3-7. Сага 1. Глава 3. Картинка, купленная на рынке

КАРТИНКА,  КУПЛЕННАЯ   НА  «КРУГЛОМ   РЫНКЕ»  в  ПЕТЕРБУРГЕ

      На  войне  трагическое  соседствует  со  смешным,  неумолимо  закономерное  с  совершенно  абсурдным,  страшное   перемешивается  с  забавным.  Как  раз  такую  историю  из  военной  жизни    отца  я  и  собираюсь  сейчас  поведать.   При  этом   отдаю  себе  отчёт  в  том,  что  не  всякий  читатель  поверит  в  её  полную  правдивость.  Такого  недоверчивого  читателя  я  отсылаю  к  книжке  Николая  Никулина  «Воспоминания  о  войне»  (Санкт-Петербург.  2015),    а  именно  к  Новелле  I.  Как  становятся  героями.  Глава   «Военные  будни»).  Я  прочёл  её  пару  недель  назад,  а  то,  что  я  собираюсь  сейчас  рассказать,  положено  мною  на  бумагу  за  15  лет  до  этого.  Но  истории  поразительно  похожие!
           Однако  прежде  самого  рассказа  должен  дать  его  предысторию,  даже  не   предысторию,  а  скорее  пролог,  из  которго  станет  ясно,  почему  я  принимаюсь  за   рассказ  об  этом  событии  с  особым  энтузиазмом,  что  ли.  Дело  в  том,  что  мне  на  это  было  своеобразное  «знамение».  Где-то  в  20-х  числах  ноября  1997  года  (а  окончательно     «переписываю»  эту  историю  на  компьютер  я  уже  в  20-х  числах  ноября  года  2018-го,  т.е.  с  интервалом  более  чем  в  20  лет)  я  обегал  мебельные  комиссионки,  коих  в  те  годы  было  великое  множество,  в  поисках  каких-то  недостающих  нам  на  кухню  предметов.  К  тому  времени  мы  жили   уже  в  3-комнатной  квартире  на  Чкаловском  проспекте.  В  той  «экспедиции»  ничего  подходящего  найти  не  удалось.  Но  зато  на  «Круглом  рынке»,  что  на  пересечении  Боровой  улицы  и  улицы  Марата,  меня  ждала  настоящая  удача,  хотя  и  совсем  иного  рода.
          В    одной  из  мелких  и  плохо  освещённых  лавчонок   вдруг  вижу  выставленную  на  продажу  небольшую  - 25 х 35  см,  это  уже  вместе  с  рамкой -  картинку,  взятую    в  хороший    багет  чёрного  цвета  с  бронзовой  каймой  по   внутреннему  краю.     Оформление  почти  «богатое»,  сама  же  картинка  довольно  скромненькая,  по  размеру    -  12 х  25  см.  Сначала   мне  показалось,  что  картинка  написана  маслом.  Но,  протерев  ещё  не  отпотевшие  с  мороза   очки,   я  понял,  что  блестит  она  не  краской,  а  стеклом,   написана  же  скорее всего  акварелью.  Но  всё  равно  она    впечатлила  меня  настолько,  что  я  сразу  и  бесповоротно  решил  купить  её  на  последние  имевшиеся  у  меня  с  собой  деньги,  которых  было  аж  целых  100   (так  называемых)  тысяч  рублей;  тогда  (  вплоть   до  1997  года)  в  бурно  реформируемой  России  счет  карманным  деньгам  шёл  на  сотни  тысяч  и  миллионы.  На  мою  удачу  ровно  100  «тысяч»  и  нужно   было  за  неё  заплатить.
        Молодой  парень-продавец  тут  же  выписал  мне   чек,  по  которому  я  и  расплатился  в  кассе.   Я  попросил  упаковать  покупку,  так  как  уже  дорожил  ею  как  своей  благоприобретённой  собственностью.   Всё,  что  смог  сделать  любезный  продавец,   это  обернуть  мою  картинку  какой-то  рекламной  газетёнкой,  что  показалось   мне  крайне    непочтительным  в  отношении   вещи,    обладанием   которой  я  уже  стал гордиться.  Но  зато,  видимо,  почувствовав  некоторую  свою   оплошность,  он  долго,  горячо   и,  главное,  очень  искренно  благодарил  меня,  чуть  ли  не  бросился  пожимать  руку.  Видимо,  не  очень-то  он  рассчитывал,  что  в  это  нелёгкое  время  кто-то   станет   тратить   деньги  на  такую  безделицу…
         Ну  скажите,  много  ли  в  современной  России   найдётся  охотников   до  такого   жанра?  А  скорее  всего,  что  он  даже  не  вникал  в  жанр  и  тому  подобное,  если  вообще  обращал  на  неё  какое-то   внимание.  А  между  тем  у  меня  были  особые  резоны  приобрести  её:  именно  для  меня  она  представляла  особый  интерес   и  даже  являлась  ценностью  некоего  чрезвычайного  порядка.  Дело  в  том,  что  уже  при  самом  первом  взгляде   на  эту  «околобатальную»  картинку  из   жизни  русской  армии  1914 – 1918  гг.  я  сразу    припомнил  все  рассказы  отца,   и  мне  представилось,  как   он  был  бы  рад  получить  при  жизни  эту  картинку  в  подарок.  А  как  раз  приближался  его  день  рождения:  14  декабря  в  тот  год  ему  могло  бы  исполниться  104  года.    Порадовался,  если  бы,  конечно,   оставался  до  этого  возраста   в  полной  памяти.  К  сожалению,  в  самом  конце  жизни   она    стала  ему  изменять  и  он  иногда  впадал   в  беспамятство  и    начинал  путаться  в  реальностях  пережитых  им  эпох…  Всё  это  имело  место  на  самом  деле  в  последние  недели  его  жизни.   
        Короче  говоря,   когда  я  разглядел  картинку   повнимательнее,   то  чуть  ли  не  вскричал  (а  внутренне  именно  и  вскричал):  «Да  это  же  Лян(д)стреу!  Это  же  пленные  из  деревни  Лян(д)стреу!»  А  теперь  нужно  рассказать,   что  было  изображено  на  картинке,  почему  она  вызвала  из  памяти  это  странное  название  и  что  это,  собственно,  за  Ляндстреу  такая  (такой  или  такое)?
          На  картинке  изображена  довольно   обыденная  для  фронтовой  жизни  сцена.  Расположение  русских  войск.  Белые  украинские  мазанки.  Значит,  Юго-западный  фронт.  Слегка  порыжевшие  деревья,  запыленная  и  вытоптанная  трава.  По-видимому,  уже  начало  осени.  Расположившиеся  под  лёгким    навесом  русские  ведут  учёт  и  первичный   допрос    захваченных   в  плен  германцев. 
       За  столом  с  бумагами  сидит   то  ли  писарь,  то  ли  переводчик,   а   может  и  то  и  другое  вместе;  видимо,   унтер-офицер.   По  правую  руку  от  него только  что  в  нетерпении  встал  со  скамьи  русский  офицер  в  характерной  короткой  и  плотно  сидящей  на   нём  то  ли  гимнастёрке,  то   военной   «косоворотке»  и  столь  же  характерной  двойной  портупее,  поддерживающей  на  левом  боку  ножны  с  саблей  и  на  правом   -  кобуру  с  револьвером  системы  «наган».  Жёлтые  ремни  портупеи  на  груди  идут  параллельно,  а  на  спине  накрест.  Узкие  бриджи  заправлены  в  высокие  (м.б.,  «кавалерийские»)   сапоги.   Офицер  стоит  к  нам  в  профиль:  по  тогдашней  моде чёрные  усы  подкручены  кверху,  бородка  -  клинышком,  «эспаньолка»,  тоже  по  моде  того  времени;  такие  позволялось  носить  офицерам  в  чине  не  ниже,  кажется,  капитана  или,  во  всяком  случае,  поручика.  Правую  руку  он,  видимо,  сдерживая  поднимающееся  в  нём  раздражение,  просунул  под  пряжку  туго  затянутого  ремня.
        По  левую  руку  от  писаря  наискосок  у  угла  стола  перед  ним  стоит  невысокого  роста  молоденький    пленный  солдат  в  зеленовато-сером  френче;  его  раненная  рука  на  перевязи  через  плечо,  повязка  еще  свежая,  окровавленная.  Из-под  характерного  немецкого  военного  берета-«бескозырки»  торчат    простонародные   оттопыренные  уши  -  видно,  что  не  «бауэр»,  а  какой-то  «арбайтер»-бедолага.  Солдатик,  отвечая  через  переводчика  на  вопросы  русского  офицера,  заметно  нервничает,  переминается  с  ноги  на  ногу.
        За  спиной  допрашиваемого  вытянулся  по  стойке  «смирно»  русский  солдат-конвоир:   стоит,   задрав  бороду  кверху  -  не  просто  служака,  а  верный  слуга  Царю!  А  может  быть  и  не  царю  уже,  а  всего  лишь  Временному  правительству…    Рукой  он  придерживает  приставленную  «к  ноге»  мосинскую  «трёхлинейку»  с  примкнутым  четырёхгранным  «русским»  штыком;  грудь  выпятил  колесом;  тяжёлый  подсумок  с  обоймами  патронов  заметно  оттягивает  ремень.  С  таким  шутки  плохи!
       Перед  столом  же,  но  в  некотором  отдалении,  стоят-дожидаются,  когда  и  до  них  дойдёт  черёд, трое  других  пленных, на  них  характерные  немецкие  каски  с   островерхими  шишаками.  Может  быть,  это  офицеры  или  унтер-офицеры?  Каски  коричневатого  цвета  (кожа?),  а  я  почему-то  привык  думать,  что  они  были  чёрные  (м.б.  из-за  чёрно-белого  кино?).  Козырьки  и  шишаки  поблескивают  на  солнце  чёрным  лаком.  Эти  трое все  усаты  (под  своего  Вильгельма,  что  ли?),  один  в  «пенсне», другой  выделяется  очень  высоким  ростом.  Обшлага  их  зелёных  френчей  коричневые.  (В  крови  у них,  что  ли,  эта  тяга  к  коричневому?)  Пуговицы  на  груди  в  один  ряд,  густо,  не  менее  8-ми.  Брюки  и  сапоги  чёрные.
          Позади  этих  троих  ещё  один  пленный,  судя  по  головному   убору,  простой  солдат,  т. н.  «младший  чин».  Ещё чуть  поодаль  русский  солдат  с  шинелью-скаткой  через  плечо;   на  левом  боку  у  него  увесистая  коричневая  сумка;  каждой   рукой  он  придерживает  по  винтовке,  которые,  возможно,  отобраны  у  пленников.  На  заднем  плане  -  обычная  суета  армейских  будней…\конец   др.  шрифта\