Безъязыкость
То же и с произведениями живописи: есть картины, к которым я время от времени возвращаюсь, но здесь я чуть менее невежественный и безъязыкий, чем в музыке. То же с огромными просторами мировой поэзии. Каждый вид искусства – это новая диковинная страна, и пока мы не выучим в совершенстве ее язык, нам нужны переводчики и проводники для путешествия по ней.
Не так ли и с Библией? Сначала она нас вообще не трогает, мы бесчувственны к истине. Нам кажется, что она нема, а если говорит, то какую-то тарабарщину. Потом в нас что-то щелкает, и мы прозреваем к ее красоте, в нас врывается мощная река смыслов. Мы захлебываемся от переполняющего восторга и впечатлений, пытаемся говорить об этом другим – но теперь мы немы, у нас нет нужных слов, точнее, слова есть, но мы не умеем ими пользоваться, контуры понятий, стоящих за ними, смутно видны нам, но не больше.
И мы учимся говорить, как только что научились слушать и смотреть. Благовестники и проповедники могут быть похожи на скучных лекторов из Третьяковки по двум причинам – страна, о которой они рассказывают, еще совершенно чужда их слушателям или... уже чужда им говорящим из-за эффекта привыкания и синдрома туристического агента. Чувство знакомости и обыденности затуманивает глаза смотрящего на красоту и забивает жмыхом рот говорящего об истине.
Навеяно статьей Марии Поповой The Paradox of Active Surrender: Jeanette Winterson on How Learning to Understand Art Transforms Us в Маргиналиях.
19.08.2024
Свидетельство о публикации №224081900654