Обидное счастье

Небо хвори весны

Помню и время, и дату, и, день; тихий, ничем не значимый. День, когда доставили письмо. Помню; я хорошо помню тот день: тогда как раз я собирался вешаться.

Обычное дело — чего-то поднадоело.

Как раз позвонили в тот момент, как горло, в частности моё адамово яблоко, притиралось к петле. Вздёрнув голову, чуть не оступился. Как неудобно бы вышло — человек пришёл... Человек принёс письмо. Может даже радовался (в дверь до того писем не носили). А ведь могло и такое быть, что у человека, стоявшего за дверью (если глянуть в глазок), во всё лицо изогнулась улыбка: человек в нетерпении, — вот сейчас дверь откроется, оттуда получатель, мол, что надо? — а он, почтальон, ему письмо: — Вот, извольте, распишитесь пожалуйста, — Вам письмо!

Значит так оно и есть.

И что получается? Вот сейчас этот обаятельный добрый человек с улыбкой, с письмом, с нетерпением ждёт из квартиры кого-нибудь, чтобы, так сказать, обрадовать лёгким аккуратно подписанным воспоминанием.

Может даже, в нём любовь?

Может, моё наследство, а может… воспоминание давно утерянного балтийского приятеля, что случайно и так обыкновенно в пене жизни завалилось за тумбочку, небрежно сдвинутое семейными фотокарточками в рамке?

Приятель, отыскав в какой-нибудь «книге первого тома» пожелтевший листок бумаги, где всего пара строк… напрягшись, вдруг просиял — отпал от быта разом и, ведомый неким призраком, выпорхнул в года далеких солнечных дней.

На диване валялись «мёртвые». Да и кто бы мог усомниться, что такое могло быть? Где за дверью, аккуратно нажав на звонок, ждёт почтальон, держит в руках, возможно, самую радостную весть, весь переполненный жизнью и ожиданием. А я… вишу тут, болтаюсь… кряхтя… пытаюсь дотянуться цыпочками до табуретки.

Как не красиво с моей стороны.