Руины Карфагена

И всякий раз, перебирая ворох своих рукописей, задаюсь одним неизбывным теперь вопросом: зачем столько бумаги перемарал?
Переписывая неоднократно каждый кусочек текста, а затем до фанеры переклеивая так выправляемые куски бумаги чуть ли не до фанерного листа.
Конечно, это все была работа души и волнения, ибо именно они прежде всего водили и до сих пор водят по бумаге моей рукой, а теперь настойчиво выстукивают по клавиатуре.
Но рукописи эти так и не стали книгами, а стали привычной рухлядью на чердаке, которые в лучшем случае сожгут в бане, в худшем — безжалостно вышвырнут потом на помойку.
Но тем не менее, попробуем поборемся со временем. А чего это ради лапки то вверх сразу и подымать, при первом же дыхании сквозничка в первую попавшуюся открытую форточку? Как знать, а вдруг фортуга, глядишь возьмет над, да еще и улыбнется. По крайней мере будем знать, что была попытка, чтобы пожар души втуне не пропал.
У Аристотеля 250 лет рукописное наследие, отсырев, провалялось на чердаке.
Припоминается также случай из биографии Фомы Аквинского, написавшего в молодости семь возов бумаги.
Но и тому наскучило писать и он, писавший старательно свою "Сумму теологии" писать ее бросил,  махнув на это занятие увлекательное рукой. Ах, пусть, ее!
Хотя  доказательства Бога написал.
Что поделаешь, так мир наш устроен: с тех пор, как появилась бумага, душа и рассудок стали ее старательно вымарывать.
Но с другой стороны он, человек, ее для этого и придумал.
А живи я во время клинописи, представляю, какие бы завалы были у меня обожженных глиняных, птичьими лапками клинописи испещренные, дощечек.
С годами, тем не мене, надеясь на удачу, пытаюсь написанному придать какую-то системность.

Припомнился в этой связи библиотекарь Николай Федоров из Румянцевской библиотеки, который грезил о бессмертии человечества. Бумаги измарал тоже воз и маленькую тачку.
До книг дело у этого чудака при жизни его не доходило.
Только потом его последователи довели их до книжного вида.
После чего тот он стал классиком духовного ренессанса.
Ах- ах!
Такие вот мысли этот ворох исписанной мной бумаги рождает.
А была идея и беда же разом поведать, как день ломая предрассудки, несется  безостановочно на полном скаку вдаль, поднимая прошлое из забвения и разом в забвение его своими копытами втаптывая.
Как  вселенные вокруг крутятся-вертятся.

Каюсь, в своих литературных бдениях я никогда не был сочинителем сюжетов, написанных как бы со стороны, чем в массе своей занимается большая часть других литераторов, этот грех пересказа и сочинительства, когда автор переодевается и перевоплощается в своем сюжете 10 раз в разные одежды своих персонажей. И все это почитается за мастерство и как непреклонное правило. Я так не умею. И не хочу.
Я был, и остаюсь до сих пор автором прежде всего исповедальным по сути своей прозы.
В папке этой, где есть и рассказ с написанным на обложке именем, Это "Руины Карфагена", все еще хранящие огонь моей души испепеленной мыслью и неуемным не ведающим покоя сомнением.
...
В серии "Мыслители прошлого" 47, если не ошибаюсь, книг рассказывающих историю развития философской науки в наиболее известных ее персонах, 42 или 43 из которых  — я прочел. 
Остальные просто не попали в руки.
Некоторые впоследствии дочитал уже в электронном варианте.
Некоторые читал дважды и трижды.
Из философов этой серии выделяю себе Платона, Гассенди, Лейбница, Монтескьё, которые ладно и легко легли мне на душу. И еще дядя Эмпедокл, это тот, кто бросился вниз головой в жерло пылающей Этны.

Что до собственно русской философии, то здесь для себя я выделяю имена Герцена, Владимира Одоевского и Георгия Плеханова.
Произведения Эвальда Ильенкова, произведенного теперь в классики, меня более всего веселят, хоть везде и подчеркивается, что он "Науку логики" читал много раз на немецком языке.
Его книги я читаю весело, и развлекаясь.
...
Менее всего имя свое ставя в один ряд с этими хрестоматийными именами даже в малой толике, чувствую порою себя то в шкуре одного из них, то другого. Наше время и возраст наш уже скромничать  по определению просто не велят. А что если в самооценке случиться не так, то время все само это безжалостно отсеет.
И беды в чем тоже великой, по определению, не будет.
Ибо мы жили в этой жизни на полном дыхании, чего стоит ли стесняться?