Я ничего не могу изменить!

Решила на пробежку пойти одна, без собаки. Он вырос невероятно, стал сильным и настойчивым в своих собачьих желаниях обнюхать каждый куст. Бегать с ним – это не ноги тренировать, а руки! А руки у меня – слабые, женские.
Но я его-таки взяла с собой. Как же я потом в офис поеду, а он на весь день в загончике?

Бежали, повстречали другую собачку. Они снюхались, таинственно, в молчании обменялись неподвижным нюхом и между ними возникло ЭТО. Единственное и на всю жизнь! Дальше должно было случиться уединение в ближайшем, в нашем бескрайнем бероуровском лесу, но бессобачий (читай, бесчеловечный), бесчувственный ошейник не дал.

Я смотрела на пса и чувствовала себя самой жестокой на свете.

А потом, уже по дороге в офис, со мной случилась другая встреча. Я вхожу в поезд. Прямо у дверей, в проходе стоит мужик. Я должна была бы встать, как вкопаная от его вида, но я и бровью не повела, прошла. По дороге встретила его жену, тоже ошалела и поскорее села напротив нее, чтобы убедиться в том, что я ошиблась.

Мужик был под два метра ростом. Он был когда-то очень-очень красивым. Он был с той картинки про русских богатырей. Просто он заплыл жиром. Бесформенно заплыл, так как не двигался, пока набирал его. Он был до крайней меры неряшливым, причем и внешне, и внутренне. Он может быть и не был с похмелья, но его состояние отупение от жрачки и просмотра телефона было еще хуже, чем от алкоголя. Он хронически не мог от этого протрезветь. Мужик качал каляску. В ней сидел годовалый мальчик.
А около его жены, которая тоже была когда-то очень-очень красивой, возился трехлетний мальчик. Он повторял услышанные от нее слова, она не отрывалась от телефона. Он попытался ее непослушать и повисеть между сиденьями, она зло одернула его. Тот и ухом не повел. Привык.

Этот маленький мальчик сидел наискосок от меня, лицом ко мне. Один раз он на меня посмотрел – я ему улыбнулась. В ответ – опущенный взгляд. Детская душа мальчика знала, как надо, понимала, что у него не так, и обреченно принимала СВОЮ долю. Он уже терпел по жизни, так как дется в этой жизни ему было некуда.

А потом они вышли на какой-то станции. И на их место сел молодой человек, лет двадцати. Он был хорошим, и из хорошей семьи, но он был умственно отсталым, с каким-то врожденный нейро-дефектом.

Он чинно уселся. Достал тетрапакет с шоколадным напитком. Сначала он долго открывал трубочку. Ее надо было высвободить из бумажной обертки. У него тряслись руки, но он справился. Тут же убрал обрывки бумаги в рюкзак. Трубочку бережно поднес к губам. Закрепил зубами.

Он долго открывал тетрапакет. Минут пять. Я хотела помочь, представила, как я за секунду открою ему. Но потом поняла, что если я это сделаю, то нарушу его процесс. Он же должен открыть так, чтобы потом суметь вставить трубочку, чтобы она прочно там сидела. Я видела, что это его любимый напиток, он открывает его каждый день. Он выучил каждое движение и трепетно проделывает свой процесс снова и снова, пока не получится. Пьет. Трясущимися руками, но со знанием дела и достоинством достает смартфон. Включает и начинает звонить в семью. И разговаривает... а его там слушают, спрашивают, заботятся...

Сижу я на своем сиденье, в уголочке, вспоминаю себя сегодня. Собака с утра, семья с детками, мальчик с трубочкой во рту. Они все в ловушках своих судеб. Они все надеются, что скоро в их жизни что-то изменится... обязательно изменится к лучшему.

И я их вижу. И к своему ужасу понимаю, что ничего в их судьбах не изменится...