Военные пчеловоды

     Старлей Володя, сын Яковлев, вприщур глядел в зеркало заднего вида. Оно не отражало ничего, кроме бурой пыли Сергеевского полигона, клубящейся позади машины. В голове навязчиво звучали две строчки из застольной песни: «Эх, дороги, Пыль да туман…». А горячий ветер, как озорной щенок, с остервенением трепал рукав его гимнастёрки, с порывистым придыханием лизал щёку и задиристо тявкал в правое ухо.

    В ту пору, когда Володька был самым молодым курсантом Ленинградского училища связи, сестрёнка затащила его за кулисы Ленинградского театра эстрады и миниатюр. Сам Аркадий Райкин, оценив неслыханные таланты, пригласил его в свою труппу.  Случай невероятный, особенно если учесть, что было-то в театре всего полтора десятка актёров. Но каких! Мастодонты. Однако и Володька, не смотря, что пацан, только-только из провинциальной школы, не лыком шит оказался. Дословно зная весь актуальный репертуар театра, дурачась, на кураже, он, что называется «влёт», мог спародировать и добавить перцу в игру любого из них.
 
     – Ты нас, Володь, без хлеба оставишь, – посмеивались актёры.

     Но в театре Володьке было тесно и муторно. Дурачество… Всё ненастоящее. Даже закулисная пыль… И Володя, выбрал эту дорогу, и эту пыль, которая клубилась теперь позади машины.

     – Пыль … Пыль лучше, – рассудил он. Ни будь ветра, в утреннем тумане, без риска угробить людей и машину... Нет, – никак не успели бы.

     На рассвете, по тревоге его сдернули с постели, приказали сесть в кабину за старшего, и гнать аппаратную на полигон. Там в пяти километрах от передового командного пункта ему предстояло, развернуть радиостанцию, войти в связь с узлом штаба Пятой гвардейской армии и, к полудню обеспечить командующему резервный канал, сбросив его по релейной линии на узел ПКП.

     Командующего на полигоне ожидали к тринадцати часам.

     – Чёртова жара! Днём, вообще, пекло будет.… Лучше бы в ночь подняли… – рассуждал Володя. –  А теперь на солнцепёке потеть придётся. Вот и двигатель уже на пределе. Ноет на подъёме, будто зуб …

     – Бугор-то осилишь, Напиленко?

     На марше, а это Володя взял для себя за строгое правило, с водителем нужно постоянно поддерживать вербальный контакт. Хоть душу ему, как курчонка, ощипывай, хоть в города играй, но сам бодрствуй и водителю уснуть не давай… Иначе можно и вовсе не проснуться…

     – Возьмём, – почти пропел Напиленко! – А водички в радиатор добыть, так хоть до Берлина… А где станцию разворачивать будем, товарищ старший лейтенант?

     – Да там и будем.

     – В Берлине? – собрав брови домиком, уточнил Напиленко.

     – У водички Напиленко, у водички… – задумчиво пояснил Володя. Сейчас за сопочку перевалим и, метров через триста, налево сворачивай… Помнишь это место?

     – Ааа… Это где мы раков варили?

     – Оно.

     – Точно, там и родник в трёх шагах… Хорошее место.

     – Намоленное – согласился Володя…  – А вот тут не гони. Сейчас, как раз, очччень нехорошее место будет. Дорога с бугра влево пойдёт, а уклон правый. Занесёт, как пить дать, кувыркнёмся.

     Полигон он знал вдоль и поперёк. Чуть не каждую козью тропу исходил…

     Машина остановилась на площадке перед аппарелью окопа. С прошлого года аппарель обзавелась рослой травой, а сам окоп разжился огромной рифлёной плитой, лежащей прямо посредине. Судя по всему, это была стальная дверь от артиллерийского ДОТа, размером, метра полтора на два, и весом далеко за тонну. Какой взрывной волной её сюда зашвырнуло оставалось загадкой.
 
     – Если чинно благородно, с чайку попить, с вчера нежрамши, прибраться в окопчике, делов минут на сорок, – прикинул Володя. – Ещё полчаса на ленивое развертывание … Времени с запасом …

     Вооружились лопатами и, расхлёстывая траву сапогами, спустились по аппарели на дно окопа.

     – Нук, шо у нас тють? А тють у нас воть… – спародировал Володя сынишку.
"Шоколадку" украшали две аккуратные, пожалуй даже слишком, кучи ржавого, в тон плите, дерьма. Традиционный подарок прежних "постояльцев"…

     Но, бойцы даже не успели подцепить гостинцы лопатами. Дерьмо ожило и превратилось в пару упитанных гадов. Гады метнулись в разные стороны и, на мгновение, показалось даже будто плита пошла широкими трещинами. Пытаясь стряхнуть морок, Володька зажмурился и мотнул головой. Когда, он вновь открыл глаза, змеи исчезли, будто и впрямь померещились.

     – Нее, нам такие соседи не нужны…, – молотя лопатами по двери рассудили бойцы. – Эй гады, выходи! Хуже будет…

     – Вот что Напиленко! Цепляй её лебёдкой за дальний край, – скомандовал Володя. – Перевернём эту дуру вверх тормашками. Остальные, с лопатами, в круг, стоять и ждать моей команды, не ранее того, как плита упадёт. Чтобы, не пришибла кого...  Вот когда я скомандую: «Руби!» Тогда, – не зевай…

     Но прежде, чем дверь упала навзничь, весь расчёт вылетел из окопа, как кипятком ошпаренный. Под плитой оказалась неглубокая яма, кишащая сотнями ядовитых гадов. Они живыми волнами хлынули оттуда во все стороны и, в считанные секунды, покрыли дно окопа сплошным ковром. Зрелище было не для впечатлительных натур, будь они даже и в кирзовых сапогах.

     – Что хлопцы? Занято? –  хмыкнул Володя и, построив экипаж, обратился к нему с короткой речью:

     – Время, товарищи, поджимает! Здесь рядом, двести метров, есть ещё один окоп, неглубокий, танковый. И аппаратная в нём, с дороги, будет немного просматриваться. А дрога эта от вертолётной площадки. По ней только командующий ездит. Он будет к полудню, – приврал Володя. – К этому времени, кровь из носу, нам нужно успеть развернуть стацию и замаскироваться. Но! На всякий случай, – внимательно следим и за небом, и за дорогой.  Как покажется кортеж, всем замереть, залечь и не дышать. Авось пронесёт. Всё! К машине!

     Уже через час аппаратная стояла в новом окопе и, пока экипаж ворочал антенное хозяйство, а водитель возился с электроагрегатом, Володя взял на себя обязанности начальника станции. Склонясь над топографической картой, разложенной на крошечном столике, он прикидывал азимутальное направление антенны …

     Что заставило его поднять глаза он так и не понял. Но потребность сделать это была абсолютно непреодолима. И он поднял.

     Через открытое окошко аппаратной на него внимательно смотрела гадюка, точь-в-точь такая, как те, недобитые. Её, просторная, видимо отжатая у грызунов, нора выходила на глинистый, до блеска заполированный лопатами, склон окопа, в аккурат посередине окошка.  Несколько секунд, замерев, они внимательно изучали друг друга.

     – Напиленко! – наконец негромко позвал Володя. Тот возился с огнетушителем, закрепляя его на колышек, вбитый у входа в аппаратную. – Иди-ка сюда! Посмотри на это гадство…

     Змея терпеливо дождалась Напиленко, покрасовалась в окошке, как в портретной раме, ещё с пяток секунд, затем, на прощанье, будто дразнясь, показала обоим тоненький раздвоенный язычок, и нора всосала её в себя, как матрос макаронину.

– Вот те раз… – озадаченно произнёс Володя. – Плюнь Саша в глаза тому, кто скажет, что у змей задней передачи нет!

– Задачу понял! – не сводя с норы пристального взгляда доложил Напиленко.

– Давай, да по-скорому! А то, тут и с открытым окошком сдохнуть можно, – сказал Володя, примеряясь, как бы это половчее его захлопнуть.

     – Так я её сейчас сверху копну, тут же не глубоко…

     Володя хотел было сказать, что достаточно будет просто забить в нору пробку, но, настроенный радикально, Напиленко, с лопатой в руке, уже выбрался из окопа…

     Безразлично махнув рукой вслед, Володя вернулся к своим вычислениям. Но не прошло и минуты, как машина вдруг затряслась, будто черти на ней в пляс пустились.
 
     Послышались вопли, вперемешку с матом. С дурной силой шарахнула дверь кабины, затем в аппаратную чуть не под потолок влетел Напиленко, сидящий на лысых головах двух радиотелеграфистов. Стряхнув седока, они вкатились на пол аппаратной и, чуть не переломав один другому ноги, в четыре руки захлопнули за собой дверь. Все трое трясли руками и, возмущённо шипя, растирали головы.

     Наконец, заметив любопытствующий взгляд начальства, Напиленко принялся пояснять:

     – Я, товарищ старший лейтенант, дёрн-то по периметру подрезал, а когда вывернул пласт, там, прямо над этой чёртовой норой, улей оказался. Охрененный улей! Пчёлы в нём копошатся, как те змеи. Злые, – жуть. Я пока до аппаратной добежал… Вот, и морду и руки покусали… Сссволочи! Чо теперь делать-то?

     Володя взглянул на окошко. Оно было сплошь облеплено пчёлами, будто соты.

– Чо-чо?.. – передразнил он Напиленко и, сдвинув рукав, упёрся взглядом в часы. – Защитный комплект надеть! Газы!

     Две машины ждали командарма уже битый час. Но, к счастью для встречающих, и нежданно-негаданно для покусанного экипажа, он прилетел на полтора часа раньше запланированного времени. Поэтому звук вертолёта внутри аппаратной, облачающиеся в ПХЗ, связисты не слышали…

     Вместе с командующим на полигон прилетел и начальник политотдела армии. Оба мужика с юмором. И, поскольку командующий, по имени и отчеству, был тёзкой Василия Ивановича Чапаева, то и за «начпо», среди штабных офицеров, автоматически закрепилось прозвище «комиссар». К месту, при личном общении, применял его и командир.

     Подметив удивлённый взгляд водителя, поднявшего глаза куда-то влево вверх, Василий Иванович тоже взглянул на поросший дубьём и кустарником пригорок. Метрах в ста, над едва заметной крышей КУНГа, посверкивая стекляшками противогазных очков, метались три серые фигуры, облачённые в ОЗК.

     – Глянь комиссар! – вполоборота развернувшись к начпо, мотнул головой командарм. – Это уже по твоей части…

     – Интересно… Кто же это лютует? На такой жаре "химтренаж" устроить... – в тон командарму, возмутился начпо.  – Шеи, сослепу, ещё посворачивают...

     – Давай-ка заедем! – приказал Командарм водителю и, мельком взглянув на часы, через приоткрытую дверь махнул машине сопровождения, чтобы следовала на ПКП.

     Машина командующего была замечена только когда подкатила к аппарели. Прятаться было поздно и экипаж, застигнутый за работой на крыше аппаратной, вытянулся по стойке «смирно».

     – Погоди Василий Иванович, я сам разберусь – упредив решимость командующего, рассудил комиссар и энергично шагнул из машины. Но не успел он и рта раскрыть, как получил два удара нижнюю губу слева. Сообразив, что говорить уже нечем, да и не о чем, он едва не потеряв фуражку, метнулся назад, к машине и, чертыхаясь, плюхнулся на заднее сиденье…

     Через полчаса, весь комсостав уже знал о дикой выходке насекомых, и пока шёл разбор учений, все, с любопытством, поглядывали на начпо. Но оценить ущерб не было никакой возможности. До самого конца тот сидел в молчаливой задумчивости, прикрывая нижнюю часть лица ладонью.

     – Да! И вот ещё что… – взглянув, под конец, на комиссара, вспомнил Василий Иванович. – Связь!

     – Я, товарищ генерал-лейтенант! – начальник войск поднялся со своего места.

     – Объявите благодарность вашим пчеловодам, – произнёс командарм с ухмылкой, барабаня указательным пальцем по петлице своего кителя, намекая на крылатую, с молниями, эмблему войск связи, чем-то действительно похожую на раздавленное насекомое. И, опять испытующи взглянув на начпо, прикрывавшего ладонью распухшую губу, с деланной ехидцей добавил:

     – От моего имени!

     – Смеёсся, Василий Иванович?.. – расплываясь в улыбке прошепелявил комиссар.
– А я тебя, можно сказать, собой закрыл.

Зал сдержанно выдохнул долго копившимся смешком…

     P. S.

     Ни одно животное от руки человека, в это истории, так и не пострадало.