Глава 3 Хутор Бабиче-Кореновский

Через два дня мы подъехали к хутору Бабиче-Кореновскому и решили здесь остановиться. А до этого, когда мы остановились в станице Березанской, наши хлопцы разговорились с Березанскими мужиками, что собрались у ветряной мельницы. Те советовали остановиться у Бабича. Говорили, что помещик он хороший, добрый, деловой, хозяин хороший. Приезжих людей уважает, помогает на ноги стать, особенно тем, кто цепко за землю хватается. Нам того и нужно. Но наши хлопцы осторожно попытались расспросить местных мужиков о Бабиче. Многие, как и Березанцы, хвалили его, говорили: «Жалеть не будете». А некоторые не одобряли, говорили: «Не разгуляешься, заставляет работать по-настоящему». Один мужик о Бабиче сказал так: «Этот человек любит землю, видит в ней толк, хозяин культурный, а потому и богатый». В то время у него было порядка 200 десятин земли и 100 коров.
Поехали мы к Бабичу. У него большой двухэтажный дом, который он занимал своей семьей. Поодаль стоял дом поменьше – одноэтажный.
– А!  – закричал я, – знаю я этот дом, мне мама показывала, когда мы до кого-то ездили в гости на этот хутор.
Вокруг дома сад, – продолжала бабушка. Вышел он к нам. Мы рассказали: «Так и так, едем с Полтавы, захотелось на Кубань. Решили становиться у вас, хотим у вас работать, если примете».  Посмотрел он внимательно на всех.
– Это хорошо, что у вас такое желание. А землю любите? – первый вопрос задал он.
– Конечно, - ответили дружно все трое.
– А сколько вас?
– А вот, три мужика, три бабы. Правда есть еще и четвертый мужичонок, в дороге родился.
И указали на Антона, которого я держала на руках. Подошел он ко мне, посмотрел на ребенка и говорит: «Это хорошо, что мужик, надо с него хорошего крестьянина сделать. Вот что, хлопцы. Земли у меня много, скота много. А земля, она такая штука – будешь на ней работать хорошо, в поте лица, она тебя отблагодарит хорошим урожаем, земля трудолюбивых любит. А если будешь на ней кое-как, поджидать, что б скорей вечер пришел, тем она дульку показывает – зарастает бурьяном. Земля хозяина любит. Лодырей не любит. Если вы поняли мою грамоту и хотите тут жить, как говорят, корни пустить, то, пожалуйста, оставайтесь, я вам помогу прижиться. А если вы будете на солнце поглядывать, да лучшего хозяина искать, то езжайте дальше, бог с вами».
– А в бричке кобылка ваша? – поинтересовался Бабич.
– Да, – отвечали хлопцы.
– О! Это для начала хорошо.
Повелел позвать приказчика и сказал ему: «Определи их у наших хуторян, временно, а там видно будет».
Я с Евграфом разместилась у одной старухи одинокой. Андреяна с женой определили к старикам Онуфриенковым. А за Охтыса долго пришлось устраивать, никто не берет.
На другой день Бабич показал участок пустовавшей земли и сказал: «Вот вам дарую две десятины земли. Думаю, что вы ей толк дадите, а, может быть, из вас и хозяева получатся».
Хлопцы наши выкосили участок сена для Рябинки (так мы кобылку звали).
Пошли они на работу в поле. Косили сено, сушили, скирдовали. А через неделю решили на новой земле построить курени и пока жить в куренях. В лесочке нарубили жердей, подвезли соломы. И за воскресенье построили три куреня. Не захотели мы жить в приймаках. Хоть шалаш, но он свой.
Посоветовались меж собой, поговорили с Бабичем и решили построить к зиме хоть и небольшую саманушку. Бабич одобрил решение. Сказал: «Я вам помогу с лесом.  Заготовите в нашем лесочке кое-что на латы, стропила, а на сволока; (поперечные опорные балки – В.К.) что-нибудь придумаем». Видно хотелось ему, чтобы мы остались на хуторе.  Значит, наши мужики за неделю показали, что они не лодыри. Выдал он нам наперёд под оплату за работу мешок муки.
 Перешли мы в курени и зажили новой жизнью на новом месте.  Трудно было, в курене плохо жить, а особенно мне с дитём. Кормили нас хозяйскими харчами. Нам посоветовала бабка посадить помидоры и картошку возле речки. Здесь сажают в июне помидоры и картошку, и она успевает до морозов созреть.
Хуторяне нас приняли хорошо.  Кто рассадку дал, кто ведро картошки. И так мы посадили небольшой огородик.
А по воскресеньям делали саман. Вскопали замес, подвезли соломы и начали делать саман. Кто-то дал станки, и саман получился отлично.
Как-то раз в воскресенье пришли к нам мужики (с Поволжья – кацапы) и говорят: «Хватит вам работать, пошли в карты играть». А наши отвечают: «Вот построим хату, тогда приходите с картами, будем играть. А сейчас некогда».
Кацапы не раз уже уходили с отказом.
Старушка, у которой мы жили (Аксиньей ее звали) оказалась хорошей, доброй. Во многом нам помогала. Посоветовала посадить поздней картошки, тут на Кубани она хорошо выходит. Сказала: «Швыдче копайте грядки. Я вам два ведра займу на посадку».
Так и сделали. У реки скопали, посадили. В каждую лунку по пол ведра вылили воды. Не успели закончить, как подходит одна женщина и говорит:
– Бачу, люди работящие, прийихалы – и сразу за дило!
А мы говорим:
– Дило хорошее и земля хороша, да малый участок засадили, всего два ведра.
– Я могу вам подарить семян еще два ведра.
Охтыс мигом с ней за картошкой, а остальные еще скопали участок. Привез он не два ведра, а четыре. Ну, мы все обрадовались и сейчас же ее высадили. Работали дотемна, пришли в мокрых от пота рубашках. Вечером Охтыс каже: «Эта тетка Катя сказала: «Я завтра раздобуду у хуторян рассады помидор, и вы посадите помидоры. Время позволяет, сегодня тики третье июня». 
На другой день, а это было воскресенье (у Бабича в воскресенье не работают), дружно вскопали землю. А земля, в отличие от нашей, что каша рисовая рассыпается, только черная. Принесла Катя рассады 120 корней, и мы ее всю посадили рядом с картошкой у реки, чтобы лучше было поливать.
А в это время мы подходили к хутору.
Бабушка прервала рассказ. Слава богу, до хутора дошли. Тут нам придется походить по хатам, чтобы что-нибудь попросить покушать. Хутор протянулся по-над речкой, длинный, конца ему не видно. Первый дом был большой, деревянный, обшитый досками. От улицы он отгорожен дощатым забором. Дом весь утопает в зелени яблонь, вишни, а по-над забором тянется ряд белой акации. У забора –скамейка. Все сели на нее, а бабушка говорит: «Идите вы во двор, а я посижу».
Пошли. Хозяйка завидела нас из дома, идет навстречу. Мы не дали ей ничего спросить у нас, сразу: «Подайте ради Христа кусочек хлебушка». Тетя сказала: «Пидождить, сейчас вынесу».
Принесла   краюшку грамм 500 из размольной муки, мягкую и вкусную. Пришли к бабушке и, разделив поровну, съели эту вкусную краюху.
Пошли мы в следующий двор. Там тетка ответила: «Не гнивайтэсь, сами голодаем». В третьем доме тетка угостила даже молочком. Зазвала всех троих за стол, нашла чашку молока, дала хлеба, и так мы с аппетитом поели. Она расспросила кто мы, откуда и куда идем. Мы рассказали. Она нам дала еще кусок хлеба, и мы довольные пошли дальше. Хутор утопал весь в молодой майской зелени. Цвели вишни, как молоком облитые. Выбросили розовые бутоны яблони.
Проезжали мимо нас люди на быках, запряженных в гарбу (арбу, укр. – В.К.) лаяли собаки, по улице ходили куры, занятые своими делами. Словом, хутор жил своей жизнью.
Вдогонку нам ехала подвода – быки, запряженные в гарбу. На гарбе сидело трое: молодая девушка к красной косынке (наверное, комсомолка), женщина средних лет в белой кофте и черной юбке и мужик среднего роста, белобрысый с небритой бородой. Мужик говорит: «Я свою коровенку никогда бы без сена не оставил бы, а вот для колхозных едем за старой соломой.»
Комсомолка говорит запальчиво:
– Так Вы против колхозов?
– Да, нет, я не … против, да вот как оно получится непонятно.
– А что непонятно? – пытается пояснить комсомолка. Нам в комсомольском ликбезе рассказывал, что в колхозе лучше работать, веселей и интересней, здесь интересы общие.
– А вот хлеб, что уберем, - вмешивается в разговор женщина в белой кофте, – тоже будет общий?
– Конечно, общий! – с восторгом воскликнула комсомолка.
Мужик у нее спрашивает:
– А делиться он по дворам будет по семьям поровну, у кого семь душ и у кого две души.
Комсомолка замкнулась.
– Поровну… нет, нет, наверное, на едока, а может на работника.
– Вот тебе и ликбез. А как будет учитываться труд? Я, к примеру, сложу 4 копны за день, а Понька Фомин – лыдарюга - три копны. Так мы тоже получим поровну по одному трудодню? Вот тут веселье не получится. А ты мне разъяснять собираешься, а как – сама толком не знаешь!
Быки шагали немного быстрее нас и стали удаляться, и разговор их не слышали. Но их разговор продолжила бабушка:
– Вот этот лыдарюга Фомин получил у советской власти землю бесплатно, а обрабатывать ее нечем. У него – ни лошади, ни быка. Вот он ее сдал кулаку в аренду, с полу (т.е. с половины урожая – В.К.). Посеял хлеб, вырастил, убрал, обмолотил, ссыпал в кучку. А Фомин пришел, взял половину из этой кучки, ни капельки не трудился на ниве. Вот этим он и жил. Вот такая история получается. В колхозе ему ох как дико покажется.
Шли мы, и шли по хутору, чтобы дойти до гребли, перейти на ту сторону речки. Нам показали, где будет гребля (насыпь и мост), и повернули влево. Увидели три вербы, как нам говорили, подошли поближе. Рядом с вербами стояли три гарбы, а возле них – три верблюда. Вечерело, видимо путники решили переночевать под вербами у моста. Подошли мы поближе к ним. Один мужик высокий, худощавый с длинной шеей, на которой горбинкой выпирает вперед большой кадык, возится со сбруей верблюда. Второй молодой человек с черной шевелюрой и весёлым, улыбающимся лицом, готовил уздечки. Третий мужик низкого роста, коренастый, с широкими плечами, большими и сильными руками (его хлопцы Игнатычем звали), – этот старше двоих по возрасту – собирал сухую траву, ветки, наверное, готовил для костра.
– Здравствуйте, добри люды, – сказала бабушка.
Все вразнобой громко ответили тем же словом.
– Мабудь, далэко едите, – сказала бабушка.
– Да, очень далеко, – ответил мужик, что с большим кадыком на длинной шее.
– А мы тоже идем далеко, да вот, подбились, и ночь захватила. Вы не против, если мы возле вас заночуем?
– Что ж, – сказал старший мужик, – ночуйте. «Хату» не перележите.
И в этом чувствовалось больше сочувствия, чем укора к бездомным. Высокий мужик спросил: «Николай, ты на двоих удочки готовил?» Николай сказал: «Пойдем вдвоем, быстрее наловим!»
Старший пошёл за очередной охапкой хвороста, а мы сели возле будущего костра. Потом и он присел к нам и стал рассказывать, что они едут далеко, аж на озеро Баскунчак за солью. Они каждый год ездят, а то и два раза.
– Привозим соль и меняем на хлеб. Этим и живем. В колхоз не вступаем, боязно как-то, много в нем закавычек. У нас в селе уже половина мужиков вступили, но радостного пока ничего нет. Раньше мы землю сдавали кулакам в аренду – и ему хорошо, и мы с хлебушком были. А теперь кулаков нет, кого сослали, кого осудили, а кто посмышленее, смекалистее – сами поразъехались по городам, да по стройкам.
– А как вы считаете, – спросила бабушка, – лучше, что кулаков повысылали?
– Я считаю, что хуже. Хоть советская власть и называет их эксплуататорами, мироедами и всякими оскорбительными словами, я считаю, что не все они были такими. Среди них были и добрые, жалостливые, шли на уступки беднякам. А некоторые – злые, наглые, так и норовит обмануть, нажиться на твоем труде. Я вам скажу, что и среди кулаков, и среди бедняков есть люди хорошие, а есть плохие, наглые, бесчеловечные. Это зависит от характера. Богатство оно тоже разное бывает: у одного по наследству досталось, другой горбом его нажил, третий умеет торговать, четвертый – шабаевать. (От слова «шабай». Шабаями тогда называли перекупщиков скота. – В.К.). А иной забогатеет, когда ограбит кого-нибудь с толстым карманом. Жизнь, она хитрая штука.
Тут он сделал остановку, долго мы молчали, потом бабушка начала рассказывать о своем житье-бытье.
Подходят ребята с рыбой. Аж двадцать карасей поймали и одну щуку! Караси хорошие – по два-три фунта каждый. (Фунт = 409,5 гр.)
«Ну, Игнатыч, разводи костер, – сказал Николай, – ставь воду, а мы чистить будем».
Бабушка взялась помогать разделать рыбу и дело пошло веселей. Поставили треножку (специально с собой берут) и поставили варить уху. Игнатыч рассказывает: «Возим с собой удочки и хватки, стараемся останавливаться ночевать у речки, ловим рыбу, вот так и кормим себя в дороге. Еще и ружьишко с собой возим. Иногда глупый заяц из-под ног выскочит, мы его – на мушку и в казанок». «Брось ты, Игнатыч, все наши секреты рассказывать! – сказал Николай, – может они шпионы. Привыкли в каждом незнакомом человеке врага искать».
Пока разговаривали, и уха сварилась. Нашли две чашки, одну – себе, одну – нам.
– Стойте, а ложек то у нас только три.
– Ничего, – сказала бабушка, – ешьте, а мы подождем.
Игнатыч отрезал нам по маленькому кусочку хлеба.
– Не гневайтесь, что мало хлеба даю. Этот продукт нынче на вес золота.
Поужинали и мы, уха вкусная, много рыбы. Игнатыч в своей бричке на сено положил повсть (это такая подстилка, сбитая с овечьей шерсти толщиной, как валенки, размер 1-2 метра) и сказал:
– Вы, бабушка, с внуками ложитесь здесь, укрывайтесь вот моей свиткой (длинный пиджак-полупальто из самотканой шерсти), а я пойду к Ивану.
Николай в своей бричке лег сам.
Ночь была тихая, лунная. Верблюды лежа жевали свою жвачку. Мы быстро уснули, но потом проснулись, потому что комары сильно жалили лицо и руки. Пришлось укрываться с головой или отбиваться от них, поэтому ночь показалась длинной. Чуть свет мужики проснулись, начали запрягать верблюдов. Мы тоже встали. Игнатыч предложил воды из ведра, чтобы умыться.
– Мы умылись, если хотите, умывайтесь и вы, – сказал он.
Бабушка говорит:
– Мы идем на Кубань в Кореновку. А как вы, в эту сторону едите?
– Будем ехать в вашу сторону, но не долго. Проедем сейчас одно село Первомайское, а как доедем до Городовиковска, повернем направо, на север, в сторону Сальска, а вам надо повернуть влево в противоположную сторону, на Кропоткин, а там и Кореновская.
– А можно мы с вами подъедем до этого поворота? – Спросила бабушка. – Это далеко?
– Да вёрст тридцать, наверное.
– Будьте настолько милостивы, подвезите нас.
– Подвезем, – сказал Игнатыч и показал на свою бричку.
Поехали. Игнатыч впереди, а те за ним.
– Ну, что, бабушка, расскажите, куда вы едете. Куда и зачем?  – спросил Игнатыч.
– Идем мы из Киевки Дивенского района Ставропольского края. Жили мы на Кубани, в Кореновском районе, на хуторе Журовка. А привезли нас в Киевку, как и всех кулаков выселенцев. Погрузили в товарные вагоны и платформы, в которых песок, да гравий возят. Привезли в Дивенскую, разгрузили. А потом в Киевку.
– Значит, провинились перед советской властью? – Сочувственно сказал возница.   
– А я думаю так: раскулачили и сослали нас потому, что мы любили землю и умели на ней хлеб растить. Вот за что обидно, Игнатыч, ведь все было нажито своим трудом, своими мозолями. Если и нанимали, так это под конец, и то людей не обижали, все по договору, по согласию. Мы ж тоже, как приехали из Полтавской губернии, так у помещика Бабича на хуторе в батраки пошли, в работниках у него были. А теперь вот идем, сами не знаем, куда и зачем, кто нас ждет.  В Киевке за восемь месяцев всю одежку променяли за хлеб, остались в одном белье, голодать начали. Вот их отец, а мой сын, с женой и двумя маленькими девочками остались, а мы идем на Журовку, может быть, кто приютит. Там осталась их старшая сестра, замужем за середняком, вот тоже на волосинке держатся.
А на Кубань приехали мы в 1888 году. Я в дороге под бричкой родила сына – вот их отца, Антоном назвали. Приехали в хутор Бабиче-Кореновский. Работали на помещика Бабича. Правда, нам повезло, хороший он мужик был, помогал нам. Мы в тот же год наделали саману. У нас кобылка была, замес она делала, саман отвозила. Два месяца сох саман, а в конце августа сложили хату, одну на три семьи. Сволока положили из бревен, которые Бабич разрешил вырубить в его лесу. Плотницкие работы выполнял в основном Евграф. Наслали потолок парками (связками – В.К.) из камыша, обмазали его глиной, а крышу из соломы сделали, как скирду. Пол был земляной. Так и прозимовали.  В тесноте, но не в обиде.
На следующий год добавили, сделали длинную хату на три семьи: значит три комнатушки и сенцы, и поставили верх. А сколько трудов и хлопот было, когда строить не с чего, да и некогда, надо было зарабатывать деньги и продукты, кормиться надо.
Через два года мы уже имели пару лошадей. Кобылка в первый год привела жеребчика. А на третий год работы у Бабича, он (Бабич) нам подарил пару быков. (В воспоминаниях 1988 г.  папа говорит о 3-х парах быков. – В.К.). На четвертый год у нас уже пара быков и пара лошадей на троих. Зимой мужики ездили в Кореновку на бричках, зарабатывали деньги на насыпи полотна железной дороги. И уже на пятый год, заработав денег, купили пять десятин земли. Стали настоящими хозяевами. Пахали, сеяли, убирали хлеб, тем и кормились. Для животных тоже построили сарай. Среди прочего держали и овец.
Вот так из ничего за пять лет мы, по теперешним оценкам, стали середняками. Легко сказать «стали»! Своим трудом себя сделали середняками. Но пять десятин земли на три семьи, да еще детишки пошли – мало. Прикупили до 10 десятин. Пожили еще год на Бабиче-Кореновском и решили переехать на хутор Журовка.
Бабушка рассказывала Игнатычу свою историю, а я слушал и по сторонам смотрел. Верблюды шли шагом, но мне казалось, что мы едем быстро. Это, наверное, потому, что у них шаг больше, чем у лошади или у быков. А сами верблюды мне не понравились потому, что «некультурные», не такие, как все животные. На ходу и какают и писают, и хвостом машут, мух отгоняют. И всё это хвостом размазывают, разбрызгивают во все стороны, и на кучера попадает.
Стоял май. Погода была теплая, летняя. Пробивалась травка по полям.  Засеянных озимой пшеницей полей было мало, кое-где чернела пахота, видно, под яровые. А больше было пустующей земли, наверное, выпаса. Щебетали парящие в вышине жаворонки, и изредка слышна была перекличка перепелок, вернувшихся из теплых краев.
Несмотря на хорошую погоду, у меня настроение было плохое от рассказов бабушки и оттого, что не знал, что же нас ждет впереди. Придем до Дуси (старшая сестра папы - В.К.), там тоже покоя не будет, потому что на кулаков такое гонение устроили, что тех, у кого остались дети кулаков, тоже презирали, ненавидели. Так что у Дуси нам долго жить не придётся. 
И вот с такими грустными мыслями я смотрел на всё прекрасное вокруг, а самому плакать хочется. Почему так по-суматошному устроен мир? Кто его взбудоражил и людей, устроил революцию и гражданскую войну? Сколько людей перебито! Да и сейчас вражда, какая-то ненависть такая, что люди готовы вцепиться друг в друга зубами. Вот все это не укладывалось в моей детской голове. И поэтому в этот прекрасный, согретый весенними лучами день, хотелось плакать. Почему? Наверное, потому, что сегодня мы – нищие. А совсем недавно мы жили хорошо. У нас было всё: и дом, и сад, и лошади, и коровы, и гуси, и пчелы… Почему?! Почему?! И вдруг нас переделали в кулаков, погрузили на железнодорожные платформы, вывезли в эту пустыню – Киевку, разгрузили, как скот, и живи, как хочешь.
Я не слышал рассказ бабушки, а прислушался к своей мысли и не мог ответить на вопрос, который жужжал, как шмель над ухом.

Продолжение в следующих главах