Муза

Александр Николаевич сидел за старым, допотопным ноутбуком уже четвёртый час. Пыльный, громоздкий агрегат, которому больше подходило название  ёмкое название"гроб с музыкой" печально смотрел на него тусклым глазом заляпанного монитора и иногда разражся приступом надсадного тарахтения, похожего на кашель умирающего от туберкулёза больного.
Стрелки часов, висящих на стене, равнодушно отщёлкивали драгоценное время. Завтра, в двенадцать часов дня ему обязательно нужно сдать очередной рассказ для небольшой малотиражной газеты, редактором которой был институтский друг Александра Николаевича. Он еженедельно брал в печать его рассказы, больше из жалости, чем от их литературной ценности. Ведь даже бывшие писатели хотят ежедневно и пить, и есть, и нуждаются хоть в какой- нибудь крышей над головой. Такова жизнь.
Луна круглым, поджаристым блином заглянула в лишённое штор окно его бедной, неуютной и запущенной кваритры. Она с сожалением взглянула на плешивого, невзрачного мужичонку, сидевшего за монитором в грязной, растянутой майке, презрительно качнула головой и покатилась дальше, не желая тратить на незадачливого писателя своё драгоценное время.
Ночь, а на мониторе по прежненему нет ни одной буквы, и голова Александра Николаевича пуста как осиновый чурбан, и в ней нет ни одной мысли. Чтобы писать - нужна Муза, а она так глубоко спряталась в недрах его души, заперта, замурована и заморожена так крепко, что никакой возможности вызволить оттуда нет, да и не хочет этот жалкий, забытый всеми человечишка выпускать её оттуда, ведь он знает это прекрасное чувство полёта над миром, пространством и временем, которое дарила она, его Муза, и знает он, как больно падать на безжалостные камни разочарования, сорвавшись с её белоснежных крыльев...
Тугой, соленый ветер гудит над морем, подхватывая мельчайшие брызги воды и бросает их в лицо отдыхающих. Они смеются, подставляя себя непослушному озорнику. Маленькая Светланка бежит по пенному прибою, оставляя за собой цепочку крохотных следочков на мокром песке, которе тут же жадно слизывает море, унося в пучину память о Светланкином безбрежном счастье. Мария, мама Светланки, стоит, придерживая на голове широкополую шляпу и улыбается. А он, молодой, перспективный писатель, сидит, неловко пристроившись на мокром, покрытом склизкими водорослями валуне, и торопливо пишет на смятом листке бумаги замусоленным огрызком карандаша то, что нашёптывает ему на ухо Муза. Он не может оторваться от слов, которые она торопливо ему диктует, и не видит моря, солнца, не слышит шума волн и заливистого Светланкиного смеха.
В свои неполные тридцать лет он был известен, даже знаменит. Его рассказы с большим удовольствием печатали толстые литературные альманахи, включали в сборники, выпускавшиеся во всех республиках Советского Союза. Он имел просторную, светлую квартиру, машину, и солидные авторские гонорары. Но это было всего лишь приятным приложением к тому, что он мог ТВОРИТЬ.
Писать так, что ручка не успевала за мыслью, путаясь в буквах и нервно протыкая бумагу. Не видеть ничего вокруг, созерцая миры, которые показывала она, его Муза. Миры, которые давно канули в Лету, или, наоборот, ещё не появились. А потом, перепечатывая набело исчерканные "куринным" почерком листы, читать и удивляться, что это написал он, и что голова, та самая голова, что сидит у него на плечах, могла придумать такие вещи.
Кроме Музы, было у него ещё одно сокровище - его семья. Жена Мария и дочка Светланка.  Это было его ВСЁ.  И если сам он не нуждался ни в каких материальных благах, с жены и дочки пылинк сдувал, ни в чём не отказывая.
Этот год выдался сложным. Молодой писатель взялся за большую работу - пытался сотворить большую повесть. Запершись в кабинете, они вместе с Музой творили днём и ночью, делая редкие перерывы. Осунувшийся, с покрасневшими глазами, Александр вваливался на кухню, запихивал в рот что придётся, съедал, не чувствуя вкуса, и снова бежал в кабинет. Мария всё чаще высказывала ему, что за рассказы платят больше, а он взялся дурить,тратить зря время, но он не слушал её, убегая туда, где ждала его его Муза.
Наконец адский, титанический труд был окончен. Осталось перечитать повесть, внести небольшие поправки и отнести в издательство. Повесть обещала взорвать все литературные круги. Так хорошо Александр не писал ещё никогда.
А на кухне его ждала жена, за пару месяцев превратившаяся в отстранённо-холодную чужую женщину. Она больше не смеялась его шуткам, не сыпала в шутку соль в позабытый им чай, не надевала его тапок, чтобы, громко шлепая, брести по коридору. Она оставляла ему Светланку и шла гулять. Ну или в гости. И возвращалась всегда поздно, внося в дом шлейф запаха духов, сигаретного дыма и дорогого алкоголя. А они с дочкой всегда ждали её, и шили из лоскуточков кукле Тане платья, и кормили настоящей кашей пластмассового Тобика, и рисовали кривые, похожие на Пизанскую башню, домики. А иногда он хватал карандаш, и начинал быстро - быстро писать, прямо на обороте рисунка, или салфетке Тобика, даже на старой газете, стараясь попасть между строк.
Всё рухнуло внезапно.  В тот день его, как знаменитого писателя, пригласили на встречу с работниками крупного сталелитейного завода. Сталевары оказались людьми дотошными, и отпустили измученного писателя лишь спустя четыре часа. И вернулся он в пустую квартиру. Мария в его отсутствие вывезла из квартиры всё, не погнушавшись даже посудой и ковриком из-под двери. Не тронула лишь его святыню - кабинет. Оставила на столе записку - " прости, полюбила, ухожу".
Казалось, весь мир расколется от той боли, которая разом вспыхнула в душе Александра. Её нельзя было унять словами утешения, залить марочным коньяком и искрящимся шампанским. Она грызла его, плотоядно отрывая огромные куски его души и пожирала их, омерзительно чавкая.
Пропажу рукописи он обнаружил позже, когда немного остыл от потери. Один из бездарных писателишек - прилипал, тех, что ходят на задних лапках перед власть имущими, выпустил в свет повесть. Совершенно невероятную, талантливейшую вещь. Прочтя почти что половину текста, Александр схватился за голову и бросился к столу. Ящик был пуст.
Вот тогда то он и запер свою Музу где-то в глубине свого почерневшего, обугленного болью сердца, предварительно сломав ей крылья. Чтобы не напоминала он ему о ео счастье, да и летать с камнем в груди - вряд ли получится...
Поначалу она билась, пытаясь вырваться, особенно по ночам. Он он загонял её всё глубже и глубже, не давая даже шевельнуться. А потом стихла. И по - видимому, навсегда.
Как он жил? Да он и сам с трудом это помнил. Как оказалось, без таланта, без титула и денег он оказался никому не нужен. Квартиру пришлось уступить очередному молодому таланту, машина тихо ржавела в гараже. Дни сменялись днями, проходили месяцы и годы, а он всё так же писал жалкие писульки, с трудом зарабатывая себе на кусок хлеба.
И вот он уже Александр Николаевич, и имеет свой ноутбук, одышку и камни в почках. Разбившийся на куски и пытающийся жить. Просто жить, не позволив боли разорвать себя напрочь.
В комнату вполз рассвет. Он неловко потянулся и, как котёнок, тронул лапкой постаревшего писателя. Тот удивлённо, как в детстве, взглянул на порозовевшее, подернутое туманом небо. А в груди забилась, требуя её выпустить замёрзшая, покрытая пылью Муза.
И тогда он решительно пододвинул к себе ноутбук, и его пальцы быстро забегали по клавишам, позволяя Музе вырваться из плена боли и лететь, лететь туда, где она будет свободна.
Поставив точку, Александр Николаевич взглянул на монитор и победно улыбнулся. Сегодня был рождён он, очередной шедевр, способный затронуть сердца многих...
Внезапно ноги его подкосились, и он упал, увлекая за собой жалко пискнувший ноутбук, и замер неподвидно на пыльном, давно не мытом полу. А там, высоко, под потолком, на белоснежных крыльях парила его Муза, ожидая его, чтобы показать таинственные миры, которые простым  смертным недоступны.