Расейская надёга

– Так… – Алексей склонился над географическим атласом. – Урал, оздоровительный курорт Янган-Тау. По-башкирски Тау – гора, а Янган значит… – он принялся листать Яндекс – ух ты, горячая. Горячая гора! Едем?
– Е-Е-Едем! – трижды прокричали мы.
– А с погодой как? – возразил Гоша, тихоня и всеобщий внутренний голос. – Говорят, Урал снегобилен.
– Билен что?.. – переспросили мы.
– Обилен, говорю, – Гоша ткнул палец в висящий на стене календарь, – если верить правдолюбцу Вильфанду, декабрь на Урале – самое снегобильное время.
– Так… – не унимался Алексей. – Сегодня двадцать четвёртое. Выезжаем завтра. Два дня на дорогу. Двадцать пятое, двадцать шестое, седьмое как резерв, и… – он глянул в промороженное окно. – Двадцать восьмого декабря мы в Янган-Тау! Новый год на Горячей горе, а-А?
Мы скрестили руки.
– А то!!!
И Гоша т-тоже.   
                * * *
– Слушайте все! – Алексей подкрутил громкость на походной радиоговорушке.
Московская метеослужба обещала погожее небо в течение двух ближайших недель на всей территории постсоветского пространства и, как ребёнок, радовалась собственному обещанию. И только Гоша (вот ведь упрямец!) без устали цитировал рассуждение Джерома о плохих и хороших синоптиках. Это заставляло Алексея нервничать.
– Делай, что должен, и будь, что будет! – восклицал он, разбивая в дребезги зеркало, в котором, как ему казалось, отражаются наши коллективные сомнения.
«Вожак! Ему виднее» – толковали мы действия Лёши, ведь он принуждал нас к путешествию в Башкирию как к событию уже совершённому.
                * * *
Утром следующего дня мы поставили на ход наш коллективный героический «Pajero» и…
И всё-таки Гоша оказался прав. К вечеру двадцать пятого декабря погода стала заметно портиться. Сообщения синоптиков звучали отрывисто и виновато. «Да что они, сговорились, что ли!» – порыкивал Алексей, выруливая на объездную под Нижним.
В самом деле, что-то в конторе Вильфанда пошло не так. Его сотрудников как подменили! Тон, манера изложения, длинные неоправданные речевые паузы говорили о том, что работники метеослужбы действительно расстроены. «Проглядели!» – будто говорили они, сообщая, что небеса над башкирским небом затянуло плотным снегопадом. А всему виной циклон, подкравшийся незаметно со стороны «восточносибирского Зауралья»…
Под Уфой стало очевидно: впереди нас ждёт непростая история. Чтобы попасть в Янган-Тау, следовало свернуть с федеральной трассы М5 на просёлок и ещё двести километров пилить сквозь непроглядную вьюжку падающего снега. Но странное дело: опасность притягательна! Да-да, когда события требуют отступить, человек-путешественник напрягает волю и продолжает движение, испытывая к происходящему смешанное чувство недоверия и любопытства.
Будь, что будет, – решили мы, – не возвращаться же в Москву, когда до цели осталось не более сорока лье*!
                * * *
Стемнело. Мы остановились на окраине незнакомого селения. Надо было решать: ночевать в машине с включённым двигателем или проситься на ночлег – да и пустят ли под вечер четверых здоровых мужиков, обвешенных не то походной амуницией, не то оружием? Алексей включил дальний свет.
«Эврика!» – воскликнул наш пятый товарищ – ангел-хранитель. Сквозь метущиеся снежные вихри автомобильные фары высветили церковные ворота. Чуть поодаль угадывался силуэт храма, и… мерцал огонёк в окне приходского дома.
– Вижу негасимую лампаду святого Николая, покровителя путешествующих! – голосом заправского протодьякона возгласил Никита, молчун и идейный спичрайтер всех наших совместных приключений.
Побрели на огонёк, постучались. Добрая женщина (Татьяна - о, Пушкин!) впустила нас, предложила чай, и пока мы хрустели баранками, постелила два дивана в гостиной комнате. «Завтра служба, – сказала она, прощаясь, – приходите, церковку нашу гля;нете».
К утру метель стихла, и солнце, похожее на улыбку Вильфанда («Я же говорил!»), приветствовало нас. Оглядев волнистую округу (вот оно Уральское предгорье!), мы направились к храму. Взошли по ступеням на крохотную паперть и, миновав притвор, заставленный мешками со строительной смесью, вошли в четверик. Прихожан человек пятнадцать, в основном женщины, пели и читали псалтирь. Бородач в коротком тулупчике обходил с кадилом иконы, развешенные по стенам.
 – А где священник? – спросил я старичка, стоявшего за свечным ящиком.
– Ан нету попа, – ответил он.
– Как-н нету? – переспросил я, вторя особенностям его говора.
 – А так. Сами и прислуживаем Богу.
Чтение закончилось. Женщины перецеловали иконки и разошлись. Мужики расселись по лавкам и неспешно загуторили меж собой. Присели и мы.
– И как же вы без священника? – обратился я к собранию.
– Да был тут один, – ответил бородач в полушубке, – по;был да убыл, толь перевели, толь сам сбежал – нам неведомо. Небось, кумекал про себя: фермеры, место хлебное. То на колёса деньжат выпросит, то счёт оплати ему. Нам церквуху крыть надобно, кровельный лист обносился, ей-ей, срамота. А ему, вишь ли, компутер нужо;н да телефон с грызенным яблоком подавай. Без них никак!
– И давно вы так, по-беспоповски?
– С лета. Привыкли. Зато крышу подлатали, по весне полы перестилать будем, вишь, подгнили чуток.
Он указал на северо-западный угол трапезной, где чувствовался непорядок
– И всё забесплатно? – усмехнулся Алексей.
Мужики переглянулись. Усмешку Алексея они восприняли с неудовольствием.
– Пошто ж нам деньги-т брать? С кого? С церковки что ль?
Бородач в тулупчике встал, подошёл к бидону и черпнул ковш воды.
– Мил человек, – обратился он к Алексею, – хлебни-ка уральской водицы. Такой водицы ты не; пил.
Лёша принял ковш, отпил долгий глоток.
– Что правда, то правда, отец. Не; пил я такой сладости ни до, ни прежде!
– Во-во, – усмехнулся тот в свою очередь, – а ты про деньги.
– Дело-то какое, – в разговор вступил мужичок, сидящий поодаль, – мы тут, кого ни глянь, фермеры и вроде конкуренты: мясо, молоко, мукомол. Всяк двор возьми – одно и то ж. Государству до нас дела нет, у московской власти агрохолдинги да барыги на уме. Вот и выходит: фермера, как волка, ноги кормят. Поспешил на базар – хорошо, припоздал чуток – сосед продал, а ты с носом остался.
Он встал и выпил водицы.
– А тут Татьянушка наша, та, что вас приняла, и говорит: «Надобно храму помочь, нешто не уральцы мы». Вроде баба, а сказала, как под горло ухваткой торкнула!
Мужики пересмехнулись.
– Плюнули мы на свою конкуренцию, чтоб неладна она была, потолковали да решили сообча: мы ж селяне, а не дворовые собаки. Примирила нас церковка, вон оно как. А за такое дело не то, что брать – своё отдать норовишь!
– Энто верно, – оживился старик за свечным ящиком, – мы теперича церковку за матерь почитаем.
Он протянул вперёд сухощавые ручонки.
– На руках несём её, сущницу. А помирать станем, детишкам переда;дим. В том и буде им наш уральский завет.
– И в обиду не да;дим! – поддакнул бородач в тулупчике.
– Не-е, не да;дим, – старик залыбился, – в ней, крылаточке, наша расейская надёга. Так-то.
                * * *
Из села с названием Еланыш (от башкирского ;йл;неш – мах, размах) мы уезжали с приподнятым ощущением жизни. Даже погода до прибытия в Янган-Тау не смела портиться и волновать мысли. Мы ехали, улыбались и, глядя по сторонам, прятали друг от друга слёзы умиления. Вот ведь как бывает. Новогодние хотелки и плезиры попутал Бог метелицей и ею же (Вильфанд тут совершенно не при чём!) выстелил дорожку к Нечаянной радости – встрече с высоким назначением человека.
По возвращении в Москву на вопрос: «Где были?» мы отвечали сбивчиво и неохотно. То ли на Урале побывать довелось, то ли по райской околице промчался наш героический «Pajero»…

*Лье – 5556 км.