Письма Учителю. Философия Платона

  "      Понимаете, граф, сегодня не о том Платоне речь.

 О Вашем. О случайном сокамернике главного героя романа "В***а и Мир". Именно Платон Каратаев выстраивает философию будущей жизни Пьера Безухова. Именно этому тщедушному умирающему человеку уделяет внимание Ваш оппонент Шелгунов.

 В самом начале второй части своей критической статьи Николай Васильевич переносит читателя романа из полусветлой комнаты в чулан.  Образно подводит его к двум параллелям, онтогенез индивидуума и общее развитие.

 Первую изображает Пьер, вторая нарисована кровью в***ы с внешним врагом.

 Тут же Шелгунов обвиняет Вас в сравнивании Человека с муравьями в экстремальной ситуации и тлями в обыденной жизни. Если так, то все наше существование зиждется на инстинктивных, заложенных природой стереотипах поведения.

 Вот он, муравейник великосветской жизни, в круговорот по факту своего рождения попадает Пьер. И пустота в середине. Вовлеченный в это бессмысленное движение центробежных и центростремительных сил, Пьер совершает предопределенные средой поступки. Идеология такой среды, независимо от времени, триедина: sex and drugs and rock and roll.

 Другого пути для развития здесь нет. Центру управления такой группы не требуется больших усилий. Главное, развивать в каждом указанные потребности и снабжать ими весь этот серпентарий. И конечно, ритуал подобострастия к центу замкнутого круга. Там, где всегда сверхплотная материя и отсутствие, для постороннего наблюдателя, мысли.

 Да, граф, такой социум, независимо от времени, можно сравнить с системой черной дыры. Извините, что выдаю теорию, Вам ещё неведомую, но аналогия очевидна.

 Там в горизонте событий, для постороннего наблюдателя нет ни времени, ни пространства. Но наступает некое изменение, ещё более черная дыра. Столкновение, выбрасывающее Пьера в другую параллель. Кротовая нора в мир Платона Каратаева.

 Этот второстепенный персонаж, обреченный на участие в столкновении двух темных материй, раскрывает Безухову глаза на бесконечность вселенной и очевидного нравственного закона внутри каждого. 

 Ни великосветское общество, породившее Безухова, ни встреченный им масон-мартинист, а "черный" дровосек изменяет сознание "мажора".

 Стоило ли ради простых истин нырять в "кротовую нору"? Нет. Только внешние силы могут оказать некое воздействие на элемент системы насилия. Точнее, порожденного ею общества, обреченного на пространственно-временное схлопывание в центре этой структуры.

 Обновленчество, внесенное в жизнь Пьера случайным сокамерником, весьма относительно. Здесь нет силы мысли, кроме одной, любви ко всему. Рафинированная неволей, она обрекает Каратаева по сути на добровольный уход.

 А выживший, по стечению обстоятельств и Вашей логике, Безухов несет поведение Каратаева в свою восстановленную среду.

 Думаю, Лев Николаевич, пустое.

 В заключении второй части "Философии застоя"  Шелгунов делает определенный вывод:

 "Ничтожество личности в ходе мировых событий граф Толстой изображает с особенною настойчивостью, не боясь даже надоесть беспрестанными повторениями."

                Ваш ученик ЕС.

 A propos!

 В определенные моменты истории множество "платонов каратаевых" жизненно необходимо системе насилия. Но возможно на этом измельченном в человеческий фарш субстрате зародится хотя бы одна мысль "пьеров безуховых".

 Или нет..."