04. Людвиг

          В этом городе в середине лета рассвет начинается где-то в два часа ночи. А может быть, даже раньше — Людвиг всегда пропускает этот момент. Зато он знает, что если сквозь сон становится слышно, как за окном начинают орать чайки (они ужасно орут, и это особенно тяжело, если ты разбит и не в духе), значит, рассвет уже произошёл и скоро начнётся ещё один день по сути бессмысленной, но любимой Людвигом земной жизни.
          Людвиг любит жить. Даже когда убивает себя. Даже когда потом мучительно воскресает на капельницах и вязках — Людвиг очень любит жить. Жаль, что он атеист. Жаль, не расскажешь, когда умрёшь, Богу или другим, как ты любил жить и что ты успел увидеть. Последняя судорога — и конец. Жаль.
          Птицы орут и будят Людвига. Он раздвигает сиреневые (фиолетовые? Людвиг дальтоник на эти цвета) занавески и смотрит в окно первого этажа на гаражи, освещённые отражённым огнём рассветного солнца. Прямого света нет: рассвет аккуратно за домом, туда у Людвига не выходят окна. Но есть свет... какой? косвенный? Отражение чего-то большего.
          Людвиг смотрит на дырку в стене лоджии и улыбается: мышь, которая с недавних пор начала к нему заглядывать по ночам, утащила положенный для неё вечером кусок сыра. Жизнь есть, и она сильнее смерти. Хоть и сильно короче.
          Людвиг улыбается, гладит по голове спящую рядом с ним женщину и засыпает ещё на какое-то время.
          Сон его беспокоен и полон смутных видений из прошлого.
          Когда-то давно Людвиг жил в одном северном городе. И называли его тогда по-другому. Людвига, не город, само собой разумеется. Хотя город тоже.
          Людвиг в том городе не родился, но приехал и надолго завис. Там была женщина. Очень красивая. С библейским именем и вечно стёртыми в кровь ногами — она любила подолгу ходить пешком. Впрочем, всё это давно неважно...
          «Да нет же, важно, — думает Людвиг сквозь сон. – К сожалению, кажется, это до сих пор важно».
          По вечерам эта женщина пила, как лошадь, а потом плакала по ночам. Людвиг не знал точно, отчего, но был уверен, что дело в её бесплодии. Он садился рядом и гладил по голове, успокаивая. Её слёзы жгли ему руки.
          Они были вместе какое-то время. Потом она изменила. Или не изменила. Людвиг сам до конца не понял, что это было. Он просто почувствовал, что есть кто-то третий, и предпочёл уйти.
          Эта женщина шла за ним по улице и молчала. Иногда она садилась на скамейки или ограды газонов — ей было больно, она лечилась в те дни. Когда она опускалась на ограду или скамейку, Людвиг шагал назад и обнимал её, ожидая, когда пройдёт боль. Но они не сказали друг другу ни слова. Вернее, сказали — один только раз, когда Людвиг подумал, что она падает, а она решила подурачиться и погонять голубей. Тогда он оттолкнул её и сказал:
          - Ты дура.
          - Я знаю, — покорно ответила женщина.
          Людвигу захотелось ударить её. Или поцеловать. Или ещё что-нибудь сделать, хоть совершить преступление - чтобы был повод еще на время остаться в этом сраном городе, пусть и в качестве подсудимого. Но он ничего не сделал. Он просто сказал:
          - Я очень тебя люблю. Пошла от меня на ***. Не провожай меня больше.
          И ушёл. А женщина осталась.
          Не спится тебе спокойно, Людвиг. Что ж, иди на лоджию, бери и тягай гантели. Гони от себя ненужные воспоминания. Чувствуй, как за твоей спиной просыпается Магда — женщина, которую ты, может быть, любишь. У неё чуть раскосые глаза, красивые ступни и кисти рук и дивный грудной голос.
          - Доброе утро, любимая!