошлю ночью под ворота. Если у инвалидов получится, то славно  будет, Если у них пойдет что не так, я им выйду на подмогу, откроем ворота и часть стены захватим. Тебе же достанется ворваться в город, ну и дальше как пойдет.
- Лады. Почему только через два дня, а не завтра?
- Пусть думают, что мы боимся, а мы еще и слух пустим, что уходить думаем, а сами в тайне изготовиться успеем.

Как-то все очень быстро закончилось. Не успело солнце с утра набрать силу, и только заглянула через высокую стену псковского детинца, а там уже на вечевой площади Троицкого собора на коленях стоят несколько уцелевших рыцарей, даже не успевших до конца надеть доспехи, да немногие кнехты, большей частью раненые в скоротечном бою. На высоком крыльце собора прямо на ступенях сидит князь Александр, слушает доклады сотников, и наконечником сломанной стрелы вычищает грязь из-под ногтей. Позади него, у самых врат храма князь Андрей о чем-то толкует с архиепископом. Наконец Александр поднялся и прошелся перед пленными. Те еще больше склонились.
- А вонь-то от вас, уже успели обделаться… так что мне с вами делать? Мы в рабство не берем, нет у нас такого обычая, а вот шкуру с вас…  зй, братишка, подойди сюда, хватит лясы точить с попами. Посоветуй, как мне с этими псами погаными поступить, просто повесить всех или кого четвертовать, а кого на кол, чтобы дольше мучились.
- В этом брат, я тебе не советчик. Вот только что архиепископ мне поведал, что много они в полон псковичан взяли. А на тех вон двух рыцарей обменять бы их нужно.
- А где же остальные? Говаривали их больше двадцати?
Дьяк с большой лысиной и реденькой бородкой сбежал с  крыльца и радостно молвил
- Так остальные еще с вечера на шнеках ушли, сильно напужалися вашей орде.
- А эти выходит не успели. Ну, впереди у нас еще много пленных будет. Пожалуй, перевешаю я этих… каждого второго, а остальных в темницу на хлеб с водой. Вот так будет. Эй, молодцы мои, приступайте к делу, а мы с тобой Андрей будем думать, куда нам дальше быть. Доложили уже, где главные силы этих поганцев. В Дерпте сидят. Надо бы к ним в гости к эстам наведаться, малько пощипать, чтобы надолго запомнили как со мной ратиться. Ты со мной, или возвертаешься во Владимир, хвастаться перед батюшкой победой.
- С тобой, с тобой, уж больно хочется взглянуть, как тебя ливонцы угощать будут.

На погосте монастыря идет погребальная служба о всех убиенных, хоронят пятерых дружинников князя Александра Ярославича и двух дружинников-инвалидов. Меж ними и Данила не успевший даже умыться, и теперь по его щекам проложены полосы от слез – шибко печалится об убиенном в бою Оглобле. В таком виде и нашел его Михайло.
- Эй, Данилка, что с тобой, вот глаза на мокром месте.
- Веришь, с самого детства не плакал, а тут не удержался, славный старик был, не смог я его уберечь, на моих глазах его рубанули.
- Слушай, ты сказывал, что они некрещеные, а их отпевают
- Михайло, Богу христианскому все равно, крещенный ты аль нет, человек раб его и судит он их по делам их по своему разумению. А Перуну в нави и так все понятно, в бою погиб воин, вот это для него важно.
- Выходит, что вы все одной рукой на церкву креститесь, а другой идолу поклоняетесь
- Выходит что и так. Глаголь, зачем меня искал?
- Князь Александр расправу чинит, вой стоит на площади, я и ушел. Скоро выступаем на главные силы ливонцев. Вот за своего старика и поквитаешься. Пошли к реке, хоть морду умоешь, негоже моему десятнику с таким лицом перед своими воями красоваться. Потом пойдем  тризну править.


9. Лета 6750.   Перед битвой

Утреннее солнце приятно пригревает спину. Рыхлый снежный наст хрустит, а под ним вода хлюпает. На то и начало месяца протальника.
 Войско растянулась на добрую версту. Впереди дружина новгородская воеводы Дамаша Твердиславовича, ему эти места хорошо знакомы. За ними княжеские дружины, следом татарская легкая конница, далее новгородские и псковские мужики-лапотники, ополчение с вилами да топорами. Вот такая вот орда, Навскидку сотен двадцать.

Князь-ханы едут рядом на богато убранных арабских скакунах. Почти всю дорогу  молчали, а тут вдруг разговорились
- Как думаешь, брат Александр, успеем мы вернуться во Владимир, чтобы проводить батюшка в Орду?
- То мне не ведомо, Андрей, не о том теперь мои мысли. Все думаю, куда же ливонцы из Дерпта двинулись. Из Изборска они сбежали, мыслю, где-то на западном побережье озер нас ждут. Знают, что я ищу битвы с ними. А батюшка нас дождется, не сумлевайся. В Сарай-Бату поди ехать, долгие сборы надобны
- Нам тоже придется когда-нибудь в Орду, в Сарай или далее в Каракарум ехать с докладом о том, что их союзники успели накуролесить на западных границах.
- Когда это еще будет. А пока жив Ярослав, об этом даже думать не моги. А уж когда я поеду в Орду, то буду просить хана Гаюка больше русских воев не посылать в Орду. Мало им, что мы их западные границы держим? Десятину платим, можем еще больше платить, но русичи не будут в их войнах участвовать. У них и так половина орды из русичей. А нам самим дружинники больно надобны, всякую нечисть западную усмирять.
- Не много на себя берешь?
- Сдюжу. Буду после батюшки великим князь-ханом на Руси, так можно будет и попросить, не убудет.
- А я бы и дань отказался давать.
- Ну-ну…

Друзья Михайло и Данила где-то в середине колонны тоже едут рядом. Под ними у Михаила жеребец с норовом, которого все время приходится осаживать, а у Данилы кобыла пегая, досталась еще с заставы.
Михаил едет мрачнее тучи, в сторону глядит, молчит
- Миша, а Миш, что не весел, буйну голову повесил? Радоваться надо, на битву едем.  Да ты хоть слышишь меня? – в ответ только кивок
- Михайло, ну давай хоть песнь какую затянем, пешие подхватят, все легче топать будет.
- Ох, Данилка, не до песен мне теперь
- А ну, поведай в чем твоя кручина? Может, вдвоем одолеем.
- Нет, друг, не одолеем. Вчера к ночи посыльный был с новостями из Новгорода. Горькую весть мне привез.
- Со Скумандом что али с Ириной?
- Хуже. Маленький Данилка помер, месяц считай и пожил. Не уберегли. Эх…
- И вправду горе. Ирине, небось, тож нелегко. По новой вере, говорят, невинные младенцы там ангелами становятся. Ну не последний же у вас ребенок, жизни впереди чай много еще, нарожаете на целую дружину.  Взбодрись, здесь твои витязи на тебя смотрит. Запевай, я подхвачу, как сумею.

Навстречу войску прискакал всадник и стал требовать встречу с ханом Александром. И в сопровождении двух новгородский дружинников был доставлен под светлые очи князя. Соскочил с коня, шапку с головы стянул и в недоумении уставился на князя.
- Почто мил человек, меня ищешь и кто ты таков? Велю молвить
- Прости князь-хан, я-то думал, что ты постарше будешь. У меня сын твоего возраста, еще остолбень пока.
- Прости, не в твого сынка удался. Так с чем так спешил ко мне, вон лошадку чуть не загнал, вся в мыле.
- Так я вроде как разведал где немецкие кресты ордой стоят. Сам я здешний, из веси маленькой в десяток дворов. А кличут меня Годуном.
- Вот и погоди о себе сказывать, давай о ливонцах.
- Да они тут, недалече, верст  с десять будет, може ближе
- Ну, и много их?
- Ох, много, не счесть. Многие в железо одетые. А еще чуди с ними немеренно…
- Больше чем наша орда?
Годун из-под руки оглядел колонну
- Может и больше, как счесть
- Ладно. В каком месте стоят, объяснить можешь? А еще лучше,  дайте ему палку, меч, хоть что-нибудь. Рисуй, как можешь, где мы, где дорога, возле чего стоят ливонцы. В поле, на опушке, возле речки какой? Можешь?
- Чего тут мочь. Вот тут вы, вот так дорога идет до урочища Узмень, дальше вот тут Вороньин камень, тут Гдовское озеро, а вот здесь они стоят лагерем, на берегу озера,  а многие чуди по окрестностям  рыщут, тащат все, что найдут, прям беда. Наша-то деревенька в лес подалась, а я вот тут стало быть
- Благодарствую, Годун за хорошую весть. Проси, что хочешь, не поскуплюсь.
- Да вот коняшку бы помоложе, моя-то кляча похоже скоро откинет копыта, да еще вот этот меч, коим чертил
- Получишь жеребца трехлетку.
- Может лучше кобылку. На развод.
- Мудер. Будет тебе кобылка. Может, найдем еще и жеребую. Ну, а меч-то тебе на кой?
- А кто ж мне  без меча поверит, что я с самим князем Александром Ярославичем вот так…
- Уговорил. Так и быть – твой меч. Яким, слышал? Исполни. Накормить, напоить и в дорогу что-нибудь дать.
Яким подъехал, оглядел мужика
- Будет исполнено, княже. Иди за мной, божий человек.
- Благодарствую, княже. Будем молиться за ваше воинство.
- Ступай уже, с Богом.
Александр тут же приказал объявить привал, всем отсыпаться впрок. Еще до полудня собрать сотников, воевод у себя в шатре. А мужикам ополченцам приказано было в ближайшем лесу нарубить кольев о двух саженях с обоюдоострыми концами на трех человек по колу. Глубокомысленно изрек «надо».

- Что ты задумал, брат? Я готов встать под твое начало. Исполню все.
- Андрей, ты помнишь, чему нас учил грек Феодосий? Как про Фермопилы сказывал, помнишь? Хотя как тебе помнить, ты уже тогда под юбки дворовым девкам начал заглядывать, лентами их одаривать и прочее.
- Ты еще при людях это вспомни
- А то по молодости вовсе и не зазорно, я сам через это проходил. А что я задумал, поведаю, когда все соберутся.
Шатер княжеский хоть и большой, но едва вместил всех сотников и воевод
- Вот, други мои, и настает время нашей битвы. Знаем, где ливонцы стоят, они, догадываюсь, знают, когда мы подойдем. Есть у меня в Дерпте глаза и уши, а потому ведаю, кто будет командовать ливонской ратью. Андреас фон Вельвен. Я его знаю, был он на моей свадьбе. Знатный рыцарь и хороший полководец. Но предсказуемый. Будет воевать по правилам ромейским. Клином построит войско. Во главе клина тяжелая пехота и конница, за ними лучники, тылы прикрывают ополчение чуди.
Будут продавливать наш центр, считая его главной нашей силой. Попытается рассечь надвое войско, а потом добивать фланги. Вот такая стратегия.
Мы же поступим так. По центру встанут новгородские и остатки псковской дружины, за ними все ополчение. По правую и левую руку встанем мы с Андреем с дружинами. Татарскую конницу кружным путем отправим им в тыл. Новгородским и псковским  дружинам нужно будет как можно  дольше продержаться, а потом начать отступать и расступаться по сторонам, ополченцы на пути этого клина выставят телеги и кольями устроим засеку. Всадники не пройдут, их центр завязнет в этой преграде. А тут мы с флангов ударим, конница татарская с тыла угостит  калеными стрелами ополчение чуди. Дальше, как Бог даст.
 И еще. Нужны дружинники добровольцы. Нужно чтобы они первыми стали нападать на ливонцев по центру. Нападут, а потом обратятся в бегство. Зная ливонцев, захотят они погнаться за ними, и этим «растянут» свой клин, образуются в их рядах прорехи, в эти «прорехи» мы с Андреем и ударим. Вот такой маневр. Сотники, отберите добровольцев, нужно до полусотни молодцов с крепкими щитами, чтобы «убегая» прикрываться ими. Но сразу их нужно будет предупредить, что выживут немногие. А поведет их в бой тоже доброволец из сотников. Сами решайте кто.
- Я поведу – Михайло вышел вперед, и сам себе удивился тому, что даже не задумываясь  решил, будто с вершины горы сорвался.
- Михайло, помню тебя. Хоть ты и прушанин, но вижу готов постоять за русскую землю. За это нарекаю тебя прозвищем Салтык, что означает с ордынского образец преданности.
- Благодарствую князь за доверие. Не посрамлю земли русской.
- Э… а где воевода  наш, Дамаш Твердиславович? Почто не видать?
- Так он вроде бы далее пошел. Мы подумали, что с вашего указа.
- Не было моего указа. Вот же дуболом, решил в одиночку врагов всех побити. Пропадет почем зря, да и у нас рать поубавится. Может, одумается.
Одумался. Вскоре вернулись с потерями. Дамаш Твердиславович побитой собакой на коленях просил прощения за свою вольность
- Прости хан непутевого воеводу своего. Христа ради прости. Не дошли до главных сил мы, на дозорный отряд попали, бой приняли
- Много воев твоих погибло?
- Осмь человек. Ну и мы положили десятка два.
- Невелика победа с отрядом чудским ратиться
- Откуда ведашь, что это…
- Ведаю, моя мысль всегда вперед забегает. На этот раз прощаю. Ступай.
- Кровью искуплю вину свою
- Ступай уже.

Стелется по  земле туман утренний, ног своих не видать. А, меж деревьев совсем недолече мелькает фигурка девичья, с лентами алыми в косах длинных. Сердце Бурнаша забилось так, что готово вот-вот выскочить из груди. Нащупал на груди оберег, зажал в кулаке и крикнул, как ему самому казалось громко
- Ганна, постой-погоди, это я, Бурнаш
- Догони  - в ответ и смех звонкий, эхом многократно среди верхушек деревьев гуляющий. Пытается Бурнаш бежать, да куда там, ноги плохо слушаются, как чужие,  как тут догонишь
- Помилуй, Ганна, не угнаться мне за тобой. Я так долго ждал тебя, постой.
- Догони – и хохот, в  этот раз дикий, пугающий
Прижал Бурнаш оберег к губам, прошептал тихо
- Род мой, и ты Макоши, единственный раз прошу помощи, не дай еще раз потерять Ганну. До конца дней своих неустанно буду славить вас
И вдруг тотчас же полетел на голос Ганны, едва успевая увертываться от веток дерев. Светлее впереди стало, подумалось опушка леса. Ан нет, на берегу моря оказался. А Ганна вот она, уже вошла в воду по колено. Стоит и смотрит на солнце, которое своим краем уже в воде. И вдруг развела широко руки, взмахнула ими,  вот-вот в крыла превратятся
- Стой, Ганна, погоди, не улетай, оглянись. Я почти догнал тебя. Я же так желал этой встречи
Обернулась Ганна, а это вовсе и не она. Это Ирина. Стоит в воде, смотрит ласково и манит его рукой
- Данилушка, пойдем со мной. Пойдем. Уж как я тебя любить стану, никто на свете тебя так любить не будет как я. Пойдем, Данилушка.
У Бурнаша в руке оберег горячим стал, жжется оберег, предупреждает знать…
- Нет, Ирина, не пойду я за тобой. Не могу я. У тебя муж живой, семья. Нехорошо это. Напрасно зовешь.
- Живой еще, говоришь? Так всякое может случиться.
- Что? Что может случиться?
Вскинула снова руки, Ирина, вдруг захватила ладонями воды и плеснула Бурнашу прямо в лицо…

- Данило, эй, хватит спать. Еле добудился.
- А водой-то зачем же обливать, чай не лето?
- Ну, так заодно и умылся. Готов на ратный подвиг? Пойдешь ко мне добровольцем?
- Да я и так в твоей сотне. Куда скажешь, пойду.
- Иного и не ожидал. Мы же не просто с тобой друзья, побратимы мы.
- Собратья стало быть, по-нашему. То верно
- А по нашему, означает, что ты это я, а я это ты. Вот так. Обнимемся, как братья названные.
Обнялись крепко
- Миш, что вот так, вдруг на тебя нашло?
- Да, брат, сегодня особый случай. На большой риск идем. Мы с полусотней добровольцев нападаем на всю рать поганых, пока другие будут смотреть, как те убивать нас будут. Как тебе такое?
- А без нас с тобой не обойдется эта участь?
- Нужно так поступить, вот ведь незадача…
- Ну, нужно так нужно. И тогда, куда же ты, брат, без меня пойдешь? Надо будем и поляжем вместе…
- А вот умирать мы еще погодим, как-нибудь извернемся. Пошли, уже выступаем. По дороге расскажу, как так вышло.


10. Лета 6750.   Битва у Вороньего камня

Едва рассвело, а рати уже изготовились к битве. Меж  ними поле шагов с полсотни. Стоят и выжидают, кому начинать. А с востока вдруг наползли свинцовые тучи и пролились ледяным дождем со снежной крупой, прощальным приветом уходящей зимы. Застучали ледышки по шлемам и щитам, дальше пятидесяти шагов ничего не видать.
Александр свою дружину затаил за Вороньим камнем, а Андрей, своих за небольшим холмиком по другому флангу, всадникам велел спешиться, чтобы быть незаметнее.
Князья съехались позади рати.   
- Александр, будем ждать, пока распогодится?
- Нет, Андрей, погляди, нам в спину непогодь, а ливонцам прямо в рожу, самое время нам напасть. Где твои татары?
- В обход отъехали, как услышат шум битвы, нападут с тыла, как условились
-  Где Михайло?
Из-за пелены дождя появился Михаил
- Хан Александр, я здесь, жду, когда начинать скажешь
- Хоть щитом прикройся, вымокнешь. Твои молодцы готовы?
- Команды ждут.
- Ну, вот и с Богом. Постарайтесь живыми выйти
- Постараемся, а там как Бог даст. Пошумим.
Михайло побежал к своим дружинникам, стоящим за ополчением
- Ну, что други мои, настал наш черед. Эй, мужики дайте проход меж телегами, на бой идем. Да телеги-то на бок положите, да колья к колесам приладьте.
В ответ кто-то из самых бойких, хохотнул
- Сотник, ты это, сопли утирай своим, а мы хоть и промокли, а свое дело знаем. Не знаем, как вы управитесь, а мы вилами постараемся накопнить побольше крестов.
- Вот и ладно. Смотрите, не обделайтесь.
Первые ряды дружин псковских да новгородских расступились, пропуская вперед отряд Михаила, в спину их крестами осенили.
Михаил обратился к своим смельчикам
- Витязи мои, покажем свою удаль молодецкую. Немного раззадорим неприятеля и по команде бегом назад, но не шибко,  чтобы штаны не порвались, надобно увлечь их за собой. А дождичек нам в подмогу, шагов триста пробежим спокойно, не увидят, а далее шумите как можно громче, поминая всех богов, родных и кого хотите, чтоб казалось, что нас тьма, не меньше. Переполох неприятелю устроим. Вперед. С нами Бог! Терентий и ты Данила держитесь ко мне поближе, чтобы я вас видел. Терентий, ты где такой молот достал?
- Где плохо лежал. Во Пскове.
- Красть негоже.
- Не крал – выменял. Не скажу на что.
- На бегу, хоть бы не пыхтел так, услышат.
- Да я этим молоточком уши-то им позакладываю.
- Все, кажись, услыхали нас, сейчас стрелы полетят, щитами прикройтесь, рано нам землю носами пахать. Вперед! Нам бы до первого их ряда добраться, а там уж…

 И казалось им, что бьются они, уже целую вечность, хотя на самом деле прошло лишь чуть более пятидесяти частей. Первыми пали два дружинника, даже не успевшие вступить в бой. Потом, когда пробили первый ряд щитов неприятеля и пошла рубка, один за другим еще многие погибали в жестокой  схватке с врагом, которых было во много раз больше. Но много и ливонцев  корчились в крови.
И когда оставалось в живых меньше половины дружинников, а осмелевшие ливонцы смелее стали выступать из  рядов, Михайло  крикнул «отходим». Последний раз оглянулся на поле битвы, и тут же ожгла его стрела, пробившая левый бок. Покачнулся Михайло и начал медленно оседать. И верно упал бы на мокрую прошлогоднюю траву, но был подхвачен с двух сторон Терентием и Данилой.
- Данила, нука пособи на закорки мне его пристроить, и бегом отходим, прикрывай нас щитом. Потерпи, Михайлушка, мы тебя вынесем.
Обратно через строй дружин вернулись едва с дюжину бойцов. У Терентия у самого стрела торчала в бедре, но он словно ее и не замечал, аккуратно донес Михаила и положил на землю. Сам же хромая пошел обратно. Князь Александр увидал его и крикнул
- Терентий, ты куда? Раненый же, вернись, хоть дай стрелу вытащить.  Пока без тебя управимся
- Княже, не замайте меня. В печали я большой, за други мои полегшие в бою, за шурича мово Михайло раненого поквитаться хочу. Лучше, княже, помогите сотнику своему, рана у него плохая, ему бы лекаря.
- Лекаря ему моего, грека зовите. 
Увидел Данилу рядом с Михаилом
- Ты кто? Тож там был?
- Десятник Данила
- Беги, Данила за моим лекарем, он в палатке рядом с моим шатром. Да поживее.
Мигом объявился лекарь. Осмотрел рану, покачал головой и подошел к князю
- Дурна рана, везти во Псков надо, но шансов мало…
- Я услышал. Сейчас помоги, чем можешь, а далее как Бог даст. А ты Данила, будь с ним, в бой не рвись, ты свой бой закончил. Я сказал.

Терентий дошел до ополчения, пролез меж телег, вырвал из земли кол подлиннее, пожалел, что пришлось бросить молот, когда отступали
- Мужики, поберегись, а то я кого невзначай зашибу. Скоро всадники вражие сюда в гости пожалуют, уж я им хребты-то пообломаю, да и вам работенка прибудет

Ледяной дождь также внезапно, как и начался, прекратился, с востока брызнули лучи солнечные. И стало хорошо видно бегущих, сломавших ровный строй,  кнехтов,  на дружины новгородско-псковские. Воевода Довмаш дал команду
- Лучники, стрелы наложили. Шагов сто… пятьдесят, пущайте.
И запели в воздухе  сотни стрел и падали недруги, но продолжали бежать. Вслед за пехотой пошли всадники на конях, закованных в железо. И как только щиты о щиты столкнулись, как только зазвенели мечи, затрещали ломаясь копья, всадники, среди которых были несколько рыцарей, стали лошадьми продавливать строй дружинников. Воевода же крикнул
- Конных пропустить, за ними сомкнуть ряды, держать строй. Лошадей мужики пущай стреножат. Помалу в центре начинаем отступать, как крикну, по сторонах  отхотьте, пусть прут на мужиков, надо и им потешиться.
Князья долго наблюдали за ходом битвы
- Все, брат Андрей, давай сигнал, время наше настало. Дружно ударим по флангам. С нами Бог. За Русь святую вперед. Сам в кучу не лезь, это битва не последняя.
- С Богом, брат. Ты тож побереги себя.

И казалось, что никогда не окончится эта битва. И будут стоять воины до последнего, пока сыра земля не примет их всех. Но солнце, с состраданием взиравшая на это страшное зрелище, не успело и до полудня добраться,  как в тылу у ополчения чуди начали раздаваться вопли ужаса, будто только теперь заметили, как сильно редеют их ряды от стрел каленых татарских. И вот уж первые побежали, увлекая остальных за собой. И ливонские кнехты почуяли, что вот-вот окажутся в полном окружении и тогда уже каждого ждет неминуемая смерть, начали бросать оружие, снимать тяжелые доспехи, чтобы легче было уносить ноги подальше от этого кровавого месива. А за ними и рыцари.
Это была победа.
Александр на взмыленной лошади подскакал к мужикам
- Хорошо поработали, мужики, благодарствую. Отстояли землю русскую. Бегут ливонцы. Хочу на них охоту устроить Мужики, трофеи все ваши, мое слово. Ату этих псов поганых. Не щадить никого.
- Да уж мы для тебя, княже, расстараемся.

Далее была уже не битва, а побоище. До вечера самого далеко от места битвы слышны были вопли предсмертные не успевших сбежать кнехтов и чудей.  И уже стаи ворон начали слетаться на свой кровавый пир.
 В плен же были взяты шесть рыцарей, среди которых не оказалось Андреаса фон Вельвена. Показали  пленные, что он в битве не участвовал, видимо посчитал ниже своего рыцарского достоинства биться, по его мнению, с никудышным  русским войском Александра.
Александр же на эту новость молвил
- Ах, ты ж подлая душонка, за моим столом  у него было достойно жрать, а ратиться, стал быть, не по чести. Ну, я его еще достану. Надо будет, в Дерпт пойду, камня на камне не оставлю. А пока нужно будет с честью и молитвою похоронить наших воинов. Они свое дело сделали, поклон им земной от всей земли русской и вечная слава. После возвращаемся в Псков.



11. Возвращение

Медленно идут заметно поредевшие княжеские   и новгородские дружины. Позади тянется обоз с ранеными. Ополчение мужиков потихоньку разбредается по своим весям, кто с добычей, кто с хорошими и  плохими вестями для земляков
Князья впереди едут. У Андрея повязка на голове, хорошо отделался, шлем спас, а у Александра правая рука на перевязи, пальцы нет-нет да начинают дрожать и тогда он их в кулак сжимает. Говорит, что намахался мечом, сил в руке не осталось, поправимо.
- А  скажи, Саша, мы вместе поедем в Новгород?
- Нет, езжай один, я немного погожу. Не хотел тебе говорить, да  что там…  Зол я на Ярослава. Немного остыть нужно. Потом на поклон поеду из Новгорода
- А с чего ты зол-то на батюшку?
- Да не на батюшку я зол, а на Великого князя. Чуешь разницу?   Тому уж два года, просил я его, чтобы он в свою очередь, попросил бы в Сарае для меня большое войско ордынское, чтобы пройтись огнем и мечом по всем крепостям крестоносцев, коих встречу на пути, до самого моря западного, чтобы навсегда покончить с ними. Так вот же… не дал, да при этом еще обидные слова разны в ответ мне… назвал… не важно как… обидно. Вот теперь и приходится заниматься мелкими уколами. Сегодня я… мы побили их, завтра они раны залижут, опять попрут и снова головы русские полетят…
- Ну, брат, тоже сказал… Может, пока время не пришло для этого.
- А время у нас с тобой брат, есть, пока живы, другого-то  не будет.
- Мудро.

В обозе же другая печаль. На телеге, на подстилке из прошлогодней соломы лежит раненый Михайло. То приходит в себя, то впадает в беспамятство. На задке телеги, сидит понурый Терентий, рана в ногу все же дала о себе знать, не ходок пока
В очередной раз, придя в себя, Михаил застонал и позвал
- Терентий,
- Что, милок, водицы надобно?
- Где Данила?
- Тока же подъезжал, спрашивал…
- Позови его, очень нужон, да поскорей, мало мне осталось
- Позвать, позову, порошу кого-нибудь позвать… а ты потерпи малость, В Псков приедем, там тебя поднимут на ноги.
- Нет, шурин, чую я…  Потолло я видел, бородой своей седой он тряс… звал к себе. Едва упросил вернуться не на долго, дело одно земное довершить. Найди скорее Данилу…
Передали в начало обоза просьбу. Скоро Данила прискакал, спешился.
- Звал меня, собрат мой?
- Присядь на телегу поближе, трудно мне говорить, помираю.
- Не дури, брат, мы еще с тобой…
- Не повоюем, молчи. Хочу просить   тебя клятву дать, что исполнишь последнюю мою волю
- Да, я и без клятвы исполню все,  что ни попросишь.
- Нет, дай клятву перед теми богами, в которых в сердце своем веришь. Так вернее будет.
- Вот, при Терентии клянусь. С тебя довольно?
- Лады. А теперь слушай, и ты, Терентий, тебя тож касаемо… не успел я при этой жизни толком мужем стать, детишек не вышло обласкать, а потому прошу тебя взять в жены Ирину. Она в тебе души не чает. Будешь ей хорошим мужем и первенца своего Михаилом наречешь. Слышь, Терентий, это брат мой названный, пусть и тебе он братом станет. И ты, как старший теперь в роду нашем, прими  под крыло свое Данилу с Ириной, прими и благослови.
- Да, Михайло, исполню все, как  сказано. Ты, Данила, и не вздумай вилять, в моем роде с этим… и ты мне давно глянулся, почитай с заставы, так что будешь…
- Миша, исполню я волю твою…. только…
Данила всхлипнул как-то по-детски и уткнулся лицом, в начинающую гнить солому.
- Вот и все. Теперь я спокоен, Потолло, я твой…
Впал в беспамятства, и не прошло и десяти частей, как Градор-Михаил, прусский воин, ставший русским по духу своему и разумению, вошел туда, откуда обратной дороги нет.

На колокольне Троицкого собора ветер гуляет меж колоколами. Невдамек ветру, что мальцу семи годков от роду, холодно в стареньком мамкином зипуне. Стоит с ноги на ногу переминается, лапоточками по доскам постукивает. Ручонки уже посинели, но он упрямо всматривается вдаль, не показалось ли войско с войны, уж сегодня-то точно он первый их увидит и даст знать, что пора колокола тревожить. По своей воле забрался так высоко, решил деду своему звонарю помочь, ему-то старому тяжело взбираться на колокольню, вот он и разрешил.
Углядел все ж, вдали показалась рать. Впереди князья с хоругвью, за ними дружинники… заорал, что было сил
- Дедуля, идут, звонить надоть.
Не слышит дед, глуховат от своих колоколов стал. Надо спускаться…
И ударил большой колокол, и поплыл благовест над городом. И побежали со всех концов посадские люди встречать войско. Тут же священники метут пыль своими рясами, бояре пыхнят, на ходу бороды расчесывают, стрельцы спешат парадные кафтаны натянуть да ворота пошире открыть.

Подъехали. Народ радостно встретил, многие на колени падали, крестили князей.
- Спаситель наш! Благодетель, избавитель! С победой великой! Не забудем подвиг ваш вечно! Слава вам во веки веков!
Александр Андрею проезжая мимо в полголоса с кривой улыбкой молвил
- Да, брат, эти-то не забудут, детям и внукам станут рассказывать, да присочинят многое, кто во что горазд, такое понапридумывают.   Да и пусть себе, того мы уж и не узнаем.
- Так дьяки все запишут.
- Конечно, запишут… всяк по своему разумению. Только кто их читать будет…
Только проехали, мимо толпы  как народ кинулся искать среди дружинников своих родных и близких. Раздались радостные крики вперемешку с воплями и стонами о погибших. Радость пополам с горем утраты…

Въехали в кремль. Навстречу епископ Никодим с иконой. Пришлось спешиться, приложиться к иконе, потом ко кресту и к руке пастыря божьего. И тут Александр не сдержался
- Отче, ведаю, что желаешь сейчас же в храме отслужить благодарственный молебен. Будет так, только вели троны для нас поставить, не сможем мы долго стоять, притомились шибко в дороге.
- Воля ваша, князья. Вас благодарить перед господом Богом нашим за ваш ратный подвиг будем, вам можно и посидеть
- Вот и славно

В храме набилось народу, не протолкнуться. Впереди, ясно дело, бояре да служивые люди, монахи и насельники монастырские.  Во время молебна Александр выглядел рассеянным, постоянно оглядывал присутствующих, крестился невпопад. Под конец, когда уже пропели осанну, не выдержал, встал. И воцарилась тишина. Немного помолчал, перекрестился на образ Спасителя и молвил
- Въезжая во Псков слышал я как народ крича, что не забудет подвиг наш вовеки веков. Верю. А обращаюсь я к вам здесь стоящим. Псковичи, если забудете мои деяния вам, отступите от рода великого князя Александра Ярославича, то похожи будете на жидов, которых господь напитал в пустыне, а они забыли все благодеяния его, отступились от него и были наказаны, рассеяны по всей земле. Так и с вами,  если кто из самых дальних Александровых потомков приедет в печали жить к вам во Псков и не примете его, не почтите, то назоветесь вторые жиды. Дикси, я сказал.

 Вот и конец первой части этого сочинения. Что будет дальше пока и сам автор того не знает. Могу предположить, что стало с героями. Про князей Александра и Андрея более-менее известно, а вот что стало с остальными?
Скуманд вернулся в Пруссию, которой в скорости не стало - онемечилась полностью. Участь его мне не ведома. Боярин Терентий у князя Александра Ярославича участвовал во многих походах до самой смерти князя, успел обзавестись детьми и дождался внуков. Правнук его Иван Семенович Мороз имел пять сыновей, прозывавшихся Морозовыми.  У Данилы потомки тоже были. Один из них Михаил Игнатьевич, по прозванию Салтык и был родоначальником фамилии Салтыковых. Более мне добавить нечего.