3-13. Сага 1. Глава 3. Крестьянское Ваше...

КРЕСТЬЯНСКОЕ   «ВАШЕ   БЛАГОРОДИЕ»
         В  том  же  1916-м  Н. Маглыша    откомандировали  в  школу  прапорщиков.  Где  она  располагалась,  это  как-то  прошло  мимо  моего  внимания.  А  возможно,  что  он  и  не  рассказывал  о  ней,  так  как  с  началом  советского  времени  у  многих  не  просто   вошло  в  привычку, а  прочно   укоренилось   в  натуре  -   «не  болтать  лишнего».  Многим  именно  это  и  спасло   жизнь.   Но  не  всем.
             Школа  прапорщиков  -  это  был  новый  тип  военно-учебного  заведения,  вызванный  к  жизни  затянувшейся  войной.  Уже  первые  её  месяцы  привели  к  большим  потерям  в  рядах  кадрового   офицерства,   особенно  в  гвардейских  частях.  Но  и  в  пехоте,  в  стрелковых  частях,    остро   ощущался  «недокомплект»  офицерского    состава,  в  особенности   младших  офицеров.  Вообще-то  «недокомплект»  существовал  уже   накануне  войны,   и  составлял  он  что-то  около  3  тысяч  офицеров.  Но  в  летне-осенней  кампании  1914  года  потери  в  офицерском  корпусе  оказались  столь  велики,  что  многие  стрелковые  роты  остались  без  кадровых  командиров.  И  в  конце  года  было  принято  решение  об  организации  при  запасных  пехотных  бригадах  так  называемых  школ  прапорщиков.
        До  этого   времени  офицеров  ускоренно  готовили  для  фронта  в  военных  училищах,  и   такая  подготовка   длилась  8  месяцев,  но   потом  курс  обучения    вынужденно  сократили  до  4-х  месяцев.  Однако  военные  училища  всё  равно  не  справлялись  с  задачей  ускоренного  восполнения  огромных  потерь  в  кадровом  офицерском  корпусе.  Теперь  эта  задача  возлагалась  на  школы  прапорщиков,  срок  обучения  в  которых  сокращался  до  3-х  месяцев. 
        В  отличие  от  военных   училищ,  куда  принимали  только  с  образованием  не  ниже  гимназического,  в  школы  прапорщиков  брали  и  тех,  кто  окончил  не  менее  четырёх  классов  гимназии,  а  также  окончивших  городское  или  уездное  училища.   Таким  образом  потенциальный  контингент  этих  школ  увеличивался  сразу  многократно,  и  всего  за  годы  войны  было  учреждено  49  школ  прапорщиков.    Открывшиеся  в  числе  первых,  такие  школы  могли  за годы  войны  сделать  до  10  выпусков  каждая.
         Та,  в  которой  предстояло  учиться  Науму  Маглышу,  находилась,  скорее  всего,   где-то  в  тылу  8-й  армии,  в  состав   которой  входила  56  стрелковая  дивизия.   Думаю,  что  направление   младшего  унтер-офицера  на  учёбу  в  школу  явилось  следствием   тех  двух  фронтовых   событий,  о  которых  рассказано  выше -  разведки  у  деревни  Ляндстреу  летом  1915-го  и  тяжёлой  контузии  летом  1916-го;  оно  было  и  своего  рода  поощрением  плюс  к  Георгию,  и,  одновременно,  предоставляемой   возможностью  продолжить  реабилитацию  после    контузии:  в  лазарете  он  пробыл  всего-то  с   неделю.  А  как  только  выписался,  тут  ему  и  «сюрприз»  - отправляйся-ка  на  учёбу.  Ну,  что-ж  -  дело  привычное!  И  его  образовательного  статуса   как  раз  хватало  для  зачисления.  А  провести  3  месяца  в  тылу  после  полутора  лет  жизни  в  окопах  -  это  для  фронтовика  что-нибудь  да  значит,  никому  и  объяснять   не  надо.
         На  время  учёбы  в  школе  прапорщиков  все  они  - независимо  от  имеющегося  чина -  становились  «юнкерами».  Вследствие  краткосрочности   учебного  курса  обучение  этих  новоявленных  юнкеров  проходило  ускоренными  темпами,  т. е.  довольно  интенсивно.   Предстояло   освоить  довольно  обширную   программу  объёмом  в  512  учебных  часов,  так  что  заниматься  приходилось   по  8  часов  в  день,  редко  когда  меньше.   Уставали,   конечно,  но  что  эта  усталость  по  сравнению  с  окопной  усталостью  на  переднем  крае  -  сущий пустяк! 
      Занятия  были  троякого  рода:  классные,  строевые  и  полевые.   На  первых  порах,  пока  погоды  стояли  ещё  вполне  летние,  юнкерам  было  по  душе,  когда  занимались  на  свежем  воздухе  -  пусть  себе  и  в  поле  при  полной  амуниции  или  даже  на  учебном  плацу. 
      А  изучать   приходилось   многое:  стрелковое  оружие   и  стрелковое  дело,  полевая  (военная)  топография  и  работа  с  картой;  изучались  также  какие-то  азы  фортификационного  искусства,  а  проще  говоря,  окопная  наука  в  теории  (с  практической  стороной  этой  «дисциплины»  почти  все  новоиспечённые  юнкера   уже  хорошо  успели   познакомиться);  много  времени  уделялось  освоению  навыков  обращения  с  пулемётом  системы  «Максим»  и  особенно  практической  стрельбе  из  револьвера  «наган»  - отныне    уже  не  пресловутая  трёхлинейка»,  а  именно  он  становился  их  «штатным»  оружием .  Проводились  у  них  даже  уроки  фехтования,  но  не  на  классических  рапирах  или  шпагах -  ведь  не  к  поединкам  чести  на  дуэлях  готовили  этих  юношей,  а  к  схваткам  в  беспощадном    рукопашном  бою.  Потому  и  оружие  было  соответствующее – «русский»  штык  да  «шашка»,    но    по-настоящему  овладеть  приёмами  владения  «шашкой»  мало  кому  удавалось:  не  мужицкое  это  дело  -  саблей  махать,  а  ведь  большинство  из  них  были  выходцы  из  крестьян.
         Главная  же  особенность  обучения  состояла  в  том,  что  теперь  они  познавали  не  только  науку  подчиняться    команде  начальника,  но  ещё  и  науку  командовать  вверенным  им  подразделением,   отдавать  приказы  своим  подчинённым.  Юнкера  учились  командовать  военным  строем,  учились  управлять  боевыми  порядками  и  ружейным  огнём  на  поле  сражения.    Немаловажным  оказалось  умение  выработать  у  себя  особый  «командирский»  голос,  от  качества  которого  могло  зависеть  очень  многое  в    будущей  судьбе  выпускника  школы.
          По  окончании  её  им  присваивался  чин  прапорщика.  И  хотя   чин  этот  считался  офицерским,  однако  не  вполне:     он  был,  так  сказать,   действителен   только  во  время  войны.  Выпускники  школ  прапорщиков  не  имели  никаких  привилегий,  которыми  пользовались  кадровые  офицеры,  в  частности  не  могли  быть  произведены  в  штаб-офицерские  чины,  а  по  окончании  военных  действий   подлежали  немедленному  увольнению  в  запас.  Соответственно,  отношение  к   прапорщику  было  неоднозначным,  а  вернее  сказать   совершенно   различным  в  разных    слоях  общества.
          Уже  с  самого  начала  массовый  набор   в  десятки  этих  школ  породил  немало    проблем.  Если  среди  кадровых  офицеров  преобладали  дворяне  или  выходцы  из  других  состоятельных  сословий  –  интеллигенции,  чиновничества,  купечества,  то  в  школы  прапорщиков  попадали  в  основном  люди  хотя  и достаточно  грамотные,  однако  происходившие  из  низших  слоёв  общества,   что  называется,  «простые  люди».
        И  хотя  в  России  настоящей  аристократии  -    то  есть  независимой  и   суверенной  в  пределах  своего  феода,  аристократии  в  европейском,  феодальном  понимании -  никогда  или  во  всяком  случае   уже  давно  не  было,  но  у  нас  подлинный  аристократизм   с  лихвой   замещался  сословным  чванством  и  презрением  к  «подлому»  люду,   т. е. к  людям,  находящимся   всегда   «подле»   для  оказания  господину  разнообразных  услуг.  В  этой  среде,  где  раболепие  перед  монархом  («твой  холоп»,  «твой  раб»,  «ничтожный  Ивашка»  и  т.п.)   закреплялось    по  наследству,  оно  в  какой-то  мере  должно  было  компенсироваться  открытым  пренебрежением  к  стоящим  ниже  на  лестнице  общественной  иерархии  и  занимающим   - уже  по  факту  своего  рожденя  -  подчинённое   положение.
       В  этой  среде,  в  частности  среди  офицеров,  и  особенно  в  гвардии,  бытовали  приблизительно   такие  представления:  люди  из  низов  рождаются  с  психологией  «прислуги»,  и  она  в  них  неискоренима.  Здесь  считалось,  что  из  человека,  рождённого  и   привыкшего  прислуживать,  невозможно  -  во  всяком  случае,  за  3  месяца -  воспитать  офицера,  обязанного  приказывать  и  повелевать  другим.   Считалось,  что  навыки,  привычки  и  предпочтения  «прислуги»   впитываются  навечно  и  неистребимы,  поэтому-де  «прислуга»  и  офицерские  погоны  -  две  вещи  несовместные,    во  всяком  случае,  люди  из  вчерашней  «прислуги»  совершенно  нетерпимы,   -  ну,  ладно  -  скажем,  нежелательны -  в  благородной  офицерской  среде   и   т.  д.  и  т. п.
          Некоторых   её  представителей   приводила  в  бешенство  одна  только  мысль о  том,  что  к  прапорщикам,  как  и  к  ним  самим,  подчинённые  обязаны  были  обращаться  «ваше   благородие».  Какое-такое,  спрашивается,  и,  главное,  откуда   может  взяться «благородие»    у  простолюдина,  у  мужика-лапотника!   Нет,  нет!   Вы   меня  от  этого  увольте!
       Впрочем,   сказанное   можно  дополнить   тем,  что  пишет  «на  эту  тему»  такой  знаток  армейских  нравов  и  вообще  русской  армии,  как  Сергей  Охлябинин.  «Хорошо  известно, -   пишет  он, -  что  прапорщик  -  младший  офицерский  чин  в  русской  армии.  По  табели  о  рангах  принадлежал   к  14  классу.  Затем  с  1884  года  упразднён  в  строевых  частях  и  оставлен  лишь  только  как  «прапорщик  запаса».  Тридцать  лет  спустя,  ко  времени  первой  мировой  войны,  восстановлен  вновь.  В  русской  армии  чин  этот  был  уважаем ,  а  вот  штатские,  точнее  «штафирки»,  нередко  подсмеивались  над  этим  благодушным,  расторопным  и  неунывающим  младшим  офицером.  А  потому  и  можно  было  услышать   нередко  шутливое  восклицание:   «Курица – не  птица,  прапорщик  -  не  офицер»  или  вот  такое:  «Раньше  был  я  дворником,  звался  я  Володею,  а  теперь  я  прапорщик  -  Ваше  Благородие!»
     Термин  «прапорщик»  происходит  от  старинного  русского  слова  «прапор»,  то  есть  знамя.  А  потому  человек,   носивший   знамя,  прапор,  назывался  прапорщик,   знаменосец».  (С.Охлябинин.  Честь  мундира.  Чины.  Традиции.  Лица.  Русская  армия  от  Петра I    до  Николая II.  50  исторических  миниатюр,  иллюстрированных  автором.  Москва.  Издательство  «Республика».  1994). 
       По  окончании   (декабрь  1916  года)  школы  Наум  Маглыш  стал  офицером  Русской  императорской  армии,  прапорщиком  и,  так  сказать,  крестьянским  «Вашим  Благородием».  В  скороговорке  армейского  быта  это  звучное  титулование  снижалось,  впрочем,  до  просторечного,  усечённо-обыденного    «вашбродь».   Новоиспечённый   прапорщик  получил    новое  назначение  -  не  в  «свой»  223-й  (Одоевский),  а  в  134-й (запасный?  -  тогда  это  многое  меняет  в  дальнейшем  рассказе  и относит  некоторые  «сюжеты»  к  более  раннему,  «боевому»  периоду)  полк,  в  котором  ему  предстояло  служить  вплоть  до  октябрьского  переворота  1917  года.  Но  не  будем  забегать  вперёд.