Летние грозы

1
Если в июне сойти с парохода на пристань Сайгатка да нанять телегу сторговавшись с местным ямщиком на четверть или треть рубля можно за песней, звоном колокольчика да глубокой думой так и не заметить как вокруг резные окошки да заборы у избенок с неизменной громадой кондовых ворот сменит собой дремучий Стрижухинский лес.
Место это разбойное и глухое, почитают его у нас в народе колдовским, говоря, что здесь под пологом сосен и пихт человеку блазится всякое, а внизу у корней по оврагам звенят с Пугачёвских времён студёные, целебные ключи. Наконец темный лес начинает редеть, отступают колючие лапы и телега, скрипя да охая, выезжает на залитый солнцем склон. Вот он Талапин лог!
С юга и востока подступают нивы да луга, уходящие до самого неба, там, где в синих далях просыпается солнце и восходит над нашей землёй. Север занимает темный лес, а внизу у берега Камы под защитой наших гор Рогалихи, Абакшихи и Стрижухи, узкой змейкой кондовых изб протянулась Ольховка - древнее село.
Ранним летним утром в этом крае благодать: солнце ещё не жарит, по оврагам лежит сизоватый туман, а небо над селом, один за другим  пронзают с громким свистом быстрокрылые стрижи.  Именно таким, тихим и безмолвным выдалось утро 1910 года, когда счастливым проведением те события, что сложили этот сказ, начали свой ход в бытии.
В эту пору у самых отрогов Рогалихи стояла изба Ивана Соколова, жил он в ней со своею  женою Марьей, шестью сыновьями, уже вошедшими в самые лета и младшим последком по имени Арсений от роду лет тринадцати, да дочкой Катюшей коей только шёл восьмой год. Жили ещё в избе Ивана его отец да мать, кои, несмотря на глубокие седины, продолжали вести хозяйство, ездя то в поле, то на покосы, то на Никольскую ярмарку в Сайгатке в декабре, где старуха Маланья, так умело вела с купцами торг, что те, и сами того не желая, отдавали ей лучший товар за сущие гроши.
Лето в его рассвете в нашем крае полнится дождями и грозой. От того-то к Петру да Павлу травы наливаются и приходит время затачивать косы да идти на луг всем селом… Только не в этот год.
С самого апреля как сошли снега, с «мокрого угла», как называл дед Игнатий туманный горизонт, указывая куда-то на Юго-восток, откуда испокон веков на Ольховку наплывали тёмные тучи, не пришёл ни один даже слабый дождь. А вот солнце от чего-то лютовало, пашня рассохлась да покрылась трещиной, возле Лешаковых болот почти исчез гнус, а в самой деревне началось такое, что, не приведи Господь, стали сохнуть родники!
Вот Игнатий с Иваном покумекали, покумекали да решили рыть колодец прямо во дворе, ибо родник на который ходил весь околоток, еле теплился, и так изошёлся глиной, что воду из него не давали даже скоту. Целых две седмицы работа шла своим чередом: покопают, покопают, уйдут в глубь земли в человечий рост, опустят сруб, копают дальше, а воды, всё нет и нет…
Наконец, на пятнадцатый день, когда Иван отправил старших сыновей работать в поле, а сам с Арсением и Игнатом продолжил возиться с колодцем, его лопата ударилась обо что-то твёрдое, что с трудом удалось откопать из земли.  «Что там, тятя», спросил Арсений махавший лопатой подле отца. «Вроде бляха, положу пока в ведро, дед подымет, там и разберём». Вскоре что-то твёрдое попалось Арсению. «Будто клинышек» решил он и тоже бросил его в ведро.
Так копали до обеда, и находок в этот день накопилось много. Не раз приходилось дёргать за верёвку и кричать из ямы деду Игнатию, чтобы поднял и отложил содержимое ведра в другое место, ни туда, куда ссыпали камни да песок. Наконец, когда, изрядно уставши, они поднялись по лестнице и вышли на Божий свет, отец и сын увидели Игнатия, натиравшего какой-то тряпкой тёмные предметы, лежащие горкой у ведра. «Смотрите, что нашли, сынки! Вот это - металл, а это - серебро». И точно! Что-то блеснуло в руках у деда, а когда Арсений наклонился рассмотреть, удивился ещё сильней, с серебряной бляхи на него смотрела медвежья морда, точно сузив глаза и оскалив клыки.
Рядом с дедом лежали и другие бляхи с мордами медведя, лося, волка и лисы. Была и особая бляха, а на ней человек,  коий раскинул руки и как - будто парил над землей. А ещё в этой куче были наконечники от стрел, да такие острые, что Арсений тут же поранил палец, лишь коснулся одну из них рукой. «Деда, а что это такое, и как оно попало сюда». «Это, внучек, - усмехнулся Игнатий, - чудские образки. Сказывал когда-то мне дед Козьма, а ему евонный дед, что на этих землях жили когда-то Чуди. Пришёл Ермак со своими атаманами, разрушил их город, что стоял на Стрижухе-горе. А народец этот был не прост, сам открыл скалу и ушёл куда-то без следа. Всё что осталось от них находят в земле».  «Как так «открыл скалу», - удивился Арсений». «А так, - ответил дед, открыли проход в скале и всё. Колдовством они владели что-ли, а случилось это в Стрижухинском лесу, там где, лежит Копытов лог.
Купцы за эти образки теперь большие деньги дают. Вот поедем в Сарапул на ярмарку к Трофиму Семёновичу, он купит, а мы авось корову справим или жеребёнка, а если старик совсем расщедрится, авось прикупим ещё курей или целую свинью».
На том рассказ и кончился.  Иван и Арсений распили  крынку молока, закусили чёрным хлебом, посидели немного на крылечке и опять спустились в яму, копать пока не пойдёт вода.
Уже приближался вечер, когда лопата Арсения опять ударилась обо что-то твёрдое. «Тятя, помоги - сказал он отцу, - здесь какая-то штуковина, да такая большая, что в одного поднять нет сил».  С трудом откопали они плиту, завернутую во что-то мягкое, высотой в две трети роста Арсения, и поставили её на попа. «Если это такая бляха, - сказал Иван, и она из серебра, да мы за неё не то что корову, а целое стадо купим, а может и вовсе мельницу. Ух, и заживём тогда! Вяжи её верёвкой и подай сигнал, чтобы дед тянул наверх. В это время, место, где лежала плита, стало заполняться холодной водой. Когда плиту обвязали, и Игнатий стал вытягивать её наверх, воды в колодце оказалось по колено, и она продолжала прибывать. «Кажется, дело справили, сказал Иван, эта плита держала воду.  Подымайся, давай наверх, скоро всё здесь затопит. Будет теперь у нас  свой колодец и не надо ходить на ключ.
Когда отец и сын поднялись наверх, к ним подбежал встревоженный Игнатий, указывая пальцем вправо: «Посмотрите, посмотрите, что вы нашли».  Там у ограды стояла икона, наполовину обёрнутая в какую-то грубую ткань, а на ней незнакомый Арсению святой. На вид он одет был очень просто, на руках держал ягнёнка, а ещё сжимал крючковатый посох, с коим далеко на востоке, как когда-то видел мальчик в книгах сельского попа, ходили по земле в былые годы пастухи. «Кто это» - спросил он. Но отец и дед лишь пожали плечами, Иван перекрестился и сказал: «Бери ка сын Гнедого и скачи во весь опор к отцу Александру в Сайгатку, надо чтобы он взглянул, ведь это чудо. Явилась икона на Божий свет! И как она  попала на такую глубину, сама!».
Хотел Арсений бежать в конюшню седлать строптивого коня, да тут в окне показалась бабка Маланья и сердито прикрикнула на Ивана. «Ты что, белены переел, куда ему в Сайгатку?! Гляди какая туча надвигается, будет буря точно тебе говорю».
А погода и впрямь переменилась. Ветер ударил со страшной силой, в воздух взметнулись пыль и камни, резко потемнело и сильно запахло травой. Грянул гром, сверкнула молния, над Стрижухой взметнулись перепуганные птицы, с поля примчались братья, закрыли дверь,  сомкнули ставни, завели светец и давай наперебой расспрашивать отца да деда про икону, оставленную на первое время у печи в избе. А Арсений, между тем, поднялся на чердак, лёг на старую рогожу и уставился в маленькое окно. На дворе меж тем, было неладно, ветер свалил на дорогу липу, сбросил крышу сарая Антипыча, разметал у соседей курятник да поднял такие вихри, что от них лесная даль становилась темна. Снова ударил гром, а дождь так и не думал начинаться. Внизу, у печи в избе свой рассказ начала старуха Маланья говоря,  что с Егорьева дня ездит по небу Святой Егорий в колеснице, от Петра да Павла – Пётр и Павел, а как закончится лето, придёт Ильин день, так дозор за небесной далью поведёт Святой Илья. Только что-то не так в этот год, ездит Святой Егорий по небу, колесница его гремит, молнии сверкают, а дождь от чего-то не идёт. Сушь да жар стоят на грешной земле. Слушал Арсений бабушку, слушал, да сам не заметил, как на чердаке обуял его сладкий морфей. А над крышей их избёнки в это время бились ветры, подымая на Каме волны да тревожа покой наших гор, пока, наконец, уже под утро, всё не стихло, и по небу над Ольховкой не забрезжила заря.

2
Утром, едва проснулся, Арсений тут же оседлал Гнедого и рванул ни свет ни заря к отцу Александру в Сайгатку сквозь Стрижухинский лес. На беду, в чащобе бора, попался ему Круглов, сельский богатей, державший в долговом ярме всех соседей, родных и друзей.
Он заметил мальчика, вышел на дорогу, раскинул руки и преградил собою путь. «Так, так, так», - сказал Круглов, неприятно улыбаясь в рыжие усы. «Как-то не вежливо выходит, значит, живём в одном селе, а он, пустив конягу в рысь, сбить меня готов. Это брат не хорошо». «А тятя у тебя, как здоров?» - тут же добавил он. «Спасибо, тятя, в добром здравии грех ему на это пенять» - буркнул в ответ Арсений.  «Ах, здоров, ах грех пенять, - снова улыбнулся Круглов, - а чего же он долг никак не отдаст? Помнится, на той неделе брал у меня в амбаре два мешка муки. Время идёт, пора бы назад вернуть, да не два, а три». «Так ещё не намололи, - ответил ему Арсений, - на той неделе поедем на мельницу, вот и привезём тебе на телеге эти три мешка».
«Ну что ж, на той так на той – ответил богатей, - вы не торопитесь, промелите хорошенько, а пока вы мелите, заберу-ка я у вас коня. Привезёте мешки, верну назад. С этим словами, держась за узды, потянул он руки к мальчику, чтобы вытолкать его из седла. Да не тут-то было! Гнедой почуял неладное, да как рванёт по дороге вперёд что было сил. Круглов не удержался, поскользнулся на глине, перелетел через рыжую голову да скатился в глубокий овраг. В самые репьи.
Арсений испугался не на шутку и пустил Гнедого в рысь. Сзади из оврага на все лады кричал и бранился Круглов. Он показал мальчишке в след кулак, делал руками какие-то другие, одному ему понятные знаки, а то и вовсе скулил по-собачьи, потирая исцарапанной рукой ушибленный бок.
Наконец, тёмный лес стал редеть, отступили столетние пихты, потянулись дома и заборы Сайгатки, над которыми, подобно царевне лебедь, возвышался белоснежный Никольский храм. Вскоре, гнедой вбежал на базарную площадь, на которую своими резными окошками и высоким крылечком глядел добротный поповский дом.
«А отца Александра нету, дома, с утра уехал в Сарапул, обещал вернуться пароходом в пятницу» - сказала в ответ на вопрос Арсения, вышедшая из калитки матушка Лисавета,- «а что ты хотел, может быть, я чем помочь смогу?». «Да нет, наверное нет» - сам не зная почему, ответил Арсений – «я наверное заеду позже, как он вернётся в село, через три полных дня». С этими словами мальчик понукнул Гнедого и помчался домой, правда по другой дороге, чтобы не встретить опять Круглова, кой, вероятно, ещё не успел покинуть лес.
День прошёл в трудах, а когда горячее летнее солнце стало заходить за дымный горизонт, Арсений с сестрой Катюшей взяли лукошко и пошли на Рогалиху собирать лесную землянику, едва мерцавшую в летних травах да ромашках алой искрой. Месяц выдался сухим, ягода родилось мелкой, от того и сбор её затянулся допоздна. Наконец, когда лукошко было пОлно, брат с сестрой присели на упавшую пихту, дабы отдохнуть да взглянуть на вечернюю зОрю во всей её красе.
А закат и вправду был великолепен. Солнце большое и ясное уже едва глядело из-за острых макушек елей и сосен где-то за Камой и Козьим островом, где до самого горизонта без конца и без края простирались дремучие непролазные леса.
«Вот… - продолжил Арсений,  - приехал я в Сайгатку, А матушка мне и говорит, дескать отбыл отец Александр в Сарапул, а назад воротится только в пятницу вот такие дела». Мальчик помолчал: «А знаешь, я ведь тоже туда уеду, только урожай уберём, а то и раньше. Что мне оставаться здесь? Хозяйство отца перейдёт к Прокопу, он у нас старший, а мне-то куда деваться, ни поля, ни кобылы, ни сохи. Приеду в город, попрошусь сапожнику в подмастерья и стану работать в поте лица. А там, глядишь капитал скоплю, открою свою мастерскую, а то и вовсе подамся в купцы. Будет у меня своё хозяйство богатое и большое, такое, что Кругловский двор ему не чета».
Он посмотрел на сестру, а у Кати выступили слёзы «Куда ты братец собрался, а как же мы? Как я буду жить здесь без тебя?!!!».  Арсений обнял девочку и говорит «Ну не плачь, буду приезжать сюда пароходом, привозить тебе пряники печатные, леденцы, а на Рождество, так и вовсе вышлю с ямщиком настоящих золотых орешков и ангелочков из воска, помнишь, как купец продавал на Никольской ярмарке в прошлом году». Только Катя от этих слов стала ещё грустнее и совсем зашмыгала носом, прижавшись к любимому брату всем своим телом и смотря куда-то вдаль. «Ну, пойдём, давай, уже поздно,  - сказал Арсений, - завтра утром снова ехать в поле, снова работать от зари до зари». Он погладил сестру по голове, а сам подумал: «Зря я ей рассказал про Сарапул, очень даже зря».
Ночью на Ольховку набежали тучи, стало не по-летнему мрачно и темно, пришла прохлада, от того Арсений на своей лежанке провалился в мирный и глубокий сон. Блазились ему, то пароход, идущий вниз по Каме, то дома да улицы далёкого Сарапула, то большая купеческая лавка, где за высоким прилавком продавал почтенным дамам груши и сливы сам Арсений в одеждах купца. Он поклонился пришедшим, те поклонились ему в ответ, и только хотел он показать им какой-то странный фрукт, прибывший по Каме из далёкой и жаркой страны, как в ушах раздался крик «Пожар, подымайтесь! Горим!».
В тот же миг дивный сон растаял точно дымка по утру. Арсений едва не упал с лежанки. По избе метались старшие братья «Подымайся и к колодцу, живо!» - крикнул Прокоп, загорелись сарайки, скотина разбежалась кто куда!». Арсений вскочил, побежал к колодцу, схватил ведро и давай поливать. Огонь взметнулся высоко, на помощь сбежались соседи, и все вместе они едва отстояли избу.
Когда начало светать, на месте сараек темнели остовы, двор оказался засыпан золой, а на стены и окна избы осела копоть. Первыми в ближнем логу поймали лошадей: Гнедого и Машку, позже нашёлся поросёнок Борька, забравшийся во двор к старухе Авдотье и разрывший пятачком ей весь огород. Ещё позднее по кустам да оврагам собрали оставшихся кур, к обеду с Пашиного лога соседские дети привели корову Зойку, а вот телёнка Ночку так найти и не смогли, верно, убежала куда-то в лес, а там и волки и медведи и ещё поди знай кто.
Больше всех по Ночке убивалась мать, очень уж она её любила, а Иван с сыновьями, в это время взялись за топоры. Надо было чинить сарайки, ставить новую крышу, а то  где скотину держать? И ладно покуда засуха, а если пойдут дожди… За этим делом незаметно прошёл целый день. Уже под вечер, когда Арсений сидел на крыльце и выстругивал из берёзы ложку, к дому подошёл юродивый Семён, ходивший в портах навыворот напялив на левую ногу лапоть, а на правую солдатский сапог. Где он жил ни кто не знал.  Целое лето ходил по сёлам от двора ко двору, а зимой уезжал с ямщиками и пропадал до Троицы неведомо куда. Увидев Арсения, он обрадовался как ребёнок, запрыгал на левой ножке и закричал «Дай воды попить, дай воды попить, а я тебе чего скажу». Арсений пожал плечами, сходил к колодцу наполнил кружку и подал Семёну. Он попил, вытер рукавом усы и уставил на мальчика небесно-голубые, но совсем безумные глаза. «Дом горел, дом горел,  а я знаю, кто поджёг, знаю. И у него сгорит, как придёт гроза». И снова запрыгал в своём сапоге. Арсений пожал плечами: «Сараи отстроили, да вот теленка жалко, ушёл наверное в лес, а там её задрали волки или медведь. Жалко Ночку, хорошая была».
Семён вдруг посерьёзнел, глянул на мальчика и подмигнул. «Почему задрали, видел её сегодня, по дороге шла». «По какой дороге, говори как есть» - вскричал мальчик. Но Семён лишь рассмеялся «А ты у собаки своей спроси, а я зайчик» - тут он поставил ладоши себе на голову как уши, оскалил зубы да запрыгал вниз по простору села. И больше Арсений не сумел добиться от случайного гостя ничего. «Тьфу ты, безумец», - бросил мальчик, вернувшись к свой работе, сев на нагретое солнцем крыльцо.

3
Ночью Арсению не спалось, он сопел, ворочался с боку на бок, было то жарко, то холодно, а из головы не шло одно, что если прав Семён? Старики на селе называли его блаженным. Дед Игнатий говорил, что такие люди ближе к небу. Что если сам Господь вложил в уста безумца эти слова? Арсений вздохнул, почесал отлёжанную спину и повернулся на правый бок. «Пират, ну конечно!» - мальчик, и хлопнул себя по лбу. С этим псом они ходили зимой на охоту на лис и глухарей, он за версту мог почуют добычу и вёл хозяев по снегу, покуда зверь, застигнутый врасплох в каком-нибудь логу, не выскакивал на дорогу, а тут уж берданка готова,  трах-бабах и всё!
В сенях осталось верёвка, коей иногда привязывали Ночку на пастбище, чтобы не ушла ненароком в лес. А что если дать её понюхать Пирату, может, наведёт на след. Мальчик вышел в сени, оделся, взял верёвку и пошёл во двор. Пирата нигде не было. Ага, значит спит! Арсений постучал по собачей будке, внутри что-то недовольно заворчало, а затем из тьмы показались язык и нос. «Вставай Пират, пойдём». Заметив у хозяина сумку и берданку, Пират подумал «охота», вылез из будки и весело завилял хвостом.
Когда они вышли за ограду, стояла глубокая летняя ночь.
Ночи в июне прекрасны, небо затянуто синим бархатом, на котором золотыми огоньками блещут звёзды. Месяц остророгий дремлет в лёгкой дымке и по всем лесам до самых поздних петухов заливаются протяжной песней соловьи.
Между тем,  Пират взял след. Поначалу он метнулся к Талапину логу, покружил по дороге, покружил, а потом помчался со всех своих собачьих ног куда-то на Юго-запад, где от самой деревни и до неба простирались луга. Арсений еле поспевал за ним, а сам ненароком оглядывался: ещё в логу показалось ему, что кто-то следит за ним, а теперь этот кто-то шёл рядом след в след. «Ладно, берданка заряжена, - подумал мальчик, - собака со мной, кто бы там ни был, во тьме, не пропаду».
Наконец собака привела его к дальним покосам, начала кружить на месте, села, почесалась, а потом уставилась куда-то вдаль. Арсений тоже встал, еле отдышался, посмотрел кругом и приметил: слева вдали на покосах горит костёр, видно Михеевские ребята пошли пасти в ночное свою корову и овец. «Эх, наверное, картошку пекут в золе, да сказки сочиняют, вот сейчас бы уйти  к ним». 
Тут Пират сорвался с места и опять рванул вперёд, но совсем ни туда. Арсений побежал, а сам прислушивался, точно позади него шуршит трава. «Что-то здесь не чисто, - подумал мальчик, кто же тот полночный гость, что бежит за нами непонятно куда, а сам боится подойти?
Наконец, они с Пиратом добежали до самого дальнего покоса, коим владел Круглов. Если на прочих лугах в эти дни трава стояла жухлая, земля исходилась трещиной, а цветы завяли или вовсе не хотели цвести, то здесь всё было скрыто сочной муравой. И кругом, не смотря на ночь, звенели крыльями пчёлы, бабочки да шмели. «Как такое возможно, - подивился запыхавшийся Арсений,  всюду засуха, а здесь как будто каждый день льёт дождь.  Пират меж тем, повернул  к одинокой берёзе и залаял, прыгая у корней.  Мальчик подбежал и ахнул, под берёзой на цепи сидела корова. Цепь настолько сковала её, что она не могла шевелиться, лишь слегка кивала головой. «Что ж за зверь то твой хозяин,  надо бы помочь тебе, да Круглов, коль узнает, нас совсем со света сживёт». Тут корова обратила свой взгляд на Арсения, подняв на пришельца такие большие и грустные глаза, что сердце мальчика дрогнуло. «А ну его, - подумал Арсений, - пусть Круглов хоть забранится, - только как освободить её». Цепи на корове держали три замка. Может быть ключ был спрятан где-то рядом? Мальчик обошёл берёзу, проверил землю кругом, осмотрел все нижние и выше сучки, и сел в раздумье.
Тут рука ударилась о внутренний карман, там лежала какая-то пика, Арсений хлопнул себя по лбу и едва не прокричал «Точно вот же оно!». Он совсем забыл, как ещё в колодце положил один из чудских наконечников стрел себе в укладку, дабы поменять потом у сельских мальчишек на что-нибудь ещё.  Тут на памяти всплыли слова Игнатия, коий вечером оглядывая находки в избе, сказал внуку непонятно для чего: «Запомни Арсений, чудской метал открывает любой замок. Те, кто ковали его под горой владели тайной, а какой не знал ни кто».  «Спасибо деда!» - мысленно сказал Арсений да поставил пику в замок, тут же что-то щёлкнуло, и он открылся, а затем второй и третий.
Тут уж корова встала в полный рост, подошла да лизнула мальчика прямо в лицо и давай жевать  траву. Арсений взглянул на неё и похолодел, «да корова ли это? Ноги тонкие, сама в два раза выше  сельских бурёнок, что пасутся у нас весь день на лугу, шкура отливает голубым, а на голове не два, а три острых рога и при этом каждый так играет  позолотой, точно облепили его сверху до низу ночные светляки.
Тут Пират опять рванул в ночь, и мальчик снова припустил за ним, а корова так и осталась на месте мирно жевать траву. Вскоре покос Круглова кончился, а дальше лежали совсем незнакомые Арсению луга, уходившие в тайные земли, известные как Мокрый угол, откуда приходили в Ольховку грозы и дожди. Тут дорогу мальчику перегородил глубокий ручей, Пират прошмыгнул на мостик, Арсений за ним. И они оказались на широком лугу, заросшим ромашкой и медуницей, где невиданной стаей с цветка на цветок живыми огоньками сновали светляки.
Мальчик даже обрадовался, в таком окружении и дорога веселей, он побежал за собакой, споткнулся и растянулся во весь рост.  Потирая ушибленную коленку, Арсений сел посмотреть, за что зацепился, а когда увидел, выпучил глаза. Прямо у ног его стоял аккуратный домик, сплетённый из травы. В зарослях клеевара что-то дернулось мальчик бросился туда и увидел такой же домик, у входа который в травяной западёнке, подобно живому фонарю сидел светлячок. Справа снова что-то дёрнулось, мальчик обратил туда взгляд и снова ничего не увидел только крышу ещё одного такого же домика, тщательного скрытого в траве.
Вдруг к нему подбежал Пират, громко гавкнул и погнался за чем-то среди васильков. И только теперь Арсений увидел, что  от собаки, из последних сил, удирает какое-то низкое прозрачное существо, сливавшиеся с травой. Ну конечно же, это луговик! С детства доводилась мальчику слышать об этих существах, живших в поле и на лугу. Иногда на сенокосе среди травы ему попадались  брошенные домики, сделанные из стеблей. Но чтобы видеть луговика, это впервые. Здесь за вёрсты от крупных сёл и деревень им покой да благодать, а тут, как назло, человек с собакой пришёл.
Арсению стало стыдно, он отозвал Пирата, велел ему снова взять след и они без отдыха двинулись вперёд. Вдруг светлячки ни с того ни с сего стали исчезать, домики в траве пропали, а луг накрыла дымка, да такая густая что в ней пропадала трава. Собака остановилась, поджала хвост, заскулила и ринулась назад к небольшому овражку, коий покрывали колючие кусты. Арсений побежал за ним, но пёс никак ни хотел выходить из-под куста, а наоборот, забирался всё глубже и глубже, продолжая скулить да пялить на что-то глаза.
 Мальчика это смутило. Чего испугался Пират, ходивший с отцом на волка и даже на медведя? Встал на карачки, и полез за ним. Когда Арсений почти дотянулся до собаки, сзади его обдало таким колючим холодом, точно на Каму с северных земель посреди Июня месяца нагрянул Крещенский мороз. Он повернулся и стал смотреть, что творится на лугах за колючим кустом.
Дымка меж тем сгущалась, становясь совсем непроглядной, пока, наконец, из неё у дальнего холма не сложилась фигура, ростом в целый аршин отдалённо похожая на худого человека, закутанного в плащ с головы до пят.
Под ногами у Арсения послышался писк, и он увидел с десяток мышей бежавших с луга от этого существа. Существо, меж тем распрямилось, понюхало воздух и поплыло над травами и цветами в сторону кустов, где прятались мальчик и Пират. У Арсения сердце упало в пятки. Бежать было некуда. Сзади заросли, - не пройти, а по лугу идёт нечто и похоже прямо на него.  Ветер переменился, запахло гнилью, но тут существо повернуло голову и поплыло в другую сторону, откуда они пришли. Послышался девИчий крик, зашуршала трава, а в следующий миг на лугу появилась та самая корова, кою на покосе Круглова Арсений спас из оков. Увидев корову, существу остановилось,  дымка стала расходиться, а потом и вовсе всё исчезло. Стали стрекотать кузнечики, ударил ветер, зашептала трава.
Весь исцарапанный Арсений вылез из укрытия, побежал к корове и встал как вкопанный: за её спиной побелевшая от ужаса, на примятой траве, с походным узелком, сидела Катюша, его родная сестра. «Что ты здесь делаешь, изумился Арсений, как ты оказалась здесь».
«Я проснулась ночью, вижу, ты собрался в путь, видно в Сарапул решил податься, покуда все в доме спят. Я оделась, собрала узелок и решила, что иду с тобой, так по лугам да оврагам и шла. Потом ты пропал, гляжу, плывёт над лугом это, заметило оно меня и пошло наперерез. Я испугалась, а тут корова, заслонила меня собой и всё исчезло. И тут выбегаешь ты». Арсений погладил корову «Хорошая Зорька, знать бы от чего ты нас спасла. Вот только Круглов, наверное, будет ругаться, узнав, что ты пошла за нами в путь».
Тут из кустов появился Пират, облизал детей, снова взял след и снова побежал вперёд. Дорогу продолжили вчетвером, брат сестра и собака, а ещё корова, коя почему-то решила прибиться к ним и двигалась вместе со всеми след в след.
Над лугами, меж тем, начало светать, травы зашумели как море, в небе замелькали стрижи, а внизу под ногами, зажужжали сотни шмелей и пчёл. Тут на пути попался ключик, а над ним часовня с куполком, рубленая кем-то из кондовой сосны. «Кто её поставил здесь, где на вёрсты кругом ни людей, ни жилья», - изумился мальчик, а сам при этом пил, пил и пил, ловя себя на мысли, что такой прекрасной воды он не пробовал отродясь. Вместе с ним пила и Катюша, и пес Пират и даже корова. И такие глотки возвращали  им силы, унося все страхи прошедшей ночи куда-то в небытие.  Катюша разделила со всеми краюшку, что несла в своём узелке. Они поели хлеб, посидели на брёвнышке, перешли ручей по мостику и опять пустились в путь.
Постепенно в свои права вступал жаркий день, пахло медуницей, ромашкой, васильками, земляникой и прелой глиной. Всё вокруг звенело: пчёлы жуки, кузнечики и даже травинки, кои тревожил горячий ветер, подымаясь над лугами, и  спускаюсь вниз к оврагу, где стояла в человечий рост осока да качалась лебеда.
«Арсений смотри!» - вдруг вскричала Катюша, дёрнув брата за рукав, и он увидел. На дальнем краю луга стоял одинокий безлесый холм, на нём паслось большое стадо и, среди коров то и дело мелькала фигура пожилого пастуха. «Может и наш телёнок прибился к ним, пойдём, спросим». Арсений не возражал, при том, что Пират с громким лаем тоже ринулся туда.
Покуда дети подошли к холму, по правой стороне их обежала корова, тихо подошла к пастуху и ласково потёрлась о его предплечье головой. «А… вот и ты» - улыбнулся старик. «Здравствуй дедушка, - прокричал Арсений, так это, значит Ваша корова, а не Круглова». «Наша,- улыбнулся старик, - да ты и сам посмотри». Мальчик огляделся и не поверил своим глазам. Вокруг холма ходили коровы такие же высокие  с синеватой шкурой и все о трёх рогах.
«Дедушка, а не встречал ли ты телёнка здесь» - спросила Катюша. «Да как же не встречал, встречал, прибилась к нам два дня назад. Да вот она». «Ночка! – крикнула девочка и обняла телёнка чёрной масти вышедшего из стада и ставшего перед ней. «Спасибо Вам дедушка», - сказал, Арсений и накинул на строптивую Ночку петлю, чтобы отвести её назад.  «Спасибо, что приютили нашего телёнка, посидели бы ещё, да нам назад пора, дорога дальняя». Пастух улыбнулся, поправил шапку плетёную из тростника и сказал на это так: «недалече, чем думаешь». «Это  мне надлежит вам спасибо сказать, вытащили нашу Заю из оков и вернули в стадо».  «Заю??? - посмеялась Катюша, поглядев на корову в два своих роста снизу вверх. «Заю, Заю, - улыбнулся пастух. У каждого на свете должно быть имя, так почему же корове его не иметь?». И опять улыбнулся добрыми глазами и всей своей бородой. «А откуда вы узнали, что корова на цепи была» – подивился Арсений. «Так она и сказала»  - ответил пастух, - слышишь как мычит».
 «Помнится у вас покосы на краю Талапина лога, там где бежит святой ключ?». Ошарашенный Арсений только кивнул головой. «Ну, так вот,  улыбнулся пастух, - продолжайте пасти там свою скотину. И такое вкусное будет у неё молоко, что похожего не сыщешь. Там где добрый труд, будет и счастье, а счастье для Вас в молоке. Ну да ладно, засиделись мы с вами, вам уже возвращаться пора. Видите тот лесок? Идете по нему напрямик, да смотрите не оглядывайтесь, так и выйдите в своё родное село. Да поторопитесь, надо напоить иссохшуюся землю, скоро ударит гроза». «Эх ты дедушка сказочник, - засмеялся Арсений. «За дорогу спасибо, а грозе откуда быть? Небо светлое и не облачка, солнце жарит и стрижи высоко». «Это Божье стадо, - тихо сказал пастух, - погляди, как волнуются. Животине вернее известно. Коли беспокоятся – будет гроза. Ну, прощайте».  И помахал ребятам в след крючковатом посохом.
Когда Арсений с Катей добрались до леса, погода над ними начала понемногу портиться. Поднялся холодный ветер, потемнело, с луга потянуло цветами и травами, а ещё парным молоком. В небе с громким криком пронеслась куда-то стая перепуганных птиц. Арсений хоть и обещал, а не смог удержаться и посмотрел назад.
Позади, как и прежде до самого неба простирался луг. В синей дали поднимался одинокий холм, где скопилось стадо, подпирая грозовые облака. И почудилось мальчику, будто коровы бегут с холма  на тучи. Только первые из них достигли облаков, как ударил гром, сверкнула молния, и полил такой сильный дождь, что просторы скрыла пелена.
«Да нет, - решил Арсений, не может быть». Тряхнул головой и давай торопить сестру. «Скорей Катюша, нужно искать укрытие, там такой подступает дождь, что вымокнем до нитки, а нам ещё идти домой и идти, а от того, промокнуть никак нельзя».
Дети спустились по склону,  оказавшись в какой-то заросшей лесом чаше. «Погоди, я знаю это место, - вскричала Катя, - это Копытов лог». «Да не может такого быть,  - рассмеялся Арсений, мы далеко от дома, и лог совсем в другой стороне». «Это он! это он! – кричала девочка,  - А вот и мой платочек, что оставила в лесу, когда ходили за ягодой». Тут она присела и подняла из земляничника какую-то тряпку да помахала ей над головой. «Побежали, вот и тропинка».
И точно, не успели они пробежать и версты по лесу, как внизу, под откосами горы Рогалиха, открылось их родное село. Пират залаял и, не разбирая дороги, бросился вниз по склону, а ребята и телёнок по узкой тропке сразу за ним. «Арсений! - вдруг остановилась Катюша, а ты всё равно, как закончится страда, уедешь в свой Сарапул?». Мальчик помолчал, посмотрел с горы на родные дали, крепко обнял сестру и сказал: «А знаешь…, нет. Как я тебя одну оставлю? Пропадёшь ты без меня! И взгляни на это! Где ещё такую красоту найти!? Не отнять её у меня от сердца, ведь это родное. Ну, пошли скорей домой!»
4
В избе их уже ждали. Выбежали дед Игнатий, отец Иван, бабушка Маланья и мать. «Где вас носило, - вскричал Иван, всю округу обыскали, а их нигде нет». «Мы за телёнком ходили, -  сказал Арсений, - и чего нас искать, прошло-то всего лишь полдня». «Не пол, а два, усмехнулся дед». «Ну давайте, живо, за стол, там и расскажите где Вы были и как телёнка сумели найти». «В избе тебя ждут» - сказала мать. «Кто меня ждёт?» - не понял Арсений. «А ты посмотри на коня». И точно, у избы стояла справная телега, а в неё запряжён Буян, - конь отца Александра, храпевший на все лады и бивший сердито ногой».
За чаем, мальчик поведал отцу Александру всё. Как  нашли икону, как подняли на её землю и как повстречали в лугах пастуха. «Вот и хотел показать вам образ, - сказал священнику мальчик, чтобы сказали вы, что там за святой».  «Ну пойдём, посмотрим», - улыбнулся Сайгатский батюшка. «Сходите, посмотрите за печкой стоит -  усмехнулся Игнатий, - только дело это пустое. Как пропали вы, так и он пропал. Всё что есть теперь – лишь фон от иконы, просто доска».
Прокоп достал из-за печи эту доску, поставил перед отцом Александром. И точно! Доска доской. В тот же миг над избой ударил гром, сверкнула молния пошёл холодный дождь, а на доске стали проступать черты того святого, с ягнёнком, пастушьей тростью, в тростниковой шапочке и с добрыми глазами, коий был на ней изначально, когда с отцом и дедом они копали колодец назад три дня.
Арсений смотрел на этого святого и не мог отвести свой взор «Точно как живой», промолвил он себе под нос. «Ну теперь-то ты его знаешь»  - улыбнулся отец Александр. «Похоже да, ответил мальчик, только так и не спросил как его зовут». «Это святой Спиридо;н Тримифу;нтский,  - ответил батюшка,  - Божий пастух… Пойдем скорее к самовару, расскажу тебе о его пути».
До самых поздних петухов бушевала гроза. Ветер ломал деревья и сучья, молнии сверкали, а гром был такой, что даже старый кот Василий, свернувшийся калачиком на печи и много повидавший на своём веку, вздрагивал при каждом раскате, и недовольно закрывал пушистой лапой нос. Отца Александра усторожили на ночь на дальней лавке, и только утром он сумел уехать восвояси на телеге с Буяном, от зубов которого изрядно пострадал распрягавший его вечером Прокоп.
Арсений хотел, чтобы батюшка забрал икону в церковь, но тот отказался на отрез. «Икона явилась здесь, значит так тому и надо. Построим здесь часовню на сельской площади, где и будет она. А там пройдёт немного времени, станет в Ольховке, Харнавах и Кемуле больше дворов, глядишь – справим храм».
Так оно и вышло. Покумекали, покумекали наши мужики, подрядились и сложили на площади часовню из здешнего кирпича.  А вокруг часовни заборчик с резными столбиками, да в каждом из них «чуланчик». Проходит мимо честный человек да опустит в такой чуланчик монетку, а кто и две. Так и хотели наскрести на храм да построить его всем миром, когда наступит пора.
Когда уехал отец Александр, Арсений подошёл к Игнатию на крыльце и спросил: «Дед, а дед, а что нас такое из тумана с сестрой Катюшей на лугу стращало». «Это внучёк сама ночь». «Это как?» - не понял мальчик. «А вот так, - ответил Игнатий, - к вечеру просохнет, и пойдём, поглядим на твой дальний луг за Кругловским покосом». Он посмотрел куда-то в даль и широко улыбнулся в седые усы.
Тут на крыльцо взбежала бабка Авдотья: «Соседи! Слышали весть! У Круглова дом сгорел со всем хозяйством и расписками. Ночью ударила молния, потушить не смогли». «Как сгорел! Не уж то весь! Во дела» -подивился Игнатий.  Тут Арсений что-то вспомнил и кинулся к гостье, «Бабушка Авдотья,  ты всё в деревне ведаешь, а где юродивый Семён?». «Да пёс его знает, ушёл куда-то, - буркнула она, - вот говорят блаженный, а по мне так трутень! Ходит от двора ко двору, поди в Сайгатку подался, или ещё куда». С той поры, Семён и правда куда-то пропал, больше не видели его ни в Ольховке ни в Сайгаке… А за ним исчез и Круглов. Поначалу ходил от двора ко двору побирался у старых знакомых, а потом прибился к каким-то монахам и ушёл вместе с ними по свету слово Божье нести, говорят, душа позвала…
Вечером того же дня как уехал отец Александр пошли Арсений с Катюшкой и Игнатием на дальний Кругловский покос, обошли его вдоль и поперёк и… ничего. Как и прежде за ним начинался лес, он шумел своими соснами, кряхтел столетними пихтами и как будто подпирал небесную гладь, по которой точно водомерки скользили стрижи. «Эх..! -посетовал дед, -жаль, что вам ничейные луга почудились. Так бы занять нам эти покосы: сколько бы сена было, сколько молока». Ну да им и своего хватило.
Как вернулась Ночка, их корова стала давать такие большие удои, что только вёдра подставляй. А ещё, не с того  ни с сего настолько вкусным стало это молоко, что о нём прознали купцы из далёких Воткинска и Сарапула, стали приезжать, покупать за звонкую монету да и увозить его с собой. Зажили с той поры, они лучше прежнего, и лишь Арсений не мог понять, то ли история  в лугах им с Катюшей поблазилась, то ли и вправду была.
Только до самых глубоких седин, когда на покосах случались грозы, бывало, смотрел он на небо, и чудилось Арсению что по тучам бежит куда-то божье стадо, а сзади идёт седовласый пастух и машет ему рукой…

Кощеев Д.А. 17.08. 2024