ЗЛОЙ. Глава 10. Воспоминания о страхах

Каждый ребенок, выросший в атмосфере, аналогичной той, в какой довелось вырасти мне и моей младшей сестре, имеет свой собственный багаж воспоминаний. И хотелось бы его бросить, оставить где-нибудь и уйти, не оглядываясь, да не выходит.

Уже будучи взрослой, я часто думала: почему так долго помню свои детские страхи? Ведь с возрастом обычно проходит все: и боязнь темноты, и страх оставаться одному в пустом доме, и прочие детские кошмары, которые взрослым кажутся даже смешными. Думая об этом, я поймала себя на мысли, что все мои детские страхи были связаны только с отцом.

Я не боялась, как все дети, что, если долго не усну, то из-под кровати выскочит чудище и съест меня. Ложась вечером в постель, я боялась, что не успею уснуть раньше, чем отец придет домой и устроит очередной скандал. Долгое время я также боялась, что однажды он сдержит свое обещание и ночью отрежет мне волосы: он часто этим грозил. А Волосы у меня были очень красивые, длинные и волнистые от природы. Многие девочки завидовали моим натуральным локонам, и все без исключения взрослые делали мне комплименты. Моя шикарная коса до пояса была для него постоянным предметом шантажа, и служило самым мощным и безнравственным орудием манипуляции. Отец все время грозился, что  однажды ночью острижет мне волосы, чтобы я была похожа на уродливое чучело.

Своими постоянными оскорблениями и высказываниями по поводу моей внешности ему почти удалось убедить меня в том, что я некрасивая и никому не нравлюсь. И моя коса была единственной помехой к тому, чтобы я полностью признала себя уродцем. Поэтому я каждый раз ложилась спать в страхе, что утром проснусь без волос. Этот страх, в конце концов, стал настолько невыносимым, что однажды я буквально заставила маму отвести меня в парикмахерскую. Помню, как все мастера собрались вокруг кресла, в котором я сидела, и наперебой уговаривали меня не стричься. Я была непоколебима и требовала постричь меня под мальчишку. Помню, как пожилая  парикмахерша укоризненно покачала головой, потом собрала мои волосы в хвост и  стала обрезать его у самого основания. Это потребовало некоторых усилий и времени, потому что хвост был достаточно густой. Потом мне сделали совершенно мальчишескую стрижку, а хвост заплели в косу и отдали маме на память. Я смотрела на себя в зеркало и чувствовала одновременно отвращение и легкость: мое лицо стало выглядеть иначе, открылся широкий лоб, стали выступать скулы, а уши, которые до этого всегда были прикрыты волосами,  теперь мне казались невероятно большими. Я определенно не понравилась себе в зеркале, и осознание этого придавало мне сил.  Я понимала, что страшнее быть уже не может, и мне больше не придется бояться отцовских угроз. Маме, всем родственникам, соседям и моим подругам  моя новая прическа не нравилась категорически. Мне она не нравилась тоже, но я всем говорила, что как раз именно о такой всегда и мечтала. Отец к перемене в моем внешнем виде отнесся совершенно равнодушно. Отсутствие косы его не удивило и не впечатлило. Довольно скоро, впрочем, у него появилась новая «страшилка» для меня: он стал грозиться, что однажды ночью обреет меня наголо. Экспериментировать и опережать отца в этом деле мне совершенно не хотелось, поэтому долгое время мне приходилось бояться того, что одним далеко не прекрасным утром я могу проснуться совершенно лысой.

Позже, когда я стала подростком и начала оформляться в девушку, отец часто говорил, что когда-нибудь изуродует мое лицо и тело, чтобы на меня ни один нормальный мальчик не посмотрел, и чтобы я всю жизнь прожила, не выходя из дому и прячась от людей. Я никогда не могла понять, чем были вызваны такие желания, и чем я заслуживала такого отношения, но мне ничего не оставалось, как просто жить и бояться.

Вообще, страхов у меня было очень много. Я боялась что-то не так сказать, не так посмотреть, не так ответить, не так поставить приборы на стол и прочее, прочее. Когда, к примеру, отец отправлял меня за чем-нибудь в гараж или к своим приятелям,  я боялась вернуться не вовремя, потому что он всегда давал мне на это 10 минут, засекал время на часах и говорил: «Ни минутой позже». Часто мне приходилось преодолевать нужные расстояния буквально бегом, потому что для отца не существовало никаких веских причин, почему я не уложилась в отведенное время. Если я не укладывалась (а такое бывало сплошь и рядом),  он начинал с крика и заканчивал подзатыльниками или пинками. Моей самой желанной мечтой в ту пору было дожить до времени, когда я смогу никуда не спешить и не бежать, и буду просто идти по улице, как все нормальные люди, не боясь опоздать домой, чтобы не получить очередную оплеуху от отца.

Он запрещал мне общаться с мальчиками. Как назло, как раз с девочками у меня плохо получалось дружить. Я всегда очень боялась, что кто-нибудь увидит меня разговаривающей или играющей с мальчишками и расскажет об этом отцу. Я получала из-за этого очень сильно. Но не могла отказаться от своих друзей даже под страхом быть побитой отцом. Он бил меня жестоко и беспощадно, говоря, что я становлюсь шлюхой, и что нормальные девочки не должны дружить с мальчиками.