Солнце встает с востока. 65. Нет будущего

-В стране неопределенность.  Вообще-то и раньше для них тут все было неясно: не было будущего. Та развалина, которую они купили в Чапаевке, не в счет. Там хотя бы свет есть? Есть. И печное отопление. Это дрова нужны. Зимой, наверное, холодно. Да, ты говорила, что они не собираются туда переезжать. Для них она - развлечение.  И что их ждет за границей. Сейчас у них праздник. Они радуются. Как же – Эйфелева башня, Нотр-Дам, Сад-Тюильри, Монмартр. Эйфория! Какой антоним к эйфории?

-Дисфория, дистрофия, - хихикнув, подсказала ему Нина Николаевна.

-Вот именно - дистрофия, - подхватил он последнее перелицованное и исковерканное слово.

Они уже повернули в сторону вокзала и ехали мимо старого парка слева, в глубине которого в просвете между деревьями виднелась церковь с желтыми неярким листами луковичной главы. Там тоже было все пусто. Тропинка, виляющая между голыми деревьями по лысой бугристой земле, и будто не бугры, а осыпавшиеся  могилы, отдельно большое строение, как гора с обрывом и пропастью, как многоэтажная волна, готовая обрушиться  всей своей уродливой мощью на церковку и смять ее, уничтожив, навевали грустные мысли, только крест плыл в небе, как солнце.

Вот машина нырнула под железнодорожный мост - и это уже район вокзала.

-В девяносто третьем, я еще работал в школе, Славик Сурай познакомил меня со своими друзьям. Ты помнишь его? – Он и потом встречал его: сначала тот с адвокатом ходил по судам,  отсуживая деньги у должников, потом Туренин видел, как он в старой кожаной куртке, старых сапогах, но в пыжиковой шапке, надетой на голову, как бы в насмешку над собой, над его бедственным положением, и с портфелем шел ему навстречу с виноватой улыбкой, как у человека, который нигде не работает,он рассказал ему, что кооператива давно нет, но он теперь общественный представитель, а что это? он так и не смог объяснить.- Те арендовали в колхозе цех, где разливали вино в стеклянные бутылки и продавали его. У них было так много денег, что они не знали, куда их девать и поэтому сумками носили их в банк. Так вот. Я запомнил. И эти слова до сих пор не идут у меня из головы. Застряли там и все тут. Их оттуда ничем не выковырнуть. Один сказал: «У меня есть все, о чем можно только мечтать, но нет будущего».

Нина Николаевна заерзала на сиденье. Она была нетерпелива. Заикающаяся речь Туренина ее раздражала. К тому же этот случай всем известен. Зачем повторяться? Зачем он вспомнил о нем? Если в связи с многодетными, то эта история к ним не подходит. Ведь он хотел сделать вывод: мол, с потерей СССР мы потеряли будущее – а тут конкретный случай, ни Ане, ни Ярославу нет никакого дела до такого масштаба обобщений, у них все очень мелкое, они живут обычной, животной жизнью, ничем не интересуясь.

Ему и самому не нравилось, когда он суммировал наблюдения, назло предмету ли, случаю отдавая предпочтение абстракции. Тогда он чувствовал себя стариком. Таким он и был, если посмотреть на него: морщины на лбу, которые даже рукой не разгладить, глаза совершено закрытые веками, оплывшие к низу щеки, из-за чего лицо испортилось, превратившись из овала в прямоугольник.

Возможно, это, а не что-то другое раздражало ее.

Если же говорить о его мыслях. То она повторяла их. Здесь они были единомышленниками.

-Опять, - вырвалось у Нины Николаевны. – Что ты начинаешь философией заниматься, никому не нужной?

Он хотел добавить еще несколько слов, которые оправдали бы его, ведь он не просто так сказал, а с намеком, но решил, что лучше потом, «потом когда-то».

«Разговора не вышло», - подумал он про себя.

На заднем сиденье сидели с каменными лицами.

И все же он не выдержал:
-Что тебя так раздражает? Я просто рассказал историю. Если ты считаешь, что она здесь ни к чему, то я, наоборот – к чему.

-Интересно, где квартира Димы? Он говорил, что у него есть квартира на вокзале, - пытаясь сгладить неловкость, которая произошла между ней и мужем, перескочила она с философии на Диму из Израиля. 

-У меня нет будущего, - он нажал на «меня» и затем, чувствуя, как в нем закипает злость на Нину Николаевну, сдавил руль до твердого железа.

Теперь по обе стороны дороги были кирпичные дома. На первых этажах магазины. Все они, кроме АТБ, были закрыты.

Последние дни, последний месяц он был напряжен. Те приступы ярости, которые выплескивались на близких ему людей, были недостаточными. Его душа требовала чего-то более грандиозного, каких-то разрушений, погрома, злобного надругательства над предметом. Ее устроило бы и то, если б он вдруг разревелся. "Но теперь, когда, казалось бы, все наладилось и уже через день Вера с Юрой будут в Турции, теперь не вырывать же ему руль из машины", - подумал он.

Проскочив на красный свет, он повернул налево.

-Черт, увлекся, - выругался Туренин. – Хотя, хотя все равно машин нет. И полиции тоже.