Глава 15. Странная женщина

 Глава 15. Странная женщина.

Немного о Раисе Лукъяновне.

                Мама, мама, ты одна не предашь и не разлюбишь.
                В мире этом и другом ты всегда со мною будешь.               
                Я к одной тебе иду, в сердце раненная.      
                Мама, мама, ты моя стена каменная.
                {„Мама“ C. Лазарева.]

Татьяна никак не могла выкинуть из головы  последний разговор с матерью. И продолжала ломать голову над тем почему мать с ней — дочерью, настолько суха и безразлична.
-Возможно она отождествляет меня с тем человеком от которого родила? — предполагала Татьяна. — Но ведь я в этом не виновата: мать сама выбрала его. Так чем же я виновата?
Действительно: странная женщина, как считают большинство её кавалеров, которых она, выбирая на роль единственного и неповторимого, раз от разу ошибается.
-Может и в этом я виновата? —так думает Раиса Лукъяновна, потому что даже присутствие дочери в её жизни, для них не желательно?
Да, понять такое весьма непросто — Татьяна по крайней мере понять это не может и чем старше становится — тем больше не понимает.
Почему мать к посторонним людям добра, внимательна,  и они отзываются о ней, как о прекрасном человеке, а с дочерью Раиса Лукъяновна не просто строга — безразлична.
Хотя… Может Таня просто её не понимает и мать не настолько уж и безразлична к ней, ведь дала же она ей денег и на дорогу и с собой, зная что у Алимовых особенно не разгуляешься?
Татьяне всё больше кажется, что мать таким образом ведёт себя потому, что хочет чтобы она наконец оставила своего Алексея и начала жить для себя, своих детей, ну и конечно для неё.
Ведь она сама, когда понимает что избранный ею мужчина не является тем за кого себя выдаёт,  порывает с ним не раздумывая — немедленно и бесповоротно.
-Может потому, что там никакой особой любви и нет — один сухой расчёт: не соответствуешь — прости прощай? — думает Таня анализируя жизнь матери. А она, может к сожалению может на свою беду любит Алексея и ничего поделать с этим не может — характер совсем на материнский не похож.
У неё даже друзей не множество, как у матери, а одна подруга — но всегда самая лучшая, как считает Таня.
Вот и сейчас у Раисы Лукъяновны в Намангане множество подруг, хотя она и живёт там без году неделя. Где она их только находит? И приезжие подружки,  которых и специально искать — не сразу найдёшь. Например: Валка- шофёрша, или Татьяна -сибирячка которые и по возрасту России никак не подходят: Валентине в районе сорока лет а Татьяна где-то в возрасте дочери.  И не только по возрасту не подходят для дружбы -  у них и цели, и задачи, и мечты, и планы настолько разнятся, как небо и земля, однако Раиса  их привечает, даёт и кров,  и своё внимание и понимание, и поддержку. И что странно, а может и нет, если чуть больше знать эту странную женщину — Раису Лукъяновну - все эти женщины неустроенные, несчастные, одинокие, готовые преклонить свою голову к каждому, кто пожалеет, посочувствует, поймёт их.
Почему странная — спросите вы? Не знаю — так называют её мужчины, которых она каждый раз считает единственными и неповторимыми. Впрочем, некоторые из них называют её Раечкой, Раисой и даже Ранетой. А один даже Чумой Ходячей называл. Представляете?
Уж лучше  тогда пусть странной женщиной называют.
Может она поэтому и подружек таких выбирает, чтобы среди них не выделяться?

1. Валька-шофёрша:

Раиса Лукъяновна, как мы знаем попала в Наманган совершенно случайно:  в пух и прах рассорилась  с новой семьёй  дочери Татьяны. Её единственная дочь Таня  год назад вышла замуж за Алимова   Алексея и переехала жить в семью мужа.  Раиса осталась одна, и очень скучала по дочери. Одиночество скрадывала только работа, которую она любила, и в которую вновь ушла с головой, но одной работы было мало — нужно чтобы был хоть кто то рядом.

К этому времени у Татьяны уже был маленький сынишка: Рафаэльчик, и она сидела с ним дома. Не работал и её муж — красавчик Алексей, да и   мать Алексея тоже уволилась с работы. На взгляд Раисы Лукъяновны Романовны получилась этакая  безработная семейка.  Прямолинейная Раиса не могла не высказаться весьма недвусмысленно по этому поводу в присутствии  молодого зятя и его мамы.

Высказаться-то высказалась, но в ответ получила такой отпор и со стороны Алексея, и со стороны  Елены Павловны, что не смогла даже слово вымолвить в ответ. Собственно, этот отпор нимало не смутил женщину: иного  она и не ожидала — обидело то, что родная дочь не сказала ни слова в защиту.
Немного остыв после перенесённого удара, Раиса спросила себя:
-Почему Танечка промолчала?...  Я же беспокоюсь о том, как смогут жить она и мой внук в семье, где никто не хочет работать?...  На что они будут жить?...

Поведение дочери показалось женщине полным пренебрежением к ней, как к матери, нежеланием понять, что она беспокоится о судьбе своей  единственной дочери и маленького внука.  Тогда Раиса и решила:
-Если я  совсем не нужна ей, то, пожалуй, мне лучше уехать из Гулистана куда глаза глядят!

А глаза её в тот момент смотрели в сторону Ферганской долины. Припомнила Лариса, что  хорошая знакомая, тётя Клава Рулёва, очень хвалила один город под названием Наманган: и климат там чудный, и горы совсем рядом, и фрукты-овощи — в избытке. Вот и направила она свои стопы из Голодностепского края в этот  чудный, по мнению её знакомой, город - Наманган.

Уже через полтора года работы бухгалтером в КЗУ -15 (Кирпично-заводском управлении) она получила однокомнатную квартиру и жесточайшую гипертонию в придачу.  Чтобы наладить вконец запутанный в управлении бух учёт, Ларисе приходилось работать по 12-14 часов, а иногда даже и на ночь  оставаться: год подходил к логическому завершению, а к годовому отчёту  - ни единой живой цифры.

Ценой немалых усилий, Лариса навела порядок: всё свела, всё сделала, наладила  в КЗУ  надлежащий учёт, и получила в награду однокомнатную квартиру. Сколько по этому поводу было недовольства,  роптаний, косых взглядов тех, кто работал  в управлении намного дольше Раисы — ясно и без слов. Но дальше роптаний дело не пошло, и Раиса была счастлива, заселяясь в свои законные 18 квадратных метров, за которые пришлось заплатить не только невероятным трудом, но и здоровьем.

Одна из хороших знакомых посоветовала Ларисе прописать в квартире  кого-нибудь из родных, чтобы не подселили какую-нибудь сварливую, одинокую старушенцию — ведь на одного человека в то время положено было только 9 квадратных метров жилплощади. Вот Раиса Лукъяновна и прописала свою маму, которая к тому времени уже,  три года как покоилась на  Гулистанском кладбище. Сохранился паспорт матери  - это и позволило прописать её, и не допустить подселения чужого человека.

При высокой  работоспособности, упорстве, общительности и способности со всеми находить общий язык, Лариса не умела одного: быть в одиночестве. Поэтому её всегда окружали какие-то люди: не то друзья, не то приятели, не то просто желающие пожить за чей-то счёт. В её квартире вечно кто-то жил, ночевал, крутился, и из-за этого  порой возникали всевозможные казусы, неразрешимые на первый взгляд ситуации.

Так однажды в жизни Ларисы появилась Валька-шофёрша: женщина лет на десять моложе её, крупная, сильная, немного мужиковатая, мало разговорчивая. Валька покоряла своей прямолинейностью, открытостью, простодушием, то есть теми качествами, которые и ценила в людях Раиса. Но главное Валентина умела и любила готовить чего совсем не любила делать она. Единственное, что в Вальке казалось непривлекательным, так это то, что она порой «надиралась до поросячьего визга». Зрелище было не столь забавным, сколь мало приятным.

По молодости лет Раиса Лукъяновна и сама любила пропустить рюмку-другую, а то и третью. Но теперь, когда вовсю разыгралась гипертония, позволяла себе расслабиться только в крайнем случае, когда жизнь загоняла в угол, выбраться из которого, казалось уже  было невозможно.
Валентина же, являясь подшофе, как водитель со стажем, была несдержанна на язык и позволяла себе крепкие выражения. Раисе -  женщине культурной, хорошо воспитанной, такое поведение новой подруги, естественно, нравиться не могло.

Шофёрша утром «дико извинялась» и за поведение, и за крепкие слова, ссылаясь на то, что общаться каждый день с шофернёй без крепких выражений не возможно.
Раиса отвечала слегка смущённой подруге:
-Не забывайся, Валя, тут  не твой любимый гараж, а моя квартира, поэтому попрошу в дальнейшем не повторять подобного.

Валька-шофёрша ещё раз сконфуженно бормотала свои «дикие извинения», и потихоньку исчезала из квартиры, даже не попив чая. Вечером она являлась с кульками всяческих продуктов и развивала кипучую деятельность на кухне. Чего-чего, а готовить Валентина, в отличие от Ларисы,  умела и любила.
Последующие несколько дней подруга была, как шёлковая: тиха, покладиста, малоразговорчива. Говорила Раиса, а Валентина слушала и кивала головой в такт своим мыслям. Потом повторялось всё сызнова: пьянка, нецензурная брань и затем полная отключка от действительности.

Каждый раз, когда это происходило, Раиса говорила себе, что давно пора покончить с этой дружбой и выставить Валентину из квартиры, но утром у ней не поворачивался язык сказать те слова, которые она говорила, когда Валька становилась овощем:
-Не пора ли, голубушка, восвояси? Что-то ты тут загостилась?!

Неожиданно всё закончилось само-собой. В один из вечеров  Валентина вновь явилась пьяной. Долго шебутилась, проклиная всё на свете: и работу, и шоферню, и Лукъяничну — так она порой называла хозяйку квартиры. Шофёрша так расходилась в тот вечер, что Раиса хотела   взять её за шиворот и выставить вон, но та отключилась прямо за столом, уронив голову в тарелку.

Посредине ночи Валентина неожиданно вскочила из-за стола с глазами круглыми не то от удивления, не то от страха. Что-то бормоча, она накинула на плечи свой пиджачок, сунула ноги в ботинки и, не реагируя на вопросы Раисы, выскочила за двери, как ошпаренная, оставляя хозяйку в полном недоумении.

Явилась она только через три дня. Вид у Валентины был, как у побитой собаки. Она сконфуженно улыбалась, держа в руках бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет.
-Лукъянична, - заявила подруга прямо с порога, - я пришла уверить тебя в том, что больше никогда не потревожу твой покой.
-Что так? - поинтересовалась Раиса. - Кажется я тебя не гнала.
-Ты нет, - ответила Валька-шофёрша, - а вот женщина... Старая... Она сказала, чтобы я оставила тебя в покое, а то у тебя и без моих выкрутасов давление выше крыши...

-Какая женщина? - удивилась Лариса. - О чём ты? Никак не пойму тебя, Валентина... Ты что, опять  под мухой?
-Нет, Лукъянична! - запротестовала  та. - Даже в рот ничего не брала. Хочешь дыхну?
-Не нужно! - отреагировала Лариса. - Поверю на слово... Так что за женщина тебя  напугала?
-Да уж точно, напугала, - призналась Валентина, поглядывая на балкон. - Той ночью...

Шофёрша смолкла, нервно сглатывая слюну.
-Ну, что, что? Говори уж! Не тяни кота за хвост... - подбодрила её хозяйка.
-Ночью открылась балконная дверь и в комнату вошла худенькая, седая старушка в синем платье  в белый мелкий цвет. На голове у неё был простой белый платочек...
-Ну и что?
-Она встала напротив меня и сказала: «Почему, девушка, ты  моей Раечке покоя не даёшь? У неё и без тебя давление скачет, а ты являешься сюда пьяная, выражаешься матерными словами... Потом храпишь, как боров — спать не даёшь... Тут я не выдержала и спросила старушку: -«А Вы  кто такая, что  командуете?».  Старушка посмотрела на меня с улыбкой и ответила: «Я живу тут... Это ты  кто такая, что ведёшь себя по-хамски, как у себя дома?... Хочу предупредить тебя, девушка: если ещё раз явишься сюда в таком виде, я приму свои меры».

Вид у Валентины, когда она рассказывала это, был так у затравленного зверька: она никак не могла понять, что произошло в ту злополучную ночь.
-Вот тогда я соскочила и убежала среди ночи, - призналась Валька.
И через пару минут с дрожью в голосе поинтересовалась:
-Кто это был, Лукъянична?
-По твоему описанию — очень на  маму мою похоже... Но, по-моему, я тебе не рассказывала в чём мы её похоронили?...

Валька дикими глазами посмотрела на Ларису  и, слегка  заикаясь, сказала:
-Н-нет... Нет- н-нет!... Не рассказывала...
-Ты мне о ней вообще ничего не рассказывала! - через минуту  испуганно объявила Валентина, поднимаясь со стула. - Я это, того... На минуту заскочила... Ехать мне надо...
-Если надо — ехай, - с улыбкой ответила Раиса, дивясь неподдельному испугу шофёрши.
И Валентина пулей вылетела из квартиры. Больше она у Раисы Лукъяновны не появлялась.

В тот же вечер Раиса рассказала этот случай соседке Марине - той самой хорошей знакомой, которая некогда посоветовала ей прописать кого-нибудь в  квартире. Марина долго смеялась, представляя картину, нарисованную испуганной Валькой-шофёршей, а когда, наконец, успокоилась, сказала:
-Не должны покойники жить рядом с живыми... Выписала бы та мать, Раиса. Не хорошо это... Может быть, поэтому ты так часто и болеешь...

Раиса послушалась совета и вскоре выписала мать из квартиры. На этом ночные посещения закончились, но не закончились приключения: Раиса Лукъяновна  словно притягивала их, как магнитом.
Вскоре место Шофёрши заняла место следующая подруга — сибирячка Татьяна удивив до невозможности соседку Марину которая сказала:
-Ох, Раиса, зря ты приручаешь эту девицу — она себя ещё покажет — чует моё сердце.
И была права:

2. Подкидыш:

             
Марина Михайловна никак не могла заснуть: за стеной плакал маленький ребёнок. Плакал, как заведённый, словно кто-то назло соседям снова и снова  прокручивал запись. Марина и вату в уши закладывала, и подушку-думочку на голову укладывала — ничего не помогало: плач прорывался через все преграды, бил по ушам и нервам.
-Ребёнок? - вслух удивилась женщина. - Какой ребёнок, откуда? С одной стороны живут пенсионеры, у которых и детей-то никогда не было, не то что внуков... С другой стороны — одинокая женщина под пятьдесят... Может к ней дочь приехала с ребёнком?... Да нет,  её внуку года два, а это плачет грудной ребёнок. Мне ли, врачу-педиатру   со стажем, не знать этого?

Промучившись полночи, Марина Михайловна не выдержала и пошла узнавать в чём дело. На звонок открыли быстро, словно с нетерпением ждали её появления. В прихожей стояла соседка Раиса Лукъяновна с орущим свёртком на руках. Её лицо было растерянным и измученным.
Марина  поинтересовалась:
-Лукъяновна, ты чего это безобразишь: спать соседям не даёшь?
-Да вот, - неопределённо ответила соседка, протягивая вперёд свёрток.
-Ребёнок? - деловито поинтересовалась Марина Михайловна. - Откуда надыбала? Вроде не
предвиделось...

Раиса на шаг отступила внутрь прихожей, как бы приглашая соседку войти. Глаза у неё были слегка припухшими не-то от бессонницы, не-то от слёз.
-Танька-паршивка сегодня принесла, - виноватым голосом ответила Лариса. - Сказала на десять минут отлучится за пелёнками и смесью... И пропала.
-Это которая? - попыталась припомнить Марина Михайловна. - У тебя их много околачивается.
-Высокая, светлая, - напомнила Лариса. - Ты ещё дылдой её называла...
-Ну Танька! - всплеснула руками Марина. - Ну дылда!... А я всё думала, куда это она запропастилось? То палкой отсюда не выгонишь, а то днём с огнём не сыщешь.

Ребёнок меж тем плакал не переставая, и Лариса принялась трясти его, как куклу.
-Лукъяновна? - удивилась Марина. - Ты ему сейчас весь ум вытрясешь. Разве  с грудным ребёнком  так обращаются?
-Да я уж забыла, как это делается, - призналась Раиса.
-Может он есть хочет? - поинтересовалась Марина Михайловна, принимая  ребёнка из рук соседки.
-Десять минут назад кормила... Из бутылочки.
-Ну значит мокрый, - решила Марина. - Куда положить малютку?
-Клади уж на стол! - в отчаянии махнула рукой Раиса. - Больше не куда.
-Клеёнка есть? - деловито поинтересовалась Марина.
-Откуда? - удивилась соседка. - Ни клеёнки, ни пелёнки...
-Я сейчас. Последи, чтобы ребёнок не упал, - сказала Марина и кинулась в свою квартиру.

Она вернулась через пять минут со стопкой пелёнок и клеёнкой, оставшихся после внуков, радуясь, что в своё время не выбросила их: словно чувствовала, что пригодится.
-Ну что же, подкидыш, давай знакомится? - деловито произнесла женщина, умело разворачивая неуклюже   спелёнутого ребёнка.
-Мальчик! - обрадованно произнесла она, глядя на полу голенького младенца.
-Чему радуешься? - удивилась Лариса. - Какая разница: девочка, мальчик?
-Нам — никакой, - в ответ улыбнулась Марина. - А ему чуть полегче в жизни будет: в подоле, как его беспутная мать, не принесёт!

Заметив на ручке мальчика бирочку,  женщина удивилась:
-Что же не сняли-то? Как вещь какая-то, с биркой...
Она осторожно сняла бирку и прочла вслух:
-Соколов Иван. Рост 61 см, вес 3600...
И, глядя на мальчика жалостливым взглядом, сказала:
-Эх, Ваня, Ванечка, Ванюша... Хороший мальчонка получился. Справный... Вот только с мамкой тебе не повезло, Ванечка: непутёвая тебе мамка досталась.

Мальчик, словно, поняв слова женщины, снова занялся плачем.
-Ничего, ничего, дорогой, - успокаивала его Марина, - не плачь — старые тётки тебя в обиду не дадут... Вот сейчас мы тебя искупаем, покормим, спеленаем потуже... И ты будешь спать, как миленький. Небось сил уж нет  оплакивать жизнь свою?
И добавила, обращаясь к Раисе:
-Неси корытце, хозяйка, что я в прихожей оставила.  Будем  купать Ванечку.

Ловко переворачивая младенца, чтобы снять с него мокрую распашонку,  Марина сказала:
-Папа-то у парнишки — местный.
-Узбек? - удивилась Лариса. - С чего ты взяла?
-А вот смотри, на крестце  тёмное пятно? Оно лишь у местных бывает, или метисов...
-Не знала, - призналась Раиса.
-Тебе это и не к чему было знать, - ответила ей Марина. - Зять-то у тебя не из местных будет?
-Нет, не из местных, - подтвердила хозяйка.- Татарин.
-Всё одно — не русский — отреагировала Марина.

Через полчаса мальчонка был вымыт, накормлен, спелёнат и спал сном младенца. Женщины на цыпочках перебрались на кухню. Они пили зелёный чай и тихо разговаривали.
-Как ты с ним лихо управилась! - восхитилась Раиса. - Словно всю жизнь этим только и занималась.
-И до сих пор занимаюсь, - подтвердила Марина. - Я же врач детский. Или забыла?
-Ну, да, - согласилась Лариса, - дети —  твоя работа.
-Не только работа, - уточнила Марина Михайловна, - но и забота, и боль, ведь ко мне в кабинет не всегда здоровых детей приводят...

Женщины чуть помолчали, попивая чай из пиал, размышляя каждая о своём.
-Что ты с ним делать будешь, если Танька и утром не появится? - поинтересовалась Марина.
-Не знаю, - растерянно ответила Раиса. - Голова уж кругом идёт... На работе меня не поймут: на старости лет ребятёнком обзавелась...
-Ну,  до обеда я могу с ним посидеть: мне сегодня к двум в поликлинику... А потом?

Марина наморщила лоб, усиленно соображая, что предпринять, на кого можно оставить мальчонку?
-Кажется придумала! -  легонько хлопнула она себя ладонью по лбу. - Валентина Баева сможет посидеть...
-Да ты что?! - испугалась Лариса. - Это Валька-то бродяжка?! С ума сошла что ли?... Она же пьющая.
-Уверяю тебя: не станет она пить рядом с ребёнком! Я её хорошо знаю: сталкивалась почти в такой вот ситуации... Да и платить ей не придётся: постель, еда — этого достаточно.
-Ну, не знаю, - всё ещё сомневалась Раиса. - Как пьющей женщине доверить грудного ребёнка?..
-А у нас есть выбор? - настаивала Марина.
Раиса пожала плечами.
-То-то и оно, - констатировала Марина. - В общем так: иди ко мне,  поспи хоть немного... Утром я разыщу Валентину и обо всём договорюсь...

После работы Марина неслась домой, как на крыльях: хотелось добраться быстрее Лукъяновны, успеть проверить всё ли в порядке с Ванечкой и его нянькой — Валентиной. Утром она с трудом отыскала ту, в не совсем приятной компании, в несвежем одеянии, не успевшую ещё опохмелиться. Долго объясняла женщине, что от неё хотят, пока та, наконец, поняла.
-Только одно условия: ни капли спиртного! - категорично заявила  Марина.
-Даже пива? - с надеждой поинтересовалась Валентина.
-Даже пива! - настояла на своём  Марина. - Зато неделю-другую: мягкая чистая постель, ванна — ежедневно, еда свежая — калорийная.
-Я подумаю, - попробовала кочевряжиться Валька, шаря вокруг глазами в надежде найти хоть что-то  спиртосодержащее, чтобы немедленно опрокинуть в рот.

Марина прекрасно поняла, что ищет Валька и пообещала:
-Будет тебе бутылка пива на опохмелку, если согласишься и пообещаешь не пить при ребёнке.
Валька, задумавшись на секунду, согласилась:
-Ладно, Мариночка Михаллна, веди.
Дома Марина налила Баевой  бокал пива, заставила помыться в ванной. Та долго, с наслаждением плескалась, как утка. Вышла из ванной посвежевшей и похорошевшей. Марина Михайловна приготовила чистое бельё и халат, и только после того, как женщина переоделась повела её в соседнюю квартиру.

Вот теперь и торопилась Марина, опасаясь, что Валька-бродяжка выкинет какое-нибудь коленце: напьётся, или оставит Ванечку одного.
-Хоть она и дала обещание, - сомневалась про себя Марина, - но, что-то у меня душа не на месте...
В квартире Ларисы было тихо.
-Есть кто дома? - поинтересовалась Марина.

Ответа не последовало, и женщина лёгким шагом прошла в комнату. На диване, свернувшись калачиком, спала Валентина. Рядом с диваном стояла пустая бутылка из-под  «Жигулёвского» пива.
-Опять в своём репертуаре! - возмущённо подумала Марина Михайловна, намереваясь немедленно растолкать Баеву, но тут её взгляд упал на коляску. Ванечка не спал. Глаза у него были широко раскрыты: казалось он к чему-то прислушивается. Прислушалась и Марина. Из кухни доносилась негромкая песня.

Звонкий, чистый детский голос проникновенно  пел:
-Прекрасное Далёко,
Не будь ко мне жестоко.
Не будь ко мне жестоко-
Жестоко не будь.
От чистого истока
В Прекрасное Далёко
В прекрасное Далёко
Я начинаю путь...

Марина Михайловна невольно улыбнулась, глядя в детское личико.
-Вань, - сказала она, - эта песня для тебя! Слышишь, Вань?
Потом она, размашисто перекрестив  мальчика,  произнесла:
-Дай Бог, Ваня, чтобы у тебя больше никогда в жизни не было бед, чтобы тебя больше никогда не бросали...

Тут зашевелилась Валентина, продирая глаза. Марина, ни слова не говоря, взяла её двумя пальчиками за шиворот и потянула за собой на кухню. Там она учинила женщине изрядный разнос. Валентина слушала молча, опустив голову. Было видно, что ей стыдно за свой проступок.
-Если ещё раз повторится такое, - строго сказала Марина Михайловна. - Я просто выставлю тебя за дверь — без слов и объяснений... Ты меня поняла, Валентина?
-Да, - ответила та. - Больше такого не повторится.

И действительно за всё время, что  смотрела за ребёнком, Валентина больше в рот не взяла даже пива. Ванечка за это время немного подрос, поправился, похорошел. Валентина оказалась   заботливой, хорошей нянькой.
Лариса удивлялась откуда у Валентины, никогда не имеющей своих детей, такие навыки обращения с младенцами? Было так интересно наблюдать за тем, как та общалась с Ванечкой: что-то приговаривала с доброй улыбкой, агукала, пела ему смешные детские песенки. В этот момент Лариса забывала, что Валентина - бездомная бродяжка, потерявшая всё, опустившаяся на дно. Это была обычная женщина - добрая, нежная, способная щедро делиться с друзьями своим душевным теплом.

Лишь через месяц Раисе Лукъяновне  удалось устроить Ванечку в «Дом малютки». Для этого пришлось усилиями ПМК, в которой она работала бухгалтером, сделать ремонт  подсобных помещений, завести  шпаклёвку,  краску, керамическую плитку для  облицовки ванных комнат. Всё это было оформлено, как шефская помощь.

В тот же вечер, как только Раиса с Мариной отвезли Ванечку в «Дом малютки»,  заявилась Танька. Прямо с порога она закатила истерику: ревела белугой,  билась о стену, словно была действительно  расстроена тем, что её сына сдали, как она выразилась, в приют.

Раиса взяла её за шиворот и вышвырнула вон, как котёнка, из своей квартиры, а следом выкину бумажку с адресом «Дома малютки».
-Вот тебе адрес, где сейчас находится твой сын! - сказала она. -Если он тебе нужен — найдёшь его там!
Но Танька так ни разу и не пришла к сыну. А вскоре Ванечку усыновила одна бездетная семья: врач из той поликлиники, где работала Марина Михайловна.

Среди знакомых и друзей Лукъяновны были женщины и местные и первыми среди них были две татарочки: Райка-трясучка и Хатыма.
Кто знал их всех удивлялся : с чего это Раиса общается с этими женщинами, которые и моложе её минимум на десять лет  да и заведомо убогие и больные — у обеих нарушения центральной нервной системы и общаться с ними весьма непросто: Раю так многие опасались — и женщины и мужчины, хотя обе женщины  на личико не были отталкивающими. Но у Раи тряслись не только руки, но и голова, и зрелище это было весьма неприятное и отталкивающее. А у Хатымы было очень нехорошее заболевание -  шизофрения, которая в их семье передалась по материнской линии — бабушка, дочь, внучка.  И пока у Хатымы не было обострения болезни, она была вполне адекватным человеком и очень неплохой портнихой, у которой обшивались самые известные дамы города. Одна из них даже добилась того, чтобы ей поставили телефон, что в то время было большой редкостью для обычных смертных — чтобы быть всегда на связи с портнихой.
Но как только болезнь обострялась, Хатыма ненамеренно портила изделие и, разругавшись с клиентами вдрызг, добровольно ложилась в Психоневрологический диспансер, где её уже все знали.
Отлежав положенный срок, возвращалась домой, и принималась за работу с удвоенной силой, стараясь возместить причинённые убытки. И так до следующего обострения.
С Раисой у неё тоже был неприятный инцидент, когда Лукъяновна, хотя и жалела соседку, живущую прямо под её квартирой, не выдержав оскорблений, коими осыпала её соседка, взяла её однажды за шиворот и выбросила из своей квартиры. Хатыма кубарем скатилась по лестнице, залетела в свою квартиру, а буквально через два дня легла в уже известный нам диспансер.
Что отличало женщину — она никогда не помнила зла, и после грандиозного скандала начисто забывала, всё что было. И после в качестве извинения пошила Раисе несколько платьев из кримплена — самого модного в то время материала.
Даже Татьяне Хатыма сшила два платья из тонкого, мокрого кримплена: одно салатового цвета с завышенной талией и юбкой солнце, которое невероятно шло Тане, скрывая её широкие бёдра, и, делая фигуру стройнее и тоньше.
Но и Райку-трсучку и Хатыму Раиса считала просто знакомыми которым она сочувствовала, жалела, помогала, но не более того.
В отличие от них — Валентина Лебедева больше подходила на роль подруги: и возрастом ближе к Раисе, и  интересная в общении, и образованная: преподаватель истории ВКПб местного Педагогического института.
Но не смотря на наличие семьи: двух дочерей и внука, такая же одинокая и неприкаянная, как и две первых женщины. Духовной близости в  семье Лебедевых нет, каждый из них в своём коконе, находится, словно они чужие, и не ведает, что твориться в душе в голове рядом живущего родного человека.
Валентина понимала что большая часть вины в этом лежит на ней, но даже себе она в этом признаваться не хотела.
Постоянные весёлые гулянки в их доме, встречи с порой совсем ненужными подругами и друзьями привели однажды к тому, что один из её аспирантов изнасиловал её старшую дочь Ольгу, тем самым сломав всю её жизнь: Ольга в это время едва закончила школу причём с серебряной медаль и намеревалась поступать учиться дальше, но этот чёртов аспирант перепутал все её планы. Да к тому же он во всём обвинил девушку, заявив что это она его соблазнила и едва ли не сама его бедолагу изнасиловала.. К тому же ещё и мать подлила масла в огонь, заявив что она сама виновата:
- Не надо было мужику глазки строить! Нацмены намёков не понимают: улыбнулась — значит хочешь его — вот он и добился своего.
Аспирант спокойно свалил, а Ольга в результате оказалась в положении и родила сына Игорька, когда ей ещё и восемнадцати лет не было.
Какие после этого могли быть отношения между дочерью и матерью? Естественно — напряжённые.
И Ольга назло матери пошла вразнос, и на все претензии матери отвечала:
-А что мне ещё остаётся делать, когда от тебя слышу только одни претензии, что мы сидим у тебя на шее? Должна же я как то свою жизнь утраивать? Вот я и пытаюсь найти себе человека, который смог бы о нас с сыном позаботиться. И  нашла — непонятно из каких и непонятно какой национальности — в общем что под руку попало — то и схватила.
-Нашла! — злилась Валентина — Такого же беспутного как и сама. Это называется устроить свою жизнь? По моему, дочура, это означает: посадить ещё одного лодыря на шею матери.
А лодырь нагло отвечал:
-Закрой рот, тёщенька! Ты меня должна благодарить денно и нощно за то, что я прикрыл позор твоей дочери и женился на ней, а ты вечно верещишь, как резанная!
Вот такая обстановка была в семье подруги Раисы — Валентины Лебедевой.  Понятно почему без поддержки и помощи друзей Лебедевой обходиться было трудно.  Именно Раиса, как оказалось, и была её лучшей подругой, потому что другие стали обходить Валентину стороной, считая что чужие проблемы им ни к чему — своих хватает.

3. Раису Лукъяновну хочу!


Марина Михайловна отдыхала после ночного дежурства. Ночь в больнице была беспокойной: из дальнего района привезли двоих детей с высокой температурой, в полу-бредовом состоянии. Марина сразу заподозрила неладное: все симптомы указывали на то, что их надо отправлять в инфекционную больницу, но главврач  Умар Садыкович приказал положить в детское отделение. Хорошо догадались определить больных детей в отдельную палату.

Пока сестру и брата осматривали, прослушивали, брали анализы — девочка потеряла сознание. Экспресс анализы доказали правоту Марины Михайловны:  у детей брюшной тиф. Болезнь запущена. Из бессвязного рассказа отца поняли, что лечили их дома, народными средствами.
-Что это? - удивлённо спрашивала себя Марина Михайловна. - Обычная беспечность, или хуже того — безразличие: «Бог дал — Бог взял»?... Довели детей до такого состояния! Мальчик, возможно, и выкарабкается, а насчёт  старшей девочки — большие сомнения.

Так всю ночь и провозились: сначала с больными детьми, потом с их отправкой в инфекционную больницу, затем — с дезинфекцией палаты в которую их приказал положить главврач. К утру Марина была, как выжатый лимон.

Что-то уставать стала Марина Михайловна в последнее время. Да и как не уставать? На двух работах приходится работать: и в поликлинике вести прём, и в больнице поддежуривать. Не для себя старается она — для дочери, для внуков. И хотя они живут  не в Намангане, а в Коканде, Марина Михайловна помогает им, чем может: и деньгами, и продуктами, и детской одеждой.

Едва  уставшая женщина задремала — звонок в дверь: настойчивый, громкий, упрямый. Соскочила, как ошпаренная. Взяла на кухне скалку и к двери. Так хотелось стукнуть ею по лбу незваного визитёра, спугнувшего её сон, что рука зачесалась.
Перед дверью стоял  незнакомый мужчина цыганистого типа.
-Попрошайка, что ли? - подумала Марина, воинственно  распахивая двери.
Так и предстала перед незнакомцем: в лёгком, ситцевом халатике, со скалкой в левой руке. Незнакомый молодой человек слегка опешил.
-Раису Лукъяновну хочу... Видеть, - сказал он, растеряно моргая.

Марина переложила скалку из левой руки в правую и ответила:
-Я тоже.
-Что? - не понял незнакомец.
-Хочу её видеть, чтобы отчитать, как следует. Но только  чуть позже, когда высплюсь.
-Я что, не в ту квартиру попал? -  нарочито удивился  молодой человек.
-А что, я похожа на Раису? - вопросом отреагировала Марина.
-Н-нет, - слегка заикаясь ответил возмутитель её сна. - Где же тогда Раиса Лукъяновна?
-Наверное, в соседней двадцать седьмой квартире, - начала выходить из себя Марина Михайловна, шокированная медленной сообразительностью визитёра.

Она собиралась уже захлопнуть дверь прямо перед его носом, но не тут-то было: цыган уходить не собирался.
-Я звонил в двадцать седьмую: мне не открыли, - настаивал он.
-Не открыли — значит дома нет! - возмутилась  Марина, единственным желанием которой было, скорее избавиться от назойливого визитёра и лечь в постель. - Что тут непонятного?
Молодой человек, вытягивая шею, попытался заглянуть вглубь квартиры, словно что-то высматривая, и женщина демонстративно переложила скалку из одной руки в другую, давая ему понять, что в случае чего не преминет ею воспользоваться. Тот сразу сделал шаг назад.
-Вы не могли бы передать Раисе Лукъяновне пригласительную открытку? - спросил он, глядя на  женщину с явно  возросшим интересом.
-Могла бы, - сухо ответила та, пресекая  поползновения на корню. - Давайте сюда вашу открытку.

Марина  молча взяла протянутый  мужчиной конвертик, скалкой подвинула визитёра ещё на  шаг от двери, и так же молча, не прощаясь, захлопнула её. За дверью не то хихикнули, не то хрюкнули, а затем послышались удаляющиеся вниз по лестнице шаги. Женщина облегчённо вздохнула, думая о том,  что, наконец, сможет отдохнуть.
Только легла в постель и сразу же провалилась в сон, как в тёмную яму: без мыслей, без чувств, без сновидений.

Её разбудил стук в двери. Женщина открыла глаза, ещё до конца не понимая где находится и что от неё хотят. На всякий случай снова взяла скалку. На пороге стояла Раиса.
-Звоню-звоню... - начала она и осеклась: уж больно грозен был вид у Марины.
-Ты всех встречаешь скалкой? - поинтересовалась она, с непониманием взирая на подругу. - Или только соседей?
-Ещё непрошеных визитёров, - буркнула до конца не проснувшаяся Марина, - которые трезвонят во все двери подряд.
-Это ты  о ком? - уточнила Лариса, проходя за подругой на кухню.
-О твоём, видимо, хорошем знакомом, - ответила Марина, жестом приглашая соседку присесть. - Чай будешь?
-Да, - механически отреагировала Лариса. - О ком речь?
-О цыганистом молодом человеке лет тридцати — беспардонном и наглом... Сейчас, погоди.

Марина вернулась на кухню с открыткой в руке и протянула её соседке:
-Это он мне утром всучил.
Лариса прочла приглашение и пояснила:
-У Валентины  Николаевны в субботу юбилей: 50 исполняется. Вот приглашает... Тебя, видимо, её  зять  сегодня побеспокоил.
-Кто такая? Почему не знаю?
-Знаешь. Лебедева Валентина Николаевна... Я как-то вас знакомила.
-Это которая в Пединституте историю ВКПб преподавала?
-Она самая.

Женщины чаёвничали и разговаривали, как давние подруги, хотя знакомы  только полгода. За последние пару месяцев они настолько сдружились, привязались друг другу, словно знакомы много лет. Обе почти ровесницы, обе одиноки, у обеих дочери живут вдали от дома, обе тяжело переживают одиночество — это по видимому и стало главным фактором их сближения. И хотя они совершенно различны: Марина серьёзна, строга, малоразговорчива, Лариса — лёгкая, общительная, способная с любым человеком найти общий язык, но это их не разъединяет, а, напротив, притягивает друг к другу.
-Он что, люли? - возвратилась к недавнему посетителю Марина.
-Ты имеешь ввиду зятя Лебедевой?
-Кого же ещё?
-Кто его знает? - ответила Лариса. - Детдомовский он. Фамилия Цыганков... Считает себя русским.
-Ну, если узбекский цыган — русский, я тогда кореянка! - засмеялась в ответ  Марина.
Это определение заставило улыбнуться и Ларису: на кореянку подруга была меньше всего похожа. Белокожая, со светло-русыми волосами, серо-голубыми глазами, задорным, слегка вздёрнутым носиком Марина являла собой типичную представительницу Средне-русской равнины.

Уже через мгновенье лицо подруги стало совершенно серьёзным.
-Раиса, - поинтересовалась она, - ты говорила, что у твоей знакомой две дочери?
-Да, - ответила Лариса, с любопытством поглядывая на подругу. - И что?
-По-моему, одна из них была у меня три дня назад на приёме. С сыном. Мальчонка — Игорь Лебедев, четырёх лет отроду.
-Это внук Валентины Николаевны — Игорёшка.
-Но почему Лебедев?
-Ошибка молодости, так сказать.
-А ошибка-то ничего получилась, - вновь улыбнулась Марина. - Такой общительный, развитый не по годам мальчик.
-Весь в маму, - отреагировала Лариса. - Та тоже развита не по годам. Вот в восемнадцать лет и сообразила себе сынишку...
-Бывает. Главное не отказалась, в больнице не оставила.
-Ну это уж не её заслуга, а Валентины. Та настояла.

Пообщавшись ещё несколько минут, женщины расстались, занявшись каждая своим делом. Марина начала готовится к завтрашнему приёму в поликлинике: стирала медицинские халаты, доводя их до кипенной белизны, крахмалила, попутно напевая незамысловатую песенку, вертевшуюся на уме с утра. Лариса пошла к знакомому кондитеру заказывать юбилейный торт, а затем по магазинам, разыскивая любимое шампанское Валентины - полусухое, полусладкое.

Встретились женщины только в субботу вечером. Марина Михайловна сидела на диване и щёлкала переключателем телевизора, ища интересную передачу. Показывали, как всегда,  муть.
-Хотя бы фильм какой-нибудь старый показали, - думала она с досадой, - а то одни разборки, «крутые» мужики на иномарках с растопыренными пальцами, да чернуха с порнухой.
От мыслей отвлёк настойчивый звонок в двери.
-О, Марина, ты становишься популярной! - улыбнулась она своему зеркальному отражению, направляясь в прихожую.

На пороге стояла Раиса. На голове у ней была невообразимая шляпка с большими полями, закрывающими половину лица.
-Фу ты — ну ты! Какие мы модные. - улыбнулась Марина вглядываясь в невероятно модную подругу.
Но, когда  та  подняла опущенную низко голову, стало заметно, что под глазом  у неё красуется  почти уже сформировавшийся синяк.
-Ох, Раиса?! - всплеснула руками Марина Михайловна. - Вечно ты куда-нибудь вляпаешься: не в г..., так в Красную Армию!... Проходи на кухню.  Будем исправлять последствия...
Пока Марина готовила бодягу, смешивая её с какими-то только ей известными ингредиентами, Раиса рассказывала о том, с каким воодушевлением она неслась в обед к Лебедевым с подарком, специально изготовленным к этому случаю тортом и бутылкой  шампанского.

-У дверей их квартиры поняла: скандалят. Шум был слышен даже на лестничной площадке. И больше всех шумел зять Алексей. Его голос был злым, неприятным. Я поняла, что именинницу нужно немедленно спасать и нажала на кнопку звонка... Голоса сразу смолкли. Потом  раздались шаги. Дверь открыла  сама именинница, даже не спросив, кто там. Следом вылетел и зятёк. Было заметно, что они слегка навеселе, видно не стали дожидаться гостей и начали отмечать рождение раньше назначенного времени...

-«Ба, знакомые всё лица!» - начала я разговор, - Отчего такой похоронный вид? Радоваться нужно: такой человек на свет явился!
 Далее намереваясь поздравить всех с именинницей. Не успела... Через секунду уже летела в угол, всеми силами оберегая торт. За шампанское не волновалась: была уверена, что ничего с ним не будет. Когда впечаталась в угол, успела подумать:
-Ещё один удар — и  меня нет...
Но Алексей  тут же  забыл про меня и  предъявлял уже претензии  тёще, крепко сжимая её горло. В ответ ему  доносились  хрипы. Пришлось спасать именинницу...

Отставила подальше фирменный  торт, достала из пакета бутылку шампанского и с силой опустила её на голову воинствующего зятька. Бутылка рассыпалась вдребезги, обдавая всех шипучей влагой и осыпая осколками.  Алексей пошатнулся,  ослабил хватку и начал медленно сползать вниз на пол прямо в лужицу шампанского... Закричала Ольга, наблюдающая за происходящим из комнаты:
-Убили?!... Лёшу убили!...
 
-Замолчи, дура! - зашипела на неё мать. - такого и дрыном железным не убить, не то что какой-то бутылкой...  Ничего с ним не будет: оклемается. Неси тазик, нужно ему голову промыть и продезинфицировать.
-Уже продезинфицировали... Шампанским! - подал голос зять, пытаясь подняться.
-Вот видишь, - засмеялась Валентина Николаевна, - я же сказала, что с таким как он, ничего не будет: голова у него — чугунная.
-Но-но, маманя! - начал Алексей. - Попрошу без оскорблений!
-Какое же это оскорбление, дорогой зятёк? Это констатация факта...

Когда начали мыть  Алексею  голову, он сомлел. Пришлось вызывать скорую...
В общем, не день рождение — а сплошной цирк получился. По-быстрому поздравила именинницу, вручила подарок и ноги в руки, пока зятёк не очухался и не выдал добавки...
-Да, приём был, что надо, - улыбнулась Марина, выслушав рассказ  Раисы.
-Не говори, подруга,  - согласилась с ней  та. - Приём был горячим, а угощение — щедрым.
В общем посидели, поговорили — Марина наложила под глаз соседке приготовленную по спецрецепту бодягу, сказав через сколько минут нужно её смыть и смазать место удара кремом любым для лица, чтобы смягчить кожу. И разошлись.

Надеюсь теперь, дорогой читатель, тебе  стало несколько яснее, что из себя представляет Раиса Лукъяновна?
Ну да — бесспорно сложная и противоречивая натура, понять которую и принять весьма непросто. Однозначно сказать — хороший это человек или не очень, даже и познакомившись с ней ближе не возможно — тут вместе, как говорят, нужно пуд соли  вместе съесть.
Понимала Раису только её мать — Любовь Дмитриевна: и понимала и жалела. А дочь понять мать не смогла, даже прожив с ней бок о бок немало лет. И не потому, что ума на это не хватило, а потому что характер матери был для неё непостижим.
Ещё одну деталь должна пояснить: строки из стихотворения „Полуночная богомолица“  относятся не к матери Татьяны а к её бабушке — Любови Дмитриевны: именно её молитвы и спасали, и защищали Таню.
Но Татьяна лишилась этой защиты, совершив самую большую ошибку в своей жизни и самое большое предательство, когда оставила бабушку на попечение тёте Тоне и уехала к матери — вот тогда и посыпались на её голову все шишки.



                Продолжение следует: