3-18. Сага 1. Глава 3. Позвольте вам, ваше...

«ПОЗВОЛЬТЕ  ВАМ,  ВАШЕ   БЛАГОРОДИЕ,  ВЫЙТИ     ВОН !»   
            
             Вообще, отец  часто  отмечал, что в дореволюционной России весьма ощутимо давало себя знать общественное расслоение:   классовое,  имущественное,  сословное   и чуть  ли не кастовое. Особенно остро чувствовали это люди из разных "промежуточных" прослоек, не принадлежавшие ни к высшей аристократии, ни  к сановной знати, ни к столичному чиновничеству, ни к  императорской гвардии, ни к дворянству,ни к крупному купечеству или просто к городским  богатеям.
        Слова "маргинал" тогда не было в ходу, но каждый выходец  из  таких  прослоек,  промежуточных  между  названными   выше  и  основной  массой  простолюдинов,   хорошо  знал  пределы  ему   дозволенного, а  уж  тем более  ощущал,  где  пролегает  грань  между  "чистой публикой" и всеми прочими…
           Однажды, когда Наум Маглыш уже носил на плечах погоны прапорщика, он сидел за столиком в каком-то не слишком  уж  притязательном  ресторане, и  вдруг  туда  ввалился очень   корпулентного  вида  господин,  скорее  всего - купчина, которого услужливый официант усадил за рядом стоящий столик. Оглядевшись,  этот «козырной туз» только поморщился  на соседствующего  прапорщика,  потом вновь подозвал официанта, что-то ему повелел, а тот  тут  же  и  исполнил требуемое, а именно  подошёл  к  юному  офицеру  и  поросил  его, чтобы господин прапорщик переместился за другой столик, отстоявший от  «туза» несколько подальше. 
     Юный воин   тогда  ещё   Его  императорского  величества  прямо-таки  задохнулся  от   охватившего  его   негодования, но у него  всё  же  хватило  выдержки и самообладания, чтобы найтись, чем ответить на такое беспардонное самодурство. Едва сдерживая   свои  чувства,  он неспеша  расплатился,  встал  из-за  стола  и  проговорил в лицо служителю: "Запомните, почтенный, что более ноги  моей  не  будет в  этом  заведении.  Ни моей,  ни моих товарищей". Повернулся и медленно вышел. Но чего стоила ему эта намеренная медлительность! Его била дрожь возмущения, его жгла обида, под самое горло подкатывали разные гневные обличительные слова... Но всё это пришлось оставить при себе: что же противу рожна прати? Тем более, что в воздухе эпохи  уже  веяло возможностью   близких  перемен.  Знать  бы   тогда,  чем  они  обернуться  все  эти  «перемены»!
           Вынесенная  в  заголовок  фраза  хотя  никем    и  не  была  признесена  в  разыгравшейся  сцене,  являлась  всё-таки  по  существу уже  какой-то  доминантой  в   российском  обществе,  в  котором  целые  слои  мечтали  избавиться  от  тех  или   иных  «раздражителей»:  либеральная  буржуазия  -  от  самодержавия,  самодержавие  -  от  революционеров,  революционеры   -  от  эксплуататоров,  эксплуататоры  -  от  смутьянов  и  подстрекателей,  смутьяны  и  подстрекатели  -  от  государстенного  порядка  и  полиции,  полиция  -  от…  и  так  далее.
          Разве  могли  они  предвидеть,  что  «выйти  вон»  из  страны  придётся  не  какому-то  одному  слою,  а  представителям  очень  многих  слоёв…  Прямо  скажем:  далеко  не  самым  худшим  из  тогдашнего  российского  общества.