Имя собственное

                И М Я   С О Б С Т В Е Н Н О Е
                (рассказ-быль)

      Поздняя осень 1952 года. Ещё не появилась страшная и лживая, убийственно-обличительная статья в газете "Правда" о банде врачей-предателей, космополитах, агентах американского империализма и мирового сионизма. Ещё не начался массовый психоз среди простых запуганных людей, отказывавшихся идти на приём к врачам-евреям. Однако неявным признаком приближающейся грандиозной антисемитской кампании стал происходивший в конце 40-х годов массовый перевод офицеров-евреев на службу в Дальневосточный военный округ. Особенно это затронуло недавних фронтовиков. Переводили почти всех: и строевых офицеров, и политработников, и связистов, и врачей.
      В этот же период в войска, дислоцированные на европейской территории СССР, начали прибывать для "проверки чистоты рядов" партийные комиссии из политотделов армий и округов. Не стал исключением и танковый полк, размещавшийся у западной окраины города Староконстантинов, что на севере Хмельницкой области. Между его военной территорией, обнесённой кирпичным забором, и одноэтажной городской застройкой в шахматном порядке стояло несколько трёхэтажных домов. Это были так называемые ДОСы – дома офицерского состава. Часть из них, выкрашенные в жёлтый цвет, были новые, построенные уже после войны. Другие, сложенные из бордового кирпича, принадлежали к довоенной, а может ещё и к дореволюционной застройке. В этих старых домах нередко один из подъездов был разрушен бомбёжками недавней войны, но в другом, уцелевшем, жили офицерские семьи.

          В такое осеннее пасмурное утро в квартире старого дома тридцатипятилетний моложавый майор Яков Шлаин, как обычно, собирался на службу. Пока он брился, завтракал и чистил сапоги, его жена, Рахель, успела выбежать в ближайший, открывающийся через два часа, магазин, чтобы записаться в очередь. Ровно к восьми, к открытию этой торговой точки, она, держа за руку, хныкающего трёхлетнего сынишку, уже стояла на своём месте в длинной очереди, состоящей полностью из офицерских жён. Ассортимент магазина не отличался от других торговых точек той послевоенной поры, но минимальный набор продуктов: хлеб, крупы, рыбные консервы, масло, печенье и прочую мелочь можно было купить, если встать пораньше. Один раз в месяц офицерам выдавали небольшой продуктовый паёк, примерно такого же состава. Вообще, Рахели грех было жаловаться. Это не то, что полуголодная жизнь на мёрзлой картошке в одном из колхозов Северного Казахстана, где она, успев эвакуироваться с Украины, жила и работала вместе с родителями во время войны.

         Ближе к полудню, в назначенный час, отложив текущие дела, замначальника штаба полка майор Яков Шлаин предстал перед парткомиссией. За столом, покрытым красной скатертью, сидело три человека: два худощавых капитана и лысеющий круглолицый подполковник, председатель комиссии.
       - Садитесь, майор, – строго, без выражения каких-либо эмоций, произнёс подполковник, и после небольшой паузы продолжил:
      - Мы ознакомились с вашим личным делом, прочитали характеристику командования полка. Всё это производит весьма положительное впечатление. Поэтому, давайте быстро пройдёмся по некоторым пунктам, прежде чем комиссия даст своё заключение.
     - Я готов, товарищ подполковник, - ответил Яков.    
     - Итак, вы у нас практически ровесник социалистической революции, родились в октябре 1917 года в семье рабочего в селе Ярунь Житомирской области. Так ведь?
        - Так точно, - ответил Яков, - всё правильно.
        - Скажите, майор, откуда в селе в семнадцатом году взялся рабочий класс?         
        - Ярунь – это местечко, а не какая-то деревня. Одно время, в 30-х годах, оно было даже районным центром. Ещё с дореволюционных времён, там находился небольшой цех по производству безалкогольных напитков. Отец работал в этом месте вплоть до самой войны.
        Произнося это недлинное объяснение, Яков, как в тумане, увидел перед собой пасторальную картину родной улицы. В центре сельского пейзажа всплыл небольшой, но всегда чисто побеленный извёсткой, семейный дом с грядками под окнами. Чуть далее – сочно-зелёные луга у реки Церем с островками вербы и осоки в многочисленных старицах. Отец, Нута, будучи фактически мастером в этом цеху, уходил рано на работу и возвращался ближе к серым сумеркам. Мать, Малка, вставала вместе с ним, заворачивала для него в чистую тряпицу нехитрый "перекус" и садилась для короткого отдыха лишь вечером после подачи обеда вернувшемуся с работы мужу. Корова, куры, огород и пятеро детей не всегда позволяли постоять даже несколько минут у забора и перекинуться сельскими новостями с, проходящей мимо, соседкой. Лишь в субботу, помыв и нарядив детей, дождавшись возвращения мужа из синагоги, она со всей семьёй неспеша шествовала в дом своих родителей: дедушки Нехемии и бабушки Баси.

      - Всё понятно, - проговорил подполковник, - идём дальше. – Затем вы пошли в школу и, закончив семилетку, начали трудовую деятельность. Так ведь?
     - Так точно. – незамедлительно подтвердил Яков. Не мог же он поведать уважаемой комиссии, что начальное образование он получил между четырьмя и шестью годами юной жизни в местном хедере (школа для мальчиков в еврейской религиозной системе образования).
          В эту школу его отвёл дедушка Нехемия, строго наказав не баловаться и слушать, что говорит учитель. Там, в маленькой комнате при синагоге, десяток непоседливых детишек повторяли за бородатым учителем слова молитвы и, вытирая сопли, выводили в тетрадях буквы ивритского алфавита. Усидеть на месте было непросто и мальчишки постоянно толкали и щипали друг друга. За   это получали деревянной указкой несильные, но чувствительные удары от меламеда (учителя). Знанием молитв Яков похвастаться не мог, но ивритский алфавит усвоил и в дальнейшем довольно прилично читал тексты на идиш.
      - А потом сразу начали работать в финансовом отделе райисполкома, - заметил подполковник, - неплохой старт в карьере, и это в четырнадцать лет. А почему не в колхозе или в цеху у отца?
     - Я в школе хорошо успевал по арифметике: быстро считал и аккуратно вёл записи в тетрадях. Вот мой учитель и рекомендовал меня кому-то из служащих, а потом сказал мне прийти в финотдел. В любом случае продолжать учиться в дневной школе я не мог – семья очень нуждалась, зарплаты отца не хватало на пятерых детей, а мать постоянно болела.
     - Да, да. Тут отмечено, что мать умерла до войны.      
     - Так точно, в 1939-м. Я тогда солдатскую служил, и даже не был на похоронах.

        Председатель комиссии понимающе кивал головой, а Яков, у которого не дрогнул ни один мускул на лице, пытался не допустить в сознание назойливые воспоминания о начале 30-х годов, о том страшном голоде, поразившем Украину и не обошедшем также и Ярунь. Именно тогда один из братьев матери, уехавший в Канаду на заработки ещё до революции, прислал в письме целых пять долларов, сожалея, что больше не может, поскольку сейчас безработный. На эти деньги в "Торгсине" (государственная организация в СССР, где советские граждане, имеющие золото, серебро, иностранные деньги, могли обменять их на пищевые продукты) отец купил мешочек перловки, и семья почти две недели не голодала. Однако вскоре в дом пришли с обыском сотрудники НКВД. Искали золото, которое, по их мнению, должно храниться в семье. Ничего не найдя, они арестовали маму, хотя младшему брату не было ещё и двух лет. Оставляя малыша на старшую 12-летнюю дочку, отец раз в несколько дней ездил в Новоград-Волынский с передачей для жены. Но, как рассказывала потом мать, это было напрасно – на её глазах конвойные выбрасывали еду на землю и растаптывали, глумясь над арестованными. Через месяц она вернулась домой, но стала часто болеть и в 1939 году умерла, не дождавшись возвращения старшего сына из армии.
     - Понимаю и сочувствую, - негромко промолвил проверяющий, - но движемся дальше. Весной 41-го Вы демобилизовались, однако в родные края не вернулись, а обосновались в столичном Киеве. Почему?
    - Потому что, работая в финотделе райисполкома, я закончил вечернюю среднюю школу и планировал сразу после армии поступить в финансовый институт. Но уже через два месяца был отозван из запаса и направлен на учёбу в Орловское танковое училище. Там меня и застала война.
      -Да, да. Так и отмечено в личном деле, - равнодушно подтвердил подполковник и бодро добавил, - уже весной 41-го мы чувствовали, что войны не избежать. 
      Он закурил и, сильно затянувшись, опустил глаза на листки личного дела Якова. – А после училища сразу на фронт не попали? Так ведь?
     - Так точно, - негромко, но чётко подтвердил майор, - офицерскую службу начал на Дальнем Востоке, там ожидалось нападение японцев из Маньчжурии.
     - А на фронте, стало быть, с 43-го, - как бы рассуждая, медленно проговорил проверяющий.
    -Так точно, - повторил Яков, - получили новые танки на Урале и вместе с ними, одним эшелоном, прибыли на форсирование Днепра.
     - Да, да, - опять сильно затянулся папиросой подполковник, - и мне довелось там нахлебаться воды. Были моменты, что думал всё: не выплыву. Ну, дальше ясно: танковая армия Рыбалко, и вперёд - до самого Берлина. Так ведь?
    - Так точно. До Берлина, а потом, в начале мая, быстрым маршем на Прагу через Рудные горы.
     - Боевой путь, майор. А где ты, - внезапно перейдя на "ты", спросил глава комиссии, - три ордена Отечественной войны успел получить за два года?
     -  В разных местах. Первый, в нескольких километрах отсюда, за бой на железнодорожной станции Староконстантинов, второй – возле реки Одер в Польше, а третий – за уличные бои в Берлине.
    - Понятно. Значит сейчас служишь в местах боёв? Вспоминаешь что-то?
    - Честно говоря, редко. Работы в полку много, ведь пришло немало молодых необстрелянных офицеров, а вечерами к экзаменам в академии готовлюсь. Сына вижу только раз в неделю, в выходной.
      Один из капитанов, что-то писавший до этого на листке, поднял голову и обратился к председателю комиссии за разрешением задать вопрос. Подполковник кивнул, капитан потушил папиросу и отчеканил:
     - На оккупированной территории фашисты уничтожали всё еврейское население. Всех без исключения. А ваша семья спаслась, находясь в гетто. Как им это удалось?
     Яков повернул голову к капитану и спокойно произнёс:
        - Я в это время был на фронте, и историю спасения знаю по рассказам отца и сестёр. Немцы решили возобновить производство напитков в цеху и несколько семей рабочих не расстреляли вместе со всеми евреями, а оставили для работы. Через несколько месяцев один из местных украинских полицаев, бывший одноклассник старшей сестры, шепнул ей, что на завтра назначен расстрел их семей. Опустевшая территория гетто уже не охранялась. Той же ночью мой отец, две сестры и младший брат-подросток ушли в лес. Блуждали среди деревьев больше недели, пока не наткнулись на группу партизан, которые привели их в отряд. Там они и находились до освобождения Житомирской области, отец был в хозяйственной части, сёстры и брат – бойцами. Все награждены медалями.
 
    - Так, подводим итог, – выдохнул клубы табачного дыма подполковник, – всё чётко и ясно, но один вопрос у меня остался, личный, так сказать, если позволишь, майор, – и он пристально посмотрел на Якова.
     - Я слушаю, - отчеканил тот, совершенно недоумевая в чём нашёл зацепку проверяющий.
     - Вы, еврей по национальности, выросли в еврейской семье, в еврейском местечке - не спеша начал подполковник, - а, насколько мне известно, у евреев нет имени Яков, есть имя Янкель. Правильно? – он выжидающе посмотрел на, сидящего перед комиссией, офицера.
     - Правильно, - подтвердил Яков, - но даже в свидетельстве о рождении я был записан как Яков. К сожалению, документ пропал во время немецкой оккупации. Действительно, дома в семье меня часто называли Янкелем.
     - Меняли ли вы личные документы во время войны?
    - Так точно, менял. И удостоверение личности, и партбилет менял.
    - Когда и с какой целью, - оживился, молчавший до этого, один из капитанов, предчувствуя кончик нитки, за который можно размотать клубок.
     - Обгорели и пришли в негодность, - спокойно ответил Яков, -поэтому и выписали новые.
      Тут уже встрепенулся другой капитан, также пожелавший проявить своё рвение:
      - Вы что же, эти документы под периной на печке прятали?
      - Никак нет, - не реагируя на иронию, ответил Яков, – в нагрудном кармане танкового комбинезона. Документы пострадали, когда наш танк подбили, и на мне загорелся комбинезон. Вместе с экипажем я успел выпрыгнуть наружу и, катаясь по снегу, смог сбить пламя. Вот след от того боя, после переправы через Одер, остался.
      Он закатал рукав кителя и показал пятно сморщенной кожи возле локтя.
      - У вас имеются ещё какие-то ранения, кроме этого? - с угасающей надеждой раскрутить ситуацию отозвался капитан.
      - Так точно, имеются, - опять коротко ответил Яков. И через секундную паузу решился их перечислить, чтобы избежать дальнейших расспросов. – Две контузии, пуля в ноге ниже колена, маленький осколок в переносице, а также, – с этими словами он показал две розовые полоски на левой щеке, где не росла щетина, – след автоматной очереди.
      Подполковник громко хмыкнул. В его планы явно не входило выслушивание вопросов, не связанных с прямыми функциями парткомиссии. Секунд на пять воцарилась тишина.
     - Достаточно, - подвел он итог. – Майор, вы свободны. Можете идти.
     - Слушаюсь, - отчеканил Яков, резко встал, повернулся и вышел из комнаты.
     Через несколько минут подполковник также вышел, достал коробку папирос "Казбек" и опять закурил. Майор Шлаин был последним на сегодняшний день в списке проверяемых офицеров-коммунистов.
      Оглянувшись на звук шагов, проверяющий увидел, что по коридору быстрым шагом, почти бегом, приближался солдат-посыльный. Не доходя двух шагов, тот остановился, отдал честь и выпалил на одном дыхании:
       - Товарищ подполковник, комполка и начштаба ожидают вас в машине у входа.
 
       Проверяющий загасил папиросу, одёрнул гимнастёрку и спустился по ступенькам на улицу. В "газике" рядом с сержантом-шофёром сидел худощавый остроносый командир полка полковник Двинский, а на заднем сидении, чуть откинувшись, расположился полноватый блондин, начальник штаба подполковник Кулеба. И у одного, и у другого офицера над левым нагрудным карманом гимнастёрки блестела звезда Героя Советского Союза.
      Проверяющий умостился рядом с Кулебой, и машина тронулась.
     - Ну, что, комиссар? – начал разговор полковник, - успел со всеми партийными побеседовать? Были какие-то шероховатости? Выкладывай пока в неофициальном порядке, если можно.
       - Да, нет, - отозвался подполковник, - хорошие у вас офицеры. Были на некоторых сигналы, что появляются на службе "под градусом", так мы предупредили, что "последнего раза" больше не будет. Вылетят из армии, как из пушки. А так, что ещё? Вот выяснилось, что в полку служит капитан Зиньковский.
       Двинский удивлённо повернул голову назад: "Да, есть такой. Звёзд с неба не хватает, но претензий по службе нет. Он, кстати, и не коммунист.
     - Мне известно. Доложили. Подавал недавно заявление в партию, но отказали. Вы ведь знаете, чей он сын?
    - Знаем, - подал голос Кулеба, - бывшего махновца, ставшего чекистом и расстрелянного в 37-м.
      - Почти правильно, - подтвердил проверяющий, - его отец, Лев Задов, был правой рукой батьки Махно, а не просто махновцем. Действительно, он потом работал в органах, но был обвинён в связях с румынской разведкой. Кстати, рекомендацию в партию Зиньковскому давал ваш заместитель, майор Шлаин.
    - Ну и что, - пробасил начштаба, - они хорошо знакомы, живут рядом, и семьи дружат. Я бы тоже ему не отказал, ведь хороший офицер, рос с матерью, и отца практически не видел никогда.
   - Понимаю. К тому же оба евреи. Я между делом пытался выяснить у Шлаина, почему он записан под русским именем Яков, а не под еврейским Янкель.
      - Стоп, - ударил ладонью по спинке шофёрского сидения Кулеба, - это уже перебор. Вы мне майора Шлаина не трогайте. Таких офицеров поискать надо. Он у меня всю штабную работу тянет. Днюет и ночует в полку. На кого мне положиться? На молодых лейтенантов, которые только и думают, как бы в город на танцы сгонять или в село Григоровку за самогонкой.
     - Начштаба прав, - негромко, но степенно подал голос Двинский. – Подготовленные майором оперативные карты висят как образцы на совещаниях в штабе армии. Не зря в академии учится. Так что, подполковник, веди раскопки в другом месте.
    - Да, всё нормально. Просто побеседовали, без всяких выводов, – подытожил разговор проверяющий, – так, для себя спрашивал.
     В этот момент машина остановилась. Сержант повернулся к командиру полка и доложил: " Товарищ полковник, прибыли к городской гостинице, как было приказано".
     - Ну вот, твоя берлога, - обратился Двинский к проверяющему:            -
    - Отдыхай. Кстати, вспомнил. В июле 41-го я был ротным в дивизии генерала Якова Крейзера. Мы вели тяжелейшие бои у города Борисова против одного из танковых корпусов Гудериана. Так немцы листовки всё время разбрасывали с предложениями к красноармейцам убивать комиссаров и евреев, а самим сдаваться в плен. Вот в этих бумажках они, гитлеровцы, генерала Янкелем называли. Имей это ввиду, подполковник. Спокойной ночи.