Попутчик

Я возвращался на поезде из Улан-Удэ в Читу. На верхних полках купе расположились супруги, так похожие друг на друга, что, если бы не утонувшие в толстых пальцах обручальные кольца, их можно было принять за двойняшек. Они лёжа щёлкали семечки и сплёвывали шелуху на расстеленные на груди вафельные полотенца. Лица их при этом не выражали никаких мыслей и чувств, а взгляд будто пронзал пространство. Казалось, что в этот момент они были не в пыльном купе поезда "Новосибирск - Нерюнги", а на вершине таинственной горы Сумеру или в ушедшем под светлоярские воды Китеж-граде. Улыбки, застывшие на их лицах напоминали те, что мы видим на буддийских танка. Действия их были отточены, а собранные в щепотку пальцы вряд ли получали от мозга какие-то импульсы, подтверждая название всего процесса - "русская медитация".

Внизу напротив меня, уперев острые локти в стол, понуро сидел мужчина в потёртом спортивном костюме. Он то и дело почёсывал впалые, заросшие жёсткой щетиной щёки. Его длинные усы лениво свисали, как стрелки часов, застывших на двадцати минутах восьмого. На столе перед ним поблёскивали растаявшим жиром кусочки салями, тоскливо расползся пакет с рыбьими костями и яичной шелухой, лежали ломтики хлеба, коробок с солью и огуречные хвостики. Над этим съестным побоищем возвышалась бутылка водки. Под столом шумно перекатывались пивные полторашки.

"Тебе далеко?", - спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: "Мне в Карымскую".

Он говорил быстро и путано, наслаждаясь возможностью высказать случайному попутчику всё, что наболело. И хотя рассказ его порой был эмоциональным, внешне эти чувства не выражались: локти всё также упирались в стол, а подбородок - в ладонь. Он раз за разом спрашивал, куда я еду, и, не слушая ответ, повторял, что возвращается в Карымскую.

Из рассказа я понял, что он едет домой после ремонта железной дороги где-то под Тайшетом. Там он жил в вахтовом посёлке в тайге и должен был возить на грузовике стройматериалы, но заодно стал механиком, ремонтируя и свою машину, и прочую технику - рельсосварочные машины, тягачи и бульдозеры. Ему обещали за это доплачивать, но, так и не получив обещанное, он обиделся и уехал.

Он монотонно ругал начальство, таёжную безнадёгу, автомобильные детали или их отсутствие.

"Сколько вы там пробыли?". "Два с половиной месяца. Тоска: баранку то крутишь, то чинишь. Каждый день так: бытовка - кабина - гараж. А ещё комары, - ответил он и жалостливо посмотрел на меня. - А ты кем работаешь?". Я ответил. "Журналист, - удивился он. - Чтобы тебе такого рассказать?..". Он беззвучно зашевелил губами и по тому, как морщился его лоб, было видно, что он всерьёз задумался.

Время шло. За окном, навевая дремоту, мелькали деревья, клонящиеся ко сну домишки и железнодорожные столбы. С верхних полок в унисон стуку колёс доносилось щёлканье семечек. Я решил, что разговор окончен, лёг и отвернулся к стене, когда он воскликнул: "Медведь заходил! Здоровый!". Он довольно улыбнулся, но быстро помрачнел: "Только я его не видел. Мужики говорили".