3-4. Сага 1. Глава 3. Перед атакой

                ПЕРЕД     АТАКОЙ   
      Но  даже  и  при   сравнительном  затишье  на  фронте  случались   человеческие  жертвы,  которые  представлялись  особенно  нелепыми  и  трагическими  на  фоне,   казалось  бы,  совершенно    «мирных»  обстоятельств.   Война,  как  известно,  кровь  пьёт,  это  её  излюбленный  «напиток».  Война  на  то  и  война,   что  она  своего  нигде  не  упустит:  не  хочешь  умереть  в  бою  -  пожалуйста,  тебе  шальная  пуля  или  какая-нибудь  другая   нелепая  и  роковая  случайность!  У  неё  для  всякого  средство  найдётся,  никого  она  не  оставит без  внимания,  никого  не  обойдёт!   Так  что  сам  гляди  в  оба -  опасайся  и  спасайся.
        На  войне,  что  бы  там  кто  о  ней  ни  писал  и  ни  рассказывал,  главная  для   солдата  и  ежедневная  его  забота  -  спасти  свою   живую  душу.  Но   и  выполнения  приказа,  исполнения  воинского  долга  и  верности  присяге  никто,  конечно,  не  отменял.  Вот  между  этими  двумя  огнями,  двумя  взаимоисключающими  крайностями  и  крутись  как  хочешь!
        Науму  тоже  пришлось  осваивать   здесь  эту  солдатскую  премудрость.  Затишье-то    затишьем,  а  отцы-командиры  про  своих  солдатушек  никогда  не  забывают   и,  чтобы  те  окончательно  не  «закисли»  в  окопной  жиже,  время  от  времени  поднимают  их  «сходить  в  атаку».  Правда,  сами  за  их  спинами  не  отсиживаются,    тоже   идут,  что  называется,  «в  первых  рядах».  От  этого  немного  легче.  Но  всё  равно   твоя  жизнь  -  это  твоя,  а  не  чья-то,  забота. Потому  что  «пуля  дура:  где  ударит  -  дыра».
       Поэтому  к  каждому  бою,  к  каждой  схватке,  а  к  атаке  особенно  - готовятся  серьёзно,  основательно,  тщательно.   Офицеры  наставляли  молодых  и  неопытных,  а  сами  тем  временем  многому  учились  от  «старичков»-ветеранов,  успевших  «прихватить»   ещё  русско-японскую  войну   десятилетней  давности. 
           К  бою  все  готовились  без  всякой  лихорадочности  и  нервозности,  спокойно,   по  многу  раз  обдумывая,   продумывая   и  проверяя   всё  и  вся:  готовность  личного  оружия,  боекомплекта,  амуниции,  шанцевого  инструмента,  всего  снаряжения.   В  общих  чертах  всё  как  в   стихотворении  «Бородино»  М. Ю. Лермонтова:   « …кто  штык  точил,  ворча  сердито,  мотая  длинный  ус…»   Нужно  всё  приладить  самым  надёжным  и  удобным  образом,  чтобы  не  болталось,  не  мешало,  не  подвело  в  самый  неподходящий  и  критический  момент. 
        Проверяли,  чистили  и   смазывали  личное  оружие:  чтобы  легко  ходил  затвор  винтовки,  чтобы  плавно  и  чётко  прокручивался  барабан  револьвера.  Протирали  и  даже  старались  подсушить  патроны,  снаряжали  патронами  обоймы  для  запасных  патронташей  и  подсумков.   Нужно  как  следует  примкнуть  штык,  не  забыв  наточить  остриё,  нужно  проверить,  как  вставлены  в  гранаты  запалы  и  легко  ли  будет  выдёргиваться  кольцо  «чеки».  Чинили,  подшивали,  подтягивали  ослабленные  ремни  и  портупеи:  в  бою  всё  имеет  своё  значение,  и  жизнь  твоя  может  зависеть  от  какого-то  пустяка.  Поэтому  лучше  заранее  предусмотреть  если  и   не  все,  то  всё  же  как  можно  больше  таких  пустяков  и  мелочей.   Сделать  так,  чтобы  всё  было  надлежащим  образом  прилажено,  подогнано,  пригнано.   Чтобы  всё  было  как  надо,  чтобы  все  мелкие  механизмы  и  детали  для   боя   служили  и работали  надёжно и  бесперебойно   (не  знаю,  можно  ли  это  выражение  считать  каламбуром?),  обеспечивая  тем  самым  функционирование  машины  войны  в  целом.
      Офицеры,  которым  предстояло  и  надлежало  идти  в  цепи  несколько  впереди,  готовились  особенно  тщательно.  Ещё  и  ещё  раз  проверяли,  как  работают  в  револьвере  спуск  и  курок;  в  карман  брюк  бросали  полтора-два  десятка  запасных  патронов,  чтобы,  если  выпадет  передышка,  ещё  пару  раз  снарядить  барабан.   К  кольцу  рукояти  «нагана»   крепился  тонкий  сыромятный  ремешок,  другой  конец  которого  образовывал  широкое  кольцо,   надеваемое  через  голову  на  шею,  так  что  исключалась  возможность  обронить   оружие  в  бою.   
      Унтер-офицеры,  которым  не  полагалось  носить  какое-либо  холодное   оружие, иногда  шли  на  грубое  нарушение  и  перед  боем  навешивали   на    поясной  ремень  немецкий  штык-нож  в  металлических  ножнах.  Он  был,  конечно,  великоват,  но  зато,  если  дело  дойдёт  до  рукопашного  боя,  им  можно   не  только  колоть  и  резать,  но  и  рубить,  как  настоящим  палашом.  Кто-то  считал  нелишним  запастись  и  парочкой дополнительных  гранат –«лимонок»  -  по  одной  в  каждый  карман  брюк.
      «Изобретаются»  всё  новые  и  новые  способы  и  приспособления  для  надёжной  защиты  наиболее  уязвимых  мест  на  бренном  человеческом  теле.   Отец   рассказывал,  что  самым   эффективным  и  потому  самым  «популярным»  из  таких  средств  был (а  вернее,  считался)  металлический  (тогда  -  обычно  серебряный)  портсигар.  Тот  редкий  случай,  когда  курящие  имели  лучшие  шансы  на  более  «долгую»  жизнь!  Портсигар  закладывали  в  левый  нагрудный    карман  рубахи  или  френча  (если  портсигар  принадлежал  офицеру).  Область  живота  некоторые  бойцы  старались  прикрыть  слоями  газет,  закрепляя  их  поясным  ремнём.  Эта  мера  могла  защитить,  конечно,  только  от   удара  штыком,  да  и  то  не  слишком  умелого  и  сильного  «фехтовальщика»,  но  никак  не  от  пули  или,  тем  паче,  от  осколка  гранаты. 
       Стальные  шлемы-каски  в  ту  пору  в  русской  армии  не  являлись  ещё  обязательным  элементом  амуниции,  да  и  насчитывалось  их  немного,  так   что  доставались  они  главным  образом   офицерам,  хотя  и  не  были  в  их  среде  в  особой  чести.  Каски  эти  были  французского  образца  и  французского  же,  наверное,  производства:  невысокая  полусфера  тульи,  посередине  которой  шло  т.н.  «ребро  жёсткости»,  которое  должно  было  обеспечить  большую  прочность  этого   шлема  при   ударе  по  нему  сверху,  например,  саблей   и  лучше  обеспечивало  её  соскальзывание;  тулью  окружали  понизу  неширокие  наклонные  к  ней  «поля».  Была  ли  от  этой  каски  польза,  сказать  трудно,  но  она  во  всяком  случае  не  выглядела  такой  смешной  и  нелепой,  как  английская:  мелкая  и  плоская,  как  блин;  та  вообще  удерживалась  на  голове  только  с  помощью  подбородного  ремня.  Старые  офицеры  вообще  смотрели  на  все  эти  «новшества»  неодобрительно,  но  не  слишком,  а  перед  атакой  и  вовсе  делали  вид,  что  не  замечают  их.  Что  тут  поделаешь:    жизнь  всё-таки  дороже!
        Некоторые,  кто  шёл  в  бой  с  револьвером,  в  другой   руке  несли  сапёрную  лопатку,  держа  перед  собой  её    наклонённый   клинок   на  уровне  лба  и полагая,   видимо,  что  встречная  пуля-дура  скользнёт  по  его  поверхности  и   уйдёт,   безутешная,  в  небеса,  так  и   не  поцеловав  своего  суженого.  Лопатка  служила  (или  предполагалась)  в  бою  комплексным  средством:  не  только  для  защиты,  но  и  для  нападения.  Она  при  необходимости  могла  использоваться  и  как  холодное  оружие,  причём  довольно  грозное  для  врага  своим  ударом  -  не  столько  колющим,  сколько  рубящим,   по  силе  и   эффективности  сравнимым  с  сабельным:  довольно  увесистая  сама  по  себе,  да  ещё  с  четырьмя  заточенными  кромками,  да  ещё  на  черенке  рукоятки.   Она  представлялась  во  всяком  случае  не  менее  грозной  штукой,  чем  тяжёлый  трофейный  немецкий  штык-нож,  носимый  в  металлических  ножнах,  который  перед  боем  кое-кто  из    унтер-офицеров  навешивал  себе  на  поясной  ремень,  хотя  это  и  не   разрешалось  по  уставу,  о  чём  уже  говорилось.
         Пищевое  довольствие,  по  воспоминаниям  отца,  было  весьма  изрядным,  во  всяком  случае  в  их  полку  никогда  никто  не  мог  пожаловаться  на  недоедание,  а  на  голод  и  подавно.  Даже  младшему  командному  составу,  к  коему  уже  принадлежал  младший  унтер  Маглыш,   доставались  иногда  «деликатесы»  вроде  жестянки  с   сардинами,  пачки  галет  или  плитки  шоколада.  Перед  боем  и  даже  за  десять-двенадцать  часов  накануне  многие  в  офицерской  среде  отказывались  от  обильной  и,  особенно,  жидкой  пищи;  считалось,  что  чем   меньше  наполнен  желудок,  тем  больше  шанс  не  получить  заражение  крови  и  выжить  при  ранении  в  живот.  Кто-то  подкреплял  силы,  съедая  перед  атакой  плитку  твердого  горького  шоколада,  калорийного  и  менее  обременительного   для  пищевого  тракта.    Шоколад  был  преотменный:  в  толстенных  плитках,  очень  твёрдый,  очень  тёмный,  горьковатый,  кажется,  английский,   иногда  с  какими-то  орехами  или  другим  наполнителем.  А  галет,  крекеров,  печенья   вообще  было  «от  пуза».  На  пищевое  довольствие  не  жаловались  даже  нижние  чины.  Так  во  всяком   случае  выходило  по   рассказам  отца…
        Накануне  предстоящего  боя  многие,  естественно,  брались  писать  письма  родным  и  близким:  кто-то   короткие, возвышенно-патетические;  кто-то,  наоборот,   сентиментально-длинные,  про  чувства;  кто-то  по-крестьянски  обстоятельно-деловые,   с    многочисленными  указаниями  по  хозяйству  и  -  на  всякий  случай  -  по  наследству.     Немало    было  и  таких,   кто  истово  и  усердно  молился.    Однако   поскольку  никакого  учёта  первых,  вторых,   третьих  и  т. д.  не  велось,  то  установить  действенность  каждого  из  перечисленных,  равно  как  и  других,  не  названных   здесь,  методов  и   средств  спасения,  совершенно  не  представлялось  возможным.  Тем  не   менее  каждый  полагался  на  своё,  и  ещё  неизвестно,  какая  вера  помогала  больше  -  эта  индивидуальная,  или  более  общая  -   Вера  в  Спасителя  и  Богородицу…
      Сам-то  Наум,  как  уже  известно  читателю,  являлся  атеистом  до  мозга  костей.  Но  разуверять  кого-то   в  чём-то    было   не  в  его  правилах,  да  и  вообще  тогда    не   принято,  ну  а  на  войне  -  особенно.    Каждому,  кроме  общей  военной  судьбы,  предначертан   ещё  и  свой  путь  - по  жизни  или  от  неё;   равным  образом  -    от  или  же,  напротив,  к  смерти.  Тут  уж  ничего  не  попишешь,  и  так  же,  как  при  игре  в  рулетку,  выигрышных  шансов    здесь  не  так  уж  много.  Но  к  этому  привыкают,  тем  более  что  отказаться  от  «игры»  на  войне  никак  нельзя.  Как  говорится,   a   la  guerre,  comme  a  la   guerre.