Мне было восемьдесят два

               
Когда осенью 2023 года я опять приехал в Грецию, то на двадцатый день моего пребывания здесь меня сразил какой-то странный недуг, смесь жесточайшей аллергии с гриппом. Лечился он крайне плохо и давал одно осложнение за другим. В общем, моё перманентно-хворое состояние и сподвигло меня  написать эту антиутопическую повесть. Кто-то, может быть, посчитает её слишком мрачной, кто-то наоборот провидческой. Но, так или иначе, а только в такие минуты духовного и физического упадка нас и озаряет настоящее вдохновение.
                Глава 1
                Нонсенс
Моим родителям было по двадцать пять, когда я родился. Правда тут есть один нюанс…, дело в том, что родился я очень маленьким сморщенным существом, чрезвычайно костлявым, с очень впалыми щеками и облезлыми серыми волосёнками на голове, а моим единственным достоинством, если можно так сказать, были два качающихся полугнилых жёлтых зубика, один сверху, другой снизу. Вся больница, естественно, была в шоке.

Сразу же доброхоты из врачебного персонала стали внушать моим несчастным родителям отдать меня в какой-нибудь детский приют и навсегда забыть обо мне, как о дурном сне. Но мои мама с папой были благочестивыми людьми и, не смотря на всю мерзость ситуации, делать это наотрез отказались. Первые две недели я вообще не пил ничего и ни ел и, прошу прощения за подробности, совсем не ходил по нужде. Мороки со мной не было почти никакой, кормить меня не надо было, (никакая пища мне просто  в рот не лезла), пелёнки тоже  были бесполезны (что там было пеленать?), я не плакал, не кричал, не сучил как все дети ножками, а просто лежал целыми днями, как трупик в своей детской кроватке, зарабатывая себе всё новые и новые пролежни.

Пожалуй, это была единственная проблема на то время. А потом  вдруг проклюнулись чудеса, моя мама первой это заметила, я вроде как стал поправляться немного, приходить в себя, даже пытался открывать свои ввалившиеся в глазницы вечно слезящиеся полуслепые глазки. Ещё через неделю я впервые попросить пить, причём, озвучив свою просьбу громко и членораздельно! Меня на радостях даже пытались прикармливать, но я тупо выплёвывал всё, или же меня рвало до зелени,и примерно тогда же у меня впервые обнаружилась способность что-то там вякать. Именно вякать, а не гулить, как это делают настоящие груднички.

Впрочем, голосок мой был также ужасен,он всё время дребезжал как расстроенный дундур. Дальше, больше… А уже где-то месяца через два  я навалил целую кучу добра на свою детскую простынку, что и по цвету и по запаху, опять же, прошу прощения за подробности, подозрительно напоминало вторичный продукт переработки. Говоря доступным языком, я как будто что-то съел накануне, а сказать об этом своим любимым родителям забыл. У нашей патронажной сестры на этой почве даже когнитивка начала развиваться.

Однажды, придя к нам домой на своё очередное дежурство, она долго и недоумённо смотрела на меня,  а потом обречённо изрекла: - «Извините, а он у вас того, не приболел ли?» Конечно, приболел и болезнью странной, доселе неведомой. А потом прошло ещё какое-то время и стало уже совершенно очевидно, что со мною действительно что-то творится не то. И, причём, не в худшую, а, наоборот,  в лучшую сторону. Тут мои мама с папой даже немного духом воспряли. Но время шло, я стремительно рос, а старческая худоба моя при этом  никуда не девалась.

А белошкурники тем временем не переставали пенять моим несчастным родителям, мол, да, существует некая болезнь, когда родившись, человек начинает стремительно угасать. Но и тут тоже не сходняк, поскольку родился я уже умирающим старцем, а не розовощёким младенцем. Процесс взросления шёл, но как-то  странно, регресивно. Вскоре мне понадобились подгузники, много подгузников, поскольку с воды  я незаметно  перешёл на кашки, супчики и прочие бульончики. Но самым настоящим шоком для моих родителей стало то, что спустя ещё с полгода, примерно, мой привычный младо-старческий бред стал вдруг стремительно трансформироваться в нечто более-менее связное,да ещё и с употреблением вполне себе разумной взрослой лексики!

Откуда я всё это знал, девятимесячный младенец, понять никто не мог. Короче, шила в мешке не утаишь и вскоре в наш дом стали ломиться всевозможные охотники за сенсациями. Отбоя не было ни от врачей,  вдруг воспылавших  ко мне профессиональной любовью, ни от маминых с папой друзей и подруг, которых, как оказалось, хлебом не корми, дай только посплетничать вволю. А однажды утром, как только я оправился от сна, моя мама позвала в мою спаленку моего папу и, тревожно заглядывая ему в глаза,  спросила:
    
     -  Любимый, ты ничего не замечаешь?
Папа был не менее уставшим от всего и задёрганным, а потому не разобравшись, саркастически  бросил ей в ответ;
      - Бред какой-то!
      - Но посмотри!  Неужели, ты и правда ничего не видишь?
       -Что я должен увидеть, дорогая, что у нашего дедушки волосики немного отросли?
 И что вы думаете? Моя мама улыбнулась, как будто это была одна из самых лучших новостей в её жизни!
      
      - Они гуще стали!  Гораздо! – маме явно нравилось, что её эмоцию разделяет кто-то ещё. – А ещё?
      
      - Ещё? – папа ещё более пристально стал оглядывать меня со всех сторон… - кажется, он ещё длиннее, что ли,стал!
Слово «он» он произнёс  с какой-то нехорошей интонацией, словно это был не я, их родной сыночек, кровиночка, а бомж, которого они по доброте свой душевной так опрометчиво запустили в свой дом и вот он теперь лежит, зараза, и бессовестно лупает глазами в потолок!
      - Ну, что я из тебя по слову вытягиваю! – видно было,что мама моя разошлась не на шутку.-А, морщинки, видишь?
      
      - Что морщинки… - отец с каким-то отсутствующим взглядом опять заглянул в мою кроватку и невольно поморщился… – Морщинки! Да  у него этих морщинок!
      - Не скажи! -  мама с умилением продолжала смотреть на меня. - Пять морщинок у него исчезли совсем, а другие словно разгладились… да ты сам посмотри!
      - Да вижу я всё! – Уже как-то совсем несдержанно отреагировал мой отец. -  а ещё я слышу,  как он  матом ругается по ночам! Всё поносит кого-то! Меня даже начинают терзать смутные сомнения!
   
   Я, конечно же понял, о ком в эту минуту подумал мой папа, но маме я об этом намекать не стал, разумеется, чтобы окончательно не расстроить её. Словом,моим родителям становилось всё труднее соблюдать конфиденциальность и тогда они вообще решили на время переехать в другой город, к одному уже из своих родителей. Да, следует признать, что это был едва ли не самый мучительный момент в их жизни, столько времени держать их в полном неведении по поводу моего рождения. А теперь, когда я значительно подрос, проблема не только не исчезла, но даже ещё и острее стала.

  Как им было объяснить, к примеру, что это был действительно их внук, хотя и трагично постаревший? Больше года моим бедным родителям удавалось скрывать от них эту информацию, но злые языки как всегда подсуетились и каким-то образом предали её огласке.Дело вскоре дошло до размолвки; как же так, их дети не допускают стариков до внучека? А тем временем жизнь брала своё, теперь я  рос не по дням, а по часам и поскольку в маленькую кроватку я уже совсем не помещался, то моими родителям в срочном порядке пришлось купить для меня обычную взрослую полуторку.

   Да, теперь я выглядел как настоящий старик, был согбенным и брюзжащим всё время, в вечно обделанных своих взрослых памперсах, но зато я уже выдавал на гора такое, что хоть стой, хоть падай! Мою маму чуть инфаркт не хватил однажды, когда она впервые услышала как я ругаюсь матом!А ещё, я всё время поносил какую-то бабку, которая, оказывается, мне всю жизнь успела испортить! А ещё какого-то соседского Ивана, постоянно тырившего у меня картошку в подвале, а ещё своего непутёвого сына Кольку, который допившись до ручки, пустил нас с его покойной матерью по миру!
      
      - Что с нашим сыном не так! – причитала мать, глазами полными тоски и отчаяния глядя на меня. - Воняет, как взрослый! Ругается, как последний матершинник! И, вообще, выглядит так, будто ему не годик и восемь  месяцев,  а…
 Вот, вот. Но я же говорю, что мама моя была очень умной женщиной и, наверняка, давно уже что–то начала подозревать, да, видимо,себе самой  боялась признаться в этом. И вот, настал тот момент, когда нужно было срочно что-то предпринимать. Первое, что сделала моя мама, это начала вести дневник, который прозорливо назвала «календарём обратного отсчёта».

  Кажется, теперь и папа это тоже стал признавать, что в моём случае мы имели дело с какой-то очень редкой геронтологической аномалией, которая ещё неизвестно куда могла вывезти. Но сначала,повторюсь, нам нужно срочно было решить одну проблему, это засвидетельствовать факт моего появления на свет уже самими, так сказать, настоящими дедом с бабкой. Приехав  в город к своим родителям, мои родители  долго болтались по вокзалу и всё не решались никак позвонить им.

   Ситуация и правда выглядела дикой, судите сами: ни в какие коляски я уже не помещался и действительно выглядел так, что автоматически лишал себя статуса новорождённого. Скорее, я был глубоким стариком, которому день ото дня становилось всё лучше. Все видели, как смерть разжимает свои руки на моём горле, как мои незрячие глаза постепенно наполняются светом, как кожа моя начинают принимать нормальный телесный оттенок, как сам собой исчез куда-то сухой удушающий кашель,а следом свист в лёгких и ещё куча самых отвратительных симптомов, что человека нормального моментально превращает в ходячий труп.

    Короче: перед такой ответственной поездкой меня просто одели соответствующим образом, обули, и велели держаться рядом, типа, если что, вы наш дедушка, ладно? Телефоны свои мама с папой тоже отключили, это чтобы лишний раз не нервировать себя психическими атаками с их стороны:  - «Ну, где же вы? Едете уже?» Однако, в последнюю минуту мой папа всё же не выдержал и заявил, что«ни за что не поедет  к родителям моей мамы, так как вынести такой позор может только человек с уникальной психикой!» А я смотрел на них и всё время думал про себя: «Почему же они спорят между собой постоянно? Неужели, причина всего этого я? Но моя мама не сдавалась и продолжала  совестить моего папу;
      

       - Что же ты меня одну бросаешь в такое трудное время?
       - Это я -то бросаю?! Ну, знаешь!
М-да… На моих родителей в эту минуту было жалко смотреть.
       – Сколько сейчас твоему отцу, пятьдесят восемь? – папа, морщась, тёр левый висок. - А дитятке нашему? – тут он невольно бросил неприязненный взгляд в мою сторону, - Вер, не боишься, что  у тестя моего сердце не выдержит? Впрочем, тёще моей сейчас тоже не позавидуешь!– папа перестал тереть висок и вместо этого принялся кругами ходить вокруг  скамейки.
      

        - Так что же нам делать-то? – лицо у мамы было бледным, а глаза беспредельно печальны.
       - Не знаю…
Папу впервые было не узнать.Я же, глядя на всё это непотребство, осознавал себя совершеннейшим стариком в их компании, уставшим от дороги, замёрзшим… Какого ляда они всё время тянут меня куда-то? Спорят меж собой без конца?Что-то, внучатки, я совсем запутался! Как я же здесь оказался-та? Ну-ка, дай-ка у них спрошу…
       

        - Внучка… можно тебя?  (Я ей машу своей костлявой рукой, а она смотрит на меня и ещё пуще слезами обливается. Да что ж такое творится-та, а?) – Внучок… можно тебя? Спросить хочу… Внучок! (Ага! Кажется, обратил внимание… )- Внучок, ты не серчай! Старик-то я, вишь, совсем из ума выжил, не помню ничего! Кто вы такие, можно спросить?(Я их обоих спрашиваю, а они лупают на меня, будто впервые в жизни видють! Может, аферисты какие? Меня, вон, Катька, соседка моя по лестничной площадке, как лубок ободрала всего, ага. Я на неё в милицию донёс, а она, стерва, на меня! Аферистка, мать её итить!  Чего-то шепчутся мои молодые, а чего, не говорят.) Внучок, внучка! (Мой-то охламон,  лазит где, не знаете? Что ж ты,сынок, с батей-то делаешь, а?)Таскають меня и таскають, совсем старика не жалеють!Но переглянулись,вижу, и тут молодка его ему и говорит: - А, знаешь, дорогой! А ты, пожалуй, прав! Нельзя нам к ним ехать сейчас никак!
И тут же без перехода сразу ко мне;
          - Сергей Филиппович, простите нас, мы уезжаем!
 И мы действительно сели в  трамвай, приехали обратно на вокзал, где её молодой человек тут же взял билеты на поезд и уже через несколько часов мы были снова в пути.
                Глава 2
                Сергей Филиппович

Что-то, однако, стало меняться к лучшему. То например, что стали они меньше возиться со мной как с маленьким. А то неудобно, честное слово!Сперва почему-то,они меня Коленькой называли, а потом, наслушавшись,видимо, моих собственных рассказов о себе, прибегли к благоразумию и стали называть меня, как и должно было, Сергеем Филипповичем.Что ж, премного благодарен. Сам я помню про себя, что долгое время  жил я бобылём и измучился, слов нет.

  Посля этого, стала за мной приглядывать соседка моя по лестничной площадке, Катькой, кажись, её кликали. Ага. Женщина стервозная до крайности, да других претенденток на эту должность, увы, не отыскалось. Кажется, мы подписывали с ней  какую-то бумагу? А вот что потом приключилось, тут, хошь убей меня, не помню! И как я посля всего у этих людей  оказался,тоже не помню, всю память у меня в этом месте как серпом срезало.

   До недавнего времени единственной связью с миром был мой непутёвый сын Колька, но я как только начинаю им про него рассказывать,так они тут же смотрят на меня как на хворого, да только плечами пожимают. Такие вот дела,мои дорогие. Нет, люди они, конечно, приличные! Тут я ничего плохого об их сказать не могу! Кормят меня они, поят, обувают и одевают. А сейчас то каково одиноким старикам приходится,небось, наслышаны? Обманывают всё кому не лень, могут пенсию отнять, жильё под себя переделать…

   Моя то, хоть, цела?Пёс её ведает.Я им недавно про это дело заикнулся, так они и слышать ничего не желают, будто я им что-то неприличное предлагаю? А, может, пенсию-то мою того,уже прибрали давно к рукам,да скрывают сие злочинство от меня? В общем, живу я,сын мой Коляха, да всё время боюсь чего-то. Хотя, чего уж мне бояться,в такие-то годы… Жизнь свою я прожил честно, всё по северам мотался, и ни личной жизни не видел совсем, и ни медалек за свой каторжный труд. А вот вышел на заслуженный отдых, думал, побуду тут немного, огляжусь,  а оно, эвон, как вышло-то… 

   Бывалоче, когда один в квартире остаюсь, всё топчусь по дому, да скребусь по памяти своей, а как здесь оказался,понять не могу. Словно в дитё опять обратился, ей богу! А тут вдруг явилось мне в сознании моём, что зовут-то меня,оказывается, Сергеем Филипповичем! Одинцов я, люди добрые, Одинцов! Как есть, уроженец Курской губернии, ага. И что что годков мне… Щас… Сколько же мне годков-то, Господи… С виду,вроде, старик стариком, а и старость во мне тоже какая-то странная! Вот утром просыпаюсь обычно, словно  потерял чего-то! Только это не вещь, которую таскал за собой повсюду! И не нужна она мне была, а скорее мешала всегда! И вот просыпаешься ты и не помнишь совсем, то ли положил её куда, то ли сама она отпала от тебя за ненадобностью? А подумаешь, да, и Бог с ней! Такие вот дела!
                Эпилог

Тут, пожалуй, повесть мою можно было бы и закончить, да остаётся один неразрешённый нюансик! Какой? Родители-то мои, назовём их так, умерли давно (прости господи), а я всё живу и не старею даже! Наоборот, всё  моложе становлюсь с каждым днём! Но ты погоди за меня радоваться, мил человек! В какой-то момент я вдруг сам стал про себя догадываться, что не правильно я расту, не как все, а словно от  кроны своей обратно к корням своим скукоживаться начинаю! А раз так, то однажды, если следовать логике событий, я опять превращусь в эмбриона?! Внимание, вопрос к знатокам: а как вы вы, други мои верные, поступили бы на моём месте? Я-то про себя решил всё давно. Всё равно, ответы свои шлите мне на имэйл, указанный ниже. Да не затягивайте с ответом, а то чует моё сердце, с что с каждым последующим днём решимость моя в этом вопросе хиреет в геометрической прогрессии! Что ж, всем спасибо за внимание и… пока.