Сонаследники. Глава II

     Оля закончила пятый класс, когда двоюродная сестра вернулась в Липецк дипломированным бухгалтером и стала работать в совхозе. Теперь Нина  часто бывала у них, жаловалась, что в бухгалтерии на неё валят самую трудную работу, что сидеть с восьми до пяти в одном кабинете с пожилыми тётками скучно: они перемывают косточки своим невесткам и зятьям и, кроме домашнего хозяйства, ни в чём не разбираются: ни в кино, ни в театр не ходят, с ними и поговорить не о чем. Дядя Коля, приходя по выходным, рассказывал  другое: Нина допоздна смотрит телевизор, а вставать на автобус, который возит работников из города в совхоз, надо в шесть часов, так что каждое утро он будит её с руганью, а на работе она до обеда «клюёт носом» — досыпает, на замечания огрызается.  Когда дядя уходил, родители и бабушка тревожно говорили о том, что отношение Нины к работе может навредить репутации дяди Коли: он же главный ветеринар, парторг. Отработать в совхозе, который дал направление на учёбу и платил стипендию, надо  три года. Но с помощью Алевтининых знакомых из обкома (она к тому времени была уже немалым начальником в строительном тресте и знакомые у неё появились соответствующие) Нину без проблем перевели на работу в тот самый строительный трест. Там и зарплата повыше и квартиру со временем можно  получить, да и дорога до работы всего пятнадцать минут. Рабочий день в тресте начинался в девять,  чуть свет вставать не надо, во время обеденного перерыва можно  успеть и перекусить, и по центру города погулять — так что Нина была довольна.

      Конечно, в детстве Оля не задумывалась о том, как она относится к двоюродной сестре: это родственница, бабушке — внучка, маме — племянница, одним словом, своя. Но приходу Коли радовалась гораздо больше, чем приходу Нины. Коля научил играть в морской бой, умел из обычного тетрадного листка делать самолёты и разные кораблики. Оле подарили бадминтон, на следующий день рожденья — волейбольный мяч, и Коля часто играл с ней  и её друзьями во дворе. Учился  Коля на тройки, в художественной школе его, наоборот, хвалили, а родственники в нём души не чаяли. Особенно тётя Валя, жена маминого младшего брата. Они с  дядей Ваней  каждый год приезжали в гости из  Павловска. Оля знала, что у дяди Вани и тёти Вали, кроме Андрюши, был старший сын — ровесник Коле, но родился он с неизлечимым заболеванием — водянкой головного мозга и прожил всего десять месяцев. Тётя Валя, когда вспоминала о нём, плакала, говорила, что её Алёша — ангел, он всё видит с неба, помогает родителям и брату, но как было бы хорошо, если бы Алёша был жив и дружил с Колей.


     В «Пятёрочке», закупившись продуктами, Ольга завернула в цветочный отдел, попросила показать гвоздики. Крупные, крепкие цветы понравились.  Когда на вопрос: сколько будете брать, ответила — восемь, улыбка исчезла с лица юной продавщицы и глаза погрустнели. Закутали с ней гвоздики в несколько слоёв плотной коричневой бумаги. Выходя из магазина, думала о девочке-продавщице:  милое, умное личико, грамотная речь, никакой назойливости или попытки заболтать. Не поступила в институт и пошла работать? А может, учится заочно: семья бедная, нет возможности содержать дочку-студентку? Не дай Бог, сирота: жизнь такая сложная, без  помощи родителей, без их советов как не попасть под влияние дурных людей…

     По дороге домой мысли плавно перетекли в другое русло: вспомнилась первая смерть, с которой столкнулась в детстве. Оля закончила шестой класс и наслаждалась летним отдыхом: сначала с бабушкой погостили в Павловске, потом  у папы начался отпуск и съездили с ним в Октябрьское к другой бабушке, в середине июля вернулись. А дня через два-три ранним утром пришёл дядя Коля с печальной вестью: в Тамбове умерла его бывшая жена — утонула. Пока Коля-младший стоял в очереди за билетами, дядя рассказывал, как  ночью им принесли телеграмму, и недоумевал: «Зоя плавать не умела, в воду если только  по пояс заходила, и то когда я был рядом. Как она могла утонуть? Не столкнул ли её кто в воду? Не убийство ли это?»

     Бабушка, вытирая слёзы, суетилась с завтраком, мама собиралась на работу, а папа в предварительную кассу за билетами в Тамбов: завтра утром они с мамой поедут на похороны. Родители ушли, пришёл брат: на 9.30 достался только один билет — поедет дядя, а они с Ниной позже, в 11.40. Коля молча ел, бабушка и дядя тихо разговаривали, Оля не произнесла ни слова: смотрела, слушала, пытаясь детским своим умом осмыслить произошедшее.

     Назавтра была суббота, и родители, когда Оля ещё спала, уехали на похороны. Вернулись совсем поздно, около одиннадцати, и папа с порога попросил: «Мама, разогрейте нам борща побольше». Оказалось, что весь день они были голодными, после похорон на поминках выпили по глоточку водки и закусили конфетками, а больше ничего есть не могли: тараканы бегали по столу, на котором готовили, и  Зоина старшая сестра Маша сбрасывала  их руками, а потом теми же руками резала хлеб. Обратные билеты родители хотели купить сразу, как  приехали в Тамбов, но билеты на последний рейс закончились прямо пред ними. Так что после похорон и поминок на такси добрались до Мичуринска, а до Липецка  на проходящем поезде. Дядя Коля переночует у двоюродного брата тёти Зои и приедет завтра, дети на несколько дней  останутся у родственников.

     В воскресенье вечером дядя Коля зашёл сразу с автобуса, рассказал подробности. Оказывается, из Петропавловска приехала в отпуск школьная подруга тёти Зои  и они решили отметить встречу на берегу Цны. Разыскали одноклассников (вернее одноклассниц: парни-одноклассники почти все погибли на войне), запаслись  продуктами и, конечно, выпивкой и отправились на природу. То, что тёти Зои нет, заметили, когда собрались уходить. Стали искать и в полукилометре вниз по течению реки нашли на берегу её босоножки и сарафан. Утром тело прибило к берегу в посёлке, километрах в пяти от того места, где отдыхали. Дядя Коля был потрясён тем, что экспертиза определила у тёти Зои среднюю степень опьянения: «Она же, кроме бокала вина по великим праздникам, никогда не пила!»

     Вернувшийся из Тамбова  Коля с удивлением говорил, что его мать, оказывается, была на пять лет старше отца: она 1922-го года рождения, он 1927-го. В августе приехали из Павловска дядя Ваня с тётей Валей, и Оля часто слышала разговоры, касавшиеся тёти Зои.  «Коля красавец был молодой, а она никакая», «поймала нашего Колю», «с пузом взял» — это слова Риммы и Люси. «Бросила ребёнка», — твердила  тётя Валя. Конечно, свои выводы Оля сделала, уже став взрослой, но разговоры те запомнила. И никогда не считала, что мать бросила Колю. Все каникулы и праздники он проводил с ней.  Дядя, работавший почти без выходных и уходивший на работу очень рано, приводил к ним Колю вечером и приносил большую сумку гостинцев; деньги, рублей сорок-пятьдесят, бабушка, завернув в носовой платочек, пришивала  к Колиной рубашке изнутри. Утром его сажали в автобус Олины папа или мама, а в Тамбове встречал кто-нибудь из взрослых.

      Насчёт возраста дяди и его жены возразить было нечего, да и Нина родилась как-то рановато:  в мае, а расписались-то в январе. Удивляло, конечно, что маленькая росточком, неброская тётя Зоя в тридцать три года «отхватила» высокого, статного, чернобрового дядю Колю. Он выучился в Воронеже на ветеринара и работал по распределению в Тамбовской области,  она — мужской парикмахер. Случился роман. То, что их семейная жизнь закончилась разводом, не удивляло: в свои сорок с небольшим дядя был похож на актёра кино и парой ему казалась тридцатилетняя  Алевтина, яркая и стройная, а не  сильно располневшая бесцветная тётя Зоя,  которой было уже под пятьдесят. Но её судьба почему-то «не отпускала» Ольгу, всплывая в памяти время от времени, заставляя вспоминать семейную жизнь подруг, размышлять о женской судьбе и  женском счастье. 

     Во время войны умерли родители тёти Зои, погиб муж  сестры (детей  у них не было). Брат Иван после контузии плохо слышал и не мог больше работать учителем начальных классов, пришлось заняться ремонтом обуви. Молодая жена не дождалась его с фронта: уехала на Украину с хирургом из госпиталя, где работала медсестрой, и маленького сынишку увезла. Так и жили брат и две сестры в родительской квартире: работали, понемногу выбираясь из военной бедности, приодевались, покупали кое-что из мебели. А вот личную жизнь устроить ни у кого не получалось. И только в 54-м  на скромную  парикмахершу обратил внимание красавец-ветеринар из колхоза в Рассказовском районе. Приезжая в областной город на совещания, заходил подстричься; сначала поговорили, потом принёс  конфеты, пригласил в кино. Ольга представляла, как ждала приезда кавалера, как гордилась, прогуливаясь с ним под руку в парке или в фойе кинотеатра Зоя, уже переступившая порог тридцатилетия. После многих переживаний и, скорее всего, слёз, наконец расписались. Родила дочку, через три года сына. Родственники мужа, разочарованные его выбором, невестку не очень привечали. Только бабушка, уже перебравшаяся в Липецк, понимая, что Зоя старшему сыну не пара,  жалела невестку. Об этом она рассказывала, когда летом и осенью ездили в церковь заказывать поминальные службы  (вернее, в церковь бабушка шла одна, Оля ждала на остановке «Арктическая», потому что у  школьников, носивших крестики и ходивших в церковь, могли быть неприятности). Бабушка винилась, что много лет назад, когда она ездила к дяде Коле на Ферросплавную посидеть с детьми, не раз упрекала невестку в том, что в доме не всегда чисто и что готовит Зоя тяп-ляп. «Никак не лежали у неё руки к хозяйству, — вздыхала бабушка. — В парикмахерской ведь работала, руки быстрые, ловкие должны быть. А морковки и картошки в суп такими кусками накрошит, что смотреть тошно. И ни пирожка какого испечь, ни блинка. Булками с маслом детей кормила — булка утром, булка с чаем, булка вечером… Я, грешница, бывало не смолчу: смотри, плита вся  чёрная, помыть-то пять минут!  полотенца серые, прокипятить не можешь?..  А оно видишь, как всё вышло:  Сорокоуст за упокой новопреставленной рабы Божией Зои иду заказывать...»

      Бабушка очень переживала, что старший сын остался один. Дети, конечно,  жили с ним, но хозяйки в доме не было: Нина если и сготовит что, то только для себя, убирать ленится, рубашку отцу не постирает. Коля и полы мыл, и картошку варил, пока в армию на забрали. Мясо дядя покупал в совхозе всякое, и бабушка с мамой нажаривали сковороды котлет или печёнки, запекали в духовке буженину и отправляли Олю с сумкой, полной вкусной домашней еды, к дяде.

      Последний бабушкин год он старался проведывать её как можно чаще: заходил после работы, по выходным, поздравлял с каждым праздником. Бабушка уже не выходила на улицу, но варила борщ, картошку, ждала из школы Олю, с работы её родителей, с радостью кормила ужином уставшего дядю Колю. Когда он уходил, вздыхала: нет ему с женщинами счастья! Часто вспоминала бабушка Павлушу, которого видела только совсем маленьким, когда Алевтина ещё жила с дядей, а сама бабушка была в силах подняться к ним на пятый этаж. Никаких отношений между родственниками дяди Коли и матерью его младшего сына не сложилось. Алевтина, поселив в своей квартире младшего брата с семьёй, осталась с родителями, которые занимались Павлушей и  всеми домашними делами, и делала карьеру: вступила в партию, стала руководителем группы, потом заведующей отделом — совещания, конференции, командировки. Каждое лето ездила с сыном в Крым. С дядей Колей, вроде, и не ссорилась, и не расставалась, но и рядом её не было. Бабушка как-то спросила, не собирается ли он расписаться с Алевтиной: и по внешности они пара, и по должностям пара, и Павлуша растёт. Дядя  махнул рукой: ей от меня только деньги нужны…