Савал 19гл

Евдокия неслась по проселочной дороге, миная широкие улочки, покосившую плетню, прямо к конторе созывая людей на всеобщий суд.  Такой вопль стоял на весь хутор, что аж людям послышалось, что зверь раненый визжит, мигом  повыскакивали со своих домов и сбилась в кучу возле Евдокии взялись трепетно ласкают ее ручки, жалели, словно капризную девицу на выданье.
 "Что же с ней случилось-то?"-задавались вопросом спорный люд. Слетелись все к старой усадьбе старики и дети, смотрели как местная комендантша падала в обморок прямо в сильные Погребайские руки. Гул стоял как на ярмарочном балагане, когда скупщик и торговец не сошлись в цене, так они такую полемику устроят, что опочивших стариков вспоминают, как те дули крутили друг другу в рожи за пуд соли. А Евдокия...каждый брался расспрашивать охающую, а та наиграно поди то закатывала глаза до бела, то вскакивала на ноги боясь за подол юбки - оттопчут же грязными ногами, замызгают вычищенную сорочку черными от сажи руками. Стоит и ойкает, да за сердце хватается, а другую рученьку ко лбу прилаживает.
 На громкий гул выскочил и председатель. Ковыляя на одну ногу, косматый, до бела посидевший испуганно понесся к Евдокии протягивая руки, орет.- А шо такое тут делается?
 Тут народ и взбаламутился.
 - Ой, ой! Шо это твориться, люди?! Что же это мы...! - верещали баба не прекращая утирать слезы платком.- Ой, люди! Люди добрые!Ведьма поселилась! Ведьма!
 - Ай, шо с головой, глядите?! Посидел поди!
 - Ой, глядите на него!
 - Какие ведьмы?! О чем лепечете! Угомонитесь, проклятые!- как заорет председатель, кулаком помашет, женщины тут и усмирились.
 - А! Душа моя, Евдокиюшка, чего с тобой? Шо сталося? Ногу поломала, еже руку? Шо болит, не молчи, говори.., говори кто чего с тобою сделал? - из толпы вырвалась черная старуха Прасковья - мать Евдокии. До чего же ненавистная и злобная. Скрюченная, высохшая как коряга, растолкала толпу и бросилась к единственной дочери. - Не говорит! Не говорит, люди-и-и! Шо же это делается! Угробили! Угробили доченьку! А...
 - Да не галдите вы под руку!- как гаркнет Погребай Сашка так старая перетрухнет так и сразу в слезы.- Не слыхать шо. Отходит ли?
 - А ну, вы это...бросьте это...хоронить!- не выдержал председатель.
 - Новоселка... Черноротая... Она, слова дейные знает, лопочет их, шо аж язык не устает! Сгинем мы тут все от голода как те мухи передохнем...- Стонала Евдокия.- Нет нам спасения!
 - Сглазили, народ, сглазили!-  верещал председатель вертя косматой головой играя в дурака.- Как не станет нашей Евдокии, что делать будем?
 - Таки пусть объяснит, что не так.- вырвалось с толпы бабий голос.- А мы тут уж покумекаем.
 - Новоселка! Она там... это...- начала Евдокия тут же пришла в себя.- Пришла значит, а она там сидит одна, магичит небось. Был малец, а сейчас девка! Николаевич, правда?! Малец? Скажи им же.- На что председатель одобрительно кивал головой.-  Да такая вертихвостка, что на Савина позарилась. Приворожила! Ой, чую, приворожила.
   Как сорока галдела Евдокия.
 - Типун тебе на язык! Так никто еще и не видел этих новосельцев! Мож малец в девку переодеганный был. Пусть вещает нам как было, где эта чужичка?
 - Тю, мож действительно переодеваний.- В толпе раздались пересуды.
 - А мож точно ведьмачка? Евдокия пустословить не будет.
 - Агась, ведьмачка! Ведьма-а-чка! Черно-ро-тая!
 - И шо нам теперь еще на цирлочках перед чужичкой ходить? Ну девка так девка, и шо?
 - А то шо Савинка она приворожила, а теперь на базар повезла, в губерню! Я сама все видела как они такие нахарахорились и на Грушке поехали! А Грушка у нас одна на весь хутор! Ходють они там, приданное небось скупляют, кобылу перетрудят. Ежели гроша у них были, таки надо было с нами поделиться, на нужды. А та шо вытворила?! Рада девку свою за Демьяна выдаст и поселится у кузнецов. На дорогие хлеба тощий рот разевает! А мы значит от комбеда кормимся...Каша да капуста.
 - Брешешь! - из-за дверей выскочил Фелька. Обозленный весь, заметался как безумный, смотрит глазами круглыми, что вот-вот из глазниц ц выпадут,- Брешешь ты все! Брешите вы все! - подскочил Фелька к Евдокии, хотел за руку ухватить и стрясти всю правду.- Не может быть такого! Не верю!БРЕХНЯ! Я ее только вчера увидал...а она такая...так в сердце и запала. Видно, не тутешняя, не нашенская! Благородная! Не то что вы, титехи колхозные. Только сидите и...и...и языками своими.
 Покрывлял Фелька девок местных, от чего посыпались недовольные возгласы толпы и бабий смех.
 - Тю, а ну-ка покажи нам эту благородную из Питербурга. Титехи тоже повидать хотим.
 - А имя благородной знаешь?- хохотали бабы.- Как зовут-то новоселку. Где уже повстречал свою дружку-то.
 - А он имени даже не знает! Жених нашелся!
 Фелька засмущался, обиделся на всех, возбужденно глянул на свои руки которые еще помнят махонькую грудь дивчины, а сам кулаки начал крутить проклиная Демьяна.
 - А вон они! Едут! Смотрите, едут! - завизжала кучка чумазых ребят, тут же обступила телегу Савиных--Едут!Едут!
 - Вон они! Едут! С самого Воронежа едут.- заголосила толпа.
 - А вот и та самая барыня едет.- вышучивал народ.-- А чего это "мы" на телеге кузнеца-то, кареты не нашлось?!
 - Смотрите! Смотрите бабоньки, а ведь не сбрехал Фелька наш! Ай какая красавица! Глядите, кожа белюсая какая, как фарфор, кровь с молоком. Глядите, как с погреба вылезла, солнца отродясь не видала.
 -...отощалая как щепка и глянуть не на что!
 -...не отощалая, а как березка точеная! А волос-то вороной, еще и витой!
 -...не то, что мы: солнцем опаленные, кожа обветренна и румянец в обе щеки!
 - Дашка, Душка, гляньте, какая барыня. Аже как цесаревна романовская! Точно барыня! Ить, какая! А вы как репы покатые, руки как у мужика грубые, глаза на солнце щурятся.
 Загалдела развеселая толпа посмеиваясь с двух сестер.
 -А ну закрыли рты, проклятые!- Заступилась Фекла, мать Душки и Дашки.- Еже будете над детями своими рыготать так! Ты посмотри какие, а как сами картошку воровали из погребов. Мешки бабы таскали на горбу...Забыли? Кто про моих девок хоть рот раззявит, тому больше не видать картохи зимой!
 Грозилась Фекла закручивая руку в кулак.
 Савин остановил телегу, подолгу он смотрел что твориться возле конторы, к чему это люд собрался и сориться почем зря, гавкаются как дворовые собаки. Глядь, делят что-то. Евдокия как только приметила кузнеца тут же прекратила этот балаган лишь махнув рукой, а сама напряглась, а у самой внутри аж все закипело как в бурлящем горшочке на печи, сбегает уже. Стала Евдокия как вкопанная и стоит, не двигается. Руки не слушались, ноги не двигались - боялась при кузнице слово из себя выдавить, а в голове мысли умоляющие крутятся. Заговоры на любовь венком вьются.
  Затяжной минутой смотрела Евдокия то на Савиных, а теперь и на Марьяну глазами такими тяжелыми, люто страшными, казалось даже режущими. Девушка от страха придвинулась к Демьяну, дернулась, закрыла лицо, все же местная управительница уже предрешила судьбу девушки -- на сахарный завод.
 - А ничо, хорошенькая.
 - Чего хотела?- раздался глубокий грудной голос кузнеца.- Чего буравить взглядом впустую, говори давай. Не робей передо мной.
 - А чего тут у вас делается?- взялась командовать Евдокия.- Чужичку возите куда вздумается. Кто разрешал? Я не давала никакой разрешительной справки покидать хутор, или ты забыл про новое управство?
 - Иж чего удумала!-рассвирепел кузнец.- Я у тебя должен был брать? Иж ты, новая власть? Ежели я у бабы должен разрешение брать!
 Савин схватил свою старую казачью нагайку в руки, хотел уже спрыгнуть, как народ заголосил. Разбежались бабы в стороны, остался один Погребай стоять. Заливается дурень со смеху.