Молоко в ладонях Глава 16

               
   РАДУГА НАД ЗЕМЛЯНКОЙ

   Капустин лишь предполагал ранее, что с появлением спецпоселенцев, капитан Юшков либо окончательно переселится из района в поселок, либо станет наезжать чаще. Тогда жди в гости «рыбку» и покрупнее; жильем то контролирующие органы, хочешь не хочешь, а обеспечить придется. Выходит, опять Ершову, на опережение звонить надо; нужду выказать, иначе Юшков со свету сживет, пока дом себе не выхлопочет. Древесины полно, только вот со знающими специалистами совсем беда, да и не самое время стройку начинать; на виду ведь все, тут как вошь на гребешке закрутишься. А вот ежели домик щитовой, «Финский» выпросить да так, чтобы многосемейный, то и великие хлопоты можно с плеч стряхнуть. Он знал, что в районном колхозе «Ударник полей», появилось несколько таких, удобных и теплых, быстрых и малозатратных при возведении. Отчего не попытать удачу? Все утро у Степана Игнатьевича в аккурат и ушло на обдумывание щекотливого жилищного вопроса. А тут, глядь на дверь, Юшков личной персоной входит; брови к носу жмутся, хмурь спрятать некуда, не приходилось ему участкового в тучной грозе видеть.
     -  Ох, какие люди пожаловали!.. Проходи, капитан, проходи присаживайся. Может чай с дороги? Марфа нам быстро организует, - добродушия Капустину с утра девать некуда, да и ко времени оно, пожалуй:
     -  По хлопотам я к тебе Игнатьевич, и вот по каким, - сразу же с дела начал Юшков, присаживаясь и давая понять, что от горячего напитка не откажется.
   Заговорили. Вот как чувствовал председатель, что участковый с потребы в жилье начнет. Этот самый вопрос хоть и был куда раньше на озабоченном лбу Юшкова отпечатан, но вот ходу он ему не давал; видно в районе до поры уютнее жилось.
     -  Похоже мне, как и этим переселенцам, нынче переезда не миновать; выжимает меня к тебе не один Ершов, но теперь и нужда, обстоятельства, понимаешь ли, возникли крайние. Тут хочешь не хочешь, о переезде задумаешься; не мотаться же к тебе по каждому дню. А если уж так выкраивается, то, как представителю закона, мне и кабинет обеспечь, председатель, и условия для семьи создай.
     - Как же так? Вы же товарищ капитан, прямо скажем, на хорошем счету в районе, да и дела у нас тут в деревне, как бы не совсем кислые по вашей части? – удивлялся настрою и решимости участкового, Степан Игнатьевич.
     -  Ну ты, Капустин, скоро все одно меня не жди, а то вижу вон, обрадовался; на лице у тебя написано, председатель, с каким уважением ты ко мне относишься. Ну да ладно, лирику в сторону. Елизавета Бергер, что к селу твоему приписана, давно уж как в бегах, оказывается, а мне лови ее теперь.
   Капустин только плечами и повел. Вроде, как и не по его части премудрости розыска с милицией обсуждать, но «бумерангом дело в его огород прилетело» и ему теперь вон какая забота выпала.
     -  Как же так, Игнат Иванович, она что там у них, на вольных хлебах разгуливала, присмотра никакого, за ее то деяния и пропаганду против власти? Удивил ты меня, капитан. И что делать думаешь, если без меня никак отловить не можете. Я вроде бы в вашем штате не состою, своих дел через край, - чувствовал Капустин, что Юшков ниточку дальше потянет, одной беглянкой его визит не окончится. Однако, ждал, помалкивая, чтобы своей несдержанностью не накликать хозяйству еще больших забот. Юшков неспешно только бровями и повел; может и не только, но Капустин, отчего-то, сегодняшним утром видел в них заметную озабоченность и тревогу.
     -  Я по закону информировать тебя обязан, на случай если объявится баба. Чтобы без шума; не спугнуть, а доложить своевременно. Теперь тебе ясно?.. А уж далее мое дело. К детям она явится, иначе к чему ей лишний срок. Ясно, по ним убивается. А вот тут, мой тебе совет; распишешь детвору по детским домам, тогда и с твоих плеч эта морока свалится. Ты понял, к чему я? Вот и подумай, от тебя только сигнал и нужен, а органы опеки завтра же здесь будут:
   «Ну вот оно, так и знал, ек - макарек!..» - только и буркнул самому себе председатель, запив слова глотком остывшего чая, чтобы не приведи на послух достались.
   Юшков не любил долго в селе засиживаться; прогулялся с председателем до лесопилки, для видимости неотложной работы, взглянул издали на землянку, что молодежь для жизни выстроила и в район укатил; организовав тем самым негласное наблюдение за объектом.
   Проводив гостя, Капустин задумался, чтобы окончательно утвердиться в своих намерениях: «Запрос на распределение детворы по детским домам, завтра же пошлю. Хватит ждать. Не то, чует сердце, заявится мамаша; тогда здесь настоящий переполох начнется, не обрадуешься. Пусть своих родителей, где подальше дожидаются, а у меня колхоз; вон, посевная на носу, а не колония для несовершеннолетних, ек - макарек!..» -  пыхтел в усы председатель. 
   Марте не довелось быть знакомой с Елизаветой. Так вышло, что арестовали женщину в ту пору, когда Сашка от хвори ее выхаживал. После тревожной вести от племянника, Марта забеспокоилась; она, несомненно, понимала, что бежавшую мать станут искать именно в поселке и укрываться ей лучше всего в лесу. Сашка был согласен с теткой и, чтобы не подвергать ее опасности, сам решил организовать тайную встречу матери с детьми, иначе никак невозможно будет убедить Елизавету продолжать скрываться в лесу, до той поры, пока они не придумают для нее иного способа, не выказывать своего незаконного присутствия в деревне. Стремясь ограничить круг людей, знающих о появлении Елизаветы, Сашка просил Марту, даже свою подругу пока держать в неведении. Пусть об этом знают только они. Хотя во всей этой истории Сашка и видел одно тонкое звено, но думал, что Мишка не проговорится случайно где-нибудь, тем более, если он ему строго велит молчать. Отношения у них дружеские, и Мишка сделает все, как скажут, полагал он. Откладывать встречу было нельзя и этой же ночью Сашка решил все устроить, а с Мишкой пообщаться уже утром.
   Счастливым и безудержным плачем, наполнилось тесное пространство землянки, когда среди едва просматриваемого, смуглого, в отсвете коптилки, убранства, появилась Елизавета. Оно мгновенно озарилось совсем иным сиянием; словно земля, в которой как мыши тихо жили люди, вобрала в себя слезы радости и содрогнувшись, ожила, от горестных воспоминаний пережитого. Там, в темноте «норы», под светом керосиновой лампадки, умытая слезами маленьких детей, стояла на коленях их мать, не в силах подняться, чтобы даже на миг, вновь лишиться крепких и трогательных объятий. Заплаканные лица все липли и липли к ее дрожащим щекам, и от соленых слезных поцелуев, становилось тепло на сердце. Эти слезы, пролитые всей семьей, в минуты радости, о которых она много узнала от отшельника Алексия, сейчас были нужны, просто необходимы их сердцам; они несли исцеляющий эликсир, меняющий и очищающий души. Страданием и болью, мольбой и терпимостью духа, силой бесконечной любви, Елизавета стремилась приблизить эту встречу. И вот она здесь, среди своих детей, вновь с ними.
  Ох как были малыши рады-радешеньки.  Им всем есть что рассказать, и что вспомнить, чем подавить и заглушить боль, исходящую от сердец, слитых сегодняшним счастливым вечером в одно единое сердце, бьющееся с великой силой, наполнившееся трепетным и пылким ощущением блага. И не было в этот миг чувства сильнее материнской любви, что жила в каждом из малышей, помнящих вкус молока вскормившей их матери. Каждое несущееся мимо мгновение пыталась запомнить и впитать в себя Елизавета, зная, что завтра ее могут вновь лишить радостных минут общения. Тяжестью содеянного, за любовь к родным детям ее арестуют, вновь поставив на колени перед судом трибунала. Но пока этого не случилось, она окутала себя счастьем и любовью на всю бессонную ночь, а утром, еще до света, пока обретшие маму малыши еще спали, вновь ушла в ночь… На опушке, у леса ее уже ждал Сашка, он обещал к вечеру что-нибудь придумать, чтобы позволить Елизавете быть в безопасной близости от детей, а пока ей необходимо было прятаться от людей, чтобы сберечь себя для малышей, и в отпущенный судьбою срок, надышаться сокровенными минутами покоя и уединения.
   Прошел ранний, весенний дождик. В деревне, над землянкой вспыхнула первая радуга, она становилась все ярче и насыщенней, неся в себе цветущий колорит грядущего дня, первого и теплого лета. Ника с Таней побежали в поле; им хотелось постоять под радугой, надышаться ароматом дождя и ощутить босыми ногами оживающую, еще слабую, чуть видимую, едва пробившуюся к свету, зелень. Им радостно; они знали, вечером Саша вновь приведет к ним маму и на всю долгую ночь они останутся вместе. И Ника дала слово Тане, что в эту ночь она не уснет и будет до утра смотреть в мамины глаза. Тане тоже хотелось этого и они поклялись не спать ночью вместе.
   С самого вечера все ждали появления Елизаветы, но возвратившийся из тайги Юрий пришел первым и всем стало еще радостней, ведь ему совсем не известно, что скоро придет мама. И только было Маша подумала устроить старшему брату сюрприз, как ее опередили:
     -  Юра!.. Юрочка!.. Наша мама вернулась, но только она в лесу пока живет, ей нельзя с нами, так Саша сказал. Значит так надо. Саша хочет спрятать маму, чтобы никто-никто кроме нас ее не мог найти, - почти скороговоркой высказала все новости Ника, ничего не оставив для сестер.
    Когда стало смеркается, и жизнь в поселке словно замерла, исполнилась заветная мечта ребят. Новая радость и встреча матери с сыном, который работал и стал настоящей опорой для большой семьи, растрогали Сашку, и он не преминул поговорить с другом наедине.  Мать не могла нарадоваться и долго держала юного кормильца, за руки, нежно поглаживая загрубевшие от тяжелого труда ладони, с болезненными царапинами и несмываемыми следами мазута на коже. Несказанно радуясь, Юрий в глубине души был обеспокоен странным появлением матери и еще более тревожной необходимостью, скрывать ее в лесу. Страх внезапного ареста Елизаветы, о возможности которого предупредил друг, после их разговора, мог навредить всем, а в особенности матери. Елизавету нужно было укрывать как-то иначе, ведь прятаться в тайге не менее опасно, чем в землянке. Их сомнения разрешила Маша, предложив соорудить внутри землянки, что-то вроде ниши, где могла бы спрятаться Елизавета в случае внезапной проверки их жилья. А выходить наружу и гулять на воздухе она могла бы по ночам, в чьем-нибудь сопровождении. Таким образом, можно всем, дружно оберегать мать от случайных визитов нежеланных гостей.
   Юрка, вместе с оставшимся на всю ночь Сашкой, сразу же взялись за работу, дабы утром мать не торопилась вновь покидать спящих детей, а безмятежно, согревая их своими горячими объятьями, продолжала наполнять землянку радужным светом чистой души. И если уж в их «Сказочный мир», в котором отныне жила мама, вдруг да постучится в дверь «Серый волк», то всегда будет время спрятаться в укрытии и затаиться. Все, кроме маленького Вани, осознанно понимали необходимость быть бдительными и осторожными, не давая тем самым ни малейшей возможности кому-либо усомниться в одиноком прозябании осиротевших детей. В особой степени это касалось разговорчивой Ники и, отведя ее в сторонку, Саша, сосредоточенно и ласково посмотрев в ее голубые глаза, попросил:
     -  Я знаю, Ника, ты умеешь беречь самое дорогое сердцу, ведь ты сохранила серебряную монетку, благодаря которой мы вновь встретились. Она помогла нам, и ты продолжаешь ее носить при себе и утаивать. Молодец… Теперь ты должна научиться хранить тайну, о которой никто кроме нас с тобой не должен знать. И даже нашему другу Мишке, мы не можем ничего рассказывать. Обещаешь мне это?
     -  Я никому, никому не скажу про маму, - догадливо пообещала Ника.

   Ничего Капустину не оставалось, как просить Василия и его приятелей по лесозаготовке, тщательным образом присматривать, отныне, за детворой и их немудреным жилищем: «Должна же когда-нибудь эта блудная мамаша заявиться, если не уготовано ей сгинуть где-нибудь в пути, по нынешним то, тягостным временам», - беседуя в одиночестве со своими неправильными, бесовскими мыслями, рассуждал обеспокоенный напастью председатель, дабы забот на его горемычную шею не под-навалило. Биряй немедля принял к сведению столь важную информацию и покорные его воле - Митяй с Пахомом в тот же вечер решили, с бутылочкой от бабы Нюры, к Федьке Балабанову заглянуть; помощник он в деликатных делах хоть куда, и от угощения не откажется:
     -  Нет, ребятки, я больше не надсмотрщик за шантрапой вашей. Это когда под боком, куда не шло, а на другой край села я вам не ходок, - трезво возразил Федор, даже не предложив интересным гостям в дом пройти. Оно конечно, и могла бы получиться хорошая беседа, но уж больно хлопотно, полагал хозяин: «Пусть гости на сквозняке все свое выскажут, чего без пользы в дом пущать. Нормальный мужик – он делу хозяин…»
   Митяю, после столь обоснованного отказа, даже смешно стало. Удивленно хихикнув, он серьезно двинул свои телеса прямиком на «Балабана»:
     -  Ты, дед трухлявый, нас не разочаровывай; зря на тебя Васька тратиться не станет. Значит только добро с этого и поимеешь. А артачиться не советую; огонек то может со сгоревшего амбара и на твой домишко случайным ветром надуть. У Капустина, после этакой стихии, для тебя даже сарая не найдется. Так что, не только до края села в припрыжку побежишь, но и куда подалее тоже…
   Урезонили Федора и приговорили бутылочку, что по случаю заботливо занесли. За остальным дело не стало; дед, прочувствовав участливую выгоду, посулил докладывать подробности самому председателю, чего кругами ходить, коли серьезно власти за беглянку взялись. Вон, сам уполномоченный днями наезжал; тут можно и поощрение схлопотать, и авторитет захудалый поправить. Словом все, кому надо, в поселке знали о нелегальном положении Елизаветы и любое неосторожное слово или того хуже, подозрение, могли спровоцировать подопечных Капустина, на более тщательную проверку незамысловатого жилья поселенцев.
   Дело пошло так, что в ведении председателя не одна лишь семья Елизаветы доставляла беспокойство; из района то и дело прибывали новые, мобилизованные для труда люди, требующие его посильного участия и забот. Пришлось, таки, и бригадиру потрудиться; построить на территории лесопилки дощатый барак; благо зима позади, а за лето новые жильцы, сами же для своего блага и постараются. Кого семьями, кого в одиночку; всех в общий барак. И для участкового у Ершова щитовой дом на две семьи нашелся, в нем и намеревался устроить комендантский штаб капитан. Ему жить, а председателю забота…

   Однажды, движимый тонким, внутренним чутьем, Сашка отправился на рыбалку. После сильного дождя, в столь хмурый, непогожий день, рыба хоть и ловилась плохо, но он с надеждой сел рыбачить у знакомой старой ольхи. Погода, однако, постепенно налаживалась; проглянуло солнце и, в предвкушении удачи, Сашка смотрел на застывший поплавок и думал о скором окончании безработной, иждивенческой жизни. Марта была совсем не против его намерений трудиться по вахте в ближнем шахтерском поселке, верила и знала; у племянника все получится. Но Сашку одолевали сомнения; не было уверенности, что по исполнении тринадцати лет, его непременно примут на работу, как взрослого. Но самостоятельности, в любом случае, пора было набираться и он готов был к любой работе.
   Первая, неожиданная поклевка случилась с мыслью о самостоятельности и вот она - удача; на крючок попался очень крупный карась, которого Сашка осторожно вытянул на траву и положил в большой, слегка мятый алюминиевый бидон, заранее наполненный водой. Рыба с силой ударила хвостом и успокоилась. Радости не было предела; это же половину ртов он сегодня уже накормил. Еще сильнее округлились глаза счастливого рыбака, когда стая карасей, по всей видимости не желавшая так скоро отходить от берега, просто принялась набрасываться на червей, которые Сашка едва успевал насаживать на крючок. После шестой, пойманной рыбины, стандартного размера, клев как обрезало. Изумленный и благодарный рыбак ликовал. Просидев еще немного для успокоения нахлынувшего эмоционального восторга, Сашка решил сматывать удочки и идти домой. Он не ждал встретить у озера неприятную ему во всех отношениях троицу. Рыбаки из этой компании никакие, а вот за добычей – охотники; всегда вовремя появляются - к обеду. Сашка знал об этом от Мишки, которого эти самые прохиндеи не один раз без рыбы оставляли. Ну, что же, за рыбу он готов был и грудью постоять; не Мишка ведь он, на самом деле, хотя по-доброму, без обиняков, и угостить мог. Однако разговор с самого начала не заладился:
     -  Так не годится, юнец; озеро колхозное, люди с голода пухнут, а ты, залетный жируешь. Ну-ка предъяви, чего взял!.. -  Митяй развязно подошел к рыбаку, заглядывая в заполненную рыбой емкость.
   Сашка спокойно поставил бидон на траву, предчувствуя, что добром зреющий конфликт не закончится и свое право на пойманную рыбу придется отстаивать.
     - Ты только прикинь, Василий; их здесь целых шесть штук. Гляди-ка какой опытный рыбак. Надо бы его научить достойно делиться с бедными, а Биряй?
     -  Я не против, возьмите парочку, мне хватит, - запросто предложил Сашка, прекрасно понимая, что если эти увальни захотят, то могут и все забрать, но он готов был отстоять честно добытый улов.
     -  Ну, что, Василий - твое добро, а кулаки наши. Ему и одной рыбы за глаза. А то с шестеркой карасей, хоть на рынок подавайся.
     -  Не выйдет у вас ничего! – только было приготовился Сашка защищать добычу от сельских громил и хулиганов, как на пригорке неожиданно появился Мишка. Назревала тревожная ситуация.
   По большому личному опыту зная, что происходит, Мишка без промедления вступил в разговор, что оказалось большой неожиданностью для Сашки:
     -  Зачем! Отдай, его рыба, не твоя! Вы плохие идите домой, милиционеру скажу, всем скажу… - без умолку затараторил возмущенный Мишка.
   Пахом направился к Мишке, готовый смести этого недотепу с дороги, а Митяй в это время наклонился, чтобы забрать достойный трофей, доставшийся, как и полагается по разбойничьим правилам, сильному. Сашка с легкостью оттолкну Митяя и тот опрокинулся на спину. Но тут же вскочил на ноги и уже готов был броситься в драку. Но Сашка взяв бидон в руки отступил к кромке воды.
     - Тронешь Мишку, в озеро бидон заброшу, - обращаясь к Пахому, бросил предостерегающе Сашка. - И ты, Митяй, не дергайся, не то рыба в озере будет плавать.
   Мишка в крик, и не раздумывая набросился на Пахома. Тот вывернулся и быстро отошел к Василию, который продолжал лишь наблюдать за происходящей разборкой. Все напряженно замерли в ожидании разрешения возникшего конфликта. Мишка отбежал к Сашке и встал рядом. И тут свое веское слово сказал Биряй:
     - Оставь его, Митяй, не тронь; этот ненормальный точно разнесет по округе… А ханыгу залетного, после где-нибудь прищучим. Ничего, парни, настанет ночь, я буду мстить! – пафосно бросил бригадир. - А две рыбешки с него возьмите, чтобы неповадно было хапать по-крупному.
   Сашка достал одного карася и положил Митяю к ногам:
     -  Одним обойдетесь!.. Второго вон, Мишке отдам, он заслужил. А станете донимать; рыба и вовсе никому не достанется. Я ясно сказал!.. – повышая голос, окончил спор Сашка.
   Ненадолго повисла образовавшаяся молчаливая пауза. Митяй поднял большого карася, взвесил его на ладони:
     -  Ладно, на уху хватит, чего с вами рядить, - и компания медленно направилась в сторону села, оставив двух друзей в покое.
     -  Ну ка, Мишка, дай гудок! Проводим местных с почестями, - весело бросил в след успокоившийся рыбак.
   Мишка засунул два немытых пальца в большой рот и дал гудок… Сашка рассмеялся и обнял друга за плечо. Налюбовавшись карасями, они пошли к дому, чтобы вместе заняться рыбой. Она была очень кстати и Марта, никак не ожидавшая такого подарка, сразу приготовила суп для малышей. А Сашка вдумчиво размышлял за сытным ужином: «Могло и не быть приятного, запоминающегося вечера; но, если бы рыба в свое озеро вернулась – это тоже ничего. Жаль было бы только утопленного бидона. Но и это поправимо; пришлось бы понырять вместе с Мишкой, уж тот бы его нашел…»