Глава 28. Шаг за шагом

Глава 28. Шаг за шагом.

Так уж получилось, что в эти выходные я со своими дворовыми друзьями ни разу не пересекся. Сразу после приезда из Моспино засел за науку, предварительно собрав весь учебный материал за прошедшую неделю. Как и ожидалось, повторение пройденного в девятом классе уложилось в рамках двух первых недель нового учебного года, и родная школа начала активно заваливать нас свежим материалом. Пришлось все выходные, хотелось мне этого или нет, покорпеть над учебниками, и уже довольно-таки исписанными тетрадями одноклассников. По сему, продемонстрировать перед друзьями в цветах и красках все мои достижения, на что я так уповал с пятницы, увы, не вышло. Единственное, что я сделал – позвонил и похвастался этим значимым событием Валерке Бельдяге и Андрюхе Белому: человеку, который затащил меня в авиацию, и человеку, который подхватит эстафету после меня. Конечно, поздравили. Андрюха – с ноткой зависти, Валерка – обиды. Пришлось перед ним оправдываться – все случилось довольно неожиданно, а оповестить возможности не было. Связь с «большой землей» только по двум телефонам – из кабинетов Тютюнника и Самойлова, что, конечно, реализовать было крайне затруднительно. Да и, если честно, не особо-то и хотелось мне тогда чего-либо присутствия, так как, не смотря на свой юный и глупый возраст, начал четко понимать, что все большие дела должны свершаться в тишине – «без пыли и шума». Видимо, это очередное проявление зачатков мое раннего критического мышления.
Так что, до позднего вечера воскресенья я общался только с учебниками, да тетрадями, быстро переписывая в них школьные тексты, и все сопутствующие записи уже набравшего обороты учебного года. Вот такой вот у меня случился этот год, без каникул, выходных и плотного общения с друзьями. Хотя, стоп! Как без общения с друзьями? О чем это я? А мои братья по небу? Это не просто друзья! Это уже единоверцы! К сожалению, мир авиации меняет приоритеты дружбы. Старые друзья навсегда останутся там, где вечерний костер, мопед, да футбол в одни ворота между двух тополей. И за мной они не пойдут – я их променял на небо. И с горечью я это тоже уже тогда понимал.
Ну, а впереди еще много знакомств. И самое главное из них – продолжение общения с небом. И вот почему я в очередной раз трясусь в кузове нашего «Урала», взявшего курс на аэродром, слушая Костоманова с его свежей порцией анекдотов, да под зычный ржач Лядова, который, как всегда в промежутке утро-полдень был в прекрасном расположении духа.
Грудинина на борту «Урала» не было. Ромка пошел за парту учиться. Нас теперь у Сергеныча трое, хотя, вру! Вон, возле кабины сидят обе наши Ленки. Срок их вынужденного временного отрешения от полетов закончился в связи с выполнением основных условий – мы подошли к самостоятельной работе. Теперь и они будут фигурировать в каждой плановой, но меня это уже не коснется: своей цели я достиг, и буду работать на себя сам. По определению нового этапа моей летной подготовки. Хотя, вон оно, опять, вклинилось это новоявленное критическое мышление: совершенно стало очевидно, что теперь летать стану меньше! Раньше я стабильно в смену отрабатывал по десять кругов, а теперь, слетав провозку с Лядовым, махну еще пару кругов на себя, и все?!
- Да, Сереня, и все, - подтвердил мои скорбные мысли Лядов. – Надо Чистика и Прокопчука в самостоятельные полеты в темпе вальса выпинывать. Да еще и Ленок запускать дальше по программе. А как ты хотел? Ты уже стал опытным летчиком. И не надо ухмыляться! Сказал «опытным», значит, «опытным». А опытным положено меньше летать. Ферштейн? Да ладно тебе, еще три недели полетов, налетаешься!
Ага, «налетаешься»… Да еще и начнут планировать «на юго-востоке» плановой таблицы…
- Быстро записываем план. Полеты завтра и в среду во вторую смену, с тринадцати до девятнадцати. В первую смену до четверга будут организованы прыжки. 413-ый, рисуй себе: с разлета со мной два круга с конвейера по двенадцатому, затем два самостоятельных с обруливанием. Пока все. Далее через час 416-ый по одиннадцатому с Тютюнником три круга, и после два по 12-му. Через час пятьдесят 415-ый – по такому же сценарию. Через пять часов 412-ая… 412-ая! Аллё, Сологуб, это, вообще-то, ты! Со мной пять кругов по двенадцатому, начинаем тебя, Лена, вводить в строй после длительного перерыва. Вторая Лена через полтора часа на «67-ом», это кривоносовская машина, с Самойловым пять полетов по кругу, это все тоже упражнение двенадцать. Затем по двадцать третьему в зону на сложный пилотаж. Через две смены полетишь самостоятельно сначала по кругам, потом по двадцать второму на простой пилотаж, и только после – по двадцать третьему на сложняк. Ввод в строй всегда осуществляется от простого вида к сложному, так что, не возмущайся, Елена! Посмотри задание по двадцать третьему, там, по-моему, из сложняка одни только перевороты. Ну, а я за полчаса до конца смены сгоняю на комплексы. До чемпионата осталось совсем ничего. Вопросы? Занимаемся до обеда. А после обеда, Пожитков?
- Идем к Виктору Ивановичу на самолет.
- Точно так! Я в кабинете Тютюнника.
Быстро расписав подготовку по двенадцатому, я в очередной раз принялся воспроизводить перед глазами крайний полет уже со сформированным подсознанием и пониманием того, что в задней кабине никого не будет. Да, собственно говоря, с инструктором мне стало летать уже и неинтересно. Как там сказал курсант выпускного курса на счет инструктора, помню, Лядов, нам про это притчу рассказывал? Ну да, он сказал, что инструктор – это «тип, который мешает мне летать». А с другой стороны, что мне говорил Сергеныч буквально пару смен назад, когда в очередной раз драл после полета? Ну, как же помню: «залетался ты, Сережа, ох и залетался… Почувствовал успех, и сразу ошибка на ошибке, и ошибкой погоняет? Умерь-ка, пожалуйста, свое самомнение, да вернись на землю…». Так что, надо гнать эти крамольную самоуверенность, а то и вправду слишком рано я себя начал переоценивать. А авиационные боги, ой, как тонко чувствуют эти грешные делишки! Короче, мое, ты, критическое мышление, дай же, наконец, поработать!
Аэродром гудел с самого утра, что было очень нехарактерно для понедельника. Но, как выяснилось, в субботу на курсы ВДВ прибыла очередная группа призывников. И,  начиная с утра воскресенья, в небе постоянно висели с десяток сероватых куполов пятых «дубов». Причем, стало известно, что завтра будет прыгать очередная группа, а за ней – следующая. И так до самого конца сентября. Нам прыгнуть пока не светит, свой третий в жизни прыжок мы совершим в следующем году весной перед полетами второго года обучения. Ну что же, не очень-то и хочется.
Виктор, когда мы подошли к нему после обеда, через открытые штуцеры маслосистемы сливал моторное масло. Очередные пятьдесят часов налета на пыльном грунтовом аэродроме пройдены: менять грязное масло положено по регламенту.
- Сергей, Валеры, берите по свечному ключу, выкручивайте свечи, да складывайте вот в эту банку. Но, предварительно, мне их показываем.
В банке с бензином уже лежал и откисал масляный фильтр-сигнализатор.
Втроем выкрутить восемнадцать свечей – время десяти минут работы. Виктор на свет смотрел степень нагара каждой свечи, после чего мы их помещали их в указанную емкость. Но одну все-таки забраковал - на ней нагар был самый сильный, да такой, что, практически, слепил разрядники между собой.
- Похоже, опять свеча накрылась…, - задумчиво вертел ее  в руках Виктор
- Запасные есть?
- Есть, конечно. Кстати, по науке положено менять в цилиндре обе свечи сразу. Надо на складе еще штук шесть-восемь получить. Четное количество. Менять все свечи в цилиндре – это еще ерунда. Вот, к примеру, на многодвигательных самолетах положено сразу все движки менять, если хотя бы один вышел из строя. Хорошо, если движков в самолете два. А если четыре? Да еще, кстати, еще и положено ставить движки с одного авиазавода, то есть, с одного производства. Если, опять же, все делать по науке.
- А зачем все движки сразу менять?
- Ну, как зачем? Старые и новые движки имеют разную тягу. Старый, понятное дело, более слабый. А на многодвигательных аппаратах разнос между двигателями иногда достигает пару десятков метров. Вот и прикинь, какой разворачивающий момент на взлете может возникнуть из-за дисбаланса тяги. Плюс к тому – это еще и разница в ресурсах.
- Это как?
- Каждый самолетный агрегат, и, тем более, двигатель, имеет определенные часы эксплуатации, или наработки, если простыми словами. У автомобилистов это называют «моточасами». У нас в авиации - «назначенным ресурсом». По истечению этого самого назначенного ресурса, движок необходимо заменить. Представь себе, что будет, если на одном самолете ресурсы двигателей подходить к концу будут неравномерно? И сколько образуется простоя под все эти работы, если каждый раз менять по одному движку? Один сегодня, второй, к примеру, через месяц, третий – через полгода. И так далее. Так что, ну очень дорогая штука – эта авиация.
- Виктор Иванович, - я давно хотел узнать, но не решался, а тут как раз тема подходящая, - а сколько стоит Як-52?
- Дорого, Сергей, очень дорого. Точно не знаю, но слышал цифру, вроде, в районе ста тридцати тысяч. Десять автомобилей «Волга», таких как у Самойлова. Отчего такая цена – понятия не имею. Ничего такого особенного и ценного в Як-52 нет. Вон, Ан-2 больше раза в три, от которого и толку-то поболее будет: все-таки и грузы, и пассажиров может возить. Да и на Севере, и в Сибири до сих пор крайне востребован: сядет на любую площадку, просеку, опушку. И стоит он всего-то в районе тридцатника. Но это, скорее всего, политический вопрос, так как наши «яки», как вы знаете, клепают в Румынии. Причем, самая дорогая часть самолета – движки, наши. Идут туда из Союза, а румыны их только на планер устанавливают. Ну, а Союз потом их у них все это дело выкупает за такие вот бешеные бабки. Точно так же, как у чехословаков мы покупаем их Л-39 «Альбатросы», на которых вы будете в училище летать. Опять же, с нашими двигателями от Як-40. И обходятся они, эти учебные самолеты, Советскому Союзу, наверное, в разы больше стоимости боевого самолета. Разве мы не можем клепать учебные самолеты у себя? Конечно, можем! И цена была бы для нас в несколько раз дешевле. Слышал про такую организацию, как СЭВ?
- Совет экономической взаимопомощи? – мысль Виктора мне сразу стала понятна. - Это, когда Кубе за их тростниковый сахар мы поставляем холодильники, телевизоры, станки, машины и самолеты? Да, помню, проходили по экономической географии.
- Вот именно. Помогаем братским странам по социалистическому лагерю выживать. А если точнее – прикармливаем их. Не задавался вопросом, почему все международные соревнования среди социалистических стран всегда проходят у нас, в СССР?
- Чтобы они на это деньги не тратили?
- Ага, точно… Ладно, хватит лясы точить. Вон, уже Лядов на горизонте показался.
Подошедший Сергеныч положил на крыло свой портфель:
- Сологуб, в кабину. Остальные - приседаем, приседаем и еще раз приседаем. Отрабатываем взгляд на посадке. Не меньше сотни раз. Выполнять!
Да уж… Не думал я, что наши социалистические друзья нам так дорого обходятся. Надо будет об этом факте нашей историчке сообщить, довести, так сказать, до нее только что полученные компетентные сведения. Уж больно она за социализм во всем мире ратует, обходящийся ее же родине в немалую копеечку. И простой советский обыватель, чтобы кормить всю эту свору «как бы друзей», которые в будущем обязательно предадут, сам-то поясок каждый год на новую дырку затягивает. Вот пусть заслуженный учитель, парторг школы, понаставивший мне в девятом классе кучу двоек, популярно и прямо на уроке объяснит это со своей колокольни: а нахрена нам все это нужно?
Впрочем, ну ее, к чертям, эту политику! Пусть она нас как можно дольше не коснется!
- Все всё знаете? Тетради на подпись. А ты, Лена, будь ласка, рассказывай порядок выполнения полета по кругу, давно не летала.
Пока Ленка мучилась с ответом с постоянно останавливающим ее Лядовым, мы помогли Виктору почистить свечи, и закрутить их обратно в цилиндры. Видно, что дивчина все знания утратила, и через каждое слово возвращалась назад, под непрекращающиеся «ой, забыла сказать!». И Сергеныч, не скрывая своего раздражения, прямым текстом выражал свое неудовольствие, мол, «надо было постоянно все это в голове держать, регулярно повторять, иначе для чего ты на аэродром приехала?».
- Геннадич, опробовать движок будем? Свечи новые поставили.
- Опробовать, говоришь? Ну, давай, опробуем… Сологуб, готова?
Ну вот, она сейчас будет газовать, а нам потом фюзеляж от масла драить! Да, не тут-то было, видимо, я еще недостаточно хорошо знал Сергеныча:
- Потом поможешь парням отмыть самолет. Сереня, после всего этого и до ужина - свободное время. Завтра с утра на стоянку, еще раз проведем тренажи. Лена, у тебя есть целая ночь, чтобы все свои пробелы в знаниях восстановить. Сологуб, команду «От винта!» я должен подавать?! Куда запускаешь без разрешения?!
Похоже, она и газовать разучилась, судя по мимике и резкой артикуляции Лядова в задней кабине. Короче, пусть сами разбираются.
После ужина на спортгородке я сидел между двумя нашими Валерками. Со снисходительными нотками бывалого пилота рассказывал им про все эти перипетии полета на допуск с Тютюнником, да самостоятельной работы в первом полете. В конце концов, я закончил этот свой надутый инструктаж тем, что сразу же и по-честному должен был сказать: получилось у меня, получится и у вас. И, мол, нечего понапрасну репу морщить, да переживать.
Вечера стали по-настоящему прохладными, а спортгородок уже не таким уютным. Начали облетать тополя возле парашютной вышки, засыпая павшей листвой дорогу, идущую от парашютного городка к плацу. Лесополоса с севера, создающая естественное ограждение территории аэродрома, существенно проредела. И стало видно вспаханное на зиму поле с другой ее стороны, да вороньи гнезда на деревьях. Утренние физические зарядки, несмотря на масштабный переход на вторые смены полетов, перестали проводиться, заменившись уборкой территории. И мы, позевывающие и зябко ежащиеся, разбирали метла, грабли. И до завтрака под руководством очередного ответственного, убирали весь этот осенний осадок, навалившийся за сутки. Парашютистов на это дело не привлекали, они опять отмазались утрешними прыжками. А призывников по плану курсов ВДВ, на пару дней заселившихся на аэродром, конечно же, никто не трогал. В очередной раз отграбив, отметелив территорию и посетив столовую, я повел свою группу в составе себя и Валерок на стоянку, попутно зайдя на склад за парашютами.
- В субботу летаете? – спросил меня Кузьмич.
- Наверно, - пожал я плечами, - но пока что нам сказали, что полеты будут сегодня  и завтра. В четверг предвариловка, а на сколько дней не довели. А что?
- Надо ваши парашюты переложить. Вчера один распустил, так он как блины, слипся. Скажу Тютюннику, чтобы он выделил мне людей для этого дела в ближайшее время. Берите вот эти два парашюта, мы их вчера перекладывали.
- А что, остальные теперь могут не раскрыться?
- Да нет, раскроются нормально. Но переложить нужно.
Подходя к стоянке, мы завернули за аккумулятором.
- На «106-ой» уже получили, - сказал седой техник, занимавший сразу две должности - зарядчика аккумуляторов и заправщика воздушных баллонов.
Странно, хотя сразу стало понятно: в нашем расчехленном самолете в обеих кабинах сидели обе Ленки, подложив под себя, вместо парашютов, сложенные чехлы. Виктор, сняв капот и крышки обеих магнето, щупом замерял зазоры между контактами прерывателя. Ха, помню, как мы мучились с этими контактами, выставляя их на глазок на своих «Карпатах»!
- Виктор Иванович, а можно щупы взять домой магнето на мопеде отрегулировать?
- Во-первых, Сергей, надо знать, какой зазор выставлять. Во-вторых, я же тебе не раз об этом говорил: весь инструмент номерной, и в конце работ сдается под роспись лично инженеру. Если хочешь, как-нибудь прикати сюда на аэродром на своей технике, тогда можно и попробовать.
А это мысль! Как я сразу не догадался! Осталось только с дворовыми пацанами вопрос на счет мопеда решить. Хотя, они на нем каждый вечер на нем гоняют, так что, могут и зажать. С них станется.
- На правом магнето зазор чуть больше был. Возможно, из-за этого нагар на той свече и возник.
- А какой зазор должен быть?
- 0,25-0,35 миллиметра.
- Понятно теперь, для чего нужен щуп. Попробуй выставить такой зазор на глаз.
- В точечности. Пригонишь мопед, и тебе выставим. Не думаю, что разница должна быть большая. Вон, на «Яве» Вано по такому щупу выставили 0,25, так теперь она быстрее его самолета летает.
На горизонте появился Лядов и всуе помянутый Вано Ван Ваныч. Который, почему-то, не свернул к своему Ан-2, а шел к нашему самолету.
- Серега, ты что, уже самостоятельно летаешь? Еще и первым вылетел? А чего мне не доложил? – крепко своей лапищей пожимая мне руку, напускно возмущался Ван Ваныч. – Ты же со мной первым летать начал! Кто тебя на путь истинный наставил, а? Или уже забыл, неблагодарный? Ну, что сказать, молоток! Поздравляю! Геннадич, все, хорош пацана портить, отдавай его мне – буду переучивать на порядочную технику.
- Не, Ваня, такая корова нужна самому! Вон, какую хочешь Ленку забирай! Даже обеих сразу бери, заодно, может, женишься!
- Да ну тебя, Геннадич, сам летай со своими бабами! – шуточно отмахнулся Ван Ваныч и пошел на свой «02-ой» прибираться в салоне после прыжков.
Ленки хихикали в обеих кабинах. Вано, как я понял, числился в аэроклубе очень даже завидным холостяком. Впрочем, ну их, эти аэродромные шашни!
- Прекратить смешки! Чистик и Прокопчук, приседать на крыле. Пожитков, отрабатывать полет по кругу «пеший по летному», и ходить до упаду «по углам». Что, не взял модель старта? Десять минут, чтобы доставить его сюда! Выполнять!
Я помчался в класс, где в парте Лядова лежала фанерка с нарисованными на ней посадочными знаками, заодно и, прихватив модельку самолета. Ну, чтобы два раза не бегать – все-таки я уже немного изучил Сергеныча.
Пока я мотал бесчисленное количество условных полетов по кругу, Валерки тренировали мышцы ног, приседая, и, соразмерно приближению земли, имитировали добирание ручки на себя. Лядов, на повышенных тонах разбиравший полет по кругу с Сологуб, в конце концов, махнул на нее рукой, и, переключившись на другую Ленку, мучил ее техникой выполнения фигур сложного пилотажа:
- Лена, перед выполнением любой фигуры надо осмотреть воздушное пространство! Тем более переворота! Особенно, нижнюю полусферу! ...Почему не ставишь педали нейтрально после выполнения полубочки? ...Нет, не правильно, надо РУД устанавливать на максимал не после прохода вертикали, а после прохода угла пикирования сорок пять градусов. Так, между прочим, в инструкции написано! Это на реактивных самолетах, где приемистость двигателя около десяти секунд, РУД на максимал надо ставить после прохода вертикального положения. А у нашего движка приемистость как у мотоцикла, обороты растут мгновенно! Чирикнуть не успеешь, как скорость разгонишь больше максимально допустимой! Ты же не хочешь, чтобы у тебя на выводе плоскости отлетели? Девочки, ну что же вы так быстро все забыли? Двух месяцев не прошло! – сокрушался Лядов. – Брысь из кабины… Пожитков, Чистик, Прокопчук, по пять минут сидеть в самолете. Времени вам хватит, чтобы повторить полет по кругу. Затем, дуйте на обед. Лены, за мной.
Лядов быстрым шагом направился к штабу, параллельно что-то говоря семенящим сзади девчонкам. О чем – мы так и не узнаем. Да и не особо интересно, впрочем. О чем может Сергеныч говорить с двоечницами? Вот, именно…
Подъехал топливозаправщик. Ну да, вчера же вечером Сологуб газовала, а мы после самолет не дозаправляли. Быстро залив в каждый бак под заглушку по несколько литров бензина, мы двинули в столовую, возле входа в которую с журналом уже стояла наша принципиальная врач Светлана Николаевна, и отмечала входящих.
Сегодня разведку погоды решили провести. Над точкой проходит четырехбалльная мелкая кучевка, и, вроде как, развивающаяся. Плюс к тому, присутствует свежий ветер, но довольно-таки плотный, что ситуацию несколько упрощает. Плотный ветер в чем-то даже помогает на взлете и посадке, по-максимуму, исключая ветряную болтанку, и, при этом, уменьшает путевую скорость самолета при взлете и посадке. Путевая скорость самолета – это скорость относительно земли с учетом ветра. И понятное дело, что при встречном она становится меньше приборной.  А если плотный ветерок будет еще немного и с правой стороны, то, вообще, зашибись - компенсирует разворачивающие и кренящие моменты, которые создает бешено вращающийся винт. Вот как раз сегодня такие, можно сказать, идеальные условия для полетов молодняка. «Повезло Валеркам!», - немного даже позавидовал я, вспоминая довольно-таки сильный левый боковик в день своего первого вылета, когда пришлось бороться с ним левым скольжением. Спасибо Лядову, что он этот процесс для меня давно и сразу поставил.
Тютюнник на предполетных указаниях после доклада разведчика погоды Владыкина и Костоманов заострил наше внимание на том, что, хоть пока присутствуют оптимальные условия для вылетающих самостоятельно, но, тем не менее, по прогнозу погоды ветер может усилиться и подвернуться. А менять старт не будем, так как плановая предельно насыщена. Короче говоря, никто не будет тратить драгоценное время на проведение дополнительных предполетных указаний по случаю смены старта. И еще:
- Инструкторам, курсанты которых уже получили допуска и летают самостоятельно (то есть, и я, в том числе, как же это здорово, это, блин, звучит!), в контрольных полетах объективно оценивать качество пилотирования. И принимать взвешенное решение на выпуск в самостоятельный полет, исключая форсирование (опять новые слова?).
Ну, в принципе, все понятно и простым языком. Если кто-то ни с того ни с сего начал дурковать во время контрольной провозки, то инструктору следует остаться в задней кабине в качестве «мешка». Все равно полет, как самостоятельный, засчитают. Но меня такой расклад, конечно же, абсолютно не устраивал. Поэтому, запускаясь на «якорной» с пристегивающимся к задней кабине Лядовым, уже по очень правильной привычке продумал текущие особенности взлета и посадки. А особенности, как отмечал выше, очень даже приемлемые: на взлете правый боковичок будет компенсировать моменты от двигателя. Ну, а на посадочном бороться с ним можно подбором очень удобного правого угла сноса. Да, только еще надо не забыть, что угол сноса необходимо будет подбирать также на обратнопосадочном курсе, и учитывать то, что после третьего разворота боковой ветер кинематически превращается в попутный. Ну, ладно, поехали!
- 413-ый, к взлету готов!
- 16 сентября 1986 года московское время тринадцать часов, начало полетов второй смены. Ветер справа под сорок пять до шести метров, 413-ый, взлетайте!
Лядов все эти два полета откровенно скучал в задней кабине, изредка подбадривая меня замечаниями по режимам:
- Сереня, скорость надо выдерживать сто восемьдесят, а не сто семьдесят пять! Ты хочешь, чтобы нас догнали? Кстати, кто сейчас за нами по кругу летит?
- Кривонос с Ляховецким.
- Ты что, все курсантские позывные выучил?
- По голосу узнаю.
- О, как… А кто сейчас взлет запросил?
- Танасюк с Тертычным.
- Тоже по голосу определил?
- Угу…
- Эй! Проспишь третий разворот! Сколько я тебе говорил, что нельзя отвлекаться от пилотирования на разговоры? Я, может, тебя специально забалтываю?
Да знаю эту вашу фишку уже давно, уважаемый Сергей Геннадьевич! И ни фига я не проспал третий разворот! Вот он, этот край лесопосадки, а я уже сижу в крене. Ну, понимаю, что со мной стало скучно летать. Но, разве мы не к этому оба так стремились?
На четвертом крен создал максимальный (разрешается до сорока градусов) и сразу же прикрылся поправкой в курсе на угол сноса. Ну, опять немного «недопереучел», вышел несколько правее, как раз в наветренную сторону. Да и делов-то по исправлению – всего на всего немного уменьшил поправку, и через несколько секунд боковичок поднес меня на посадочный.
- 413-ый, посадку разрешил, ветер справа под пятьдесят до шести метров!
«Надо перед касанием постараться убрать правый угол сноса, развернуть самолет по посадочной полосе, чтобы сесть не хуже Лядова. Только как-то надо вовремя определить момента касания…», - я заблаговременно продумывал будущую посадку. Но, наши желания почти всегда не совпадают с нашими возможностями.
- Ну и что это было? – сразу после взлета с конвейера включилось СПУ. – Ну и посадка! Убираешь угол сноса, убирай и крен! Сел с креном! Сереня, самолету характерны аэродинамические перекрестные связи: если работаешь педалями, то из-за этих самых перекрестных связей создается крен, который тоже надо парировать! Что, не знаешь этого? Знаешь же, ведь, двоечник!
Да, там крен-то и не большой был, одно название. Ну, немного не рассчитал. Несколько выше сунул левую педаль, убирая угол сноса. Поэтому, крен и успел образоваться. На второй посадке, учитывая огрехи первой, убирать угол сноса начал несколько ниже, но до касания полностью развернуть самолет по оси посадочной полосы не успел, так что Яшка опять на амортизаторах пару раз незначительно отскочил от планеты. Зато сел без крена! Ну, хоть что-то. Ладно, впереди еще два самостоятельных полета. И, несмотря на указание Тютюнника объективно оценивать качество полетов с курсантами, был уверен, что Лядов сегодня меня самостоятельно выпустит однозначно. И пока рулили, слушал:
- Эксперименты - это, конечно, хорошо. И даже правильно. Но сначала нужно поднабраться опыта, а ты все хочешь получить сейчас и сразу. Так не получится. Поэтому, как можно чаще сиди в тренажном самолете с колодкой под носовой стойкой, чтобы запомнить нулевую высоту с поднятым носовым колесом. Можно слушать траву, хотя, куда тебе, ты же до пояса деревянный…
- Это как, слушать траву?
- Ну, травку аэродромную. Хоть ее и косят, однако она все равно имеет пару десятков сантиметров высоты. Если с нормальной вертикальной скоростью притираешь самолет, то сначала услышишь, как трава начинает цепляться за пневматики. Ну и какое-то время у тебя будет, чтобы убрать угол сноса. Усек? Давай, лети. И, повнимательнее, там…
Мы зарулили на линию предварительного старта и я выключил движок. Лядов с парашютом спрыгнул с крыла, где передал его Чистику.
- Валера, тащи парашют на заправку. И как только Пожитков зарулит, сразу закидывай его в заднюю кабину. Расправь лямки, фалу вытяжную не забудь к креслу пристегнуть. Потом прыгай в самолет и жди нас с Тютюнником. Сереня, не тяни кота за причинное место, запрашивай!
Сегодня я отлетываю свои пятый и шестой самостоятельные полеты. В методике летного обучения, которая работает в тесной связке с летной психологией, очень четко определено то, что как раз эти пятые, шестые, и даже седьмые полеты считаются самыми опасными. Дескать, до этого курсант летает по инерции, точнее, по своеобразному импульсу, которые ему сумел передать инструктор в процессе вывозной программы. А вот на рубеже пятого и последующих нескольких самостоятельных полетов, если верить всем этим научным трудам, у курсанта (или обучаемого, как кому больше нравится) начинает проявляться свой почерк. Ну, как, почерк, проще говоря, начинает пороться «отсебятина». Хотя, справедливости ради, как раз эта отсебятина и есть зачатки почерка. Точнее, его нащупывания. Знал об этом Сергеныч? Безусловно, раз он пошел на ВСКП, и о чем-то переговорил с Владыкиным, поглядывая в мою сторону. Михаил Аркадьевич согласно кивал ему в ответ.
А вот я об этих особенностях первых тренировочных полетов тогда не ведал, поэтому был намерен продолжать эксперименты на посадке в надежде самостоятельно добиться их нормального качества.
 - От винта!
Верный и надежный движок, тонко свиснув сжатым воздухом в цилиндрах, послушно заурчал. И пока я выполнял все бортовые процедуры по оживлению самолетных систем, справа от меня на предварительный старт вырулил до боли знакомый Ан-2 с бортовым номером «02», в кабине которого отчетливо была видна бритая голова Вано Ван Ваныча. Он сегодня перегоняет свой самолет в Енакиевский аэроклуб. Что-то у них там с их единственным Ан-2 произошло, и они попросили помочь им матчастью.
- «Большой», пропустите «маленького» вперед! – неожиданно прозвучала неформализованная команда Владыкина. – 413-ый, разрешил на исполнительный!
Ветер пока не подворачивал и был вполне удобен своим воздействием на аэродинамику поршневого самолета. Хорошо бы, чтобы пацаны без проблем отлетали проверки. Возможно, под проверки надо было Чистика или Прокопчука с разлета запустить, пока метеоусловия стоят лояльные. Однако Сергеныч решил сначала откатать меня. Ну, ему виднее.
Эти два полета, несмотря на то, что определены как самые опасные, ибо меняется индивидуальный подход начинающего летчика к самому сложному этапу полета - посадке, ничего такого в моей памяти не оставили. Я, в силу своей настырности, продолжал самостоятельно учиться сажать самолет «по взрослому», пытаясь своевременно убирать перед самым касанием угол сноса. Что во втором на сегодня тренировочном полете неожиданно принесло свои плоды: почувствовал слабую, длившуюся всего мгновение, дрожь на ручке и педалях! Это и было касание травы об пневматики! Мгновенно двинул левую ногу вперед, разворачивая нос самолета параллельно оси посадочной полосы, немного отклонив РУС по крену влево. Мягко и без отскока мой Яшка устойчиво побежал по грунту, трясясь на неровностях, и гремя дюралью. Подсказок на посадке в обоих полетах от Владыкина не поступало.
На линии заправки, куда я через пару минут подруливал, меня уже ждал с парашютом в руках, нетерпеливо подпрыгивающий Валерка Чистик. Я опять попытался зарулить на заранее расставленные колодки, но снова неудачно - на полтора десятка сантиметров промазал. Что, впрочем, в данном случае не критично. На линии заправки самолет не швартуют, и длина шлангов топливозаправщиков место остановки самолета не лимитируют. Ну, сдвинули колодки в сторону, всего-то делов! Выключил двигатель и увидел, как от ВСКП в нашу сторону направились Тютюнник с Лядовым. Это уже по душу Чистика.
- Серега, как на взлете и посадке? – быстро спросил Валерка, уже успевший развязать заднюю кабину, забросить в чашку задней кабины парашют, и распустить лямки в исходное положение. Вот же шустрила! Лядов вечно его ругал за огромное количество беспорядочных и хаотичных движение рулями, которые, если следовать его собственному выражению, «на режим полета не влияют, так как самолет не успевает на них реагировать, однако создают излишнюю нервозность». Кстати, да, чересчур гиперактивным в авиации довольно-таки сложно приходится. Недаром их у нас называют «дергунчиками». Холерики – это не самый лучший психотип летного состава, хоть они  и обладают отменной реакцией, и быстротой мышления. Молча отвечая на его вопрос, показал большой палец. А вот и Лядов подрулил.
- Товарищ летчик-инструктор! Курсант Пожитков выполнил два тренировочных полета по кругу. Разрешите получить…
- Руководитель полетов на посадке подсказывал? – Сергеныч в очередной раз прервал мой торжественный доклад.
- Вроде нет…
- Знаю, рядом стоял. Иди, готовься к завтрашним полетам. И еще, между нами, - тихо заговорил Сергеныч, - пообщайся с Прокопчуком. Что-то настрой у него неважный, не нравится он мне сегодня. Расскажи ему, что, да как. Вроде, как бы, по-товарищески…
Пока Чистик летал проверку с Тютюнником, я успел переписать в тетрадь предварительную подготовку на завтра. Она ничем не отличалась от сегодняшней. Единственное что осталось – нарисовать свой план. Но он будет известен только завтра с утра, так как из-за второй смены вряд ли сегодня отцы-командиры успеют подготовить новую плановую таблицу. Спросил у Прокопчука, что у него не получается, и какие у него проблемы, на что получил ответ, что все у него очень даже гут. Ну, «гут», так «гут», никто особо и не навязывается. Хотя, его состояние, даже на мой неопытный взгляд, был, явно, меланхолическим и подавленным.
Итак, мы ждем Чистика, в этот момент, можно сказать, сдающего экзамен на профессиональную пригодность самому начальнику аэроклуба. Спустя двадцать минут мы с Прокопчуком, побросав свое имущество на «квадрате», стремглав помчались к ближним воротам, куда только что зарулил наш борт. Фонари открылись. Тютюнник из задней кабины вылез с парашютом и снял его на земле. На земле! Есть! Чистик летит! Расписался в подсунутой Сергенычем его летной книжке, да задал свой традиционный вопрос, на который Валерка ответил очень четким утвердительным кивком. Я даже позавидовал ему, вспоминая свои в точно такой же ситуации позорные сомнения. Видимо, в некоторых вопросах намного проще быть вторым, а еще лучше – третьим. Да уж, не позавидуешь нам, первопроходцам, прокладывающим путь в неизвестность! Эк я круто на счет себя загнул! И, главное, скромно, аж самому понравилось! «Первопроходец», блин! «Неизвестность», блин! Ладно, хорошо, тогда вот другой, более приземленный пример. На кроссе бежать первому намного тяжелее, чем второму. Аэродинамика, блин…
В самостоятельном полете Валерка,  как обычно, на взлете и посадке немного подергался. Это хорошо было видно с земли, так как в своем обычном режиме продолжал активно «теребенькать» ручкой (есть, конечно, более конкретное определение, но мы люди приличные, поэтому, заменим его близким по значению аналогом). Но, тем не менее, показал вполне устойчивое качество. Валерку традиционно побросали в небо, пожали руки, похлопали по плечу. Лядов, по установившейся традиции, представил Чистика перед светлыми очами руксостава. Ну, а Валерка выслушал очередную порцию, пусть даже и немного стандартных, но от этого свою значимость не потерявших, начальственных скупых поздравлений. Ну, а я в это время наблюдал посадку очередного вылетевшего сегодня самостоятельно - Витьки Танасюка из братской группы Тертычного. Приятно было осознавать, что наши инструктора свое дело прекрасно знают, и пока что все соискатели на самостоятельный вылет добиваются устойчивого успеха.
В нашей группе из «не охваченных» остался бледный, как поганка, Прокопчук. И, ожидая Тютюнника, нервно пытался пристегнуться к кабине. Настолько нервно, что даже Виктору пришлось ему помочь. Лядов стоял возле другого борта и что-то Валерке вкрадчиво втолковывал.
Прокопчук, как и прогнозировал Сергеныч, в полете был реально сам не свой. Как будто всего пару дней назад впервые залез в кабину. Мы, достаточно насмотревшись на взлеты и посадки своих юных коллег, уже безошибочно определяли, где курсант ковыряется сам, а где в управление вмешивается инструктор. Ну, а в случае Прокопчука – проверяющий Тютюнник. Взлет Валера разболтал по направлению, и было видно, что точными короткими движениями рулями ему начала помогать задняя кабина. Из-за длительного исправления направления, затянул с созданием взлетного угла, в результате чего отрыв от земли произошел почти с трех точек. На посадке высоко выровнял. Потом, запаздывая с исправлением высокого выравнивания, потерял скорость, и ударился об планету с грубым опусканием носового колеса. Раньше за ним подобного и близко не замечалось. Летал он как все мы - не хуже, и не лучше. «Грязновато, но устойчиво». Мрачный Сергеныч что-то в сердцах говорил Владыкину. Тот разводил руками, и сокрушенно кивал головой. Было видно, что от Прокопчука такого слабого качества пилотирования не ожидал никто. Причем, все три полета подряд. Как под копирку. Особо не надеясь, все же ждем решения Тютюнник. Хотя, и так все было понятно, каким будет это решение...
Конечно же, Тютюнник вылез из кабины без парашюта. Он так и остался лежать в кресле кабины. Прокопчук стал первым из нас, кого к самостоятельным полетам не допустили. К сожалению, в авиации не все достигают однородного успеха. И не всегда с первой попытки. Мы к Валере, красному как рак, конечно же, не подошли, понимая, что только нас там не хватало.
Тютюнник с Лядовым подальше отошли от наших любопытных ушей. Пару минут они что-то горячо обсуждали, после чего в летной книжке Прокопчука Тютюнник сделал какую-то запись. Сергеныч быстро добежал до ВСКП и перекинулся парой слов с Владыкиным. После чего, натягивая на ходу шлемофон, запрыгнул в заднюю кабину «106-го», попутно о чем-то коротко пообщавшись с Прокопчуком. Запуск, руление, взлет! Абсолютно нормальный! И совсем не похожий на тот, что мы видели некоторое время назад! Посадка была тоже неплохая, из разряда устойчивых курсантских. Вот они заруливают на предварительный старт и, ни фига же себе, не выключая двигателя, Сергеныч извлекает себя из самолета вместе с парашютом, и спрыгивает с ним на землю! А Виктор, пригибаясь от струи работающего винта, тут же готовит заднюю кабину! Через минуту Валерка уже был на исполнительном старте! Взлет! Траверз! Посадка! Очень даже приличная! И счастливая рожа Прокопчука, подбрасываемая нами в воздух!
Но что это такое было?!
Лядов потом скажет, что у Прокопчука  оказался «слабым политмарксос». Если говорить нормальным языком – недостаточная морально-психологическая подготовка к полету с высоким начальством. Из-за чего и стушевался пацан, причем, вполне нормально до этого летая. И Сергеныч сумел убедить Тютюнника, чтобы тот разрешил Прокопчуку слетать первый полет с «родным и любимым». Мол, это однозначно нейтрализует нервозность курсанта после полета с высоким проверяющим. И после такого методического финта,  приведенного в чувство Прокопчука, можно будет смело выпускать самостоятельно. Тютюнник очень уважал своего лучшего летчика-инструктора и, почти не колеблясь, согласился. И в этот раз Сергеныч не ошибся. И в этот раз уникальная методика Лядова безукоризненно сработала. А как вы хотели? Все мы разные человеки. Все мы требуем индивидуального подхода. Лядов, конечно же, его успешно нашел.
Да, забавный получился случай. Запомнился.
Сергеныч, наскоро поздравив Валерку, помчался к только что заправившемуся «106-ому», где в передней кабине его уже ждала Ленка Сологуб, начинающая летать по программе ввода в строй после длительного перерыва. После взлета было очевидно, что участие Лены в пилотировании откровенно сошло на минимум. Было отчетливо видны постоянные вмешательства Лядова в управление, да и регулярно висящий на «соске» Владыкин тому также был подтверждением. А после полета Сергеныч на повышенных тонах с досадливыми пожиманиями плечами и недоуменным разведением рук, очень долго с ней, опустившей голову, все эти безобразия разбирал. Было похоже на то, что два года мытарств по нескольким вывозным программам, завершившихся двумя вымученными самостоятельными полетами, не имели никакого логического смысла. Кроме, как зря убитого времени, так как я отчетливо слышал:
- Не надейся, Лена, никто тебя еще два года возить не будет! И я в том числе! Или бери себя в руки, или…, - конец фразы я не расслышал, но и так все было понятно.
- Сергей Геннадьевич! – из двери ВСКП крикнул Владыкин, стуча пальцем по своим наручным часам. – Время!
Злой Лядов с разбегу запрыгнул в самолет, раздраженно вытягивая привязные ремни, которые Сологуб даже не удосужилась вернуть в исходное положение. Мгновенно запустился и, не останавливаясь на линии предварительного старта, точно так же минуя исполнительный, сразу пошел на взлет. После взлета и уборки шасси крутым правым разворотом стал набирать высоту над «точкой». Время поджимало, до конца полетов оставалось менее десяти минут. Энергично открутив свои комплексы, сел под шипение двух красных ракет ровно по истечению крайней секунды смены, судя по моей «Электронике-5», точность хода которой я скрупулезно ежедневно проверял по телецифербладу программы «Время». Мы его уже ждали на «якорной», заранее приготовив ведро с бензином и щетки. Сергеныч остановился на грунте, как обычно не дорулив до асфальта десятка метров, и, забрав свой портфель, который мы предусмотрительно прихватили с «квадрата», быстро пошел в сторону штаба, догоняя ждавшего его Костоманова.
- Мужики, с мытьем порезвее! Через пятнадцать минут Тютюнник для летного состава объявил построение перед штабом! – донеслось до нас.
Быстро отмыв днище «106-го» от масла, общими усилиями затолкали его на стоянку. Накинули цепи на швартовочные серьги, установили струбцины, немного побурчав на счет Ленки, которая в данном мероприятии не участвовала. Ладно, она девчонка, ей простительно. Маникюры там всякие, прически…
- Сергей, - сказал Виктор, натягивая чехол на винт, - дальше я сам. Идите на построение, а то опоздаете.
Цель построения была заранее ясна-понятна: очередная группа молодняка встала на крыло, да еще и с одним очень важным нюансом:
- Товарищи курсанты! Товарищи летчики-инструктора! Поздравляю вас с достижением нашей самой главной цели! На сегодняшний день уже все курсанты летают самостоятельно! Все! Благодаря кропотливому труду летно-инструкторского состава и, конечно же, упорства нашей молодежи! Невзирая на то, что очень сильно и в негативном ключе повлиял на наши планы чемпионат мира по парашютизму, мы эту задачу достойно выполнили. И, без прикрас, заявляю, с очень хорошим качеством. Гораздо лучшим, чем это было у предыдущего набора. Теперь курсанты могут вернуться за школьную парту с чувством выполненного долга. Но тем, кто еще может себе позволить летать до конца сборов, обещаю максимальную отдачу на полетах.
Затем Тютюнник вывел из строя Ляховецкого, Чистика, Прокопчука (про неудачную проверку с ним не сказал ни слова), Танасюка, Гайдукова, Федоткина, Савченко и Голенко, объявив им благодарность. Мы неистово аплодировали, не веря тому, что сумели побороть, прежде всего, себя самих. Хотя, и осознавали то, что дальше в большую авиацию путь продолжат, скорее всего, единицы из нас. Но очевидно было и то, что мы больше никогда не будем прежними. И это будет независимо от того, поднимемся мы хотя бы еще раз в небо в «надетом на себя» самолете, ощущая рули продолжением своих рук и ног, а ревущий двигатель – частью своего сердца.
Ужин традиционно был сервирован тортами и трехлитровыми банками моего любимого сливового сока. Владыкин махнул рукой: отдыхайте, допподготовку к завтрашним полетам ускоренными темпами завтра и проведем. Довольный и гомонящий аэродромный люд, забив собою «Урал», взял курс в город. Мы с тортами переместились на спортгородок,  и довольно долго там отмечали это важнейшее событие. Никто сегодня нас в постели не загонял, а ответственный Кривонос сидел среди нас, и, потягивая сок, рассказывал об учебе в Волчанском летном училище, которое он закончил год назад. Слушали внимательно, нам была довольно интересна перспективная жизнь курсанта летного училища, хотя Волчанское училище и не было военным. Но, кто знает, может кто-то из нас решит посвятить свою жизнь служению ДОСААФ?
По общему смыслу витающих в атмосфере разговоров стало понятно, что многие будут летать только до конца этой недели, так как во всех школах началась мощная накачка новым учебным материалом. Плюс к этому слова Тютюнника, что уже можно «достойно возвращаться за школьную парту», да готовить себя к будущей взрослой жизни, до которой осталось меньше года. Тогда и я задал себе этот вопрос, скажем так, незначительно мучивший меня «в очень глубокой глубине души»: может и мне закруглиться, да с понедельника приземлиться на свою любимую первую парту у окна рядом со своим школьным приятелем Андрюхой Соловьевым? К счастью, эта мысль не нашла должного развития в моей еще не совсем «сознательной сознательности», тем более, что я лично обещал Лядову летать до самого конца. Тем более что директор школы дала мне на это свое великодушное «добро». Тем более что семейство никогда не узнает о том, что со следующей недели наше присутствие на аэродроме «Моспино» станет необязательным. К тому же я на следующей неделе самостоятельно схожу в зону на пилотаж! А это уже второй допуск в летной книжке и  очень даже серьезный шаг вперед. Все! Решено! Летаем! Ну и, заодно, помалкиваем перед семейством.
Утром мы расселись за своими столами в классе (как он меня достал, но как мне его будет не хватать!), и ждали Лядова с плановой таблицей. Сологуб отсутствовала.
- Ее больше не будет. Ей очень тяжело совмещать полеты с учебой в пединституте. А вчера это, вообще, стало абсолютно понятно.
- Уходит из аэроклуба?
- Нет, сказала, что следующим летом опять начнет летать. Ну, там посмотрим… Переписываем план,  - Сергеныч запустил по партам черновик плановой таблицы. - Полчаса на писанину, потом до обеда в распоряжение Владимира Кузьмича. Ему надо помочь переложить наши парашюты.
Ну, у меня, как и у всей нашей троицы, план были идентичен предыдущему – два контрольных с Лядовым и, не покидая кабину, два на себя. Оставшуюся смену Сергеныч летает на комплексы, так как через две недели 4 октября, в субботу, они с Владыкиным, Костомановым, Тертычным и Самойловым в экипаже Владыкина в качестве штурмана, гонят самолеты на киевскую «Чайку». Там будет проходить очередной чемпионат республики по самолетному спорту. Это мы узнали по секрету, который, конечно же, давно им не являлся. Ну, а мы с конца октября опять начнем учиться в двух школах, совершенно не представляя то, что будем изучать на центральной базе на втором году обучения. Скорее всего, повторять пройденное, да сдавать экзамены-зачеты на допуск к полетам в следующем году.
Быстро покончив с нехитрой писаниной, мы на складе получили парашюты и вынесли их на плац, где предварительно расстелили брезентовые столы.
- Итак, товарищи курсанты. Сегодня в соответствии с регламентом эксплуатации парашютных спасательных систем мы перекладываем спасательные парашюты типа С-4у. И это необходимо сделать до сегодняшних полетов. Поэтому, слушать внимательно, смотреть на мои действия, и в строгой точности их повторять. Если что-то непонятно – звать меня, - Кузьмич выдернул кольцо парашюта, лежащего на отдельном столе, который под действием резинок, моментально раскрылся, а его содержимое упало на брезент стола бело-оранжевой колбасой. - В апреле, во время наземной подготовки к прыжкам, мы разбирали устройство данного спасательного парашюта. Теперь отрабатываем практическую часть по его укладке. Возможно, кто-то из вас больше никогда не столкнется с этим процессом, так как в военной авиации обслуживанием парашютных систем, в том числе и спасательных, занимаются специальные подразделения. Тем не менее, слушаем внимательно, делаем то, что я буду говорить и показывать. Не стесняемся задавать вопросы. Парашюты распустить.
Мы выдернули кольца своих парашютов, расстелив выпотрошенные купола на столах.
- Укладку начинаем с четырнадцатой стропы, обозначенной оранжевой муфтой. На четырнадцатую стропу накладываем стропу пятнадцать, полотнище между ними расправляем в левую сторону. И так далее налистываем левую сторону купола до двадцать второй стропы… После проверки свободные концы соединяем вместе, стропы сводим в один пучок, встряхиваем их и вытягиваем в линию. Подравниваем кромку купола… Обращаю внимание на то, что пучки строп не должны выходить за резиновые соты более чем на три-четыре сантиметра… Ты и ты, неправильно! Переделать! – периодически Кузьмич браковал работу, прохаживался между столами, поигрывая своим знаменитым брелоком, сплетенным из вытяжной фалы. - На пучки строп, зачековывающих чехол, и в сотах стягивающего пояса, надеваем предохранительные кармашки… Все клапана ранца зачековываем шпильками вытяжного кольца на конуса торцевого клапана… Устанавливаем прибор, проверяем на нем параметры срабатывания – время три секунды, высота полторы тысячи метров… Контрим шпильки прибора капроновой нитью, вот катушка. Сейчас я каждого обойду и поставлю пломбу… Расписываемся в ведомости укладки и относим парашюты на склад. Далее по распорядку летного дня.
Это, кстати, был второй и реально крайний случай в жизни, когда я самолично укладывал парашют!
После обеда мы выдвинулись на стоянку, где уже давно сновали техники, разъезжали спецмашины, раздавались резкие выкрики Павла Геннадьевича. Как я понял, наша вторая Ленка перешла под полный патронаж Самойлова, и теперь с ним проходит тренаж на кривоносовском «67-ом», у которого на данный момент осталось всего два курсанта – Игорь Голенко и Ростик Ляховецкий. Да и самому Кривоносу пока нет острой необходимости готовиться к чемпионату, так как он по собственному выражению Лядова, «молод ишшо», и по сей причине туда покамест не засватанный. Так что Ленка с Самойловым теперь уже на постоянной основе ангажировали его борт для дальнейших полетов по плану подготовки ее на второй разряд.
Погода пока еще звенит, но уже вовсю прет перистая облачность. И, по словам Самойлова, изредка по крупицам выдающего нам знания по самой неточной в мире науке – метеорологии, «что-то к нам нехорошее подходит в виде циклона или атмосферного фронта». Он объяснял это тем, что облачность распределена восходящей воронкой по ярусам. То есть, чем выше ярус, тем дальше он от эпицентра циклона он находится. Вот «точку» накрыла верхняя перистая облачность - это означает то, что вскоре выйдет облачность среднего яруса. И только потом нижнего, осеннего типа, с осадками, электризацией и даже, возможно, с обледенением. Интересно и то, что в точно таком же порядке циклон уходит: сначала нижний ярус, потом средний, и, наконец, перистая облачность верхнего яруса. Так что, в некоторых случаях наличие перистой облачности пассивным образом может свидетельствовать об улучшении погоды, об уходящем от нас циклоне.
Сегодня мы с пацанами отлетаем свой план уже в первой половине смены, а потом до конца полетов Сергеныч над «точкой», чередуя ее с Владыкиным, Костомановым и Тертычным, будет отрабатывать свои пилотажные комплексы. Наши просьбы планировать нам не по два, а по три-четыре тренировочных круга сразу были отвергнуты с  формулировками «хорошего помаленьку», и «если по чуть-чуть – то лучше усваивается».
17 сентября состоялась очередная, я бы даже сказал, рядовая смена, так как наше присутствие в кабине самолета, равно как и на аэродроме, переросло в нечто более обыденное, рутинное. В общем, в то, что называют простым словом «работа». Ну, конечно, с небольшой добавкой – «летная». Шаг за шагом мы проходим этап эволюции, превращаясь в небожителей, если, конечно, так можно выразиться. А почему же нельзя? Ну, конечно, в переносном смысле. Как ни крути, часть нашей жизни проходит в небе. Ну и на земле мы тоже живем небом, готовясь к полетам, проходя тренажи, прокручивая перед глазами прожитые в самолете часы. Для нас аэродром давно уже стал вторым домом, кабина – кабинетом, а желание летать – потребностью. Возможно, через много лет мы вновь соберемся и расскажем друг другу о пройденном пути, стартом к которому дали вот эти сборы. Тяжелые, без отдыха, пропитанные потом, сиюминутным разочарованием, и крайне ценными мгновениями радости.
Сегодня старт разбит западного направления. Видимо, был смысл в словах Самойлова, раз ветер поменялся на противоположный. Эх, хорошо бы эту неделю долетать без всяких там погодных обвалов, и, ни дай бог, отбитых смен!
Сегодня с разлета летит Чистик, за ним Прокопчук. Оба, как и я, через два контрольных с Лядовым.
- Почему Валеры летят первыми? Сереня, ну ты уже опытный летчик, сколько уже летаешь самостоятельно! Так что пусть менее опытные пацаны первыми слетают, пока погода звенит. Ферштейн? – ответил на мой недоуменный вопрос Сергеныч.
Ферштейн-то, ферштейн, но какой может быть опыт после шести кругов?
- Все в мире относительно, Сереня, все относительно… Кто сказал, знаешь?
- Знаю, Эйнштейн, автор теории относительности. Будем проходить в этом году по физике.
- Это когда два волоска на голове – это очень мало, а два волоска в супе – это очень много?
- Ага.
- Шаришь. Ну, так вот, ты уже три смены отлетал самостоятельно, а они только вчера вылетели. К тому же, полеты также могут отбить, теперь за каждый полет бороться не будут. И если кого-то из них планировать после тебя, то кто-то из них может не слетать. И еще больше отстанет по программе. А вы должны идти, по возможности, ноздря в ноздрю. Это нормальные принципы планирования. Если будешь летать дальше и участвовать в планировании подчиненных – сам с этим столкнешься. Так что, хватай «мартышку», да дуй на ВСКП. И да, рассчитывай на то, что к твоему вылету ветер усилится, возможно, даже подвернет.
Лядов, как всегда, оказался прав. Через два часа после начала полетов во время заруливания после контрольного полета, я обратил внимание на то, что аэродромный колдун вкупе с флюгаркой ВСКП метался строго под девяносто градусов к разбитому старту. А ветер на посадке однозначно ощущался больше установленного максимального бокового для нашего самолетика – шести метров в секунду. О чем, в том числе, говорила и моя взмокшая спина. И после того, как мы зарулили на предварительный старт, и выключились, услышали из громкоговорителя ВСКП голос Самойлова, опять занявшего место руководителя полетов, слетав с нашей второй Ленкой:
- Летчики-инструктора, подойдите к руководителю полетов!
У ВСКП уже стояли Тютюнник с Владыкиным.
- Можешь выйти из кабины, подождать, - Сергеныч, спрыгнул с крыла, на ходу снимая шлемофон. - Скорее всего, будет приниматься какое-то решение на счет ваших дальнейших полетов.
Ё-моё, ну как не в жилу! Наверно, полеты или отобьют, или будем летать с «мешками»!
Как-то Сергеныч мне говорил, что если ветер свистит в ушах, то он, однозначно, будет более семи метров в секунду. А если, к примеру, болтаются лопасти вертушки (если она, конечно, присутствует на аэродроме), то больше десяти. Так вот, сегодня ветер очень даже интенсивно посвистывал в ушах, а раздолбанная флюгарка  анемометра ВСКП дребезжала так, что по децибелам вполне могла составить конкуренцию этому свисту.
Летчики окружили Тютюнника. Через дверь ВСКП к дискуссии подключился Самойлов. Посовещавшись пару-тройку минут, все разошлись по своим самолетам, на ходу облачаясь в шлемофоны. Лядов быстро шел в мою сторону.
- Слушай сюда. Ветер, как ты видишь, строго боковой и, конечно же, больше положенных шести метров. Старт меняться не будет, так как плановая таблица предельно насыщенная и, если его менять, то придется проводить еще одни предполетные указания - потеряем не менее двадцати пяти-тридцати минут. Ради тебя, да еще пары человек с других групп этого, конечно же, это делать не будут. Так что, у тебя есть два выхода: собрать волю в кулак и слетать в таких условиях. Или другой вариант, более простой, и, возможно, более разумный: в заднюю кабину к тебе сядет «мешок» по фамилии Лядов. Ну, каков будет твой правильный выбор?
- Конечно, сам полечу! – ни секунды не колеблясь, горячо ответил я. Да столько раз у меня было этих боковиков, проще подсчитать те смены, когда их не было!
- Вот и я также нашим начальникам сказал. Теперь по полету. Ветер строго боковой, с неудобной левой стороны. Но ты, вроде бы, скольжением бороться с левым боковиком более-менее научился. Учитывай то, что присутствует неслабая ветряная болтанка, которая сильно ощущается как раз на посадочном курсе с выпущенными шасси и щитками. Если что-то пошло не так, или в чем-то не уверен, как будешь действовать?
- Ухожу на второй круг.
- Так точно. Если уж совсем плохо себя будешь чувствовать – запроси посадку поперек старта. Ничего страшного, у нас с тобой, по-моему, уже был такой случай. Рассчитывай заход над складом ГСМ. Не забудь выставить курсозадатчиком посадочный курс сто шестьдесят. На обратнопосадочном ориентируйся по дальней кромке поля, которое за  нашим яблоневым садом. Место третьего разворота при таком раскладе, примерно будет над поворотом дороги на Моспино, который уходит под прямым углом влево. Помнишь его?
- Помню.
- Ну, это на всякий случай я тебя настраиваю. Если вдруг... Стартуху съел?
- Потом съем.
- Правильно, потом. Время не трать, ветер может еще больше усилиться. Давай, в самолет. Виктор, готовь заднюю кабину.
Пока я привязывался к кабине, РУС долбила меня по ногам. Педали ходили ходуном, передавая на ноги немалые нагрузки от разошедшегося ветра, что свидетельствовало о крайней его неустойчивости.
- Сергей, задняя кабина готова, - Виктор через борт протянул мне для росписи журнал подготовки самолета. – Следующий раз будь добр расписаться в журнале до посадки в самолет, так даже Тютюнник не поступает.
Да уж, самое настоящее авиационное хамство! Но мне на первый раз простительно, тем паче, я это сделал не специально. Учтем на будущее.
- Извините… От винта!
- Есть от винта!
Как в одной широко известной в узких кругах песне:
«От винта!» - как будто до свиданья!
«От винта!» - и снова звон поршней.
«От винта!» - не признавая званий.
Вверх рвется тысяча коней!»
Самолет начало разворачивать вправо еще на рулении, так, что, взлет реально предстоит веселеньким!
- 413-ый, взлет разрешаю, ветер слева под девяносто шесть метров в секунду!
Ну, конечно, там и близко нет шести метров, мне РУС и педали, вон, все ноги отбили! Но понятно было и то, что реальные условия, когда на ВСКП радиообмен пишет магнитофон, в эфир никто и никогда не выдаст. Потом Лядов, естественно, все это время проторчавший на ВСКП, скажет, что порывы ветра во время моих взлетов-посадок были за десятку.
На взлете даю полную педаль влево, полностью зажимаю тормоза, плавно увеличиваю обороты двигателя. Капот, не смотря на эти мои манипуляции с тормозами и рулем направления, все равно существенно уходит вправо, но потом, через несколько секунд, реагируя на заторможенное левое колесо, возвращается назад. Постоянно подтормаживая левым колесом, и помня то, как Вано на своем Ан-2 выдерживал направление на взлете, загружая стойку отклонением штурвала по крену, сделал то же самое. Не дожидаясь скорости начала подъема носового колеса, плавно выбрал ручку на себя, с одновременным незначительным отклонением вправо, снижая нагрузку на левое колесо. Ветер нещадно долбил по левому борту самолета, пытаясь забросить взлетный угол, а я, вслух матерясь, изо всех сил боролся с ним, и как манны небесной ждал отрыва от земли, заранее готовясь к тому, что будет нехилый бросок по крену вправо. После отрыва нос энергично пошел влево - устойчивый в путевом отношении самолет стал самостоятельно подбирать угол сноса. Как говорил Лядов: «слово «самолет» - от слова «сам». Сам летает. Главное, ему не мешать».
Все! Летим! Шасси на уборку! Уточняем направление!
Боковой ветер бил в левый борт до самого первого разворота. Стрелки всех приборов ходили ходуном и, имея небольшой опыт полета в условиях умеренной болтанки, я учитывал их среднее значение, больше ориентируясь на установленный режим работы двигателя. Хорошо, что видимость сегодня была абсолютной, без ограничения - сильный ветер на горизонте раскидал всю приземную дымку. И как на ладони был виден весь Донецк до самого своего западного района – Петровки.
На обратнопосадочном курсе, подбирая угол сноса по ориентирам, обалдел: он оказался более десяти градусов! Ничего себе! На высоте круга боковой ветер был еще сильнее! А это значит, что после выполнения третьего разворота с переводом на снижение мне затягивать категорически нельзя. Есть смысл после разворота сразу перевести самолет на снижение, помня бесконечные нотации Лядова о том, что «боковой ветер после третьего разворота становится встречным или попутным, что это необходимо учитывать при переводе самолета на снижение». В общем, я так и сделал, но, наверное, при таких условиях этого было недостаточно, так как к четвертому развороту подошел с лишними десятками метров высоты. «Наверно, нужно было на снижение перевести уже в конце третьего разворота. Или сделать круг немного пошире!». Второй вариант мне показался более правильным.
Ну, а высокая глиссада при сильном боковом ветре - это даже определенный запас, который совсем не будет лишним. Тем более что бороться с боковиком я буду скольжением, а при скольжении, как мы уже знаем, очень легко погасить излишек высоты. А, вот, что крайне не рекомендуется при сильном боковом ветре – так это высокое выравнивание, и, упаси боже, взмывание с козлом!
До сих пор хорошо помню эти две посадки. Даже спустя почти четыре десятка лет. После выравнивания для выдерживания направления пришлось почти полностью дать левую ногу, из-за чего капот ушел влево на всю свою ширину. И я опять был вынужден смотреть на землю вправо, а не как положено, влево под тридцать градусов. Плавно прибрал обороты, но за счет присутствующего скольжения скорость стала резко уменьшаться. Я, видя резво рванувшую на меня землю, энергично потянул ручку на себя. В момент касания почти до упора дал правую педаль, сумев выровнять самолет строго по направлению посадочной полосы, что позволило произвести довольно мягкий контакт с землей, с вполне приличным посадочным углом. С учетом сегодняшних очень и очень непростых условий - это было очень и очень зашибись! Пробег завершился при полностью отклоненной левой педали с тормозящим соответствующим колесом. И полностью влево до борта заваленной ручкой – ветер упорно пытался развернуть самолет вправо. Переживая за то, что, несмотря на эту вполне успешную посадку, меня, возможно, сейчас из-за ветра «зачехлят», как можно быстрее преодолел рулежную дистанцию до предварительного старта. И категорически не приемля то, что могу сейчас получить отрицательный ответ, скороговоркой выпалил:
- 413-ому, на исполнительный!
Несколько секунд, вылившиеся в вечность, Самойлов молчал, но ожидаемое мною решение все же принял. И, скорее всего, не без участия Сергеныча, конечно же, все это время торчавшего на ВСКП:
- 413-ому, разрешил!
Ура! Меня не чехлят!
- 413-ый, к взлету готов!
- 413-ый, взлетайте, ветер слева под девяносто  шесть метров в секунду!
Лядов уже давно объяснил мне этот тонкий нюанс, чем в докладе руководителя полетов, дающего разрешение на взлет, отличается выдаваемая в эфир информация «до шести метров в секунду» и «шесть метров в секунду». Если руководитель полетов говорит, что скорость ветра «до шести» - это означает то, что ветер реально не превышает шести метров в секунду. А, вот, если в эфире прозвучало отчетливое слово «шесть» или «пятнадцать», что соответствует обоим ограничениям для нашего самолетика, то стоит напрячься, так как ветер однозначно зашкаливает за эти значения.
Ну, второй полет, как всегда, проходит более гладко, чем первый. Я уже знал, что меня ожидает. На взлете намного увереннее работал тормозами и рулями. На снижение после третьего перевел так же, как и в прошлый раз - после вывода из разворота, но предварительно сделав ширину круга несколько больше. Ну и, хвала ее величеству натренированности, или, как в авиации говорят - «влетанности», посадка получилась практически идентичной предыдущей, с хорошим углом и, по-моему, второй или третий раз в жизни я уселся на траверзе самого центра двенадцатиметровой ножки посадочного «Т». Чему свидетельствовала короткая и неформальная фраза Самойлова в эфир:
- Молодец!
На заправке меня уже ожидал Лядов со своей пилотажной мандричкой в руках, с которой он летает на комплексы. Курсантские полеты на сегодня закончились.
- Все нормально? Руководитель что-нибудь говорил на посадке?
- Сказал, что молодец.
- Слышал, рядом стоял. Вот сейчас очень хорошо добирал на посадке. Странный ты какой-то летчик, Сереня! В нормальных условиях садишься, как попало. А в таких сложных, как сегодня, ну, прямо, отличник. Всегда так и летай. Давай, иди, хомячь стартуху, да подмени Ленку с «мартышкой», она в город пораньше отпросилась. Кстати, довожу до твоего сведения, что остальные твои соплеменники из других групп летали с «мешками».
Вот как… Неожиданно, однако… Сергеныч продолжает меня испытывать. Или, что, скорее всего, вернее - методически закаливать.
Наслаждаясь наступившей удовлетворенностью от только что качественно выполненных полетов, забрал свою стартуху у поваров и «мартышку» у Ленки. Занял центр импровизированного круга, обозначив собой крутящегося над «точкой» Лядова, наблюдая в очередной раз за тренировкой мастера спорта. Параллельно жевал авиационный бутерброд из хлеба с маслом, колбасой, сыром и яйцом, разрезанным на две половинки. Вкуснятина, рекомендую! Но, для полного счастья не хватало только горчицы. И, вот, на фоне только что прожитых полетов меня посетила мысль, что садиться как Лядов я, объективно, может быть, когда-нибудь, и научусь. А вот так пилотировать – вряд ли. Кстати, пилотаж с учетом ветра он крутил поперек старта.
Полеты закончились полностью выполненной плановой таблицей. Крайним зарулил Лядов. Из-за того, что нас осталось всего трое, послеполетная подготовка затянулась дольше обычного. Но никто нас в шею не гнал – завтра предварительная на пятницу и субботу. На моем боевом счету уже числится восемь кругов из десяти предусмотренных программой, так что в субботу, вполне возможно, я распечатаю зоны по двадцать первому упражнению.
А вечером, как обычно, свои объятья распахнет наш спортгородок. Где мы, утеплившись из дому привезенными болоньевыми куртками – неизменным атрибутом восьмидесятых, своей уже изрядно поредевшей компанией будем слушать кассетник Хорунжего, да пытаться болтаться на ледяной перекладине. Пробовали подтягиваться в рабочих рукавицах – неудобно, руки соскальзывают.  Спасали брусья – треснувшие деревянные поручни, обмотанные изолентой, вполне комфортно позволяли нам совершить уже давно утвердившийся, как обязательный, вечерний физический моцион.
Летно-технический состав умотал в город на ночевку, оставив нам ответственного Костоманова, который до самого отбоя просидит с нами на спортгородке, травя многочисленные авиационные байки вперемешку с более-менее пристойными для наших подростковых ушей анекдотами. Завтра гарантированно продрыхнем до завтрака (надо не забыть завести будильник), зарядки, которые, как я уже раньше писал, окончательно закончились из-за наступления сезона холодных утренних часов, да и замаячившего на горизонте финиша наших сборов. Вволю нахохотавшись,  наговорившись и зябко поеживаясь, мы потянулись в общагу отбиваться.
«Надо срочно из дома вести обогреватель!» - и под эту здравую мысль под двумя одеялами я окончательно отрубился.
…И опять утро, столовая, и громогласный Лядов, влетевший в класс:
- Пожитков, по методике обучения, ты, закрасивший уже восемь тренировочных кругов, можешь лететь без предварительной провозки с инструктором. Потянешь? Владыкин не против, поэтому не против будет и Тютюнник. Расписывайте подготовку, что летаете – знаете. Сереня, на субботу распиши подготовку по упражнению двадцать один, начнем с тобой покорять зоны. Держи КУЛП. Я – за плановой.
Сразу самостоятельно без провозки?! Вот это ништяково! Я готов!
- Штопора зря расписал, - появившийся через полчаса Сергеныч прочитал мои записи в тетради подготовки, - их больше крутить не будем. Я же тебе говорил, не помнишь? Я понимаю, что они по заданию предусмотрены, но методическим советом нашей организации определено, что раз вы их тренировочно отрабатывать не будете, то в контрольных полетах в них нет смысла. Штопорной подготовки, которую вы здесь ранее получили, будет вполне достаточно для продолжения вашей дальнейшей летной работы. Вот если бы ты остался летать у нас, то тогда, да, крутил бы все по полной программе. Переписывать ничего не надо, но учти на следующий раз. Записываем свой план. Пожитков с разлета два самостоятельных круга по упражнению двенадцать. Без контролей. Еще раз спрашиваю, справишься? Нет проблем, кружок со мной, да и попер сам, ага? Пока плановую исправить ничего не стоит. Значит, уверен в себе? Тогда оставляем все так, как есть. Далее, через три часа тридцать минут со мной по двадцать первому. Еще раз повторяю – крутим все, кроме штопоров. И пикирования тридцать тоже! И боевой разворот! Да по хрену, что их в задании по двадцать первому нет! И чегой-то ты стал таким формалистом, а? Стал умничать? Борзеем не по дням, а по часам, вставив всего три пера в ж… в попу? Не ржать, я сказал! Ладно, шучу, все правильно. Но у меня есть право в контрольных полетах менять порядок выполнения задания по своему усмотрению. А, вот, вы, в тренировочных, никак нет. Все должно быть как под копирку с КУЛПа. Ферштейн? Чистик, теперь ты записывай…
После обеда на тренаж я взял с собой модельку самолета и, подобно Сергенычу, прогнал полет в зону методом «пешим по летному», приняв за основу третью зону над Старобешево. Что-то мне подсказывало, что она для нас, когда мы полетим в зоны самостоятельно, будет приоритетной, так как имеет самые крупные ориентиры – градирни ГЭС, стоящие в ряд, указывающим на аэродром.
До одури накрутившись с моделькой, и рассказав Лядову весь полет в зону с момента запуска до выключения двигателя, окончательно уверовал в то, что мой, недавно тронувшийся поезд, теперь уверенно набирает скорость. Завтра без провозки сразу лечу самостоятельно. А это уже определенного рода достижение. И немалое. Ну, а полет в зону – это новый вид летной подготовки, а все «новое» всегда идет только за успешно освоенным «старым». Так, по крайней мере, заведено в авиации.
Получив очередную подпись от Сергеныча, что к полетам готов, с пацанами помог Виктору зачехлить самолет, и мы вместе двинули на ужин. Завтра первая смена, отбой в девять вечера. Светлана Николаевна, несмотря на всеобщий расслабон с распорядком дня, причем со стороны инструкторов в некоторой мере игнорируемый тоже, все это дело продолжает жестко контролировать. Да, мы, мужики, способны быть раздолбаями, рано или поздно махнуть рукой на любые устои и правила, а вот женщина – никогда. Особенно, если она врач. И вот за полчаса до отбоя она уже идет в сторону спортгородка с самым непримиримо-суровым видом.
- Мальчики, отдыхать. И с утра обязательно что-нибудь теплое подденьте!
Утро ожидаемо было довольно прохладным, но исключительно ясным и, практически, безветренным. С учетом того, что я распечатываю плановую с разлета, мне будет вполне комфортно летать. Что там Сергеныч говорил на счет рационального планирования? Видимо, это оно и есть.
- Сереня, погода – класс, но холодная. Учитывай на взлете то, что движок тянуть будет заметно сильнее. Поэтому, будь внимательнее, не прощелкай скорость подъема носового колеса. Ну, и при заходе учитывай повышенную летучесть, скорость не гони. В кабину.
Я запустился и вторым подрулил к предварительному старту, встав за самолетом Костоманова, который, увидев меня одного в кабине, как всегда, улыбаясь всеми своими тридцатью двумя, показал большой палец. Из всей нашей банды я лечу тренировочно без предварительной провозки самым первым. Пока костомановский Саня Савченко запрашивал взлет и ждал начала полетов по прозвучавшей в эфире фразе Самойлова «19 сентября 1986 года, московское время восемь часов, начало полетов первой смены. 433, взлетайте, штиль!», я увидел, что температура головки цилиндров стала меньше положенных ста сорока градусов! Хотя движок прогрел и опробовал, как положено. Надо после взлета прикрыть створки радиатора и жалюзи капота, уже довольно-таки холодно. А почему не перед взлетом? Да потому, что, как только я взлетел, температура головок цилиндров двигателя, работающего на взлетном режиме, мгновенно возросла до двухсот. А вот после перевода режим работы двигателя в режим набора высоты, стрелка датчика температуры опять энергично устремилась вниз. С открытыми жалюзи сегодня движок непривычно быстро охлаждался. Поэтому, мне и пришлось наполовину прикрыть створки и жалюзи, в результате чего температура головок замерла в районе ста семидесяти, а масла – шестидесяти пяти. «Странно, почему Сергеныч меня об этом заранее не предупредил? Мы же все лето летали с полностью открытыми створками и жалюзи, и думать не думали о каком-то там переохлаждении!».
Заранее настроив себя на условия штиля, произвел классический взлет и, наслаждаясь атмосферой без болтанки, впервые за много полетов выполнил заход на посадку строго по курсу безо всяких там скольжений и подобранных углов сноса. Но скорость все же не решился устанавливать положенную сто пятьдесят, так как все еще был сторонником небольшого запаса. Что и привело к незначительному перелету за посадочное «Т», зато с хорошим посадочным углом. «А если бы ты выдержал нормальную скорость подхода, то сел бы точно в «Т», двоечник!» - так бы мне сказал Лядов, если бы сидел в задней кабине. Но, увы, его там нет. Его время постепенно уходит.
Пока рулил, вглядывался на ворота предварительного старта, а вдруг там Сергеныч стоит, захотев со мной переговорить? Но он сидел на квадрате и что-то писал в свой блокнот. Замечания, конечно же, что еще? Он и с земли все видит. Инструктор, он и на земле инструктор. Лядов посмотрел на меня, занимающего ворота исполнительного старта, махнул рукой в направлении взлета, и опять уткнулся в свою писанину.
- 413-ому взлет! – запросил я взлет, выждав свою очередь после вереницы передо мной взлетающих экипажей, предварительно полностью открыв створку маслорадиатора и жалюзи двигателя.
- 413-ый, взлетайте, ветер встречный, четыре-пять!
О, пошел прогрев земли, пошел ветерок!
Второй полет несильно отличался от первого, разве же только тем, что в этот раз созданный мною запас по скорости на предпосадочном снижении, был компенсирован встречным ветром, что вылилось в очень уж редкую посадку в пределах «Т». Но, увы, это было не проявлением моего какого-то уже несколько оформившегося навыка, а все тем же результатом «удачно сложившихся плюсов и минусов».
В общем, летать самостоятельно без предварительной провозки было совсем не страшно, и даже приятно. И еще это здорово повышало уровень самооценки.
Зарулил на заправочную, где меня ожидал Чистик, и похлопывающий по ноге своим блокнотом-кондуитом, Сергеныч.
- Ну что, Сереня, как оно, без провозки-то летать?
- Во! – я в восторге показал большой палец. – Сергей Геннадьевич?
- Ну?
- Температура головок цилиндров и масла перед взлетом была мала, и после взлета мне пришлось прикрыть створки и жалюзи.
- А как ты хотел? Похолодало же. Эй, Валера, слышал? В полете внимательно следи за температурными режимами! – обратился он к пристегивающемуся к кабине Чистику. - А, вот, когда полетим в зону, то на восходящих и нисходящих фигурах, теперь придется постоянно работать со створками охлаждения. Так что, продумай все заранее, как и когда ты это будешь делать. Чистик, запрашивай, запускай!
- Молодец, Сергей, - сказал вытирающий тряпкой руки в масле Виктор. – Молодец, что смотришь на приборы двигателя, не забываешь об этом. Это большая редкость среди молодых летчиков.
Просидев пару часов на «квадрате», наблюдая за полетами обоих Валерок, я прикидывал то, как буду крутить фигуры, с учетом добавившихся функций управления системой охлаждения. То есть, на пикировании надо будет прикрывать створки и жалюзи, а на восходящих участках, когда режим двигателя максимальный – их открывать. А это значит, что я левой рукой должен перехватить управление, пока правой буду двигать туда-сюда рычаги створок и жалюзи? Да уж, задача усложняется, да еще и с учетом скоротечности нисходящих и восходящих фигур пилотажа. Хотя, есть мысль! Я залез в тренажный самолет и попробовал достать эти рычаги, расположенные на правом борту, левой рукой, при этом, правой не отпуская ручку управления. Хорошо, когда руки длинные, у меня это вполне получилось!
После Валерок, отлетавших сегодня свои пятые и шестые самостоятельные круги, я ждал Сергеныча уже в кабине, который на ходу в ускоренном темпе дожевывал свой стартовый завтрак.
- Продумал полет? – гремел замками Лядов. - Летаем следующим образом: все выполняешь сам, я смотрю на это дело, и если что-то не будет получаться, показываю, потом вместе, потом опять сам. Ферштейн? Задание в зоне будет следующим, запоминай: два виража сорок пять, два шестьдесят, пикирование тридцать, горка тридцать, опять пикирование тридцать, боевой разворот вправо или влево – там определимся, чтобы не выйти из зоны. В общем, стандартная зона на простой пилотаж, только без штопоров. А дальше, возможно, что-нибудь еще покрутим, смотря в какую зону нас отправят, - подмигнул в зеркало Лядов. – Давай, запрашивай.
Вопреки ожиданию, вместо первой нам дали вторую зону – над Горбачево-Михайловкой. До оскомины накрутились виражей, горок с пикированиями и боевыми разворотами, которые, кстати, у меня сразу  пошли не очень - все же сказался перерывчик на пилотаж. На пикированиях и горках я по команде Сергеныча менял положения створок охлаждения маслорадиатора и жалюзи двигателя. На нисходящих траекториях чуть их прикрывал. На восходящих их полностью открывал, добиваясь, таким образом, чтобы температура всегда была в районе ста пятидесяти-ста шестидесяти градусов. В принципе, приспособиться было можно, хоть и здорово это мешало. После завершения задания на дальней границе зоны Лядов все-таки крутанул пару управляемых бочек и неожиданно предложил:
- Хочешь попробовать? Ну, да… Мог бы и не спрашивать... Будем учиться с простой неуправляемой бочки. Намечаем впереди ориентир, к примеру, вон тот острый угол лесопосадки. Осматриваем пространство передней полусферы. Перед вводом увеличиваем обороты до восьмидесяти двух процентов, создаем угол кабрирования, или как у нас говорят – «задир», в пятнадцать градусов. Фиксируем его. Ручка полностью ложится на левый борт, и пошла вперед левая ножка. Проходим положение «вверх колесами», ручкой поддерживаем носик, чтобы не опускался. Подходит горизонт, возвращаем РУС и педали в нейтральное положение. Выводим в горизонтальный полет, прибираем обороты. Видишь, немного на снижение оказались? Это потому, что бочка, по определению, неуправляемая. То есть, для данного варианта исполнения сиеи фигуры – это норма. Теперь пробуй ты. Обороты восемьдесят два! Зафиксируй задир! Куда на горку полез?! Вот так, пятнадцать градусов, больше не надо! Пошла ручка влево на борт! Пошла левая ножка, вверх колесами – левую педаль не убирай! Держи нос, не давай ему опускаться! Еще держи педаль! Помогай педалью! Не уменьшай угловую скорость! Подходит горизонт, убираем крен, педали нейтрально! Пока плоховато. Что, силенок не хватает ручку к борту придавить? Не забывай фиксировать задир, а то в перевернутом положении высоту потеряешь в милю. Давай еще. Пошел задир! Ручка полностью на борт! Левая педаль! Да не так резко, в штопор свалимся! Дави! Дави! Дави! Выводи! Эх, проскочили горизонт… Ну, более-менее, для второго раза сойдет. Правая бочка более энергичнее левой за счет вращения винта. И капот вниз не так опускается - небольшие отличия все же есть. Развернись на сто восемьдесят, а то из зоны выйдем. Еще по паре штук влево, вправо, и поехали домой…
Ничего себе, я сейчас крутил первые в своей жизни бочки! Так и до петель дойдем!
- И до петель дойдем, - словно прочитал мои мысли Сергеныч, - если будешь себя хорошо вести.
Оставшиеся полтора часа смены Сергеныч крутился над точкой. А мы внизу наблюдали за его пилотажем, удивляясь исключительной точности выполнения фигур. И, как я посчитал, специально для меня, Лядов открутил бесчисленное количество управляемых бочек. Разных по угловой скорости, в том числе очень плавных, в процессе которых самолет вращался, как шестеренка на жесткой оси, без малейшего отклонения по тангажу и рысканию.
И вот очередные две красные ракеты, перечеркнув бездонное голубое осеннее небо, прожили свою короткую, но очень яркую жизнь. Быстро разобравшись с еще горячим Яшкой, отмыв его от масла и налипшего аэродромного мусора растительного и инсектицидного происхождения, мы выдвинулись в класс подготовки, где через полчаса Лядов довел нам план на завтра. А завтра, между прочим, будет суббота и отъезд домой на отдых! Ну как, на отдых, на условный: опять буду галопом наверстывать школьную программу. Но этот неприятный момент оставим пока за бортом, ведь завтра я летаю две зоны по двадцать первому упражнению, тем самым закрашиваю уже три клетки из четырех, и… логично, остается одна, которая…
- Пожитков, в следующий вторник летишь с проверяющим на допуск в зону. С кем – пока не знаю. Возможно с Владыкиным. Записывай план на завтра.
Валерки завтра отлетывают еще по два круга, и у них на их боевом счету уже будет восемь. Так что, в начале следующей недели они их полностью закрывают. Во, блин, как мы лихо поперли! Да, зря Ромка не стал дальше летать. Многое потерял - началось самое интересное.
Суббота с погодой тоже не подвела. Старт, как и вчера, был привычный, восточный, но только уже на довольно низкой эклиптике солнце в первые часы полетов здорово мешало на взлете и при заходе на посадку - слепило. Вот они недостатки старта восточно-западного направления - солнце утром и вечером находится в створе полосы.
Подождав, отработавших свои седьмые и восьмые тренировочные круги Валерок, я подряд слетал две свои очередные зоны. И оба раза, обозначив задание быстрыми исполнением обязательного набора фигур, опять вдоволь крутили бочки, и, вроде они стали более-менее получаться, судя по вполне положительным комментариям Лядова:
- Сереня, ты какой-то ненормальный! У тебя бочки получаются лучше, чем боевые развороты! Сложные элементы лучше простых! Тебя точно врачам на опыты надо отдать…
Загнав отмытого «106-го» на стоянку, быстро одев его в чехлы, мы веселой толпой направились к штабу, где Владыкин только что объявил построение. Как я писал раньше, построения у нас были большой редкостью и только по значимому поводу.
- Все собрались?
- Вроде все.
- Направо! В парашютный класс шагом марш!
А на кой ляд нам за несколько минут до отъезда этот парашютный класс?
В парашютном классе нас ожидал какой-то военный с капитанскими погонами и голубыми петличками. Офицер оказался представителем Борисоглебского Высшего Военного Авиационного Училища летчиков имени Валерия Чкалова. И обосновал цель своего визита, которая и так сразу же была нам понятна, как только мы вошли в парашютный класс – агитация. Агитация на поступление в Бэбское училище. Он вкратце рассказал историю этой одной из самых старых авиационных школ СССР, не забыв упомнить о легендарных ее выпускниках Чкалове и Каманине. К тому же еще он бессовестно набрехал нам о том, что только выпускники Бэбска по распределению стопудово попадают на перспективный самолет четвертого поколения Су-27, информация о котором только-только начала появляться в авиационном мире.
Лядов, присутствовавший при всем этом действе, тихонько шепнул мне, что «в этом Бэбске последнее время постоянные недоборы, вот поэтому они своих засланцев и присылают. В прошлом году тоже оттуда к нам приезжали».
Тем не менее, Владыкин поблагодарил капитана за содержательный рассказ, уверовав в том, что курсанты примут все это к сведению. Однако после того как капитан покинул класс, безапелляционно довел нам, что наша организация готовит контингент, исключительно, «для харьковской летной бурсы». И что «любые остальные поползновения категорически исключить».
Очередная очень продуктивная неделя подошла к концу. На «Иж Планета Спорт» (был в то время такой замечательный мотоцикл, и по компетентному мнению, «Яве» с «Чезетом» до него было, ой, как далеко) приехал отец Сани Савченко, который сразу же выпросил его у отца покататься по летному полю. Что там для нас какой-то мотоцикл! Мы уже самостоятельно на самолете летаем! Так что, мот в наши смелые-умелые руки был передан безропотно. Но, как всегда, что-то пошло не так. Мы его пробовали завести кикстартером – без толку. Потом мы его толкали, пытаясь завести с толкача, и из-за дикой компрессии заднее колесо только скользило по траве, не проворачиваясь. Посадили сверху двух человек – колесо стало прокручиваться, но упрямый движок все равно отказался подчиняться. Странно! Ключ в зажигании повернут, приборная доска светится, но, вот, двигатель, сволочь такая, никак не хочет оживать! Мучились с ним не менее получаса, пока уже в край измочаленные, с дрожащими руками и ногами, пересохшими горлами, не попросили помощи у отца Сани. Он осмотрел руль и, ухмыльнувшись, щелкнул каким-то выключателем, которым, как оказалось, глушат двигатель. Мотоцикл завелся с полуоборота, а Саня получил порцию нравоучений от своего отца, мол, «разве вас здесь не учат тому, что матчасть надо знать?». Однако и времени кататься уже не было - «Урал» вовсю чадил, а наш разношерстный  аэродромный люд в ускоренном порядке в него грузился.
Трясясь в кузове по ухабам Буденновского района, я стал строить планы на следующую неделю, по привычке анализируя достигнутые результаты за прошедшую. Все положенные круги я успешно отлетал и, кстати, уже почти все контрольные полеты в зону. На следующей неделе, дай-то бог, схожу в нее самостоятельно. И еще, я, можно сказать, уже научился крутить неуправляемые бочки. Ну как научился, попробовал, вроде пошли, судя по откликам Лядова. Но также интересно было и другое: еще две недели сборов, и что я буду летать, когда закрашу в графике все клетки тренировочных зон? Там, по программе, после зон, вроде как уже идут маршруты, но о них, почему-то, в эфире стоит гробовое молчание. По логике вещей Самойлов уже должен был нас задолбать рисованием карт, всевозможными занятиями по самолетовождению, да разными зачетами. Понятно, что полет по маршруту вне видимости аэродрома, да еще и без радиолокационного контроля – это вам не над «точкой» крутиться! А  мы еще толком не научились карты читать, да и сличать их с местностью – это, вообще, особый, и очень непростой навык. И еще у меня отродясь не было «двадцати пяти рублей на обратную дорогу», если вспомнить шуточный компонент от Лядова по обязательной экипировке летчика для полета по маршруту.
Так что, этот шаг мы до лучших времен, скорее всего, пропустим.
Как там Сергеныч говорил – «хорошего помаленьку»? Вот и ладненько.
Интересно, а в зону меня без провозки будут выпускать?


Продолжение
http://proza.ru/2024/10/25/1203