Последняя дуэль между русскими поэтами

   
          *  *  *

    Ангел громко и мерно читает

    Уже много ночей

    Книгу жизни моей,

    Вся, как солнце, она золотая,

    Каждый чётко записан в ней

день,

    Каждый месяц – певучая стая,

    И проходят года, расцветая,

    Как густая сирень.

 

    Но одна есть страница пустая

    Уже в самом конце –

    И с печалью в лице

    Ангел книгу мою закрывает...

    Даже он, даже ангел не знает

    То, что будет в конце.

 

      18 ноября 1925

             (Черубина де Габриак)

 

....Два русских поэта - Максимилиан Волошин и Николай Гумилёв - стреляются на месте дуэли Пушкина. Повод к дуэли - более чем серьёзный и непростительный с точки зрения благородства: публично оскорблена честь женщины.
     Вызов последовал за пощёчиной оскорбившему, и назначенные секунданты - неслыханное дело! - не сделали ни малейшей попытки к примирению литераторов. Единственное, на чем жёстко настоял секундант Алексей Толстой, стреляться не с пяти (как требовал Гумилёв), а с 25 шагов.

     Однако уже на следующий день дуэль на столь знаковом и горьком для русского народа месте весь Петербург называет не иначе как фарсом. Оба противника опоздали к месту дуэли: автомобиль Гумилёва застрял в снегу, а Волошин потерял галошу и долго ее разыскивал. Пистолет Гумилёва не выстрелил, потому что был неправильно заряжен, а Волошин промахнулся.
     Ко времени второго выстрела порох в обоих пистолетах отсырел из-за погоды, и пришлось разрядить их в воздух. Итак, единственный урон - потерянная Максом в грязи и так и не найденная галоша.

     А над дуэлянтами долго ещё потешались, награждая обидными прозвищами, и совершенно забыв о восстановлении доброго имени той, ради которой и прозвучал этот "благородный" вызов.

По иронии судьбы, это была последняя в истории дуэль между русскими поэтами.
https://dzen.ru/a/ZRw80fGf8FNLPNZI
    
        .    .    .

   "Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее". (Эрих Мария Ремарк "Триумфальная арка")

"Никогда не отказывайся от того, что заставляет тебя улыбаться.“ (Хит Леджер, американский актёр и режиссёр)

..Героиня этой, придуманной Волошиным, "великой мистификации", поэт и переводчик Елизавета Дмитриева, у меня почему-то не вызывает ни жалости, ни желания оправдывать поведение редактора журнала "Аполлон" Маковского (кто теперь о нем знает?) Вот кого следовало бы вызвать на дуэль, хотя бы как непрофессионала, проглядевшего талант.
     Сергей Маковский, сын знаменитого художника, сам ничего не создавший, но пригревший в своем культовом журнале "Аполлон" поэтические таланты, даже не стал читать стихов принесенных в редакцию девушкой, только потому, что она показалась ему скромно одетой убогой дурнушкой, которой не мешало бы быть повыше ростом и с более изящными чертами лица. Ну млин, если так сказал сам главный редактор, вкус которого сформирован просмотром сотен модных журналов, тады конешна...

     А теперь посмотрим на фото
самого Сергея Маковского - субтильный типчик с кокетливо закрученными усиками и надменно-бесцветным взглядом, никогда не улыбающийся, сын знаменитого художника, привыкший к роскоши и богатству, написавший несколько книг о поэтах  Серебряного века. Это все, что о нем известно. И вот по вкусу этого избалованного женским вниманием хлыща мы должны оценивать красоту молодой женщины? СериОзно?...
    
     На меня с фото смотрит весьма привлекательная барышня, с приятной полнотой, красивыми глазами-маслинами, пышными вьющимися волосами. Мне понятно, почему она ощущала себя испанкой. Но, должно быть, из-за молодости и бедности, она была робкой, застенчивой, угловатой, что называется, "не умеющей себя подать".
     Я понимаю, почему в неё влюбился Гумилев (тоже, кстати, далеко не идеальный красавец), и почему она влюбилась в Волошина (старше, толще, защитник, покровитель), почему пошла на эту затею - поиграть в Черубину де Габриак. Чего не сделаешь ради любви.
      Волошин мог быть к ней равнодушен по очень разным причинам: он был старше на 10 лет, он был тогда еще влюблен в свою бывшую жену Маргариту Сабашникову и т.д.. А вовсе не потому, что считал Елизавету бедной или некрасивой. По крайней мере, талант он в ней разглядел. Но, вместо того, чтобы просто дать девушке денег на печатание стихов, сопроводив их своей рецензией, "Безумный Макс" придумал устроить "дерзкую мистификацию" с находящейся в России вместе с отцом-предпринимателем богатой, прекрасной, готовящейся в монастырь испанкой Черубиной де Габриак, - то ли желая поймать на крючок примитивного самца Маковского, то ли просто развлекаясь...в любом случае, он явно не подумал о последствиях...и получился какой-то Сирано де Бержерак навыворот.
     И мы, удостоверившись по нескольким фото, что никакой дурнушкой и уродкой Елизавета- Черубина не была, вдруг читаем:
"Непропорционально большая голова с вздутым чрезмерно лбом и каким-то поистине страшным ртом, из которого высовывались клыкообразные зубы, желтоватая нездоровая кожа и коренастая, довольно полная, абсолютно лишенная женских очертаний фигура", - похоже, это цитата из воспоминаний самого Маковского? -  - погуглив, я, увы, не нашла ее источника.
      Тут прям какой-то Квазимодо с клыками вампира вырисовывается.  Неужели Елизавета действительно была так страшна? Если бы это было так, она попросту не явилась бы на свидание. Нет, я думаю, она вовсе не считала себя дурнушкой и не была ею. Просто завышенные  долгим ожиданием влажные мечты о прекрасной испанке, помноженные на уязвленное самолюбие Главного редактора: два товарища по цеху развели его, как последнего  лоха! - и, что самое главное, полное отсутствие ч/ю, - сделали свое дело.
      Но, авторы баек из истории Серебряного века с упорством, достойным лучшего применения, до сих пор тиражируют мнение этого усатого типчика, чтобы мы, не дай Бог, не заимели своего!
      Мол, бедная "ПсевдоЧерубина"- не пережила-де "позора, осуждения приличного общества" (это распущенная-то богемная, праздная среда Серебряного века - приличное общество?) поэтому-де навсегда  перестала писать стихи и  печататься.
      А вот тут я позволю себе засомневаться. Может, Черубине стало просто скучно отдавать творения своей души на суд и зависеть от похвалы или осуждения этого примитивного общества,  - вскоре, впрочем,  смененного ещё более примитивным? - уж наверняка она что-то писала "в стол". И, я думаю, после всего пережитого, наконец-то обрела настоящую, а не салонную, уверенность в себе, как в привлекательной и неординарной женщине. Вышла замуж за советского инженера и прожила долгую и счастливую жизнь, напрочь забыв о том, не очень остроумном, своём ценителе.
      Мужчинам почему-то свойственно преувеличивать влюбленность в них той или иной женщины, зависимость от их оценок своей внешности.
       Но мы-то - тертые калачи, мы знаем об огромном носе Клеопатры, о маленьком росте Наполеона, о хромоте Байрона и Фриды Кало, - и вобще о том, что любят не за внешность. И не взбудоражь Волошин с Черубиной тогда петербургские салоны, выставив Маковского непрофессионалом и лохом, - что бы вобще нам вспомнилось из Серебряного века?

        .    .    .    .