Егорова песня

Егор проснулся от неясного нарастающего гуда. «Музыка что ли? - подумал он, выгоняя на холодок заспанную мысль. – Глянь-ка, подруга, что там?»
–  И-и-и… – отозвалась мысль, оглядывая подтаявший сумрак наступающего утра.
По улице шагала внушительная компания пьяных в дугу малолеток и у;хала в две гитары блатную попевку:
Если ты – заткнись! – меня не любишь,
Я тебя…
«Брр!» - страдальчески фыркнул Егор, кутаясь в одеяло и пытаясь уснуть – куда там! – компания остановилась аккурат под его окном и намеренно громко стала разливать трёхлитровую банку какой-то бормотухи в восемь, а может, двенадцать бумажных стаканчиков. Парни галдели и непрерывно двигались, пересчитать их не было никакой возможности. Кто-то крикнул:
–  Вован, сплюй нашу!
Парень по кличке Вован (в крещении Владимир?..) поставил ногу на парапет ограждения, вмял в бедро потрёпанную гитару и принялся молотить по струнам жёстким, видимо, сломанным медиатором. Братва сбросила на асфальт пустую тару и потешно – а-ля-Джексон – затряслась в обнимку друг с другом. Егор отслонился от окна и присел на край кровати: «Дураки на дороге – это по-русски».
Вдруг «музыка» оборвалась. Послышалось «Менты!» и шарканье разбегающихся ботинок. Ночная дискотека делала ноги. Когда всё стихло, Егор взглянул на часы: четыре двадцать одна. Возвращаться в сон не хотелось. Он снял со стены гитару и, размышляя о причудливом соотношении добра и хамства в пространстве, где ему назначено жить, стал перебирать струны. Незаметно сложилась песня. Заканчивалась она так:
И лишь гитара песню лет
Поёт вослед побед и бед.
                * * *
Как многолико время! Это и утренний подъём солнца, и падение песка в песочных часах. Настойчивость, с какой кварцевые крохи, расталкивая друг друга, устремлялись в жерло небытия, всякий раз веселила Егора. «Выходит, я веселюсь над приближением собственной смерти? – рассуждал он. – А как быть с восходом солнца? Почему, наблюдая за рождением новой жизни, мне порой становится грустно?»
Действительно каждое утро Егор провожал глазами огромный светящийся шар и всё круче задирал голову, как при взгляде на великана. А ведь именно так смотрели на него сквозь стекло песочных часов крохотные песчинки.
«Нехорошо, когда одни считают себя лилипутами, а другие великанами, ведь всё может измениться с точностью до наоборот!» – думал он и терялся в догадках: как рассказать людям, что источник света – солнце – и мгновение времени – падающая песчинка в песочных часах – даны нам, подобно Альфе и Омеге, для ощущения значимости и полноты жизни. Когда мы за ворохом случайных дел и обязательств перестаём видеть солнце, от нас ускользает главное (Альфа) – смысл жизни. Когда же, глядя свысока на падающие песчинки, мы тешим гордыню и подобно Пушкинской старухе, хотим стать владыками мира, то теряем впустую драгоценные мгновения отпущенного нам времени, а с ними и саму жизнь.
  И если самый скорый путь к человеческому сердцу песня, я буду петь! Петь то, о чём писал героический Джонатан Свифт, о чём пела «Машина времени» – об изменчивости мира. Ведь то, что мир изменчив, знают все, но о том, что его можно изменить – немногие.
                * * *
Однажды Егор услышал притчу. Умирая, старик увещевал сына: «Чтобы ни случилось с тобой, помни: всё проходит, пройдёт и это».
Верно! Без малого двадцать лет Егорушка «бардствовал» в компаниях и концертных залах. Многих отвлёк от уныния, многие судьбы извлёк из забвения. Но пробил час - тише стала песня, молчаливее гитара. Нажитый опыт российского сказителя сложил Егор в музыкальный сундучок, запер хорошенько и отправился в даль, куда поверх земной гравитации каждый день поднимается солнце.
Идёт Егор, а в ладонях его сверкает какой-то стеклянный предмет. Уже ли песочные часы? Так и есть! Прихватил он песочную пирамидку с ворохом испуганных и спорых на падение лилипутов. Видно, решил Егорушка-свет солнышко: хватит людям томиться ночами под вой российских уличных малолеток.