В одном городе. Сестры

               

                … - ведь нельзя же залезть в душу человеку и узнать все, что он ни думает.
                Н.В.Гоголь. Шинель.
       
 - И зачем нам влезать в человеческую душу, тем более, с  такой целью?   Душа что ли думает?  Оксюморон какой-то получается, Николай Васильевич. Это к слову. Привязаться ко всякой закорючке может въедливый читатель, и понесло молоть Емелю - любой повод сгодится. А тут - душа! Как не отозваться при нашей отзывчивости русской? Но что ею управляет? Если б голова, так и говорить не о чем. Почти двести лет наблюдаю, как привидение,  за такими как я, тихими гражданами, и убежденье имею иное. Мы другие, не от ума. Мы сотканы из ощущений и эмоций, узелков чувств и размытых пятен рацио. Эти узелки и пятна иногда, обретая волю, лишают покоя и выедают дыры в чьих-то судьбах.

                А. А. Башмачкин
-
-



      Я - человек нездешний, не от мира сего. И все, что я вижу, как бы сквозь состаренное временем стекло, это  какую-то неизменную неоформившуюся сущность, которая поселилась здесь испокон веку и никуда деваться не собирается. Меняется антураж, наряды, названья  улиц. А люди, эта сущность, все те же - мои братья и сестры. Одни суетятся, но довольны собой, другие трепещут от несбыточных желаний и  недовольны, по большей части, не собой, а всем остальным. А иные - не то и не это. Потому что мыслей не только чужих, но и своих не признают, как бы  дремлют или спят. А если просыпаются, по случаю, так только для них хуже. Одни думают, что их время никогда не кончится, другие - что их время еще не пришло. А третьи вообще время не наблюдают. И все, в меру своего положения, слушают предписания тех, кто думает, что их время никогда не кончится. Поэтому не могу сказать, когда это было, в каком году, хотя вот сейчас все это и было.
-
     В одном городе, а в каком городе - неважно,  жила женщина. Обыкновенная  женщина,  старше пятидесяти лет. Нельзя сказать определенно -  была ли она приятной наружности или “как посмотреть”, строга к себе или терпелива к людям, добра или  только вежлива.  Но доподлинно известно, что была она  незамужней библиотекаршей с почти тридцатилетним стажем, носила удобную обувь, очки с толстыми линзами, сутулилась при ходьбе и любила сериалы.
    Могло показаться, что Антонина, а это мы о ней говорим, была с миром в ладу. Никто не слышал, чтоб  роптала она на свою жизнь. Если только за компанию посетует, что зарплата маленькая и продукты дорогие. Так это её из общей житейской канвы никак не выделяло. Как и то, что в храм иногда заходила. То есть поступала  в этом бренном мире как многие, коим хочется думать , что под  присмотром Доброго Всевышнего здесь обитает,  да и  “после что-то может быть”.  Есть такая  привычка у маленького человека - представлять будущее в образах приятных и фантастических.
      Нет. Надо по порядку. Я давно не высказывался, вот и заносит .
     “Мир всем”, - возгласил батюшка в церковном облачении, помахивая кадилом, и все миряне склонили головы.
     Людей в храме холодным осенним вечером было немного. Антонина зашла в церковь  по минутному душевному наитию, а вышла довольная, будто дело сделала. За это чувство  она и любила сюда заходить. И так хорошо ей было от сумрака тишины, запаха ладана, и от того, что когда вышла и перекрестилась, особенно легонько вздохнула.
     До ворот церкви было одно чувство, а  за ними - другое. Тут, на перекрестке с большой магистралью оказалась Антонина в потоке машинного гула с запахом бензина и гари, и еще чего-то неприятного. Если на службе в храме она душой вознеслась, то теперь тотчас же и опустилась. Поменялись запахи и звуки вокруг. И настрой поменялся у Антонины, и выраженье лица, и мир для неё поменялся.
-
-
      Антонина жила с сестрой. Отцы у них были разные, а мать, Вера Павловна, общая.Тихая замкнутая Антонина - старшая сестра,  бойкая и общительная, “мамина радость” - Светланка - младше старшей на целый десяток лет.
      Сестры, сколько себя помнили, жили вместе, по одному адресу, и прописаны были подушно, если не к хозяину, то к месту, крепко и нерушимо.Не случилось с ними  того, что эту крепость могло порушить . Что- то в жизни происходило, конечно. Но  общей картины не меняло.Обе одиноки, хоть и не вдовицы, да и не девицы. Мама давно умерла, а сестры все вместе живут в маминой квартире. Обе любят чистоту и порядок. И общая забота имеется - собака, по кличке Лада.
      Светлана старшей медсестрой в поликлинике работала, а Антонина почти всю жизнь в школьной библиотеке просидела. Начальство не ругало, но и не примечало особо. А ей будто и хорошо, что не замечают. Сколько раз Светланка сестре говорила: “Сходи, поговори. С твоим стажем,  хоть бы премию  к празднику дали”. Антонина ничего не отвечала, будто ее и  не касалось, будто и нравилось, что не замечают, “не дергают”, не мешают книжки читать да  на спицах вязать в свободную минуту. Одно слово - “ненормальная”. Светланка в сердцах бывало и скажет такое.

    Надо сказать, что хоть сословий и табелей о рангах в этом мире уже нет, но людей все ж как-то определять по званию и положению надо. Вот сёстры, например, по нынешней жизни - простые служащие для оказания обычных услуг таким же, как они сами, добропорядочным гражданам со скромным достатком.
     Домик, в котором сестры совместно проживали, тоже весьма скромный: без лифта и мусоропровода, но кирпичный. Такие строили после той войны, о которой вы все, конечно, знаете. В подъезде сестер уважали,  некоторые на “вы” обращались. Худого сказать нечего. Две сестры, не молодые и  одинокие,  никому не мешают, а значит, и дела никому до них нет.
      Как механические часы, тикало однообразно их время. Но иногда что-то да и случалось.
-
-
   Так вот. Продолжу.   
    Зашла Антонина, можно сказать, без особой причины, в понедельник в церковь. А когда вышла -  было предчувствие какое-то, так потом говорила, что не к добру. Ещё вспоминала, что холодок  по душе скользнул, когда дорогу переходила. Было ли так, или потом придумала, чтоб эмоции свои себе объяснить, неизвестно. Только с этого всё и началось.
    Заходит Антонина домой, а там сестра её Светлана  за столом накрытым, как на праздник, сидит. Рядом с ней незнакомый мужчина в  тельняшке, а рубаха его  на стул небрежно повешена. Глянула Антонина  вскользь - и разглядывать  нечего, ясно как день, что  воробей стреляный, хоть и залетный.
- Познакомься, Тоня, - говорит сестра, - это Валера Аникеев, мой жених.
- Здравия желаю, - незнакомец со стула не встал, да и козырька на нём нет. Но посмотрел на Антонину с прищуром да улыбочкой.

    Сюрпризы Антонине не по душе. А такие - так тем паче. Мало, что день складывается не по привычному расписанию, с сериалом в конце, так вот еще и перспектива туманная вырисовывается. Посмотрела Антонина на сестру, потом на “жениха” , а они улыбаются ей, и друг другу будто подмигивают. И тут понятно Антонине стало, что предчувствие не обмануло, что перемена жизни не  намечается даже, а уже вот  - в дом вломилась, с лицом и фигурой этого Валеры.
     И лицо и фигура казались собранными из отдельных случайных фрагментов разных замыслов некоего конструктора, если б таковой имелся.
     С одной стороны, лицо  Валеры не внушало опасений и не привлекало внимания. Простое,незапоминающееся, словно кисточкой смазанное, лицо. Но с другой стороны, глаза, с нагловатым  прищуром, и кривой перебитый нос не располагали обольщаться простотой. Да и “фигура”, совсем не статная, незначительная, мелкая, казалось, была только отвлекающей деталью, именно деталью его торса, который не скрывала  откровенная тельняшка.  Особенно выделялись руки, с толстыми короткими пальцами, накаченными бицепсами и живописной татуировкой.
   
   
   Присела Антонина у стола, руки на колени положила, а глаза - вбок. “Аникеев, значит”, - зачем-то повторила про себя. А больше Антонина и не могла ничего ни придумать, ни сказать. Ужасть как захотелось ей, чтоб мужчина этот испарился, будто привидение, и всё было как прежде.
- Мы, Тонь, в маминой комнате поживем пока.- Слова эти Светланка спокойно сказала, Да только зря старалась.  От одного звука её голоса Антонина губы сжала, покраснела, будто кровью налилась. Но эту картину Света видит, а Антонине кажется , что держит она себя в руках, культурно выражается:
- Ладно, - говорит, - сидите. У меня голова болит, я спать пойду. - И в комнату к себе - быстро-быстро удалилась. И дверь закрыла.

   Свете, конечно, от такого бессердечного приёма не по себе, хотя жених её по руке похлопывает, утешает:
        - Ишь ты, прынцесса. Убежала, не познакомилась по-человечески. Сестра называется.
- Ну да. Права на жилплощадь у нас, если что, одинаковые.- Громко это Света  сказала. Потому что сестра настроение испортила. 
    Будто кошка чёрная между ними проскочила, а они её и не заметили.
     “Мамина комната”, в которой Света с Валерой жить собрались, было названием из прошлого. А так, это проходная, Светланкина,  в их двушке. Правда, побольше той, куда Антонина удалилась. Да и диван , телевизор, стенка - не очень старые, этого века были. И обои прошлым летом переклеены.
      У Антонины в отдельной комнатке помещалась только кровать односпальная во всю стену двухметровую да письменный  стол с книжной полкой навесной. 
    Разошлись сестры по своим углам, будто притаились. А жених Валера помалкивал и вздыхал, как бы с грустью. То есть вёл себя по ситуации.
-
-
     Валера Аникеев, в свои почти полные сорок лет, жизнь больше знал не с лица, а с изнанки. Нельзя сказать, что от этих познаний он проникся к людям добрыми мыслями и чувствами. Скорее, наоборот. Душа его, когда-то нежная и детская, давно сжалась в точку меньшую, чем кончик иглы Кощея. Потому что жизнь учила выживать и прятать лишнее.   
     Валера институтов не кончал, да и “школу жизни” прошел, большей частью, на улице и в армии. Довелось и в компании военной поучаствовать. Потом - контузия и возвращение домой. Даже женился официально, и свадьбу сыграли. Почему женился и почему сейчас не живет с женой,  вспоминать не любит, и ни с кем этим не делится.
      После возвращения со службы по контракту было плохо, неуютно в мирной жизни, и казалось, что даже хуже, чем “под пулями”. Может потому, что “пули искал”,  в тюрьму попал на три года. А за что посадили? “Так за дело”. В драку на рожон полез  по пьяни. Да противник его сильней и богаче оказался. Вот и поплатился Валера “по закону”.
     Тогда, возможно, он и принял нутром окончательно закон своего выживания - сторонись сильного, ищи того, кто слабее, и будь с ним сильным.
    Валера свой - этой стране, её плоть и кровь. И призывался, и  крутил баранку, и месил грязь, и мотал срок, и был женат - “такие карты выпали”. Но игра никогда не окончена для лихого человека, пока он жив.
     Как-то не помнится Валере, чтоб он когда-то выбирал и сомневался, куда бежит или катится его жизнь. Живет одним днем, и берет то, что дают.
      Что нашла в нем Светланка ? То, что хотела найти.
-
   
      Света - женщина общительная, не робкого десятка, знает, чего хочет, “ в самом соку бабенка”. И глаз у неё острый, и язык. В старших медсестрах тихоня не задержится. Там понимать надо, кому улыбнуться, а на кого голос повысить.
        Но в Светланке была и своя “ахиллесова пяточка”- своя пульсирующая точка слабости и уязвимости. Это её поиски  “настоящего мужчины”. Здесь  здравый смысл пасовал перед превосходящими в ней силами соблазна и желания получить своё. Обжигалась, конечно. И не раз. Тогда бывшие “однозначно” меняли статус, переходя в категорию “ обманщик” или “ошибка природы”. А желание и соблазн никуда не девались.
     Валера Аникеев  казался  Светлане “настоящим”,простым и понятным:
 “Опытный, жизнь понюхал со всех сторон. Защитит и поможет, если что. А рутища-то…. А глаза. …. Да, приятной наружности, спортивного телосложения. За словом в карман не лезет. …. Пройтись перед людьми под руку не стыдно”. - Этими мыслями баловала себя Светлана.
    Валера чем-то напоминал Свете  мальчишку из далёкой юности, бойкого сорванца и заводилу. Мог невзначай настроение поднять - шуточки отпускал,  “интригующе” смотрел, обольщал и приманивал в ней женщину.
     А ещё  чем-то походил на покойного отца - “дядю Славу”.  И ещё “на кого-то - надо только вспомнить”. Она думала, что в этот раз не ошиблась, что знает и понимает таких, как Валера. Как теперь говорят, это был “её типаж”.
      Из обитавшего в глубине души  тумана прежних образов всплыл новый, но не чужой.
-
-
   Она увидела его в своей поликлинике в конце смены. Народу  в коридоре было мало, сидели три старушки сонные по-сиротски на скрипучих стульях, и он.
- Дамочка, можно Вас спросить? Без талону врач примет меня или как?
- По срочному? С температурой?
- Была с утра. Таблеточку принял и сижу второй час.
   Светланка посмотрела исподлобья на широкие плечи, чистый, потрепанный  свитер, ботинки и лицо не первой свежести, и внезапно встретилась с цепким оценивающим взглядом серых глаз  - и так сердце защемило без причины.
- Фамилия ваша как?
- Аникеев.
- Аа. Сидите пока. Я узнаю, - а сама в кабинет к Петровне, терапевту. Мол, так и так,
- Прими, скажи чего там. 
- А кто он тебе?
- Знакомый.
-
-
-
-
-

    
   Всю ночь Антонина не спала, крутилась с боку на бок, с валидолом во рту, думала , что теперь будет, как ей жить. Нельзя сказать, что этого фортеля от Светланы совсем нельзя было ожидать. Сестра монашеским нравом не отличалась. Увлечения случались, но  ведь говорила, что “зареклась  разочаровываться”. Неспокойные мысли томили Антонину:
“ Как снег на голову”.
“ Зря что-ли  с лета как не своя ходила?”
“Предупредила бы, что в дом приведет”.
“А что предупреждать? Это “жених” не первый, и даже не второй. И жилплощадь общая”. - Вот так сама с собой всю ночь и проговорила.
     Утром, как не крути, помыться надо, чай попить  и прочее. Ну вот . Антонина выходит, а тут тоже, что и вчера . Этот на стуле - нога за ногу, и Светлана перед ним хлопочет, диван застилает.
- Бога побоялись бы, - сама не поняла Антонина, как слова вылетели.
- Слава богу, я атеистка, - парировала Светлана и, ловко, одним махом  уложила покрывало повдоль дивана.- Слава богу;- и дерзкий взгляд метнула на сестру.
                —
   Не ее это слова были, не ее, а дяди Славы - отца Светланки. Антонине-то известна, его присказка. Как с Афгана вернулся, так с языка без задержки слетала при любом поводе. Особенно, когда про какую-то в этом мире перестройку по говорящему ящику запальчиво вещали. “Слава богу, я атеист. Меня вашим светлым будущим не заманишь”. Давно было, а осталось в памяти - дядя Слава в тельняшке, трениках, с бутылочкой пива Жигулевского на диване, напротив телевизора. И тогда было ощущение, впечатление, что этот образ и есть самая та правда глубинная родовая о человеке русском, который, как ни крути,  настоящий основной гвоздь  истории - гвоздь, который то забьют, то ищут, потому что понадобился. Потому что без Славы - никак. Было  и есть такое ощущение, впечатление. А он не то что душу, а жизнь готов отдать, коль скажут, коль позовут правильно, уважительно. Но все только пока не устанет, не хлебнет вдоволь лиха, не потеряет веру во все, во что и раньше не верил, но хотел и допускал, что может быть.Тогда конец уговорам и чужим складным словам. Эти мне “бла-бла”. “Все неправда, все ложь, все обман” - это если словами школьного классика . Но у Славы есть свои слова и свое место на своем земном диване. Там он пьет пиво, матерится у затуманенного экрана и насмерть засыпает , не потушив сигарету.
    Когда случился пожар, Светланке пятнадцать уже исполнилось, а Антонине двадцать пять.Многое забылось, но ужас от запаха гари остался навсегда. После пожара  сестер с мамой переселили в этот старый дом. Прежний домик в частном секторе сгорел дотла вместе с дядей Славою. Светланка отца любила, и никогда разговоров о нем не поддерживала, чтобы не выйти на больную тему. Но память выдавала готовые ответы, когда зачем-то нужно было расчесать побольнее.
                —
- Тоже мне, “слава богу атеистка”, - пришептывала в ванной Антонина, умывая лицо. Вода лилась из крана сильной струей, брызгала ей на кофту. У Антонины тряслись губы. Но она сдержалась. Закрыла кран, причесалась и вышла из ванной спокойной наружно.
–
-


     И пошли дни за днями. Антонина с сестрой “поговорить по душам” пыталась, и слова подбирала, чтоб “нечаянно Валерия страшным типом сгоряча не назвать”. Но не в подборе дело. Правильная расстановка слов, бывает, лишает их хоть какого-то смысла. 
    Мелкие эмоции, как мелкие бесы,невидимым черным облаком окутывали их разум. Слова обращались  в крик и слезы. Хотя эту фантасмагорию  можно выразить и просто: чем больше Антонина  хотела, чтоб Валера исчез, тем больше хотела Светланка - чтоб остался . И никто не мог уступить. Валерка торжествовал. Слово за слово и вражда нарастала. И все ясней становилось, что соединены сестры, да не связаны.
-
-

      “От осинки не родятся апельсинки”, - говорила про Антонину мама Вера, как бы намекая не на себя, конечно, а на ее отца и их с дочкой не радостную схожесть.
    Исай или Ицхак (поди теперь узнай)был тихим пожилым инвалидом с домиком в частном секторе, непонятно какими судьбами повстречавший  молодую тогда девушку Веру, приехавшую в город из деревни,  учиться в ПТУ. Эта связь длилась всего три года , но плоды принесла Вере вполне существенные - в виде  домика, прописки в городе и дочки Антонины.
    Антонина отца  не помнила, по причине его смерти, в пору её малолетства , но считала отца своим защитником и хорошим человеком. Это совсем не однозначно было, ввиду его отсутствия.Но с другой стороны, вот подумает о нем Антонина, попросит, мысленно, о чем-то важном - и приснится отец. Молодой да красивый и ласковый. А это значит, что все сбудется. Примета такая была у Антонины. Всегда сбывалась. “Как это работает - человеку не постигнуть. А значит, высших сил это дело, промысел, знак. Как иначе”.
      Когда в институт на филологический факультет поступала, шансов никаких не было. Экзамены еле “на три и четыре” сдала. А последний предмет, немецкий, “на пять” сдать умудрилась. Ничем не объяснить, кроме как тем , что ночью плакала и отца просила.
       С этого у Антонины  интерес к языкам иностранным загорелся, особенно к немецкому. И произношение у нее какое-то обтекаемое появилось,  неместное. “И вообще. Все про культуру их да про успехи-достижения интересоваться стала”. Сравнения пошли : “вот у них”, “вот у нас”. И всё с ноткой восхищения в “их” сторону. Неприятно это многим людям могло показаться. Мама и Светланка, по молодости, Антонину одергивали. Обижалась на них, а как же. Но своего интереса долго не бросала. Потому что только ее эта вера  и для нее только, и никто ей в этом указывать не может. “Вот  стена Иерусалимская. Да, развалины. Для всех, кроме евреев. А им на все случаи жизни лбом упереться можно - и точка”. Вот и ей так хотелось - упереться на своем.
    Но жизнь  распорядилась иначе - на “иняз” Антонина не перевелась. Одно мечтанье. Вот и осталась доучиваться на филологическом, без всякого энтузиазма - смирилась, одним словом. И работала также нехотя и недолго по специальности учительницей русского языка. Когда место в школьной библиотеке освободилось,  Антонина туда и устроилась. Думала -  временно, оказалось, что навсегда.
-

      Антонина была горделива и  опаслива. Но “всех подстерегает случай”, старуху -  проруха, а мудреца - простота.
   Ее в двадцать лет  любовь, нечаянная, первая, она же и последняя,  оказалась, по мнению  мамы, “несчастным случаем с женатым мужчиной”. Пять лет длился грустный роман, с перерывами и благими намерениями, “разорвать порочную связь”.
    Это все давно было,  быльем поросло и свидетелей почти не осталось.  Антонина не из тех, кто эмоцией спешит поделиться, и что там у нее внутри - “это уж, извините, не ваше дело”. Вот и казалось со стороны, что она “дева старая”, что нет у нее и не было никогда никакой личной жизни. Соседки на лавочке так губами и шептали. Но она их не слышала и не чувствовала. Как-бы спала для посторонних. Да никто и не пытался ее разбудить. Кто в снах ей являлся - ангелы или демоны - доподлинно никому неизвестно. Она же себя утешала тем, что там, в ее снах, было “только хорошее, чистое да благородное”. А другого и не запоминала.
 
    “Все могло быть иначе, но женатый оказался. И с детьми, и мама его строгая.  А человек хороший, грамотный. Живет с семьей в Земле Обетованной”. - Подумает так, да еще и помолится за него. Потому что это чувство только для нее.  Сладкое с кислинкою. Кому как, а можно и эдак. Придумать любовь и жить в мире своих воспоминаний.   Как бы стремиться душой, но не достигать в жизни. Будто всё важное и так уже случилось. И никто не в силах это отнять.
 
-
-
    Да. Смысла в жизни, и до этого события, не было, но была тоска. В тоске есть что-то от мечты о жизни со смыслом. А теперь и тоска о смысле исчезла. Не до нее. И не до воспоминаний  Антонине. Жизнь, такая как раньше, в ее тихом уголке у книжных полок , больше не будет прежней. Потому что  ее мир нарушили - в доме поселился чужой. И Светланка тоже чужой казалась. Пыталась Антонина себя побороть, дружелюбно на Валеру посмотреть, симпатию к нему в себе выискать. Но ничего не получалось. В её мире ему не было места. Да надо сказать,  он особо не переживал. Даже наоборот, веселили, заводили  его эмоции Антонины, будто тянуло колыхать ее тихий омут. Сам не знал, почему , смотреть хотелось, как глаза её загораются. Подковырнуть ее словом и в сторону с серьезной усмешкой отойти. Светланка одернет,  он  отступит, а потом опять за свое. Так и жили.
-
-
-

      Эта история началась в пору осеннюю, с коротким днем и длинной ночью, а закончилась аккурат весной. Но была и зима, и праздник наш общий - беспощадный русский Новый год. Странное это чувство, когда бомбят во всю мощь петарды во дворе и, возможно, за 100, 200 и даже 1000 километров от тебя тоже бомбят. А ты ложишься в постель, мягкую и теплую, с чувством глубокого удовлетворения, что ты дома, а не “там”, что с тобой ничего такого не происходит, и ты этим счастлив.
   Антонина любила лечь в постель, когда еще стреляли за окном, и смотреть, как из убежища, на всполохи света, бегущие от окна по стене и потолку. Но в этот раз все пошло не так. Хотя  во дворе все было как всегда, но не у Антонины.
  Светланка и Валера осень и зиму обживались в совместно занятой комнате. И похоже было, прежде всего соседям, что жизнь их налаживается.  А это значит, что каждый вечер, около шести, в свой подъезд  вбегала  запыхавшаяся Светланка, с продуктовыми пакетами. А после нее в седьмом часу подъезжал на такси Валера, и, не спеша, заходил следом.
     Надо сказать, что Валера с тех пор как сошелся со Светланкой, работал таксистом. Машина придавала значимость его  фигуре. Все бы ничего, но “зародившееся счастье” было не полным, по причине присутствия в квартире Антонины. Она одним видом своим, который раньше считался тихим и кротким, а теперь казался нелюдимым и угрюмым, портила благостную картинку. Но Светланка стремилась  к позитивной повестке -“за разрядку и мир во всем мире”. Другими словами, встретить Новый год Светланка решила по-семейному: с шампанским, салатом оливье, Валерой и Антониной, то есть в полном комплекте. Хотя сердце подсказывало, что “могут быть нюансы”.
       Антонина встречать Новый год не собиралась.  Месяцы совместного проживания в квартире с Валерой  для нее были беспросветным стрессом, с которым она не знала, как справиться.   
       Выход всегда есть, но он там, где и вход. А войти дважды в одну реку нельзя.
        Как и раньше, Антонина иногда заходила в церковь. Но прежняя нечаянная  благость  на неё не нисходила.
         Последний день уходящего года был рабочий, и Антонина до обеда пробыла в школе. Прибралась у себя в библиотеке и полила цветы. Потом прошлась обычным маршрутом, чтоб как-то время провести, останавливаясь у витрин магазинов. Но как не тянула с возвращением, домой вернулась в восьмом часу.
        Навстречу ей выбежала собака Лада, потерлась у ног , глянула на нее жалостливо, и легла на свою подстилку. От этого собачьего взгляда Антонине стало не по себе.
         Из кухни слышались голоса - мужской и женский. “Голубки воркуют,” - Антонина еще не развила своей мысли, как перед ней оказалась Светлана - веселая, с подведенными карандашом глазами и бусами на шее.
- Вот, сестра, смотри, что Валера подарил,- Светланка погладила бусы кончиками пальцев.
- Поздравляю.
- И я тебя. Давай к нам. Отметим праздник.
     “К нам. А я где?” -  мелькнуло без сознания в голове Антонины. Но ничего не сказала,  молча прошла в кухню и села за накрытый сестрой стол.   
      Валерка, широко улыбаясь, разлил водку и приподнял свою рюмку, казавшуюся игрушечной в его огромных синеватых от татуировки пальцах.
- Ну, девушки, проводим, так сказать… Кто старое помянет,... в общем, за нас с вами и за …ну сами знаете, - и не чокаясь, выпил до дна.
Антонина выпила тоже.
- Закусываем, закусываем, - суетилась Светланка, подкладывая на тарелки колбасу и селедку.
 Антонина молча, не закусывая,  выпила и вторую. Застучали недружно вилки по тарелкам, нарушая неловкую тишину.
- Ну и что, прынцесса, мы молчим, как не родная? - Валерка, хмыкнул, пытаясь, как ему казалось, разрядить обстановку.
- Ты знаешь, Валера, чем хомяк отличается от крысы?- Антонина глаз не подняла, но указательным пальчиком по столу постукивала.
- А ты чо? Знаешь? Ой, - Валера скривил губы. - Книжек, кажись, умных начиталась.
- Кажется, Валера, кажется. Сестра,- Антонина повернулась лицом к Светланке, - а  налей еще. Я и скажу.
- Может, не надо, Тонь. Ты столько не пьешь.
- Сейчас пью. Ты ж этого хотела.
- Я хотела, чтоб мы как раньше, как семья.
- Ага. Как раньше и хомячок.- Антонина презрительно, с вызовом посмотрела прямо в глаза Валере.
- Ты чо сказала! Кто хомячок?- Валера свёл брови. Повисла короткая пауза. - Ах ты мне , тля помойная.
- Тебе..., - Антонина встала во весь рост и, не договорив, тут же рухнула на пол - Валера с размаху ударил ее кулаком в лицо. Только вздохнула, будто “а“ проглотила.
- Ты что, Валера, творишь! В тюрьму захотел? - Светланка упала на колени под стол, где Антонина сучила ногами и руками, пытаясь встать.
- Пустите  меня, пустите, гады!- Антонина ударила Светланку по руке, потом взялась за нее и встала. - Я вас, я вас, - она не договорила и как-то неловко, на один бок перекосясь, пошла в ванную
- Вот ты, что сейчас сделал? Ты понимаешь, что натворил?- Светланка, держась руками за сердце, быстро-быстро моргала накрашенными ресницами.
- А ты зачем ее позвала? Она ненормальная, морда кривая!
- Молчи сейчас!- Светланка взвизгнула.
   Валерка резко вскочил, его стул грохнулся об пол. Он схватил сожительницу за грудки.- Молчи , сука, а то тоже схлопочешь.
   Антонина все слышала. В голове ее ничего кроме пустоты не было. По правде сказать, для человека, чтоб действовать, это самое оно. Антонина спокойно умылась, рассматривая в зеркале как синеет скула под глазом, открыла пудреницу, и тут же закрыла ее. Причесала и собрала волосы в пучок, и вышла в прихожую с очень серьезным видом. Она не сказала никому ни слова,  надела пальто,  сапоги и, тихо прикрыв дверь, вышла из дома.
   Что там дальше было, понятно.  Антонина и побои сняла, и в полицию заявление написала, и сестре своей об этом объявила громким голосом, с вызовом , можно сказать. И своей дверью хлопнула для большего впечатления, и спать легла.
     Но никто в новогоднюю ночь не спал. За окном гремели петарды, а в одиноких сердцах сестер кипел гнев и душили обиды. Вспомнилось то, что и  вспоминать не стоило, и что, может быть, только казалось, что было. Сердца боевым ритмом бились в такт воспоминаниям, будто затаились враги в окопе и ждали чего-то.
   Потом ни одну неделю ходил по соседям участковый, расспрашивал о сестрах и о сожителе их. Крайне удивлены этим люди были - никто ничего не слышал о “семейном конфликте” и не догадывался. Каждому в отдельности всё непонятным казалось, пока  старухи на лавке не свели концы с концами, добавив своего. Ну тут уж интересно всем стало, чем дело закончится. А чем? Ничем и  не закончилось. Валерка и сестры - все молчком  да бочком, и тишина. “Ведь неспроста? Ведь не  жить им вместе  в одной квартире?“
Ещё про судьбу что-то говорили, что, мол, “не уйти от судьбы”. Да только это зря. Судьбе “бедные люди”, безразличны. Ей героя с идеей подавай. А люди, которые только смену погоды вольны обсуждать, зачем они Судьбе и Року, если самые страшные враги их - мороз да ветер.
-
   К весне о сестрах соседи говорить перестали.  Там события мирового порядка пошли, телевизионная повестка вылезла на первый план. Правда,  на Пасху вся эта повестка еще стороной  шла, только из телевизора как бы нервы  возбуждала, но  жизни их дворовой не касалась. А вот на Покрова  все в доме, кому интересно,  знали, что Валерку мобилизовали. Жена бывшая с места совместной прописки повестку ему принесла. “Нашла, стерва. Антонина, видать, поспособствовала“, - так  Светланка думала. И еще думала, что  Антонине это  с рук не сойдет, что никогда она ей не простит, что счастье её, и мечты, и всё будущее разрушила. Но не всё так просто. Антонина “богом клялась” - сестру убеждала, что “знать не знала”. И на людях сокрушалась, то есть с соседями у подъезда  вздыхала, сестре сочувствовала, переживала будто.  А в душе бога благодарила, что отвел беду от их дома. Может, и ошибалась.
   Скоро опять весна. Что она принесет?