Медведуха у палатки стоит...

Друзья!
Из Сети.
"Воспитание по-медвежьи

Во второй половине дня на Южно-Алтайский хребет наползли тяжелые дождевые тучи, зашумел кедрач, подул порывистый сильный
ветер и как-то хлестко, зло, напористой лавиной налетел ливень.
Охотники-промысловики, вышедшие на проверку капканов, расставленных в колонии сурков, с трудом успели добежать до стана. Весь
остаток дня и всю ночь бушевала непогода. Палатка дрожала под напором ветра и, казалось, вот-вот лопнет.
Федор Иванович по-стариковски проснулся чуть свет и, не выбираясь из спальника, выглянул наружу. В распадке было прохладно и сыро.
Словно дым от огромного пожара, низиной лениво плыл туман. Охотник уже было решил закурить, как вдруг рядом с палаткой
почувствовал чье-то присутствие. Выглянул — и обомлел. В метрах пятнадцати-двадцати стояла медведица, а рядом с ней в муравейнике у
пня копошились два медвежонка.
Федор Иванович мгновенно оценил опасную ситуацию. Он осторожно расшнуровал до конца вход в палатку и тихонько толкнул в бок
посапывающего в спальнике своего молодого напарника.
— Тимка, слышь, проснись, Тимоха.
— Чё надо?
— Тише ты,— старик даже прикрыл Тимохе ладонью рот и прошипел: — Медведуха у палатки стоит, ружьишко подай.
С Тимохи сон как рукой сняло, и он мигом вытащил из-под спальника двустволку с патронташем.
Федор Иванович, приготовив на крайний случай ружье, выглянул из палатки. Медведица уже, видимо, почуяла недоброе и, подняв
голову, водила носом, втягивая им воздух. Медвежата тоже прекратили возню, поглядывая то на мать, то по сторонам. Маленькие
увальни были от утренней росы мокрыми «по самые уши».
Оглядевшись, медведица не спеша, раздвигая заросли чемерицы, направилась в сторону ближнего кедрача. У Федора Ивановича даже на
душе отлегло: «Пронесло!» Но не тут-то было. Он заметил, что второй медвежонок вдруг привстал на задние лапы и посмотрел в сторону
палатки. Что-то уж очень заинтересовало его в незнакомом сооружении. Немного приотстав, он развернулся и заторопился назад.
Медведица, остановившись, глуховато и сердито рыкнула. Медвежонок вернулся и послушно поплелся следом. Но неуемное чувство
любопытства, видать, пересилило страх перед матерью и, пройдя немного, украдкой оглядываясь, он опять не выдержал и скачками
бросился к палатке. Следом побежал и другой. Тут терпение могучей мамаши иссякло. Она вмиг настигла ближайшего к ней беглеца, и
тот, получив затрещину, с хныканьем укатился в траву. Виновнику происшествия перепало еще больше. Он упал на спину, замахал
лапами, но, получив один, затем второй увесистые шлепки, плаксиво заныл. Медведица постояла еще немного, недобро посматривая то
на палатку, то на своих проказников, и направилась в лес. Следом за ней, опустив головы, понуро поплелись медвежата".https://litresp.ru/
...Други!
Этот увлекательный рассказ написал Николай Березовиков.
Ниже- об авторе!
****************
"Учреждением «Институт гидробиологии и экологии» изданы две книги Николая Николаевича Березовикова (1956–2022)
– крупного казахстанского учёного, орнитолога и зоолога, опубликовавшего более 800 научных работ.
Неутомимый и увлечённый исследователь - он был и одарённым краеведом, и популяризатором зоологических знаний.
Литературное творчество – отдельная грань таланта Николая Николаевича: заметки, очерки о разнообразии птиц и
поведении животных, истории о приключениях и испытаниях охотников, егерей, научных работников публиковались во
многих газетах и журналах. Живой язык, передающий колорит местного диалекта, тонкое знание повадок птиц и зверей,
искусно и очень точно описанные ландшафты сразу погружают читателя в мир повествования.
К сожалению, при жизни Н.Н. Березовикову не удалось издать сборники своих произведений. Представленные вашему
вниманию две книги выпускаются его друзьями и сыном. Книга «Таёжная заповедь» была подготовлена самим автором
ещё в 2009 году, её структура выдержана в авторском варианте. Книга «Рясный дождь» – сборник воспоминаний,
размышлений и рассказов, которые были ранее опубликованы в тех или иных изданиях в разные годы.
Обе книги пронизаны уважением к людям, которые в суровых и экстремальных условиях проявляют мужество,
взаимопомощь и заботу о тех, кто также оказался во власти природной стихии. Но звучит и горечь об уходящих
временах, когда традиции бережного отношения к природе неуклонно соблюдались.
Книги будут интересны краеведам, научным работникам, всем любителям природы, которым небезразлична судьба
родного края".
https://ihe.kz/
...Читаем же скорее!
В.Н.
*********
Таёжная заповедь

Николай Николаевич Березовиков (1956–2022) – крупный казахстанский учёный,
орнитолог и зоолог, опубликовавший более 800 научных работ. Неутомимый и ув-
лечённый исследователь - он был и одарённым краеведом, и популяризатором зооло-
гических знаний.
Литературное творчество – отдельная грань таланта Николая Николаевича: замет-
ки, очерки о разнообразии птиц и поведении животных, истории о приключениях и
испытаниях охотников, егерей, научных работников публиковались во многих газе-
тах и журналах. Живой язык, передающий колорит местного диалекта, тонкое знание
повадок птиц и зверей, искусно и очень точно описанные ландшафты сразу погружа-
ют читателя в мир повествования.
К сожалению, при жизни Н.Н. Березовикову не удалось издать сборники своих
произведений. Представленные вашему вниманию две книги выпускаются его друзь-
ями и сыном. Книга «Таёжная заповедь» была подготовлена самим автором ещё в
2009 году, её структура выдержана в авторском варианте. Книга «Рясный дождь» –
сборник воспоминаний, размышлений и рассказов, которые были ранее опубликова-
ны в тех или иных изданиях в разные годы.
Обе книги пронизаны уважением к людям, которые в суровых и экстремальных
условиях проявляют мужество, взаимопомощь и заботу о тех, кто оказался также во
власти природной стихии. Но звучит и горечь об уходящих временах, когда традиции
бережного отношения к природе неуклонно соблюдались.
Книги будут интересны краеведам, научным работникам, всем любителям приро-
ды, которым небезразлична судьба родного края.

Зимовье — дом родной для алтайского промыслового охот-
ника, в котором он проводит чуть ли не половину своей жиз-
ни. Поэтому для настоящего охотника — это понятие святое,
связанное с соблюдением целого ряда традиций и поверий. В
давние времена наши предки рубили себе охотничьи избы в
глухих местах тайги, но обязательно у речек, ключей и озер.
Устраивались в них основательно, добротно, сооружая рядом
лабазы для хранения провизии, имущества и пушнины. Неко-
торые постепенно пристраивали рядом сени или навесы. Каж-
дый год, с наступлением Покрова дня, уходили в тайгу артели
охотников и, добравшись до своих заветных избушек, обжи-
вались и вели промысел соболя, белки, колонка, горностая и
другого таежного зверья.
Избушки со снаряжением и охотничьи участки с длинными
путиками из мастерски налаженных «пастей» и «кулём» пере-
давались порой от отца к сыну как дорогое наследство. Как и
накопленный семейный охотничий опыт и навыки, которые
ценились дороже золота. Поэтому в казахстанской части Ал-
тая на протяжении двухсот лет сложились целые охотничьи
династии: Рахмановы, Коробейниковы, Анфилофьевы, Иони-
ны, Самойловы, Паутовы, Лысовы, Лаптевы…
Именно охотники из числа староверов-кержаков в восем-
надцатом и девятнадцатом веках были первопроходцами са-
мых глухих мест алтайского Беловодья в бассейнах Становой,
Бело-порожной, Черной и Белой Убы, Ульбы, Тургусуна, Ха-
мира, Черновой, Белой и Черной Берели, Катуни, Бухтармы,
Кабы и Курчума. Прокладывали первые тропы «в Камень» и
«вершили» труднодоступные «переломы» — перевалы, схва-
тываясь в «катунских белках» с калмыками и урянхайцами,
постепенно вытесняя их в китайские и монгольские пределы.
Это был отважный, жизнестойкий и необычайно выносли-
вый народ — «алтайские каменьщики», заселившие и осво-
ившие Бухтарминский край, создав здесь уникальный очаг
русской староверческой культуры. До сих пор в некоторых
семьях ходят легенды, как их прадеды, налегке, на лыжах, по
двое-трое суток без передышек, могли гнать по глубокому
снегу марала и выбившегося их сил зверя вязали, чтобы доста-
вить живьем для маральника. Яркие образы таких охотников
оставил в своих записках писатель Валерьян Правдухин, по-
сетивший в двадцатые годы прошлого столетия тургусунские
заимки.
Именно после них, на месте этих избушек, больше напо-
минавших скиты, впоследствии возникали первые заимки и
алтайские деревеньки с пасеками, маральими «садами», ого-
родами и полями. Именно они в этих краях заложили основы
охотничьего промысла, мараловодства и пчеловодства, осно-
ванные на многовековом народном опыте.
Каждое зимовье обычно носило фамилию своего хозяина.
Проходили времена, а место, где когда-то стояло охотничье
зимовье, так и продолжало называться по имени его первого
строителя и жильца. Сколько урочищ по горной алтайской
тайге получило имена таких первопроходцев — не счесть.
По неписанным правилам зимовье никогда не закрывается
на замок, как и до недавних пор большинство домов в отдален-
ных алтайских деревнях, где люди друг друга хорошо знают.
Вместо запора уходящий по делам хозяин обычно подпирает
дверь своего жилья обычной палкой. И нет большего греха од-
носельчанину войти в такую дверь…
Любой путник во все времена мог остановиться и переноче-
вать в таежной избушке, будь она пустующей, будь жилой, но
с отсутствующим хозяином. Соблюдай только негласные та-
ежные заповеди. Голодный человек с чистой совестью может
поесть с хозяйского стола — это за грех не считается. Но не
более того. Имущества хозяйского касаться нельзя. Тем более,
что-то забрать с собой. Нет большего преступления в тайге —
совершить кражу из зимовья, особенно пушнину, капканы и
оружие. В старые времена «варнаки» и «пакостники» наказы-
вались за это строго и жестоко. Чаще всего такие люди уже
никогда не возвращались из тайги. Поэтому поговорка «закон
— тайга, медведь — прокурор», особенно в охотничьей среде,
имеет очень большой смысл.
Издавна, святой обязанностью любого человека, переноче-
вавшего и прожившего несколько дней во временно пусту-
ющем охотничьем зимовье, было оставить жилье в порядке,
6Прощай, зимовье К содержанию
убрать после себя весь мусор и подмести пол. Сжег дрова
— будь добр заготовь и обязательно оставь такой же запас.
Пользовался печкой — очисти ее после себя от золы и положи
внутрь сухие дрова с лучинками, чтобы после тебя, уставший
путник мог без задержек зажечь огонь и согреться. Он обяза-
тельно вспомнит добрым словом тебя и сам после этого сдела-
ет также. Оставь, если можешь, лишние спички, соль, свечку,
лекарство, нитки с иголкой, карандаш — все это после тебя
пригодится таежнику. Никогда не забывай, что, оставляя су-
хари, крупу, банку консервов, чай, сахар, ты можешь спасти
жизнь другому человеку. Таких случаев множество. Попав-
ший в беду человек всегда, из последних сил, стремится до-
браться до ближайшей охотничьей избушки. В тайге и горах
это всегда последний шанс на спасение.
Потомственные промысловики всегда стремились создать
в избушках при минимальных удобствах максимальный уют.
Для человека, целый день находящегося на морозе или ветре,
высшим счастьем является вернуться в теплую и чистую избу,
где как дома, можно раздеться и отдохнуть по-человечески.
Поэтому на смену дедовским тесным, дымным, как бани, из-
бушкам с маленькими окошками в семидесятые годы стали
строиться добротные избы с хорошей внутренней отделкой,
большими светлыми окнами с занавесками и печками, сва-
ренными из хорошего металла. Как что-то совершенно но-
вое в избушках начали появляться транзисторы, а по вечерам
под завывание пурги стала звучать музыка и международные
новости…
Время неумолимо стало вторгаться в глухие уголки тайги и
гор. Уже в семидесятые и восьмидесятые годы прошедшего
столетия в тайге все чаще и чаще стали появляться туристы
и другие искатели приключений. После их посещений мно-
гие зимовья стали приходить в запустение и негодность. Беда
одна — стали приходить люди с другой, подчас варварской,
моралью, не признающей местных традиций.
Промысловик Анатолий Коробейников с горечью рассказы-
вал однажды о случае, происшедшем с ним на Южно-Алтай-
ском хребте. Со своим напарником в конце лета в верховьях
Кабы они восстановили две охотничьи избушки, планируя
вести в них осенне-зимний промысел не один сезон, а много
лет. Отремонтировали двери, столы, нары, вставили стекла в
окнах, завезли и установили железные печки, оставили даже
небольшой запас продуктов, в основном крупы, муки и соли,
чтобы не таскать потом все это на себе. Заготовили порядочно
дров, сложив их в поленницу под навесом.
В начале ноября приехали на свой участок. Пока устраива-
лись на нижней избушке, пошли обычные в это время большие
снега. Навалило выше колен. Обставив капканами первый
участок, решили идти на вторую избушку в кедрачах, почти у
верхней границы леса. Первым отправился в путь более креп-
кий Анатолий — предстояло пробивать лыжню по глубокому
снегу. Пошел налегке. Взял с собой только хлеб, сахар и завар-
ку к чаю. Остальную провизию через день по готовой лыжне
должен был доставить напарник. Капканы, завезенные еще
осенью, они припрятали поблизости в лесу, уложив в мура-
вейник, чтобы отбить запах человека.
Целый день, не жалея сил, прокладывал путь. Расстояние
от избушки до избушки составляло порядка двадцати киломе-
тров. Вечером, как всегда в горах, разгулялся верховой ветер.
К зимовью подходил уже в темноте, вымотавшийся до преде-
ла. Ватник, одетый поверх рубахи, был мокрый от пота — хоть
отжимай. Первое что увидел — пустое окно, вывернутое вме-
сте с рамой. Под навесом не было поленницы с дровами, ис-
чезла снятая с петель новая дверь. Но самое главное — внутри
избы, забитой снегом, отсутствовала печь. Исчезли нары, стол,
посуда и продукты с полок. Пусто, словно Мамай прошел.
Анатолию даже в голову не могло прийти, что подобное мож-
но совершить с подготовленным на зиму зимовьем. Известны
были случаи, когда избушки сгорали во время пожаров. Бы-
вало, воровали капканы, оружие, бинокли. Когда в последние
годы в обиход вошли небольшие, но мастерски сваренные на
заказ печки, стали иногда их похищать. Охотники, покидая
на лето избушки, вынуждены были припрятывать их где-ни-
будь поблизости в лесу. Но, чтобы взять и вывезти из избы все
подчистую, вплоть до чурок и наколотых дров, такого, он не
знал. Подобного даже придумать трудно было. И, главное, не у
дороги где-нибудь, а в горах, в совершенно безлюдном месте.

Это уже было настоящее варварство, которому не могло быть
никакого оправдания и прощения.
Эта ночь была самой страшной в жизни Анатолия. Он с тру-
дом дождался рассвета, коротая время у небольшого костерка.
Когда рассвело, сразу же отправился в обратный путь. Добрав-
шись до нижней избушки, свалился в сильном жару. Това-
рищ помог выбраться до лесовозной дороги и на первой же
попутной машине уехал он домой, а затем в больницу. Целый
месяц пролежал с двусторонним воспалением легких, пропу-
стив самое важное время промыслового сезона и лишившись
основной доли годового заработка. Выбирался, правда, потом
к своему напарнику, но после пережитого, охота этой зимой
уже не заладилась.
Занимаясь выяснением обстоятельств ограбления, Анато-
лий узнал, что той самой осенью на джайляу, в районе их зи-
мовья, до первых снегов стояли бухтарминские табунщики с
лошадьми. Скорее всего, они и вывезли все имущество и мате-
риалы из избушки на обустройство своего стана. Обращался
в милицию, но ехать и разбираться с тружениками сельского
хозяйства в соседнем районе никому из следователей не хо-
телось. А не пойманный — не вор. Такова, увы, правда, нашей
жизни.
Много изменилось за последние два десятилетия в жизни
и психологии охотника. Уходят из жизни последние потом-
ственные профессионалы-промысловики, забываются тради-
ции, уходит в забытье большой и колоритный мир алтайского
промыслового охотника, для которого охота была призванием
и смыслом существования. Уходит целая эпоха.
В девяностые годы, после «оптимизации» и развала охотни-
чьего дела, в казахстанском Алтае была ликвидирована одна
из эффективных систем ведения охотничьего промысла, ос-
нованная на опыте многих поколений промысловиков. Забы-
вается профессия охотника-промысловика и приходит время
«новых охотников» с психологией браконьеров. Исчезают
на таежных тропах избушки. Одни из них разваливаются от
времени, другие сгорают, остальные все еще подвергаются
нашествиям «любителей природы». Остаются лишь в памяти
людской названия от избушек и слава о былом богатстве этих
мест…

После зимнего промысла Семен Андреевич целый месяц
занимался накопившимися хозяйственными делами и сдавать
пушнину в заготконтору выехал с большим запозданием —
только в десятых числах апреля. Из своей таежной деревушки
до районного центра добирался на попутных лесовозах двое
суток и порядком намучился в дороге. На груженом тяжелен-
ными лесинами КРАЗе медленно спустились с заснеженного
перевала. В широкой долине Бухтармы по-весеннему стояла
теплынь, зеленели луга, а на реке шумело половодье. Стало
жарко, пришлось снять меховую куртку и шапку.
— Что-то, батя, ты к нам к нам совсем по-зимнему собрался,
— кивнув на валенки в резиновых калошах, рассмеялся моло-
дой водитель лесовоза.
— Да я всего лишь на денек. Сделаю дела и обратно в горы,
— отмахнулся Семен.
Шофер высадил его на окраине поселка. Взвалив на спину
мешок с пушниной, добирался дальше пешком, вышагивая в
валенках через лужи и грязь. Остановился и заночевал у зна-
комого охотника Григория. Весь следующий день провел в
заготконторе, сдавал пушнину, оформлял разные казенные
бумаги, получал деньги в сберкассе. Под вечер, выполняя за-
казы родни, прошелся по магазинам. Покупок набралось пол-
ный рюкзак. Заглянул по пути на узел связи, дозвонился по
телефону домой и сообщил, что завтра пешком выходит через
ближний перевал.
За ужином, как водится, среди охотников, выпил с другом за
окончание соболиного сезона и допоздна беседовали о житье-
бытье. Когда укладывались спать, хозяин поинтересовался:
— С кем собираешься ехать завтра?
— Пойду пешком, через перевал. Так быстрее будет.
— Зря, — возразил Григорий, — наши охотники уже с не-
делю в горы не ходят, даже на глухариные тока. Сам видишь,
весна ранняя, чарым совсем гиблым стал. Только по ночам да
по утрам с трудом держит человека. Ходить по нему — горе
мыкать.
— Ничего, доберусь, не впервой, — остался при своем мне-
нии Семен Андреевич.

***
Вышел в путь в темноте, до первых петухов. Темными пе-
реулками, сопровождаемый лаем собак, выбрался на окраи-
ну поселка и вдоль линии телеграфных столбов направился к
темнеющему в нескольких километрах хребту. Телефонная
линия тянулась через перевал от райцентра до самой дере-
вушки, где жил Семен Андреевич. Расстояние — без мало-
го полсотни километров. А это для привычного ходока – не
расстояние. И, главное, вдоль нее стояли избушки, в которых
можно ночевать и дневать. Чарым его сильно не беспокоил,
так как решил идти в ночное время, когда снежный наст всег-
да крепок. Двое суток и будет дома.
Остались позади березняки, потянулся листвяжник и тем-
неющий по склонам пихтач. Когда поднялось солнце, Семен
уже одолел половину подъёма.
Чарым был крепким, твердым и идти по нему было легко,
как по асфальту. Воздух наполнял аромат талого снега и хвои,
а проталины, уже появившиеся на солнечных местах вокруг
стволов деревьев, чарующе пахли лесной прелью. В распадках
стоял звон голосов токующих косачей, в пихтачах пересвисты-
вались рябчики и, перебивая друг друга, кричали кедровки.
Останавливаясь передохнуть, он подолгу всматривался в
далекие контуры знакомых деревень, над которыми вился и
поднимался вверх дымок печей. Но особенно притягатель-
ной была темнеющая в голубой дымке пойма Бухтармы, на
которой в детстве и школьные годы проводил целые дни, та-
ская на перекатах хариусов, а по осени, по глубокими заво-
дям, на жерлицы с мясной приманкой выуживал тяжеленных
тайменей.
К полудню солнце совсем прогрело горы. Стало жарко.
Даже куртку снял. До зимовья – верхней избушки под са-
мым перевалом, оставалось полчаса хода. Семен собирался
в ней дневать и в предвкушении отдыха и горячего чая уско-
рил шаг. Прошел с сотню шагов и вдруг провалился по самый
пояс. Сбросив рюкзак, выбрался на крепкий наст и принялся
вытряхивать из валенок снег. Попытался идти дальше, но ча-
рым уже не держал его вес. Провалившись еще несколько раз,
с трудом добрался до пихтача и стал устраиваться на отдых.

Вытоптал в глубоком снегу полянку, наломал хвойных веток,
устроил лежанку. Затем долго возился с костром, растопил в
котелке снег и вскипятил воду. Долго чаевничал, дождавшись,
когда просохнет намокшая одежда. Прилег на пихтовые вет-
ки и крепко уснул. К случившемуся, с присущей алтайским
мужикам рассудительностью, отнесся спокойно, без лишних
эмоций. С кем не бывает. А отдохнуть вполне можно и на
свежем воздухе. Охотнику в лесу под любой елкой постель
найдется.
Когда стало вечереть, похолодало, подул ветер. Вершины
хребта стало затягивать низко плывущими тучами. Семен Ан-
дреевич наломал побольше веток, распалил костер и, когда он
разгорелся, уложил сверху толстые сучья, выломанные из со-
седней коряжины. Охотник топтался у огня по ограниченном
кругу, закрывая лицо то от дыма, то от летящих в разные сто-
роны красных искр.
Ветер крепчал, захлестывая порывами пламя. Семен терпе-
ливо ждал полночь, когда по его расчетам должен окрепнуть
чарым. С надеждой вслушивался в гудящую от надвигающей-
ся бури тайгу, пытаясь на слух уловить хотя бы какую-нибудь
перемену в погоде. После утомительного ожидания вышел
только во втором часу ночи. Вскоре миновал верхнее зимовье,
но задерживаться около него не стал. Осталось позади вер-
холесье. Дальше телеграфная линия уходила прямо вверх, на
самый водораздел. Как назло, теперь пришлось идти против
сильного встречного ветра. Передвигался от одного столба к
другому. Добравшись до очередного столба, приходилось все
дольше и дольше отсиживаться около него.
Одолев очередной пролет, повалился, обхватив руками
столб и, понял, что дальше идти у него уже просто нет сил.
Закрываясь от секущей лицо снежной крупы и с тоской вгля-
дываясь в кресты столбов, уходящих в темень водораздела и,
вслушиваясь в погибельный гул проводов, старик уже в кото-
рый раз пожалел, что отправился в этот путь. «И годы уже не
те, и силенки прежней нет, куда же меня несет?». Если летом
здесь была хорошо протоптанная тропа, то теперь подъем на
этот обледенелый крутяк стал непреодолимым препятствием.
А сам перевал, где ураганный ветер наверняка валит с ног, ему
одолеть не удастся.

— Все, надо возвращаться к зимовью и переждать бурю, —
решил он.
Спускался медленно. Кое-как доплелся до зимовья, забрал-
ся под заснеженный навес, оттолкнул в сторону бревно, ко-
торым была придавлена входная дверь и вошел во внутрь из-
бушки. После ветра здесь было непривычно тихо и спокойно.
Добравшись в темноте до нар, скинул рюкзак, прилег и забыл-
ся от усталости. Как был в куртке, валенках и шапке, так и ус-
нул. А в горной тайге свирепой росомахой продолжала буй-
ствовать буря.
***
Проснувшись утром, первым делом выбрался наружу из из-
бушки и не поверил своим глазам. После кошмарной ночи в
лесу стояла теплынь и изумительная тишь, нарушаемая лишь
песнями синичек. Ослепительное, режущее глаза, солнце, на
голубом небе ни единого облачка. Прошелся до ручья, умылся
студеной водой. Из-под заснеженного берега с криком выле-
тела и уселась на обледенелые камни черно-белая пичуга —
оляпка. Покачивая коротеньким хвостом, прощебетала пе-
сенку и, спрыгнув вниз, погружая в воду головку, побежала,
выискивая корм.
Вернулся в зимовье и хозяйским взглядом осмотрел все
углы. Судя по посуде на столе и печке, зимой здесь жило не
менее двух охотников, а по оставленному мусору и наведен-
ному бардаку можно безошибочно было говорить, что про-
мышляла здесь неопытная молодежь. Еще снаружи он обра-
тил внимание, что печная труба ничем не прикрыта. Бывалые
охотники, уходя надолго зимой, обычно закрывают ее пустым
ведром, чтобы не забило снегом.
Первым делом открыл дверцу печки и выругался. Так и есть,
половина печки забита обледенелой золой и углями. Отыскав
старенький совок, старательно очистил ее и поддувало. Собрал
вокруг все щепки, палки и оставшиеся полешки. Вскоре печь
задымила, но, когда огонь разгорелся, «заработала» в полную
силу. Семен подобрал с пола и сжег весь ненужный мусор, вы-
кидал под навес все накопившиеся под нарами и вдоль стен
бутылки и банки. Подмел веником пол. Протер оконное стек-
ло, посудную полку, а стол застелил свежей газетой. Внутри
зимовья стало сразу уютно и весело. Притащив из ручья ведро
воды, поставил на печку котелок и довольный прилег отдох-
нуть на нары.
Это зимовье, приземистое, но широкое, было рассчитано на
проживание целой бригады из четырех охотников. Почти по-
ловину избы, от стены до стены, занимали нары. Семену оно
было хорошо знакомо. В шестьдесят восьмом году он со своим
напарником провел здесь несколько осенних и зимних меся-
цев — белковал и соболевал на окрестных таежных склонах.
В следующие годы еще несколько раз приходилось здесь но-
чевать и пережидать столь частую в алтайских горах непого-
ду. Немало, видать, за это время в зимовье побывало другого,
как промыслового, так случайного народа. Изба давно уже не
знала хозяйской руки и пришла в сильное запустение. В отли-
чие от людей его возраста, привыкших бережно относиться к
таежному жилью, нынешнее поколение охотников вызывало
у старика постоянное раздражение. Пришел в готовое обору-
дованное зимовье, пожил как гость месяц-другой и ушел, оста-
вив после себя кучи мусора, грязи и поломок.
— Хуже росомахи всякой, — видя все это, в сердцах
ругался он.
***
Когда вскипела вода в котелке, старик заварил чай, достал
хлеб и банку с консервами. Обед получился на славу. Снова
выбрался из избушки наружу и проверил крепость чарыма в
тени и на солнечном месте. Было уже двенадцать часов дня и
снежный наст был ломким как стекло.
Присев на сухую колодину и, греясь на солнышке, старый
охотник снова предался воспоминаниям. Славные охотничьи
места в этих краях, богатые дичью. По таежным склонам во-
дятся марал, лось, косуля, медведь, рысь, росомаха, барсук. В
кедрачах есть соболь, колонок и белка. На горных лугах еще
сохранились большие колонии сурков, а в скалах по самым
верхам держатся тэки — сибирские козероги. Для знающего
охотника — настоящий рай. Эх, и потаёжничал в этих горах в
молодые годы Семен!

Взгляд остановился на скалах, окруженных темным пих-
тачом. Тоже знакомое, памятное место. Как-то зимой вышел
он из этой избушки и отправился проверять капканы. Завер-
нул на всякий случай к этим скалам, в надежде отыскать там,
среди камней, соболя. Вместо него обнаружил совсем свежий
следок кабарги и принялся ее тропить. Крадучись, стараясь не
шуметь. Обошел вокруг скал, замкнув круг, и увидел, что на
его лыжне, идущая следом кабарга оставила свои следы. Сде-
лал второй, третий круг. Все повторилось, как и в первый раз.
Какие только уловки не применял охотник, чтобы обмануть
зверя. И засады устраивал, и неожиданно поворачивал и шел
в обратном направлении. Все было напрасным. Только после
очередного круга на тропе добавлялось количество следов
зверя-невидимки.
Полдня потратил тогда увлекшийся троплением охотник, но
так и не увидел кабаргу. Обладая отличным слухом, она всегда
шла впереди, предугадывая все хитрости человека и, остава-
ясь при этом совсем невидимой. Отчаявшись и выбившись из
сил, вернулся он в тот день обратно в зимовье. Так и не разо-
брался он тогда в этих хитростях кабарги.
***
Хорошо отдохнувший и выспавшийся Семен Андреевич
вышел в полночь. Чарым уже достаточно окреп, а яркая луна
освещала путь. Не спеша, опираясь на захваченный с собой
посох-палку, выбрался на водораздел. Здесь снегу было со-
всем мало, часто попадались выдувы с сухой травой и камни.
В одном месте, словно белые призраки, в разные стороны раз-
бежались и взлетели тундряные куропатки, напугав своими
жутковатыми криками старика.
Без передышек одолел верхотуру. Столбы телефонной ли-
нии стали уходить вниз по забитому снегом распадку. Спуск
был более похож на каток, поэтому, опираясь на палку, при-
шлось замедлять движение и местами даже скатываться вниз.
Дальнейший путь лежал днищем ущелья и по нему спокойно
и без лишних приключений добрался к утру до развилки. Вот
и знакомый поворот. Отсюда было уже рукой подать до зимо-
вья, виднеющегося на пригорке ниже по ущелью. Однако путь

преградила уже вскрывшаяся речка. Она хотя и была шири-
ной всего лишь с десяток метров, но, по горному, шумная и
бурная, была сейчас непреодолимой преградой. Сколько пом-
нил себя Семен, переходить в брод через нее, даже в летнее
время, было очень опасно. Правда, выше по крутому склону,
имелся обход тропинкой, однако сейчас она была скрыта под
слоем слежавшегося снега. Преодолеть его можно, но с боль-
шим трудом. Умывшись холодной водой и, отдышавшись, Се-
мен приступил к штурму склона. Вырубая ножом ступеньки,
он, не спеша, преодолел крутяк и, спустя час, уже шел вверх по
берегу этой речки. Через километр появилась новая развил-
ка, где из скалистых отщелков вытекало сразу три ручья, ко-
торые, сливаясь, образовывали эту речку. Здесь Семен и знал
подходящее для переправы место. Перепрыгивая с валуна на
валун, одолел почти весь поток, но на одном из последних об-
леденелых камней потерял равновесие и упал в воду. Выбрал-
ся на берег, сбросил с себя рюкзак и долго ругался. Стоило ли
столько осторожничать, беречься, чтобы на последнем метре
свалиться и намокнуть почти по пояс. Пришлось раздеваться,
отжимать мокрые брюки и носки, ждать пока вытечет вода из
набухших от влаги валенок. Потерял за этим занятием много
времени. Солнце уже давно прогрело ущелье, ярко слепило и
жгло лицо.
Оделся и стал двигаться вниз вдоль речного берега. Когда
добрался до развилки, сразу двинулся напрямик к избушке по
чарыму. Первую сотню метров прошел нормально, но дальше
разогретый солнцем снежный наст стал рушиться под ним.
Провалившись раз, затем другой, дальше Семен пошел напро-
лом. Наваливаясь на снег то грудью, то коленями и руками,
продавливал наст собственным весом и метр за метром рушил
его перед собой.
Выбившийся из сил, злой и мокрый все же одолел послед-
ний километр и, очутившись под навесом избушки, скинул со
спины рюкзак. Отлежавшись на нарах, быстренько растопил
печку и поставил котелок с водой. Всю мокрую одежду — шта-
ны, рубаху, носки развесил на одной из сухих веток листвен-
ницы с солнечной стороны. Оставшись в нижнем белье, отды-
хал и сушился у раскрасневшейся печки. Долго, растягивая

удовольствие, чаевничал, доев остатки продуктов. Остался
лишь последний кулек с конфетами, который взял с собой в
качестве гостинца для внучат. Однако наличие еды его уже
особо не волновало. До ближайшей дороги оставалось пять
километров, а по ней еще десяток верст до дома. Самое страш-
ное было позади. Этой ночью Семен Андреевич намеревался
обязательно попасть домой.
Набив до отказа печку смолистыми поленьями, наглухо
захлопнул дверцу и, пристроив рядом валенки для просушки,
Семен Андреевич завалился на нары, подложив под голову
куртку и блаженно задремал. Однако отдых прервал сильный
гул, который прошел по ущелью. Обувшись, налегке выскочил
наружу. С противоположного, почти отвесного склона, при-
гладив как траву густой осинник, сошла мощная лавина. Семен
с тоской глянул на гору, у подножия которой стояло зимовье.
Уже который год, останавливаясь здесь зимой, он мысленно
ругал тех мужиков, которые умудрились поставить избушку
на лавиноопасном участке. И хотя находилась она на неболь-
шом бугре в окружении нескольких крепких лиственниц, сой-
ди здесь лавина, непременно снесет или разрушит ее как спи-
чечный коробок. Правда, пока все обходилось благополучно.
Вернулся обратно в зимовье, в котором стало жарко, как в
бане. Сухие листвяжные дрова разгорелись с такой силой, что
бока железной печки раскалились до малинового цвета. Сняв
с себя нижнее белье, развесил на проволоке, натянутой для
этой цели поперек избы. Оставшись в одних трусах, доволь-
ный растянулся на нарах и опять крепко уснул.
Очнулся от страшного грохота в полной темноте. Избуш-
ка содрогалась, словно по ней проехал гусеничный трактор.
Раскачивались стены, сыпалась земля с потолка, со скреже-
том «въехала» внутрь жестяная труба и яркими брызгами в
разные стороны из печки разлетелись угли.
— Лавина! — в ужасе сообразил старый охотник.
Натянув на себя куртку, отыскал валенки, обулся и бросил-
ся к двери, но она не открывалась. Локтем выдавил стекло в
окне, но и оно было завалено плотным, как бетон снегом. Под
нарами от углей загорелся мусор. С трудом удалось его зага-
сить. Из ведра выплеснул в печку остатки воды. Почувствовал,
что спертый воздух наполнился угарным дымом.

Тяжело закашлявшись от удушья, упал к двери, пытаясь
вдохнуть хотя бы глоток свежего воздуха. Напрасно. Нащупав
и вывернув из-под печки валун, принялся бить им в дверь. Две
крайние доски с трудом отошли, образовав небольшую щель.
Вдохнув немного воздуха, поднял камень, ударил в дверь и по-
терял сознание…
***
Еще первая, сошедшая в этот день лавина, снесла один из
телеграфных столбов и в деревне сразу же прервалась теле-
фонная связь с районным центром. Отключилась она и с де-
сятком других таежных деревень и пограничных застав. Свя-
зисты быстро определили примерное место разрыва линии и
туда экстренно была отправлена бригада из четырех местных
ремонтников на устранение «ЧП». Выехали вечером на двух
снегоходах «Буран», к каждому из которых были прицеплены
санки с необходимым в таких случаях инструментом и снаря-
жением. Уже в последний момент к ним подбежала пожилая
женщина.
— Ребятки, вы там моего Семена гляньте. Он как раз вдоль
линии через перевал пошел. Третий день уже нет.
— Привезем деда, загулял видать, — успел крикнуть один из
отъезжающих ребят.
Двигаясь вдоль линии столбов, связисты добрались до места
схода лавины и сразу же обнаружили место разрыва прово-
дов. Восстановив до утра временную связь, поехали на но-
чевку в избушку и увидели, что она вся завалена второй лави-
ной. Осветив все вокруг фарами снегоходов, разглядели, что
огромные пласты и глыбы снежной массы, с огромной скоро-
стью сошедшие с крутого склона, хаотично загромоздили во-
круг все пространство.
На одной из лиственниц заметили одежду Семена
Андреевича.
— Мужики, завалило его в самой избе, надо спасать, может,
еще успеем.
Лопатами и топорами принялись рыть ход, но спрессован-
ный, как камень, снег с трудом поддавался. Пригодилась за-
хваченная с собой бензопила и с ее помощью через час проби-

ли путь до самого входа. Избушку от разрушения спасли три
старые лиственницы, стоявшие выше на горке и, принявшие
первый удар лавины. Старый охотник лежал без чувств у са-
мой двери.
— Живой еще, но сильно угорел, — осмотрев его, крик-
нул один из связистов, забравшийся внутрь избушки, как в
подземелье.
Вытащили его на свежий воздух и, укутав в полушубок, уло-
жили его в сани. Сами разожгли костер и принялись готовить
ужин.
Медленно и тяжело возвращался к жизни Семен Андре-
евич. Несколько раз открывал глаза, но все кругом плыло и
качалось, как в шаманском танце. К утру кое-как отдышался
на свежем воздухе, пришел в себя. Осмотрелся и на первых
порах ничего понять не мог. Кругом высокие деревья, горит
большой костер, около него молча сидят мужики. А сам он ле-
жит в длинном, как гробу, ящике. Даже страшно стало. Вгля-
делся в лица, кажется, знакомые, деревенские ребята. Подал
голос. У костра все засуетились, сбежались, окружили забо-
той и вниманием. Видя, что старик себя уже хорошо чувству-
ет, один из шутников напомнил про штаны на лиственнице и
про каких-то девок, вызвав среди мужиков взрыв смеха. Улы-
бался и сам Семен Андреевич.
Удивительная все же особенность у наших людей. Пере-
жив минуты смертельной опасности, они, словно снимая с
себя стресс и отводя новую беду, находят смешные моменты в
случившемся и от души смеются над собой и друг над другом.
Иногда — сквозь слезы.
После кружки горячего чая стало легко и хорошо. Всходило
солнце, наполняя жизнью тайгу и горы.
— Эх, братцы, — сказал старый охотник, — ну до чего же
хорошо на белом свете. Однако я еще задержусь и поживу не-
много. Не оборвалась пока моя охотничья тропа.

По заведенной годами традиции на медвежью охоту выеха-
ли затемно, пока деревня еще спала. А когда рассвело, охотни-
ки были уже далеко в горах.
Размеренным шагом идут подмороженной тропой навью-
ченные кони. Солнце уже взошло. Пожелтевшая листвен-
ничная тайга залита изумительной позолотой и наполнена
звонкой осенней тишиной, чуткой к каждому звуку, как сто-
рожкий зверь. И отдаленный раскатистый рев марала, не-
сколько раз доносившийся из глухого распадка, и заунывный
крик черного дятла – желны и даже робкий голосок кузнечи-
ка, удивительным образом пережившего ночные заморозки,
все это отдается в серебряной тиши октябрьского утра.
Перестоявший иван-чай, густо растущий вдоль тропы, шур-
шит, звенит, как жестяной и пылит белым пухом. Кони вре-
менами мотают головами, всхрапывают, отфыркиваются от

него и, брякая удилами, раздражают охотников, привыкших
к неслышной езде.
Охотников двое — пожилой чернобородый Матвей и его
младший сын Павел, единственный в большой семье, унас-
ледовавший природную кержацкую тягу к зверовой охоте и
скитаниям по горной тайге.
Который раз с недобрым предчувствием Матвей всматри-
вается в мутноватую, затянутую свинцовой дымкой даль, вер-
ную предвестницу снеговой погоды.
— Слышь, Пашка, — поделился отец, — морочает что-то,
как бы снег не напортил охоту? Жаль, что не выехали денька
на два-три раньше!
— Да ну, бать, теплынь-то какая, — отмахнулся Пашка от
вечных отцовских причуд в предсказывании погоды.
— В горах, всякое может быть, ты на небо лучше глянь!
— А чего смотреть-то, я же прогноз по радио на всю неделю
слушал. Нормальную погоду обещали, без осадков.
— Ну и бестолочь же ты, Пашка, — разозлился отец и, стег-
нув коня, обогнал сына и молча поехал впереди.
Павел примолк. Он верил в другую примету, что в начале
охоты не стоит ругаться и ссориться, иначе навлечешь неиз-
менные промахи из ружья.
В полдень поднялись на перевал, с которого открывался хо-
роший вид на Медвежий белок – конечную цель их поездки.
Склоны хребта, рассеченные распадками, покрывала кедро-
вая тайга, выше которой, по водоразделам, были альпийские
луга. Куполообразные вершины венчали заснеженные голь-
цы. Эти горы — самые лучше медвежьи места. И хотя они в
полусотне километров от дома, Матвей из года в год старается
выбираться на охоту именно сюда.
Чтобы лишний раз не развьючивать лошадей, обедали всу-
хомятку, не разводя костра. А когда кони отдохнули и попас-
лись на зеленой низинке у ручья, двинулись дальше в путь.
Спустившись вниз, пересекли широкую заболоченную доли-
ну и по слабо заметной тропе, набитой маралами вдоль каме-
нистого русла ручья, поднялись на Медвежий белок. У верши-
ны ущелья, на поляне около скал и приземистых лиственниц,
остановились. Место тихое, скрытное, с небольшим роднич-
ком. Матвей уже не раз пользовался им в прежние годы.

Свалив в кучу вещи, расседлали коней и, навязав их на ар-
каны, пустили пастись. До темноты оставалось еще несколь-
ко часов. Матвей оставил Пашку ставить палатку и готовить
ужин, а сам отправился осматривать ближайшие склоны, что-
бы выбрать место для утренней охоты.
***
После утомительной верховой езды пройтись налегке с
ружьем было одно удовольствие. Шел неторопливо по скло-
ну, усеянному глыбняком, и внимательно высматривал следы
присутствия медведей. Кругом пышными подушками зелене-
ли заросли можжевельника. Под ногами шуршал не уродив-
шийся летом черничник. Высокотравье, побитое ранними
заморозками, давно полегло. Лишь высокие дудки маральего
корня с уже пожухлыми листьями еще противостояли ноч-
ным холодам. На глаза попадался копеечник, именуемый ал-
тайскими жителями медвежьим корнем. Прозвали его так не
случайно. Осенью, когда отходит малина и кислица, медведи
прут из тайги на горные луга копать его корневища. По мест-
ным поверьям, перед тем как залечь в берлогу, они, таким об-
разом, желудок очищают. Используя эту медвежью привычку
жировать на корнях, охотники промышляют их, скрадывая во
время утренней и вечерней кормежки.
Вот и сейчас Матвей раз за разом натыкался то на старые,
то на совсем свежие копанины. Срывая лапой и отбрасывая
в сторону дерновину, зверь оголял и обжевывал корневища,
оставляя после себя измочаленные до белизны верхушки.
Матвей уже давно приметил, что особой избирательностью
медведей пользуются верхние, видимо, наиболее целебные
части, этих растений. Поэтому для заварки чая он всегда брал
только верхушки, в отличие от других мужиков, которые по-
долгу мучаются, выдирая весь корень.
Чем дальше шел Матвей, тем чаще попадались копанины и
он уже приметил большую, сильно изрытую поляну, к кото-
рой следовало бы наведаться ранним утром. Медведь наверня-
ка должен будет выйти сюда на кормежку.
Через час охотник вышел к глубокому ущелью. Дальше, в
полнеба, возвышалась каменистая вершина Яманьего шиша

— самая высокая точка Медвежьего белка. Оглядевшись,
Матвей присел на валун и принялся осматривать противопо-
ложный склон в бинокль. В одном месте, там, где кончались
последние лиственницы, на краю курумника заметил крупно-
го медведя.
— Ух и медведище! — восторгался он, рассматривая тем-
но-бурого великана. Матвея охватило радостное волнение,
свойственное даже самым выдержанным медвежатникам.
Прикинул — до зверя далековато. Если обойти распадок, то
до наступления темноты не успеть, а вот если напрямик, через
ущелье, то еще можно уложиться до заката. Но это потребует
много сил, так как нужно спуститься вниз по крутяку и вска-
рабкаться по скалистому склону наверх. Такова уж особен-
ность медвежьих охот в горах.
Ничто уже не могло удержать Матвея. Не раз уже рисковал
он в таких ситуациях и чаще всего бывал удачлив.
Напоследок еще раз осмотрел в бинокль предстоящий
маршрут, наметил ориентиры, по которым будет подниматься
вверх и скрадывать зверя. Охотник отметил и другое — мед-
ведь увлеченно копается, значит, голоден и не скоро закончит
кормежку. Беспокоила погода. Гольцы с каждым часом все
сильнее и сильнее затягивало мрачной пеленой.
Спуск был необычайно крутой. Цепляясь за кусты и камни
Матвей спустился до середины склона. Ниже был пихтач, осы-
пи и буреломник. С трудом пробившись через последние зава-
лы, выбрался на дно ущелья и присел отдышаться на камнях у
ручья. Подул холодный ветер. Небо потемнело, завихрились
снежинки. Матвей приподнялся и увидел, что ущелье, словно
лавина, стремительно заполняет снежная пелена.
— Вот и поохотился, язви тебя в душу, — выругался он со
злостью, — ведь с утра знал, что будет снег и все же пошел
старый дурень, — и он с тоской глянул на крутой склон, по ко-
торому предстояло возвращаться обратно.
Возвращение больше походило на бегство. Когда он вска-
рабкался наверх, совсем стемнело. Округа потонула в непро-
ницаемой снежной мгле. Порывистый ветер хлестал сырым
снегом. Закрывая лицо руками, Матвей двинулся в сторону
стоянки. Еще на подъеме, огибая скальники, он сильно укло-

нился вниз и теперь шел мало знакомым склоном, у самого
верхолесья.
Ветер набирал силу. Все погрузилось в снежную круговерть.
Идти становилось труднее. Судя по времени, он должен был
выйти уже к стоянке. За долгие годы охотничьих скитаний в
горах Матвей привык интуитивно возвращаться к нужному
месту. Поэтому шел уверенно, ожидая, что вот-вот выйдет к
палатке у знакомых скал. Прошло еще полчаса. Нет скал, нет
стоянки.
— А вдруг сбился и прошел мимо палатки? — непонятное
чувство тревоги совсем одолело его.
Он прошелся вверх, затем вниз, сделал несколько кругов.
Местность была совершенно незнакомой.
— Все. Заблудился! — в отчаянии признался сам себе Матвей
и остановился. Он мучительно думал, как выйти из этого не-
легкого положения. Несколько раз выстрелил, в надежде, что
Пашка услышит и отзовется. Звуки выстрелов глушили поры-
вы ветра и они, даже рядом, казались глухими хлопками.
Долго еще вслепую брел вперед Матвей. Оказавшись в глу-
бокой лощине, поднялся вверх. Стал искать скалы, в которых
можно укрыться от снега и ветра. Выбившись из сил, к своему
несчастью, забрался в заснеженную осыпь, потом продирал-
ся через кустарник, падал, вставал, но упорно шел. Отчаяние
росло. Неожиданно уткнулся в скальник. Отыскав затишье
под большими наклонными плитами, обессиленный повалил-
ся и на время забылся. Одежда вымокла, и Матвей почувство-
вал, что мерзнет.
— Нужно разводить костер, обсушиться и переждать эту
проклятую непогодь!
Он долго выискивал по щелям сухую траву, мох, ветки,
пока не наткнулся на стожок сеноставок. Выгреб из него це-
лую охапку травы. Набрав для костра растопки, насухо вытер
руки. Из внутреннего кармана достал спички. Они отсырели
и долго не загорались. Наконец вспыхнул огонек, язычок пла-
мени пополз по сушняку. Матвей подбрасывал еще и еще су-
хой травы, пытаясь оживить спасительный костерок. Но, как
назло, хлестнул снегом шальной порыв ветра. Костер задымил
и погас. Изведя все до последней спички, Матвей в сердцах
отшвырнул коробок.

— Что делать? Что же делать? — судорожно билась мысль.
В легкой куртке из шинельного сукна да промокших насквозь
кирзовых сапогах ночевать в такой холод без огня — верная
погибель. Ему вдруг припомнился случай с молодым геологом,
которого в гольцах однажды захватила такая же пурга и он,
перемучившись всю ночь в холодных камнях, остался на всю
жизнь неподвижным калекой и весь остаток жизни сожалел,
что не замерз тогда в горах.
Нужно было искать хоть какой-нибудь выход. Сколько раз
приходилось попадать ему в передряги, пережидать морозные
ночи у костра, но такого не случалось. Вспомнил, что люди,
оставшиеся без спичек, умудрялись развести огонь, стреляя
холостыми зарядами. Снова Матвей ползал среди камней,
скреб и собирал в щелях сухой лишайник и мох. Вынул пули
из двух патронов, зарядил ружье и поднес к сложенному суш-
няку. Прогремел выстрел. Мох и листья разбросало по сторо-
нам. Еще выстрелил, но огня не получалось. И снова в ушах
гудел ветер и хлестал снег.
— Все! Остается замерзнуть или вытерпеть эту страшную
ночь. Матвей очистил землю от снега в небольшом затишке
под камнями, наломал побольше веток уложил их в кучу. Пы-
таясь хоть как-то согреться, долго приседал, разминал ноги.
Обессилев, повалился на хворост. Сжавшись в комок и спря-
тав ладони рук между ног, старался сохранить остатки тепла.
Клонило ко сну. Вспоминался дом, жена, дети, но какими-то
отрывками, отдельными кадрами…
Затем впал в сонное забытье. Сколько спал, не помнит. Оч-
нулся от тупой боли. Оказывается, острый сучок уперся в ле-
вый бок, под самое сердце. С трудом перевернулся на спину,
освободившись от напорошенного сверху снега. Тело одере-
венело, стало совсем бесчувственным, особенно ноги. Руки
свело от холода. Организм уже охладел до такой степени, что
еще час неподвижности и все — конец!
Снегопад уже прекратился, приморозило. На востоке свет-
лела полоска неба.
— Эх, Матвей, Матвей, кажется, ты отохотился, — иногда
мелькала прощальная мысль, — закончился, наверное, твой
долгий охотничий путик. И где — в самых любимых местах, на
Медвежьем белке!

Согнутый в три погибели, ибо разогнуться не было уже сил,
он топтался на одном месте, пытаясь разогреть тело. Время
шло. Казалось, уже целую вечность он двигался в своей неле-
пой позе и боролся со смертью. Когда рассвело — не заметил.
Очнувшись, он с тупым безразличием глянул на открывшее-
ся безмолвие заснеженных гор. Внизу, среди снега, чернели
углы скал и редкие деревья. Оглядев правый склон, он чуть не
вскрикнул. Там выделялась приметная, запомнившаяся ему
давно своим силуэтом скала. Не раз он видел ее с противопо-
ложного склона, когда устраивался на ночевку. С надеждой пе-
ревел взгляд в другую сторону. Так и есть. Там темнели четы-
ре скалы и лиственницы. Даже показалось, что у их подножия
кони стоят. Это была его стоянка! Метров четыреста-пятьсот
крутого склона отделяло его от них. Плутая в метельной тем-
ноте, он наверняка проходил в нескольких десятках метров от
стана.
— Спасение! — Матвей попробовал встать, распрямиться
во весь рост, но не смог. Тело перестало слушаться его. Охот-
ник понял, что самому до палатки ему не добраться. Остава-
лась последняя надежда — ружье. Упершись спиной в скалу,
он с трудом вытащил из смерзшегося кармана два оставших-
ся патрона. Последними усилиями зарядил ружье, взвел кур-
ки и нажал на спуск. Раскатисто прокатилось по ущелью эхо
выстрела. С надеждой прислушался. В ответ грохнуло два
выстрела.
— Пашка! Это Пашка! — обрадовался он и разглядел чер-
ную фигурку сына, стоящего на заснеженном склоне. Матвей
снова нажал на спусковой крючок ружья. Гулкий выстрел
последним патроном стал спасительным ориентиром. Видно
было, как Пашка сразу же направился вверх к скалам. Матвей
попытался крикнуть, но не смог. Голос совсем пропал.
Пришел Павел, разгоряченный быстрой ходьбой, запыхав-
шийся. Он заглянул под навес скалы и увидел залепленного
снегом и окоченевшего отца.
— Батя, живой!
— Замерзаю, — просипел Матвей, — помоги.

***
Кое-как доволок Пашка отца до палатки, уложил на спаль-
ник, стащил с него заледеневшую одежду. Достал из сумки
солдатскую фляжку, тайком взятую с собой. Налил почти пол-
ную кружку разведенного спирта и заставил отца выпить его
до дна. Снял с него оставшееся нижнее белье и, натирая спир-
том, принялся с силой массажировать остывшее тело. Работал
долго, пока оно не раскраснелось. Затем укутал отца в мехо-
вой спальник.
Выбравшись наружу, Павел развел костер. Когда чайник
вскипел, разбудил отца.
— Бать, давай чайку горячего и подкрепись немного. Пашка
расстелил перед ним полотенце, разложил на нем хлеб, наре-
занное мелкими ломтиками мясо и сало.
— Темно шибко, ты бы палатку приоткрыл, — попросил
отец.
Пашка откинул полог, повернулся и только сейчас, при сол-
нечном свете, увидел, что отец за прошедшую ночь стал совер-
шенно седым.
— Ты чего выпучился? — перехватив испуганный взгляд,
спросил отец.
— Бать, да ты того, совсем белым стал!
Матвей зачем-то пощупал пальцами бороду, волосы на голо-
ве и лишь тогда до него дошел смысл сказанных слов.
— Совсем белый, говоришь?
— Абсолютно!
— Ладно, — вздохнул отец, — уж лучше седым быть, чем
мертвым.
— Что случилось с тобой, бать? Как ты в этих камнях
оказался?
— Заблудился я! Сбился, потерялся в темноте. Метелило
так, что белого света не видно.
— Почему не стрелял?
— Да стрелял я. Половину патронов извел. И костер раз-
вести пытался. Как выдержал — не знаю. Под утро замерзал
уже, последние минуты доживал. Если бы не ты, сынок, то все,
конец!
Помолчали. Пашка добавил по кружкам чаю.

— Знаешь, бать, на кого ты был похож, когда я тебя под ска-
лой увидел?
— На кого?
— На снежного человека!
— Хорошо хоть не на пингвина, — отмахнулся Матвей.
Посмеялись. Допили чай. От сытости Матвея потянуло на
сон.
— Отдохни, — посоветовал Пашка, — я тоже часок усну, а
то всю ночь глаз не сомкнул. Он развернул свой спальник и
прилег рядом.
— Знаешь, Пашка, — в полудреме заговорил отец, — по
правде сказать, я ведь вчера медведя встретил и из-за него за-
держался. Такого великана еще не видел. Теперь если его не
найду, всю оставшуюся жизнь себе не прощу. Может, сходим,
глянем?
— Какой медведь? — возмутился Пашка, — там же снегу по
колено намело! Дай бог, чтобы тепло пришло и обтаяло хотя
бы немного. Найдем мы твоего великана, обязательно найдем!
Матвей закрыл глаза и ему стало тепло и хорошо. От того,
что рядом заботливый и надежный сын Пашка, который не за-
думываясь пойдет следом за ним в огонь, воду и любые горы.
От того, что выжил он в эту страшную ночь и, значит, будут у
него впереди еще охоты. Еще какие охоты!
Промысловик Маркел Лазарев гостей не ждал. Их просто не
могло быть в этой части гористой тайги вдали от дорог и дере-
вень. За два месяца одинокого житья в зимовье он не видел ни
одного человека. Правда, его обширный охотничий участок
граничил еще с двумя другими участками, но охотникам, каж-
дый день занятым промыслом, было не до дальних хождений
друг к другу в гости.
Этим вечером, вернувшись после проверки капканов, Мар-
кел растопил печку в зимовье и с ведерком отправился на реч-
ку за водой. Случайно глянул вниз и увидел, что в сторону из-
бушки по склону поднимаются четверо охотников с собаками.

Все они оказались старыми знакомыми — районный охото-
вед и промысловики из заготконторы. Дневной переход на лы-
жах по снегу-свежаку окончательно вымотал их и подходили
они на пределе сил. Ватники на спинах и плечах у них были
насквозь промокшими. Поочередно, вместо приветствия,
хлопнув Маркела по плечу, сипло дыша, они, скинув рюкзаки
и лыжи, устало привалились к стене избушки. Рядом прилегли
не менее уставшие собаки. Маркел сразу же обратил внима-
ние, что вооружены они не привычными дробовыми ружья-
ми, а карабинами. Значит, что-то случилось в этих краях.
Отдышавшись, мужики прошли в натопленное зимовье и
повалились на нары. Только через полчаса послышались их
голоса, а под потолком повис табачный дым.
Вскоре, стеснившись за небольшим столиком у окна, ужи-
нали. Маркел принялся за расспросы о последних новостях.
— Плохие новости, совсем плохие, — отодвинув кружку с
чаем, сказал охотовед, — с тем к тебе и пришли. Недавно на
четвертом зимовье шатун убил Ивана Трифонова. Скараулил
его прямо около избушки. Ну, вот, значит, мы и мотаемся уже
шестой день от зимовья к зимовью, чтобы проверить, живы
ли в них охотники. Дальше трифоновской избушки отстреля-
ли молодого медведя, доходягу совсем, но это оказался не тот.
Ивана задрал здоровенный зверюга. Подержался несколько
дней около зимовья и в твою сторону подался вдоль реки, да
запутал нас, и собаки со следа сбились, когда прошел большой
снег. Или еще не добрался до твоих мест или стороной ушел,
на верхние избушки. Вот и порешили мы, что, если не заста-
нем его около тебя, проверим остальные зимовки и охотников
в них. Вот же беда, ведь с шестьдесят первого года такой напа-
сти не было!
Затем лежа на нарах вспоминали Ивана Трифонова и тот
страшный шестьдесят первый год. Тогда в сибирской тайге
был сильный неурожай, частые пожары и многие медведи не
залегли в берлоги. Сколько переполохов и бед было тогда в та-
ежных деревнях, куда наведывались оголодавшие звери. При-
шлось организовывать рейдовые бригады по уничтожению
шатунов, срочно выводить промысловиков из тайги. И люди
пострадали. В тот год только у них в районе погибло четыре
охотника. И смерти, в общем-то, были нелепые, оттого что
промысловики, пренебрегая опасностью, зачастую выходили
на путики без оружия или с мелкокалиберными винтовками.
Двух братьев Колмогоровых шатуны задрали во время про-
верки капканов, Степана Черкашина прямо около избушки, а
старика Сизова шатун гнал по лесу километра два и настиг у
самых дверей зимовья – охотник не успел скинуть лыж…
Утром, после чаепития, промысловики собрались идти даль-
ше. Шатуна — людоеда, во избежание новых бед, нужно было
срочно искать.
— «Если на верхних избушках все нормально, вернемся дня
через три-четыре», — сказал охотовед, прощаясь, — и смотри
Маркел, будь настороже. Без оружия ни шагу. Если объявится
шатун, лучше отсидись в избушке, пока мы не вернемся. А мы
уж постараемся обязательно его отыскать и уничтожить.
Проводив охотников, Маркел отобрал поновее патроны с
«жаканами» и, еще раз почаевничав, отправился по путику на
проверку капканов.
День прошел спокойно и под вечер, довольный уловом, воз-
вращался он в свой таежный дом. Не доходя до избушки уви-
дел, что склон увала, по которому утром поднялись на лыжах
охотники, пересекает глубокий наброд.
— Вот тебе и новость. Неужели шатун и вправду объявил-
ся? — кольнула недобрая догадка. Вначале показалось, что это
прошел лось, но потом, здраво рассудив, Маркел решил, что
это все же медвежий след. Лоси, державшиеся здесь с осени,
из-за глубоких снегов откочевали вниз по реке и среди зимы
вряд ли могли вернуться сюда обратно.
Через десяток минут он убедился в этом воочию. Медведь
приходил к зимовью, обошел вокруг него, долго топтался у
дверей под навесом, съел висевший на стене прикорм, приго-
товленный для соболей, обглодал с запасных лыж лосиный ка-
мус и, порывшись на помойке, ушел напрямик в гору.
На следующее утро Маркел внимательно осмотрел окрест-
ности. Следов возвращения зверя не было видно. Подождал
до полудня, но кругом было тихо. Это его и успокоило. Появи-
лась надежда, что медведь был проходной и ушел дальше.
Маркел решил все же сходить на ближайший путик в ке-

драче, а когда вернутся из рейда охотники, вместе с ними вы-
браться на несколько дней в деревню. Сын уже должен воз-
вратиться из армии, да и в баньке пора отмыться, попариться,
новогодний праздник встретить в семейном кругу.
Однако пришлось спешно вернуться. Оказывается, шатун
уже прошел по лыжне, съедая в капканах приманку и попав-
шуюся добычу. На душе стало тревожно. Медведь наверня-
ка задержится на его участке и спокойного житья теперь не
даст. Обчистит все капканы и тогда уж точно попытается раз-
грабить зимовье. А это не сулило ничего хорошего. Шатун —
смерть ходячая!
Какое-то необъяснимое чувство близкой опасности гнало
Маркела под защиту крепких стен. Медведя около избушки
не оказалось, но за лесистым отрогом, в кедровнике, просту-
женными голосами тревожно перекликались в;роны. Вероят-
но, они видели зверя.
Ночь спал неспокойно, часто просыпался, прислушивался к
ночным звукам. Все чудилось, что кто-то рядом ходит. Но сна-
ружи было тихо. Проснулся поздно, когда уже давно рассвело.
Открыл дверь и, тотчас, охваченный страхом, с силой захлоп-
нул ее. Оказывается, поблизости под навесом стоял медведь
и, заслышав скрип двери, свирепо оглянулся на человека. Вид
его был страшен — лучше не видеть! Маркел схватил ружье
и навскидку выстрелил дуплетом в дверь. Пули легко проши-
ли листвяжные доски. Охваченный нервным ознобом, долго
и чутко прислушивался. Зверя не было слышно — наверняка
ушел!
Весь день пролежал на нарах, пытаясь уловить на слух каж-
дый шорох. Невдалеке «крукал» ворон. Перекусив всухомятку
и накрывшись полушубком, молча отлеживался. Осаду теперь
придется выдерживать не менее двух суток, пока не вернутся
охотники из рейда.
Такого страха на охоте Маркел еще ни разу не испытывал,
хотя попадал во всякие передряги. А тут страшная боязнь на-
валилась на него как тяжелая болезнь.

***
В тот день, когда от Маркела ушли промысловики с охотове-
дом, вернулся после службы в армии его младший сын Алеш-
ка. А на следующее утро, уговорив мать, ушел на лыжах за от-
цом на зимовье, решив помочь ему выбраться домой. Вдвоем
это будет сделать легче и веселей. Но главное, после двухлет-
ней разлуки, ему сильно хотелось повидать отца.
Алешка хорошо знал окрестную тайгу и, сокращая путь, до-
брался до отцовского зимовья через двое суток, переночевав в
пути у знакомых охотников. Подходил уже в темноте, обратив
внимание, что нет света в окошке и дыма из трубы. Правда,
лыжи стояли у стены, значит, отец уже вернулся.
— Наверное, умотался за день в тайге и пораньше лег спать,
— решил он.
Счастливый от предстоящей встречи с отцом, он скинул
рюкзак и, воткнув ружье прикладом в снег, снял лыжи и уста-
ло потянулся. В этот момент, услышав сзади шум, он оглянулся
и увидел, что по лыжне к избушке бежит крупный зверь.
— Медведь, — ужаснулся он.
Схватив ружье, он прицелился в приближающегося зверя и
выстрелил, в последний миг вспомнив, что оно заряжено дро-
бовым патроном, так как в пути пришлось охотиться за рябчи-
ками. Алешка закричал, бросился к двери, дернул за скобу, но
она оказалась запертой изнутри…
Маркел сквозь тревожную полудрему услышал чьи-то шаги
и навел ствол ружья на дверь, выжидая момент, чтобы выстре-
лить. Дважды он пытался нажать на спусковой крючок, но по
непонятной причине воздерживался. Все остальное произо-
шло как в кошмарном сне: снаружи раздался выстрел, послы-
шался шум, истошные крики человека.
Дальше он действовал подсознательно. Соскочил с нар, уда-
ром ноги распахнул дверь и почти в упор выстрелил из обоих
стволов в набежавшего зверя. Медведь с разбегу ударился в
дверной косяк и медленно осел. Маркел шарахнулся назад,
упал, больно ударившись головой. Вскочив, он торопливо за-
брался в дальний угол нар. Поверженный шатун, глухо рыча,
попытался приподняться на передние лапы. Торопливо пере-
зарядив ружье, Маркел выстрелил еще раз, после чего зверь,

дернувшись, завалился набок и затих.
Маркел устало откинулся на стену и почувствовал, что его
трясет в нервном ознобе.
— Папка, ты живой? — донесся снаружи голос.
— Кто там? — крикнул Маркел.
— Да это я, Алешка!
— Откуда ты взялся здесь? — не веря себе, переспросил он.
— Из армии вернулся и к тебе сразу пришел. А тут эта
зверюга…
— Что же ты, шельмец, у двери молча копался, когда пришел.
Кто так делает. Я ведь тебя чуть не застрелил, — вернувшись к
реальности происходящего, строго выкрикнул Маркел.
— Так и ты тоже молчал.
— Ладно, проходи, чего стоишь там.
— Боюсь.
— А ты не бойся, все страшное уже позади.
— Все равно как-то не по себе. Я тут такого натерпелся…
— Погоди немного, я сейчас.
Вдвоем кое-как оттащили от дверей огромную медвежью
тушу. Маркел вытер снегом руки и, вглядываясь при отсветах
луны в лицо повзрослевшего сына, подошел и крепко обнял
его.
— «Ну что ж, сынок, с возвращением тебя и боевым креще-
нием заодно», — сказал он и обнял его, — охотником-то бу-
дешь теперь?
— Буду, батя, обязательно буду. Как ты!

Вертолет, сделав круг над лесистым ущельем Курчума, мяг-
ко опустился на широкую поляну. Открылась дверь и спешно
началась разгрузка вещей. Спустя несколько минут над лугом
взметнулась белая метель из пуха иван-чая, МИ-8 поднялся и
со стрекотанием исчез за скалами. Сразу наступила непри-
вычная тишина, нарушаемая лишь отдаленным шумом реки.
— Ну вот, добрались!
Охотников двое — братья Петр и Илья на попутном верто-
лете снегомерной партии прилетели из Усть-Каменогорска на
промысел белки и соболя в верховья Курчума. Они уже про-
вели здесь один сезон прошедшей осенью и зимой, места по-
нравились и в этом году, не задумываясь, вновь отправились в
этот глухой уголок Южного Алтая.

Тут же прямо на тюках, мешках и ящиках молча перекури-
ли, отходя после долгой вертолетной болтанки и оглушающего
гула двигателя.
— Теперь пойдем, глянем, что с нашим зимовьем, — предло-
жил старший Петр.
Взвалив на спины по мешку с вещами, отправились к видне-
ющейся в сотне метров охотничьей избе, расположенной на
берегу бурного Курчума. Подходили к ней с тайной надеждой,
что за прошедшую весну и лето, к ней не наведались случай-
ные люди и не устроили погром. Хотя она и была устроена в
глухом месте, в стороне от скотопрогонных троп и бродов, но,
однако была известна местным жителям, знавшим сюда про-
ходы. Осмотр жилья успокоил — все было в целости и сохран-
ности, лишь подворье заросло бурьяном.
Зимовье было хотя и старое, но построенное добротно. Сто-
яло в полусотне метров от речки, в закутке среди ельника и
было совсем незаметно со стороны. Приземистое, оно, тем
не менее, было просторным, светлым, с широкими нарами,
печкой и большим окном. Единственный недостаток — про-
текающая крыша, но охотники в этот раз захватили с собой
большой рулон целлофана и были готовы в ближайшие дни
перекрыть потолок.
Спустя час они уже перетаскали все вещи, разложили все по
местам, а на печке закипел чайник. За обедом обсудили даль-
нейший план. Остаток дня решили посвятить приведению жи-
лья в порядок. На следующее утро, пока стоит хорошая погода
запланировали выход на охоту, чтобы начать заготовку мяса
на ближайший месяц. Еще в городе, они приобрели лицензии
на добычу марала и медведя, поэтому теперь предстояло обой-
ти соседние распадки, осмотреться и, при первой возможно-
сти, добыть зверя. Медведя нужно было взять обязательно,
так его шкуру обещали вертолетчику за услуги по доставке до
зимовья и обратно в город.

***
Следующий день, после ночного заморозка, был сухой и
солнечный. Петр отправился вверх по реке в кедрачи, а Илья
— в соседние отроги Курчумского хребта. Спустя час после
выхода Илья уже поднялся на ближайшую гриву, покрытую
редким лиственничным лесом.
Когда добрался до опушки пихтача, остановился. Земля во
многих местах была взрыхлена, камни перевернуты. Всюду
виднелись маральи следы. Здесь во время гона в порыве стра-
сти азартничал рогач, изломав рогами весь подрост пихточек,
а на более крупных деревьях содрав со стволов кору. Киломе-
тром далее наткнулся на набитые по склону тропы, ведущие к
ручью. Илья прошелся по ним и на небольшой полянке среди
тальников нашел истоптанный участок вокруг большой лужи.
Находка особенно обрадовала его. Это была купалка — место,
куда регулярно ходят маралы, а самцы валяются в грязи. Зна-
чит, есть надежда подкараулить здесь оленя.
Весь день Илья бродил по таежной пади, примечая и запо-
миная все, что может пригодиться охотнику. Нашел несколь-
ко медвежьих следов недельной давности. В одном месте косо-
лапый разворошил большой муравейник, кое-где рыл корни.
После заката солнца отправился в обратный путь. Обходом
территории был доволен. Здесь держалось более десятка ма-
ралов и не менее трех медведей.
Начало смеркаться. В распадке замирали звуки осеннего
дня. Неожиданно из леса донесся отрывистый рев марала.
Илья замер на месте, с тайной надеждой вслушиваясь в звон-
кую тишь. Рев повторился — вызывающий, протяжный, как
звук горна. Совсем далеко, с соседнего отрога, ему отозвался
другой рогач. Была уже середина октября, гон у маралов за-
кончился, самцы образовали свои небольшие гаремы из не-
скольких маралух, но по утрам и вечерам они еще продолжали
делать короткую перекличку, словно предупреждая соседей о
занятой ими территории.
После второго маральего зова Илью охватило волнение. По-
явилась надежда, что самец обязательно отзовется на голос
соперника. А как это сделать в таких случаях он хорошо знал.
Этому его обучил отец — бывалый таежник.

Илья разрядил свою двустволку двенадцатого калибра, раз-
вернул ружье стволом к себе и, приложившись губами к вы-
ходному отверстию дула, набрал полную грудь воздуха и вы-
дохнул. Тишину нарушил протяжный с хриплым переливом
звук, похожий на голос марала во время гона. Охотник опу-
стил ружье и замер в ожидании. Не может рогач не ответить
на вызов вторгнувшегося чужака. Так и есть! Сверху донесся
ответный, более решительный, чем прежний рев. Помедлив с
минуту, опять поднес ружейный ствол к губам. В этот раз вы-
дохнул со всей силой, чтобы придать звуку мощь. Получилось
удачно. И вновь дерзкий, вызывающий ответ. Теперь охотник
был уверен, что марал точно определил место его нахождения
и принял вызов. Торопливо зарядил ружье пулевыми патрона-
ми и, прислонившись спиной к стволу лиственницы, замер в
ожидании.
Прошло несколько минут. Разъяренный рогач вылетел на
поляну как ураган и замер, втягивая ноздрями воздух и ища
взглядом соперника. После выстрела он сделал несколько
прыжков в сторону и завалился набок. Когда Илья прибли-
зился, мощный самец с великолепной короной рогов был уже
мертв. Судя по отросткам на них, ему было лет шесть-семь.
Быстро темнело. Предстояла долгая работа по разделке
туши. Илья собрал вокруг ветки и сучья, развел большой ко-
стер и начал снимать шкуру.
Добыть зверя — полдела. Это самое увлекательное и роман-
тичное в охоте. А дальше всегда предстоит тяжелая и рутинная
работа. Нужно снять шкуру, разделать тушу. Затем мясо, уло-
женное в мешки, требуется перетащить на себе в ближайший
ручей, привалив камнями. Первые сутки после добычи такой
способ хранения в холодной воде заменяет холодильник. За-
тем, если нет лошади, два-три дня охотник занимается тем, что
вытаскивает добычу частями, в рюкзаке, к себе в зимовье. А
если добыл зверя далеко, в десяти-пятнадцати километрах от
дома, да еще в самых крутяках, то такая переноска отнимает
много сил и времени. Заготовив мясо, охотник уже со спокой-
ной душой приступает к основной своей работе — промыслу.
Ежедневное хождение на лыжах по глубоким снегам, буре-
ломной тайге и горам, выматывает любого, даже самого вы-
носливого человека. На каше и супчиках долго не протянешь,

поэтому сытная мясная пища — залог успешной охоты и на-
стоящие таежники с серьезностью относятся к предваритель-
ной заготовке дичи и созданию необходимого запаса мяса на
месяц-другой. Остальное добывается по ходу дела — где глу-
харь подвернется, где рябчик…
Спустя час Илья уже снял шкуру, выбросил в сторону вну-
тренности и приступил к разделке туши. Отделяя шейный по-
звонок, неловко воспользовался ножом и обломил лезвие под
самую ручку. Запасного ножа не было, поэтому пришлось сво-
рачивать дальнейшую работу. Завернув тушу в шкуру, прида-
вил ее камнями и ветками, для отпугивания зверей положил
сверху две стреляные гильзы. С собой в рюкзаке захватил
большой кусок мяса и печень. Последнюю, наиболее пита-
тельную и сытную часть добычи, охотники обычно исполь-
зуют во время трудоемкой переноски мяса. Загасил костер и
отправился домой.
Добрался к зимовью в полночь. Петр, обеспокоенный дол-
гим отсутствием брата, встретил его с радостью и, узнав про
успешную охоту, напоил горячим чаем, а сам, несмотря на
поздний час, приступил к приготовлению куырдака.
***
На следующее утро, выспавшиеся и хорошо отдохнувшие
братья, захватив с собой топор, рюкзаки и мешки, отправи-
лись к месту, где остался марал. Когда подходили, сразу же
обратили внимание на кружившееся воронье, уже успевших
обнаружить добычу. Увиденное привело охотников в уныние.
Маралья туша, растерзанная и разорванная на части, валялась
по всей поляне, испачканная землей и хвоей. Кругом были
видны медвежьи следы. Приходили сюда два зверя — один
здоровенный, другой поменьше, наверное, трехлеток.
Илья пожалел, что не остался на ночь у добычи, но старший
Петр успокоил его.
— Что ж поделаешь. Бог дал — медведь взял. Зато привада
получилась хорошая. Тут мы его и подкараулим сегодня.
Обратно с собой захватили большие ветвистые рога и вдво-
ем с трудом доволокли их до зимовья. Решили использовать в
качестве подарка вертолетчику, в ближайший из его прилетов.

***
Отдохнув остаток дня в избушке, вечером, на закате солн-
ца, отправились на ночную охоту, взяв с собой полушубки и
шапки. Илья еще ни разу не охотился на приваде и надеялся
на опыт старшего брата.
У маральей туши опять застали множество ворон, подняв-
ших шум при их появлении. Стараясь не оставлять лишних
следов осмотрели со стороны район будущей засады. Кругом
редкие лиственницы — подходящих мест для скрадка мало.
Петр выбрал для засидки раскидистую лиственницу рядом
с привадой. Илья помог ему забраться на дерево и вскоре он
устроился на толстой боковой ветви, усевшись на нее как в
седло и прислонившись спиной к стволу. Для долгого ожида-
ния не совсем подходящее место, но другого не было. Места
для Ильи рядом не оказалось. Петр уже хотел предложить ему
вернуться обратно в зимовье, но тот заупрямился. Представ-
лялась такая редкая возможность поучаствовать в охоте на
приваде, и он не хотел ее упускать. Тогда Петр показал ему
на выворотень лиственницы, лежащий в метрах пятидесяти
выше.
— Укройся под ним, может, медведь выйдет на тебя. Стре-
ляй только наверняка. Иди, устраивайся. Свистну раз — ко-
нец охоте, два раза — иди ко мне на помощь.
Под поваленным бурей стволом дерева действительно на-
шлась подходящая пустота. Собрав валявшиеся вокруг вет-
ки и полегшую траву, прикрыл ими вход и забрался внутрь.
Устроив лежанку, приготовился к ожиданию. Рядом уложил
ружье и два запасных патрона. Прямо внизу, в полусотне ме-
тров, была хорошо видна привада и толстая лиственница, на
которой укрылся брат, но его не было видно — сидел с другой
стороны ствола.
Быстро стемнело. Уже давно с карканьем разлетелись воро-
ны и в лесу наступила мертвая тишина. Потянул низовой ве-
терок. Через час взошла полная луна и от деревьев легли тени.
Потянулось время томительного ожидания. Укутавшись в
полушубок, Илья согрелся и пытался дремать, однако мысли о
предстоящей охоте не давали уснуть. Время от времени всма-
тривался вперед, но ничего, кроме темных силуэтов деревьев,

не было видно. Даже возникала мысль, что напрасно сегодня
пришли, зверь может и не появиться в эту ночь, наверняка
учуяв их. Илья понимал, что стрелять ему вряд ли придется.
Слишком далеко находится он от самой привады и право пер-
вого выстрела, конечно же, достанется Петру.
Вдруг хрустнула ветка. Охотник вздрогнул, приподнял голо-
ву и впереди, в метрах двух или трех перед укрытием увидел
медведя. Зверь стоял и смотрел в сторону привады. Ветер дул
с его стороны, и он похоже не чувствовал близости человека.
Илья замер от неожиданности, закрыл глаза и затаил дыха-
ние. Когда взглянул снова, то увидел, что зверь вразвалку на-
правился, а затем бросился вскачь в сторону привады. Только
теперь заметил, что там, около маральей туши, стоит другой
медведь, размером поменьше. Подбежавший сразу же набро-
сился на него. Лес огласил страшный рев дерущихся зверей.
Вскоре меньший из них отбежал в сторону и остановился.
Второй бросился к нему, и опять они сцепились. Вырвавшись,
он побежал вверх, но разъяренный преследователь с рычани-
ем бросился следом, хватая его за бока. Перед самым выворот-
нем он настиг его, сбил с ног и с яростью вцепился в загривок.
С истошным воплем поверженный вывернулся из-под сопер-
ника и во весь мах, большими скачками, помчался в сторону.
Победитель, пробежав следом с десяток метров, остановился,
глухо рыкнул и отправился в сторону привады. Право сильно-
го на пиршество отвоевано. Таков закон тайги.
Илья лежал ни жив, ни мертв, пытаясь унять дрожь во всем
теле. Первое, что хотелось сделать — вскочить и бежать не
глядя, однако ноги словно отнялись, особенно после того, как
яростная схватка произошла рядом с укрытием. Про лежав-
шее рядом ружье он вспомнил лишь после того, когда зверь
ушел.
Раскатисто грохнул выстрел, затем второй. Наступила ти-
шина. Послышался протяжный свист.
— Илюха, — донесся злой крик Петра, — иди скорее, помоги,
Илья выбрался из скрадка. Боязливо посматривая по сто-
ронам, направился к приваде, около которой увидел темную
тушу неподвижно лежащего медведя. Петр ругался на ли-
ственнице, пытаясь спуститься вниз.

— Ноги отсидел, подняться не могу. Ты, что там, спишь что
ли? Помогай, давай.
Илья принял у него ружье, патронташ и полушубок, помог
спуститься на землю.
— Ног не чую, — охая и приседая, продолжал жаловаться
брат, — не место, а пытку на дыбе выбрал. Будь не ладна такая
охота.
Когда размялся и пришел в себя, пошли осматривать добы-
чу. Медведь был мертв и лежал, разбросав в стороны могучие
лапы.
— Матерый зверь, — восхищенно покачал головой старший
брат, довольный и гордый добычей.
Разожгли костер, присели и закурили.
— Вначале пришел небольшой медведь, — начал рассказы-
вать Петр. — Стрелять по нему ветка мешала, пока выжидал,
чтобы прицелиться, появился и напал на него этот, здоровен-
ный. Сцепились и подрались крепко, но он угнал в сторону
мал;го и опять вернулся. Обошел всю приваду и встал ко мне
боком — лучше не придумаешь. Двумя пулями его и свалил.
Попытался подняться — не могу, все тело занемело. Застрял в
развилке — не ухватишься, не встанешь, хоть плачь.
Глянув на молчавшего все время младшего брата, Петр пре-
рвал разговор и спросил:
— А ты чего это, хмурый такой?
— Да, так, — отмахнулся Илья.
— Нет, ты говори, что за секреты еще. Я же не мог видеть,
что у меня там за спиной происходит.
— Понимаешь, появился он как привидение прямо около
меня. Испугался я так, что про ружье и про все на свете забыл,
— и он пересказал все пережитое.
Петр слушал, хмурился, мысленно сожалея, что допустил
подобное. Главное теперь успокоить и поддержать парня, что-
бы не надломился в нем стерженек и вера в себя.
— Илюшка! Брось ты. С кем из охотников такое не быва-
ло. Я тоже пуганый-перепуганный. Батя меня прямо из-под
медведя вытащил один раз… вообще с мокрыми штанами. Го-
ворил мне: «Раз-другой испужаешься, следующий раз умнее
будешь». Так ведь.

— Так-то оно так, братка, но страшно было?
— Забудь, выбрось из головы. Давай-ка лучше костер рас-
палим, чаю согреем, а потом делом займемся. Работы у нас с
тобой до утра.
Вскоре вскипела вода в котелке и охотники, устроившись
на полушубках, брошенных на землю, пили горячий чай, вспо-
минали что-то и уже подшучивали друг над другом. А вокруг
стояла таежная тишь и звездная алтайская ночь.
— Распроклятый радикулит, всю душу вымотал уже!
Семен попробовал распрямить тело, но боль острым шилом
пронзила поясницу. Затаив дыхание, долго и молча отлежи-
вался. И так который раз за день, со счета собьешься. Не рас-
прямишься, не разогнешься, а уж вставать и думать нечего.
Зимовье со вчерашнего дня не топлено, двери и окна обмерз-
ли, дохнешь, зубы стынут.
И надо же было так случиться. Три дня назад выбирался с
верхней избушки, что за водоразделом хребта, в кедрачах.
Белковать уже закончил, пора было спускаться вниз, домой.
Обычно на нижнее зимовье успевал к первым снегам уйти да
на этот раз запоздал. Зима опередила. На перевале снегопад
захватил. Промокший и продрогший с трудом доплелся до
избушки.
Утром собрался дальше идти. Уже перед уходом решил дров
наколоть, чтобы запас у печки оставить. Но стоило сделать не-
сколько взмахов топором, как сильная боль в пояснице словно
сломала его. Долго отлеживался, а затем на коленях заполз в
зимовье.
И вот уже вторые сутки невыносимого лежания. Таежная
жизнь приучила Семена к выносливости и терпению, но вот
такая неподвижность становилась уже просто нестерпимой.
А лежать надо, хоть день, хоть неделю, пока боль не пройдет,
иначе верная погибель в дороге.
Семен, укутавшись поплотнее в спальник, уже который раз
осмотрел избушку, добротно срубленную отцом лет тридцать

назад. Ему здесь знакомо все, вплоть до последней трещинки
в закопченных стенах. С закрытыми глазами он может оты-
скать в ней все, что потребуется. Да и как не знать, когда два
десятка лет из года в год он проводит здесь на промысле всю
осень и зиму. Избушек на участке у Семена четыре, а меж-
ду ними по двадцать-двадцать пять километров. С осени сюда
на конях завозится провизия, готовятся дрова, с таким расче-
том, чтобы на одного-двух человек хватило всего на зиму. Из-
бушки небольшие, но теплые. Своего рода сибирские баньки
по-черному. И обстановка в них немудреная: столик у малень-
кого окна, железная печка, обложенная речными голышами, и
нары из колотых кедровых стволов. Да еще полки с продукта-
ми, посудой и инвентарем.
Под боком, свернувшись в пушистый калачик, греет спину
Соболька. Хорошая собака Соболька! Умная, чутьистая лайка.
Таких у него еще не было. Правда, из многих зверовых собак
в прежние годы была одна хорошая бельчатница — Собольки-
на мать. Все на охоте делала она, кажется, исправно. И белку
отыщет, и облает её, но стоит только той упасть после выстре-
ла, тогда поспевай. Опоздаешь, съест добычу. А сытая или па-
костливая собака на охоте не помощница, а нервотрепка одна!
И когда у нее появились щенята, Семен облюбовал одного из
них и не ошибся в выборе. На первой же охоте повзрослев-
ший лайчонок вывел Семена по следу на соболя, затаившегося
на листвяжине и ставшего неожиданной добычей охотника.
Через год-два Семен убедился, что о более надежном друге и
помощнике в отшельнической жизни промысловика и меч-
тать нельзя. С тех пор и промышляют они вдвоем.
Умницей она была поразительной. Умрет с голода, но не
тронет без разрешения со стола хлеб и другие съестные при-
пасы. Отыскивала белок, сбитых выстрелом с дерева и, при-
саживаясь рядом, ждала хозяина, иногда поторапливая его
нетерпеливым лаем. Ни одной не попортила, уверенная, что
по завершению охоты всегда получит законную часть добычи.
Самое интересное, что в отличие от других собак, она всегда
обходила стороной установленные капканы, несмотря на со-
блазнительно пахнущий прикорм. Удивляло Семена, что во
время переездов с места на место, она охотно ездила в конных

санях, в люльке мотоцикла, в кабине машины, а при перепра-
вах через бурные горные речки на конях предпочитала пере-
езжать сидя в седле на коленях хозяина. Дважды отличилась и
во время стычек с медведями, самоотверженно задерживая и
осаживая зверя под выстрел охотника.
Молчать надоедает. Временами, когда боль отпускает, Се-
мен, чтобы отвлечься, пробует напевать любимые песни или
начинает рассуждать вслух, обращаясь к лайке. Соболька в
такие моменты сразу поднимает голову и, навострив уши, с
любопытством наблюдает за хозяином.
— Эх, Соболька, сколько годков мы с тобой вдвоем провели.
Сколько намолчались, сколько наговорились. Вот ты хоть и с
полуслова меня понимаешь, а немтырь-немтырём. А мне речи
человеческой хочется слышать. Страшно охота!


Соболька даже взвизгнула от подковырки и обиженно
улеглась, уткнув нос в пушистый хвост. Ей уже давно было
не до разговоров. В животе и без того громко урчало. Два дня
впроголодь живут. А Семен, вдруг скорчившись от резанув-
шей в спину боли, вжал голову в плечи и закрыл глаза. Радику-
лит опять начал донимать.
Лишь вечером приступы боли утихли, и Семен поднялся.
Осторожничая лишний раз шагнуть и нагнуться, засветил ке-
росиновую лампу и долго ворчал, проклиная больную поясни-
цу, не утихающий снегопад и отсыревшие спички. Достал из-
под нар наколотых дров, накрошил ножом лучинок и тотчас
смолистые полешки вспыхнули в печке ярким огнем. Даже на
душе немного отлегло.
Вскоре стало тепло, а из котелка потянулся знакомый аромат
охотничьей похлебки. Соболька, бросив рыться под нарами
в поисках неуловимого мышонка, смачно глотая слюну, кру-
тилась около Семена, стараясь подхалимски заглянуть ему в
глаза. Подобревший старик ворчал на лайку, обещая оставить
ее голодной. Но ужинали вместе. Варево поделил по-братски,
даже лишний кусок ей уступил. А сам наслаждался горячим
чагыровым чаем. Потом весь вечер молчали, довольные дол-
гожданной сытостью и теплом. Пододвинув поближе к печке
чурбак, Семен грел спину и дремал. Соболька, свернувшись в
клубок, спала у его ног.
Проснулся чуть свет, но еще долго лежал в полудреме, разду-
мывая выходить или нет. Боль в пояснице еще с вечера утихла.
Если здраво рассудить, стоило отлежаться денек — другой,
прогреться толком, чтобы идти наверняка. Но с другой сторо-
ны нужно было поскорее выбираться отсюда. Уже четвертый
день идут обложные снегопады, и кто его знает, на сколько
времени растянется непогодь. Забьет снегом ущелья, пешком
потом не пробьешься, а лыжи лишь на нижнем зимовье есть.
Да и проку от них сейчас, когда снег еще сырой. Решил все же
идти до следующей избушки. Там виднее будет.
Шли в тот день долго и трудно, то и дело спотыкаясь о неви-
димые валуны и колодины. Снегу навалило выше колен. Лип-
кого, тяжелого, как трясина. Под вечер подошли к последнему
перевалу. До избушки оставалось километра два. Семен устал

и весь взмок. Ватник и рюкзак тоже промокли, словно их по-
держали в воде. Да и лайка тоже была мало похожей на преж-
нюю неутомимую Собольку. Все реже и реже она вырывалась
вперед, все чаще понуро плелась позади.
Подъем был настоящей пыткой. Не шли, а будто брели вверх
по речке. Уже у самой вершины вначале неприятно кольнуло,
а затем так резануло в пояснице, что Семен без памяти ткнул-
ся в снег. Лежал долго, пока не начали зябнуть руки. Холод
стал пробирать до костей. С трудом поднявшись, поплелся к
избушке.
В протопленном зимовье так и просидел половину ночи. Ка-
залось, уже поджарился у раскаленной печки, но всего про-
должало трясти в страшном ознобе. Забылся крепким сном
только на рассвете. Днем сушились и приходили в себя.
На следующее утро тронулись дальше. Обедали на нижнем
зимовье, а оттуда, уже на лыжах, промысловик направился к
лесовозной дороге. До наступления ночи он намеревался до-
браться домой.
По пути несколько раз пересекали следы росомахи. Неуто-
мимый выносливый зверь то спускался в ущелья, то крутяка-
ми вновь уходил вверх. Один раз даже мельком заметили ее на
заснеженной вершине.
До дороги оставалось немного, когда, завернув за очередной
поворот ущелья, Семен услышал тревожные крики кедровок
и совсем рядом в россыпи увидел росомаху. Пока стаскивал
с себя ружье, Соболька рванулась к зверю. Выстрелил уже
издалека, впустую. Лайка помчалась следом за росомахой и
скрылась за поворотом. Семен поспешил за ними, но вскоре
потерял из виду. Следы вывели на дорогу и уводили дальше в
ельник.
Старик остановился у деревянного моста через речку. Ве-
черело. Потянул студеный ветер с поземкой. Долго звал Со-
больку, стрелял вверх, но она не отзывалась. Когда уже совсем
стемнело, вдали послышался гул мотора и замигали фары ма-
шины. Вскоре подошел лесовоз. Семен еще долго упрашивал
водителя подождать немного, но лайка не возвращалась.
— Да вернется твоя собака, дед, — не выдержал шофер, —
по следу дорогой придет, деревня-то рядом.
46Прощай, зимовье К содержанию
Его слова были настолько убедительны, что уставший Се-
мен согласился, в чем потом не раз каялся. Соболька не верну-
лась ни ночью, ни на следующий день. Семен забеспокоился.
Послал сына объехать все окрестные деревни и фермы. Вер-
нулся он через два дня. Оказывается, что хорошо всем знако-
мую лайку никто не видел. Несколько дней спустя все в округе
объехал Семен сам. Собольки нигде не было.
На ноябрьский праздник в его доме собралась родня и зна-
комые мужики. Как всегда, шла неторопливая беседа об охоте
и предстоящем зимнем промысле. Сочувствовали Семену по
поводу пропавшей лайки. Кто-то предположил, что она, поте-
ряв след хозяина на дороге, могла вернуться по лыжне обратно
к охотничьей избушке. А поздним вечером, когда разошлись
гости, старый охотник, вспомнив про этот разговор, решил с
утра отправиться на нижнее зимовье.
Несмотря на хваткий мороз вышел рано. Торопился в этот
раз. Подходя к зимовью, с надеждой стал поглядывать вперед.
И вдруг оттуда, из-за снежных наметов, вырвался пушистый
комок. Лайка чуть не сбила Семена с ног, лаяла и прыгала ему
на грудь.
— Оголодала совсем, шерсть да кости, — жалел ее Семен, —
ну ладно, не серчай, дождалась-таки. Прости старого.
Дошли до избушки, около которой Соболька провела две-
надцать голодных суток ожидания. В поисках хоть чего-ни-
будь съестного она изрыла вокруг снег и обшарила окрестный
лес.
В зимовье прожили двое суток. В лес выходили редко, ноги
размять, да зверье посмотреть. Больше в избушке сидели. Се-
мен чем мог, откармливал Собольку, чтобы у нее сил хватило
на обратный путь. Хоть и скуповат он был всю жизнь на ласки,
в этот раз наласкал ее за все упущенное и с запасом на буду-
щее. А сам был как никогда счастлив.
На третий день, утром собрались выходить. Семен распах-
нул настежь дверь и прикрыл глаза от яркого света. Тайга
была зачарованной и зовущей. Запела подстывшая лыжня и
звонким эхом прокатился по ущелью волнующий Соболькин
лай.
— Пошли, Соболька, мы еще потаёжничаем с тобой!

Алексей Герасименко жил с сынишкой на пасеке в Талом
ключе. Вот уже как два года назад у него умерла жена, но же-
ниться другой раз не торопился и самостоятельно воспитывал
сына. Работал в колхозе пасечником. С весны до осени возил-
ся с пчелами, огородом, скотом, а зимой, когда появлялось сво-
бодное время, промышлял лисиц и волков, которых осталось
еще много в этих краях с военных лет.
Сашко, как обычно звал он сынишку на свой лад, уже учил-
ся в шестом классе. Поначалу, пока мальчишка был малень-
ким, пришлось оставлять его в деревне у родственников, а те-
перь он сам пешком или на коне добирался до школы и почти
каждый вечер возвращался на пасеку.
Алексей с малых лет не слишком баловал Сашко и вырос он
весь в отца — крепкоруким, немногословным и работящим. И
плотничать научился, и сено косить, и корову, если надо, мог
подоить. И главное — была у него тяга к охоте, что особенно
нравилось Алексею. Учился Сашко, несмотря на всю семей-
ную неустроенность, неплохо.
Хозяйство Алексей держал небольшое: лошадь, корову с те-
лятами, овец и с десяток куриц, но оно отнимало у него слиш-
ком много времени и вынуждало быть привязанным к дому.
Поэтому помощь сына, помогавшего ему в хозяйственных
делах, давала возможность охотиться и приносить дополни-
тельный заработок. Только вот в последнее время никак не
мог обзавестись он толковой охотничьей собакой. Все как-то
не везло ему в выборе, а обзаводиться простой дворнягой ему
не хотелось. Правда, была у него до этого неплохая зверовая
собака Белка, но она бесследно исчезла зимой. Знакомые па-
стухи недавно рассказывали, что будто бы видели ее в паре с
крупным волком. Алексей не поверил этим слухам, хотя на его
памяти было несколько случаев, когда собаки сбегали от хозя-
ев и образовывали пары с волками.
Как-то весной у него потерялась корова с теленком и в ее
поисках он забрался в вершину одного из логов, заросшего
черемухой. В самом глухом месте, на полянке под скалой, об-
наружил волчье логовище и рядом четверых волчат. Увидев
48Прощай, зимовье К содержанию
человека, они тотчас скрылись в норе. Алексей успел заме-
тить, что двое из них были белогрудыми, точь-в-точь, как его
исчезнувшая Белка. Завалив отверстие в логовище камнями,
вернулся домой. Под вечер, захватив с собой лопату, вместе с
сыном возвратился к норе, вход в которую оказался уже раз-
рытым. Когда раскопали, то внутри обнаружили лишь одно-
го диковатого волчонка, который отчаянно кусался и пытался
вырваться. Алексей с трудом вытащил его наружу и передал
сыну.
— Папка, да ты посмотри, он же белогрудый, — удивился
Сашко, — на Белку нашу похожий. А где же другие, ты ведь
говорил, что их тут четверо было.
— Волчица видать успела перетаскать в другое место.
Сашко вдруг вскрикнул. Волчонок цапнул его за руку, оста-
вив на коже красноватые царапины.
— Знаешь, пап, давай его домой возьмем, я его вместо соба-
ки воспитаю, — предложил Сашко.
— Бери, сынок!
Пока возвращались домой, придумали ему имя. Назвали
Диком.

Вскоре у Сашко наступили летние каникулы, и он подолгу
возился со своим воспитанником. К осени он уже подрос, пе-
рестал дичиться, и они совсем сдружились. Дик стал рослым,
бегал размашисто, по-волчьи. И хвост, не знавший собачьего
«калачика», держал тоже по-волчьи, между ног. Серая шерсть
к зиме стала густой, с просветлениями на боках. А на груди,
несмотря на внешние перемены, оставалось неизменное бе-
лое пятно.
Когда у Сашко начались занятия, Дик ежедневно провожал
его до школы. В деревню заходить побаивался, так как соба-
ки его недолюбливали и при случае давали хорошего трепа-
ка. По вечерам он постоянно поджидал Сашко на сопке перед
деревней.
Прошло два года. Сашко заканчивал восьмилетку и соби-
рался ехать в город, чтобы поступать в училище. Предстоящее
расставание все сильнее тяготило отца.
В тот февральский вечер сын вернулся позднее прежнего.
Алексей сидел у печки и ремонтировал рамки для ульев. Руки
его приятно пахли воском.
Таёжная заповедь
50Прощай, зимовье К содержанию
— Дик теперь по деревне без боязни ходит, — поделился за
ужином впечатлениями Сашко, — только глянет на какую со-
бачонку, она хвост поджимает и прячется. С овчарым кобелем
недавно схлестнулся, чуть не порвал его, еле разняли. Короче,
первым парнем на деревне стал!
— Силу в нем почувствовали, вот и боятся.
— Пап, а волки во время гона и вправду опасные?
— Да как тебе сказать. В общем, осторожность теряют, дра-
ки из-за волчиц бывают до крови. Ну, а человека сторонятся.
Ночью вьюжило. Гудели провода, скрипела ставня. Сашко
не слышал, когда поднялся отец. Он лишь во сне почувствовал,
как потеплело в избе от затопленной печки и как Алексей, гре-
мя чугунками и кастрюлями, готовил завтрак.
— Сашко, вставай, — скомандовал он.
— Сегодня же воскресенье, — перевернувшись на другой
бок пробурчал он.
— Воскресенье для лентяев бывает, а у нас дел много.
Сашко был легок на подъем. Одевшись, он выбежал на
крыльцо. После ночной бури было тихо и по-весеннему теп-
ло. В тальничках цинькали овсянки и стрекотали сороки. За
заметенным под самую крышу омшаником в проруби журча-
ла речушка. А из-за вершины горы, на склоне которой чернел
крушинник, поднявшееся солнце, набирая силу, прогревало
тенистое ущелье.
— Какая теплынь, — обрадовался Сашко, — Дик, ты где?
Через сугроб, из-за сеновала, тотчас перемахнул Дик и
Сашко схватив его в охапку, повалился в снег. Они долго ба-
рахтались, возились и Сашко, уставший, взмокший, наконец
выгнавший из себя остатки сна, раскинув руки, растянулся на
снегу.
— Все, Дик, кончай, сдаюсь.
Уперев ему в грудь передние лапы и наклонив набок голову,
смотрел на него его верный дружище. Казалось, он улыбался,
а в глазах бродили шальные огоньки.
За столом отец был немногословен. Сашко уже привык к
этому и, по-своему, понимал его.
— Вот, сегодня, какие дела предстоят. Я поеду на дальнюю
колхозную кошару, там волки баранов подрали, а ты, Сашко,

сходишь вниз по Талому ключу, капканы проверишь и тот, что
стоит у старой ветлы, снимешь. Понял. Я его потом перестав-
лю в другое место. Вернешься домой, по хозяйству уберись и
печку протопи. Я, наверное, поздно вернусь. Ружьишко мое
на всякий случай прихвати. И Дик, тоже, пускай с тобой идет.
Вскоре после отъезда отца, скатившись на лыжах с горки к
речке, Сашко отправился вдоль Талого ключа. Дик бежал сто-
ронкой, то и дело принюхиваясь к следам зайцев и горностаев.
Интересным был все-таки этот Талый ключ! Быстрая, не-
глубокая речушка, стекающая с белка — крутобокого алтай-
ского хребта, даже в студеные зимы никогда не замерзала
полностью. Летом Сашко таскал на удочку на перекатах сере-
бристых хариузков, а сейчас, на одной из полыней, он увидел
множество следов выдры. На взгорке, в березняке, кормилась
стая косачей.
Старую сухую ветлу на излучине речки Сашко заметил из-
далека. Отец в последнее время все чаще и чаще доверял ему
проверку капканов, и он в точности знал расположение каж-
дого из них. В одном месте увидел цепочку крупных свежих
следов.
— Волки прошли! Если бы они были вчерашними, их замело
бы за ночь снегом.
Двое волков, крупный и мелкий шли друг за другом, а тре-
тий — сторонкой. Наверное, это была своего рода свадебная
процессия: двое самцов добились расположения самки. Дик
обнюхал следы и шерсть у него встала дыбом на загривке. Он
было направился по следам, но Сашко окриком заставил его
вернуться.
Вскоре подошли к заваленной снегом приваде — туше те-
ленка, задранного хищниками еще осенью. Прислонив к вет-
ле ружье, он скинул лыжи и, обтоптав вокруг снег, принялся
раскапывать капкан. Им оказался старый кованый капкан, но
крепкий и надежный — медведя удержит. В продаже уже дав-
но появилось много хороших капканов новых типов, но Алек-
сей, по - старинке, продолжал пользоваться самодельными,
дедовскими, которые считал более добычливыми.
Вдруг зарычал Дик. Сашко замер и, почувствовал, как по
спине пробежал холодок. Обернувшись, увидел, что в метрах

тридцати на поляну вышли два волка и остановились, а следом
появился третий. Сашко успел заметить, что на груди у самого
крупного из них белеет пятно.
— Ружье, — мелькнула мысль. Сашко попятился к ветле и
тотчас вскрикнул от боли. Дужки капкана с силой хлестнули
по валенку ниже колена. Рывком попытался дотянуться до ру-
жья. Схватил за ремень, потянул, но оно упало и, выскользнув
из рук, медленно скатилось по снежному намету под берег.
Попытался дотянуться, но цепь была короткой.
— Дик, — закричал он, — ко мне.
Он был уверен, волки не нападут первыми, но агрессивное
поведение Дика становилось непредсказуемым. Он рычал, го-
товый в любую секунду броситься в схватку. Рычали и волки.
Наклонив головы набок и, прижав хвосты, двое из них ходили
из стороны в сторону. Волчица стояла в сторонке.
— Дик, назад, кому говорю, назад, — заорал Сашко, но крик
словно подтолкнул того, и он рванул в сторону волков.
— Вернись, — срывающимся голосом опять закричал Саш-
ко. Он со злостью схватил дужки капкана, попытался их раз-
жать, но не смог. Проковыляв до дерева и, царапая в кровь
руки, стал торопливо развязывать проволоку, скрепляющую
цепь вокруг ствола. Работал судорожно, быстро. Наконец она
соскользнула с дерева.
А на поляне шла отчаянная грызня. Сашко скатился под бе-
рег и схватил ружье.
— Дик! — и он выстрелил вверх. Выбрался на берег. Про-
клятый капкан мешал идти, цеплялся за кусты. Отыскав в кар-
мане патроны с картечью, дважды выпалил вверх по поляне и
увидел, что от дерущегося клубка отделился один из волков и,
припадая на заднюю ногу, побежал в сторону. Низинкой ухо-
дила волчица, не принимавшая участия в драке. На изрытом
снегу, забрызганном кровью и усеянном клочками шерсти,
лежал мертвый волк. Тот самый, с белой отметиной на груди.
Рядом с ним зализывал рану на боку Дик.
— Живой! — обрадовался Сашко.
Увидев бредущего по снегу Сашко, Дик устало поднялся, ос-
мотрелся и, пошатываясь, пошел навстречу своему другу, за-
щищая которого, он выиграл эту смертельную схватку.

(Алтайская быль)
Дарья Романовна проснулась в полночь и долго всматрива-
лась в темную крестовину окна. Чудилось, что кто-то ходит по
пасеке около дома. Старухе стало страшно. Она растолкала
спящего рядом деда и шепотом объяснила случившееся.
Прокопий Митрич нехотя спустился с кровати, прошлепал
босиком к окошку и прильнул к стеклу. На освещенной лу-
ной пасеке среди ульев он сразу же разглядел темную фигуру
крупного животного.
— Корова, что ли забралась? — подумал он, но «корова»
вдруг встала на задние ноги, выпрямилась во весь громадный
рост, повела мордой из стороны в сторону, опустилась и враз-
валку направилась в сторону дома.
— Медведь! — в ужасе сообразил старик, попятился назад,
но, запнувшись о лавку с ведрами, с грохотом упал. Испуганно
вскрикнула бабка Дарья.
— Тише ты, — прошипел он, — медведь там.
Митрич прополз к печке, отыскал на ощупь под шестком
топор и вернулся к окну. Крепко сжимая в руках топорище и
готовый рубиться насмерть, он долго ждал, когда зверь начнет
ломиться в дом. Прошло полчаса, но снаружи было тихо. Дед
осторожно выглянул в окошко — на пасеке никого не было.
Остаток ночи он так и не сомкнул глаз, а утром, обойдя па-
секу, нашел три опрокинутых улья, в двух из которых медведь
выел медовые соты. Оставшиеся без жилья пчелы сиротливо
ползали по росной траве и поломанным рамкам.
— Самые лучшие улья порушил, змей косматый, — сокру-
шался пасечник, жалея, что не успел вовремя откачать из них
мед.
Целый день провозился Прокопий Митрич, приводя пчели-
ное хозяйство в порядок, а на следующее утро у него совсем
опустились руки. Еще два улья оказались разграбленными.
При этом появился медведь так тихо, что хозяева так ничего
и не слышали.
— Ну все, раз повадился зверюга, теперь не отстанет. Изве-
дет пчел, за скотину примется, — невесело подумал старик. —

Вот же гадство, хотя бы собачонка в хозяйстве была. Тявкнула
бы раз-другой, чтобы знать дала, когда эта беда появится.
Он сходил в кладовку и вынес ружье, которым не пользовал-
ся с десяток лет. Оно уже изрядно заржавело, затвор, давно не
знавший смазки, с трудом открывался. В сумке, где хранились
боеприпасы, обнаружил лишь позеленевшие от времени гиль-
зы и капсюли, да с горсть мелкой дроби.
— Так и есть, ребятня зимой на каникулах расстреляла все
запасы по зайцам и рябчикам, — вспомнив про приезды из го-
рода внуков, понял старик.
Митрич в расстройстве присел на завалинку и закурил. По-
дошла бабка Дарья, присела рядом, тяжело вздохнула.
— Слушай, Прокопий, — предложила она, — съездил бы ты
в деревню да пригласил кого-нибудь из охотников.
— Да где же ты сейчас охотников найдешь, — отмахнулся
старик, — бывалые померли уже, а от молодежи толку никако-
го. Они все теперь охотники до девок, водки да танцев.
— А вот Карп Семенович сказывали, охотничал на медведей.
— Да ну его, куркуля, разве он согласится.
— А ты съезди все-таки, поговори, угости хорошенько, — не
унималась старуха.
Последнее предложение Прокопию Митричу сильно понра-
вилось, так как введенный железной рукой Дарьи Романовны
«сухой закон» сильно нервировал старика и вынуждал пу-
скаться на различные хитрости, чтобы снять стресс. Потере-
бив для серьезности разговора бородку, он согласно кивнул.
— Ладно, собирай в дорогу, а я пойду лошадь запрягу.
Прихватив уздечку, Митрич вышел на выгон. Крутобокая
рыжая кобыла, которую дед за стервозный характер прозвал
Шельмой, завидев хозяина, замотала головой и долго не по-
зволяла ему накинуть на голову узду. Старик извелся, пока
поймал и запряг ее в телегу.
Собравшись, Прокопий Митрич пригладил перед зеркалом
бороду и одел военную фуражку, доставшуюся ему на память
от сына, служившего срочную в танковых войсках. Бабка Да-
рья вручила ему деньги и хозяйственную сумку.
— Купишь бутылку водки для угощения, а на остальное —
пшена цыплятам.

— Маловато что-то для серьезного разговора, — хитровато
намекнул он.
— Хватит для начала, привезешь Карпа, медовухой угощу,
— успокоила она.
***
Кобыла ходко бежала по накатанной полевой дороге. Ми-
трич, удобно устроившись в телеге, покуривал и размышлял о
житье-бытье. Далеко позади на широкой луговине среди жи-
вописных березняков и ельников осталась пасека, на которой
он проработал уже двадцать восемь лет. Рядом под самые об-
лака возвышались лесистые бухтарминские горы.
Потянулись сенокосы. Заметив первые стожки и косарей,
дед с тоской подумал, что и ему пора уже заняться заготовкой
сена.
— Ничего, скоро сыновья в отпуск приедут, подсобят. Тут
бы, кстати, и медвежатина была. Да и за шкуру, говорят, лю-
бой городской начальник, не задумываясь, тысячу рублей от-
валит. Убытки за разбитые улья можно покрыть.
В житейских раздумьях дед не заметил, как доехал до де-
ревни. Шельма, по привычке, первым делом сама завернула
к магазину. Прокопий Митрич купил бутылку «Столичной»,
потолкался среди женщин, судачивших о последних деревен-
ских новостях и, наконец, набравшись смелости, вместо пше-
на купил вторую бутылку.
— Ничего, как-нибудь оправдаюсь, скажу, что пшено закон-
чилось, а нового еще не подвезли, — прикинул он, что для пред-
стоящего серьезного разговора нужно быть с запасом спирт-
ного. После этого решения дед почувствовал, что он сразу же
приобрел необходимую для мужика смелость и уверенность.
Пропылив на телеге до конца одной из улиц, остановился
у богатой усадьбы с большим домом под оцинкованной кры-
шей, фруктовым садом и новенькими «Жигулями» у ворот.
Распаренный после бани Карп Семенович, одетый в одну
майку и спортивное трико, сидя на чистеньком крыльце, чи-
тал газету. Старику, как и Прокопию Митричу, было семьде-
сят два года, но в отличие от своего сухонького сверстника,
был он по-сибирски кряжист и крепок. Да и выглядел на лет

пятнадцать моложе своего возраста. Работал также в колхозе
пасечником. За степенность, грамотность, пристрастие выпи-
сывать и читать много газет и журналов, пользовался он в де-
ревне большим уважением.
Поздоровались. Митрич присел рядом и, как водится среди
мужиков, прежде чем начать разговор, полез в карман за си-
гаретами. Хозяин предложил синенькую, с откидной крышеч-
кой, пачку «Космоса».
— Нет, я уж лучше своих, термоядерных, — доставая пачку
«Астры», отказался гость, — крепкий табак люблю.
— А я вот на фильтр перешел.
— А раньше-то, помнишь, какой самосад ядреный курили.
Свернешь, бывало, самокрутку в палец толщиной, закуришь,
как пропершит внутри, так полдня сытый ходишь!
— Да, было время, — согласно кивнул хозяин, прикидывая
с какой это целью наведался к нему Прокопий, раньше обхо-
дивший его дом за версту.
Митрич уже было хотел перевести разговор в нужном ему
направления, но в сенях послышались шаги и на крыльце поя-
вилась моложавая хозяйка в ярком халате.
— Здрасьте, Марья Фатеевна, — одергивая пиджак, подско-
чил от неожиданности Митрич, которому пышнотелая моло-
духа показалась настоящей царевной.
Справившись о здоровье гостя и его Дарьи Романовны, хо-
зяйка пригласила на чай с пирогами, но старик, придумав кучу
срочных дел, вежливо отказался, посчитав нужным перегово-
рить с Карпом один на один.
— Ну, как хотите, — сказала она и как-то недобро обвела его
взглядом с ног до головы и важно ушла в дом.
— Чего это она на меня так глянула? — всполошился старик,
осматривая себя и ахнул: из кармана штанов предательски вы-
глядывало горлышко бутылки.
— Вот же гадство, узрела, однако? — спросил он притихшего
хозяина. Тот согласно и даже несколько осуждающе кивнул.
— Семеныч, у меня к тебе срочное дело, где бы нам потолко-
вать, но только с глазу на глаз, — торопливо и вполголоса заго-
ворил Митрич и для убедительности похлопал по выпуклости
кармана. Карп Семенович помялся, оглянулся на сени и кив-
нул ему на баню в глубине сада.

***
Водку пили в предбаннике из закопченного ковшика и за-
кусывали захваченным с грядки перезрелым огурцом. Проко-
пий Митрич подробно рассказал о событиях последних дней и
принялся уговаривать хозяина съездить на ночку, чтобы ска-
раулить медведя.
— Не поможешь, изведет змей пасеку и разорит под корень,
— заключил он свою просьбу.
Карпу Семеновичу и без уговоров предложение сразу же
показалось заманчивым и прибыльным. Место дальнее, никто
не увидит и не узнает, а медведь, судя по всему не пуганый.
Если побывал на пасеке дважды, отведал меду, то наверняка
появится и в третий раз. Опыт в таких охотах был у старика
большой, но для солидности он молчал и делал многозначи-
тельный вид, что пока не решился на это опасное дело.
— Ладно, — сказал он, когда допили бутылку, — схожу с
Марьей переговорю.
Вернулся он не скоро, но довольный и готовый к отъезду.
— В общем, Марья согласна, — сообщил он свое решение,
— только просит, чтобы я шкуру забрал.
— Бог с ней, со шкурой, бери, лишь бы пасека и пчелы це-
лыми остались, — махнул рукой Митрич, мысленно пожалев
уплывшую из рук верную тысячу рублей. Он помог запрячь в
бричку вороного коня и уложить вещи. Карп Семенович при-
нес для себя вертикальную двустволку недавнего выпуска, а
для Митрича — старенькую одностволку-«ижевку».
Доехали весело. Останавливались дважды у родников, рас-
пив оставшуюся бутылку. Дома распрягли лошадей, вывели
подальше на луг, спутали и пустили пастись. Митрич показал
гостю следы медвежьего разбоя и Карп Семенович опытным
взглядом определил, что оба раза зверь забирался на пасеку
через плетень под раскидистым кустом черемухи. Выбрали
сразу и место для засады на тесовой крыше сеновала. Заранее
перенесли туда тулупы, ружья и патронташи.

***
Уже вечерело. Дарья Романовна накрыла богатый стол, вы-
ставила большой чайник крепчайшей медовухи и, как никог-
да, была приветлива и весела. После второй кружки медового
напитка Карпа Семеновича потянуло на воспоминания. Рас-
сказав два случая из своих медвежьих охот, он призадумался
и вздохнул.
— А началось у меня с медведями давно, в молодости, ког-
да еще в парнях ходил. Жил я тогда с родителями в соседней
деревне, а дружил со сверстницей своей, Настей, красавицей,
каких теперь и не встретишь. Завьялова Ивана помните, так
вот, это его старшая дочка. Осенью, после уборки урожая, хо-
тели свадьбу сыграть. Если бы не один случай.
Время летнее было, сенокос в разгаре. Работали в бригаде,
сено метали. Как-то отобедали, мужики по шалашам залегли
жару переждать, а бабы с девками в лес за малиной пошли.
Смотрю, Настя с подружкой своей отстала и в крайний лесок
свернула. Дело, понятно, молодое. Дай, думаю, шутку с девча-
тами сыграю. Прокрался в лесок, осмотрелся, слышу, копо-
шатся они в густой малине. Подобрался туда, встаю во весь
рост и взревел по-медвежьи. А из малины, вместо девок, мед-
ведище поднимается, да как рявкнет на меня. Я бежать. Орал
так сильно, что всех перепугал. Запнулся о колодину и со всего
маха ударился о пень, после чего первое время заговаривал-
ся и заикался. Потом уже меня бабки заговорами вылечили и
святой водой отпоили. А Настюха с того случая отвернулась от
меня, разговаривать перестала, а осенью выскочила замуж за
заезжего киномеханика. Вот так бывает!
Старики помолчали, выкурили по сигарете и пригубили ме-
дового напитка.
— А со мной прошлым летом тоже история приключилась,
на подобии твоей, — не выдержал Прокопий Митрич. — По-
терялась, значит, у нас корова с телятами. Два дня искал, все
кругом объездил. Возвращаюсь домой, гляжу, а она пасется на
горе под самой вершиной. И оба теленка с ней. Даже издали
видно было, что один темный, а другой светленький. И какой
черт, думаю, занес ее под самые небеса. Деваться некуда, стал
я подниматься вверх. А склон, гадство, крутющий, камень на
59К содержаниюТаёжная заповедь
камне и шипишник с карагайником густые. Вымотался, пока
добрался до вершины, злой до свирепости. Выскакиваю с пал-
кой на поляну, а там медведуха с медвежатами. С одним тем-
ным, а другим светлым. Увидела меня, пышкнула и чуть было
не бросилась навстречу. Я в кусты и бежать вниз. Как спу-
стился по крутяку не помню, но быстро. Одежду в лохмотья
изорвал, а сам весь в занозах от шипишника. Прибегаю на па-
секу, а корова ходит около дома и мычит.
Уже стемнело. Дарья Романовна зажгла керосиновую лам-
пу. Карп Семенович, глянув на часы, стал собираться. Про-
копий Митрич достал с печки длиннющий, как клинок, нож,
которым по осени режут скот. Обернул его тряпкой и засунул
за голенище.
— Ставни закроешь, лампу погаси, и сама сиди как мыш-
ка-норушка, — строго предупредил он притихшую хозяйку.
Видя, что старуха послушно со всем соглашается, дед совсем
осмелел и, уходя, прихватил с собой чайник с медовухой.
Устроились на сеновале хорошо. Особенно сильно нрави-
лось место засады Карпу Семеновичу. Ночь была лунная, ти-
хая, вся пасека как на ладони.
— Медведя, знаешь, куда лучше пулей бить? — спросил он
на всякий случай Митрича.
— Как всегда, в лоб, между глаз, — тоном бывалого медве-
жатника, не задумываясь, ответил тот.
-- С ума выжил, — возмутился Карп Семенович, — запомни:
самый убойный выстрел под переднюю лопатку.
— Пусть будет по-твоему, — согласился Митрич.
Улеглись на тулупы, удобнее пристроили ружья и патроны.
Выкурили по последней сигарете и стали ждать. Первым ус-
нул Прокопий Митрич, а спустя некоторое время и Карп Се-
менович. Медовуха действовала как снотворное.
Очнулся Карп Семенович в полночь. Под черемуховым ку-
стом кто-то стоял и как будто бы чесал бока о плетень. Время
от времени в тени куста появлялась голова.
— Чует, наверное, нас, как бы не ушел, — начали одолевать
сомнения охотника.
Старик пощупал по карманам очки, но не нашел. Оказыва-
ется, в доме на столе забыл. Решил первым выстрелом бить по

башке, а вторым, пониже, в грудь. Как и было заранее услов-
лено, толкнул Митрича, но в ответ услышал лишь посапыва-
ние. Что есть силы пихнул его локтем еще раз. Дед чуть не под-
прыгнул спросонья, уставился в недоумении на напарника и,
наконец, сообразив, где находится, потянулся за ружьем.
Карп Семенович целился старательно и долго. Грянули под-
ряд два раскатистых выстрела, затем грохнул еще один. Ми-
тричу на какой-то миг почудилось, что у плетня видел он две
головы, но он об этом промолчал, сочтя, что у него просто дво-
ит в глазах после медовухи и сна.
Старики подскочили, вслушиваясь в наступившую тишину.
Из-за изгороди донесся сдавленный храп. Карп Семенович пе-
резарядил ружье и выстрелил на звук дуплетом. Митрич тоже
пальнул туда же из своей одностволки. За плетнем все стихло.
— Ну, что Карпуша, пойдем шкуру снимать, завалили зве-
рюгу, — расхрабрился Прокопий Митрич. И он выхватил из-
за голенища свой длиннющий нож.
— Угомонись, — остановил его опытный напарник, — нель-
зя в темноте да без собак подходить. А вдруг подранок. Давай,
лучше, до утра подождем.
Старики допили остатки медовухи из чайника и довольные
состоявшейся охотой, развалились на тулупах, покуривая
сигареты.
Рассвело по-летнему быстро. Спустившись по лестнице с
сеновала и держа ружья наизготовку, охотники подкрались к
изгороди. Глянули и ужаснулись. Вместо медведя под плетнем
вповалку лежали кобыла и вороной жеребец. Оба были сра-
жены меткими выстрелами в головы.
— Не может быть, — застонал Прокопий Митрич.
— Пить не надо было, — рассудительно подвел итог охоте
Карп Семенович.
Старики присели на лежавшие колодки ульев и загоревали.
Каждому из них даже страшно было подумать, какие объяс-
нения с женами предстоят им дома. Посовещавшись, решили
быстренько разделать убитых лошадей, мясо продать в дерев-
не, а на вырученные деньги купить новых коней, чтобы вос-
становить казенных. Иначе не избежать крупных неприятно-
стей с колхозным начальством.

Полдня провозились старики, свежуя добычу. Прокопий
Митрич сходил к косарям на ближайший полевой стан и до-
говорился с трактористом за магарыч отвезти мясо в деревню.
***
Торговали у магазина. Пора была сенокосная и свежатину
раскупали охотно. Довольные быстрой торговлей, купили и
распили бутылочку портвейна. Жить стало веселее. И все бы,
наверное, закончилось в этот день благополучно для стари-
ков. Но не зря говорят, что беда не ходит одна. И вскоре она
появилась в лице участкового инспектора Пахомова, мужика
справедливого, но зловредного. Подъехав на своем неизмен-
ном мотоцикле «Урал», милиционер добродушно поздоровал-
ся, участливо справился о здоровье и делах на пасеке, а потом,
между прочим, поинтересовался:
— Говорят, вы тут лосятиной торгуете?
— Да какая это лосятина, — возмутился Карп Семенович, —
это же первосортная конина.
— А откуда она у вас? Ворованная, что ли?
Старики растерялись. К такому обороту событий они не
были готовы. Пришлось сознаваться и рассказывать все как
произошло.
— В общем так, граждане пасечники, — подвел итог стро-
гий участковый, — нарушили вы закон сразу по трем статьям.
Во-первых, браконьерская охота на медведя, во- вторых —
убийство двух казенных лошадей в корыстных целях, ну а
в-третьих — спекуляция мясом. И грозит вам за это уголовное
дело и тюрьма на старости лет. Мясо я изымаю как веществен-
ное доказательство, а вас задерживаю. Пройдемте в сельсовет,
составим протокол и там решим дальнейшую вашу судьбу.
Такого позора, как путь от магазина до сельсовета, старики
не испытывали за свою долгую жизнь. После утомительного
допроса и написания объяснительных, когда они уже мыслен-
но смирились с неизбежной тюрьмой, участковый инспектор,
просмотрев бумаги и созвонившись с каким-то начальством,
неожиданно заявил:
— Учитывая, что вы оба ранее не были судимы, всю жизнь
добросовестно трудились в колхозе, имеете звания «Ветера-
62Прощай, зимовье К содержанию
нов труда», а во всем случившемся чистосердечно раскаивае-
тесь и готовы восстановить за собственные средства утрачен-
ных лошадей, принято решение не заводить на вас уголовное
дело и ограничиться общественным порицанием. Завтра по-
едете на конеферму, приобретете новых лошадей и вечером
предъявите их мне. Пишите расписки и можете быть пока
свободны.
Старики, еще не веря в случившееся чудо, вышли на улицу и
ноги сами привели их в магазин. Купив водки и сигарет, отпра-
вились на речку и провели там всю ночь, боясь показываться
в деревне. О чем они там говорили, никто не знает. Утром же,
сняв со сберкнижек деньги, съездили на конную ферму и ку-
пили лошадей.
Домой Прокопий Митрич вернулся вечером. Дарья Ро-
мановна встретила его у ворот, не зная, плакать вначале или
ругаться.
— Смотри, бабка, какую Сивку-Бурку купил, загляденье, —
стараясь быть бодрым, сказал Митрич. — Выгодно взял, даже
деньги остались.
И он протянул ей полную горсть мятых трехрублевок.
Сашка Мальков — молодой слесарь одного из ремонтно-ме-
ханических цехов Гурьева в эту пятницу постарался выпол-
нить дневную норму до обеда. Совсем не из желания прослыть
ударником, а по личной просьбе самого Афанасия Петровича.
Дело в том, что наступала середина октября и на Каспии уже
валом пошла сибирская утка и казара. А такое событие пропу-
стить никак нельзя. Охотничья традиция — святое дело.
Афанасий Петрович был лучшим другом его отца. Долгие
годы они вместе отмечали праздники, ездили на рыбалку и
охоту. С детских лет брали с собой и Сашку, пристрастив его
к полевой жизни. Когда он вернулся из армии, отец тяжело
заболел и, после операции, вскоре умер. Фронтовые ранения
добили его в мирной жизни. После похорон Петрович подо-
шел к Сашке и сказал: «Теперь будешь моим напарником на

охоте, в память о твоем отце». С тех пор, несмотря на большую
разницу в возрасте, они дружат и охотятся всегда вместе. По-
рой Сашке даже начинало казаться, что Афанасий Петрович,
своим вниманием и опекой, стал заменять ему рано потерян-
ного отца.
Петрович, будучи инвалидом войны, был уже давно на пен-
сии, хотя и продолжал подрабатывать. Несмотря на возраст и
хромоту, был он еще мужиком крепким, подвижным и азарт-
ным. Имелся у него собственный «Москвич», благодаря кото-
рому были они независимы от других охотников, могли выез-
жать в любое время, когда и куда захотят. Был у них третий
постоянный спутник — спаниелька Найда, умница и неизмен-
ная помощница на охотах. Она, как и автомобиль, была пред-
метом особой гордости Афанасия Петровича, и он даже внес
ее в свой охотничий билет.
— Была бы возможность, в паспорт вписал бы, в графу «Се-
мейное положение», заслужила, — говаривал он иногда.
Как условились с вечера, Сашка ждал к полудню появле-
ния Петровича с новостями от знакомых охотников, которые
должны были вернуться с Каспия. Едва он закончил работу и
убрал инструменты в ящики, как из дальнего угла цеха кто-
то крикнул: «Мальков, на проходную». Сашка вытер насухо
руки и отправился к выходу.
Петрович, прихрамывая, озабоченно ходил из угла в угол
прихожей. Увидев Сашку, он, схватив его под руку, потащил в
сторону и вполголоса, как великую тайну, сообщил радостные
вести.
— Приехали мужики. На самом Гог;льском, говорят, были.
С вечера шилохвость пошла, валом, как саранча. Тыщи! Стре-
ляли, говорят, без остановки, пока патроны не кончились. По
полсотни каждый взял. Сейчас снаряжаются и опять поедут.
Ты понял, Санька, торопиться надо. Там такая охота вечером
будет!
Старик суетливо вытащил из кармана сигареты, сунул ему
одну, нервно, изломав подряд две спички, прикурил.
— Ты готов, отпросился уже?
— Да я только что работу закончил, не успел еще.
— Так чего же стоишь, покуриваешь. Беги скорее, что мо-
64Прощай, зимовье К содержанию
жешь выдумывай, сынок, но отпросись!
Спорить с Петровичем бесполезно. Бросив закуренную си-
гарету, Сашка побежал к проходной.
Отыскав мастера смены, не став кривить душой, рассказал
все как есть, попросив отпустить, так как всю работу досрочно
уже сделал. Зная добросовестность Сашки и давнее его увле-
чение охотой, тот согласно кивнул.
— Поезжай, раз так. Отработаешь потом. Ни пуха — ни
пера!
Сашка чуть не бегом выскочил из его коморки.
— Пару уток на шулюм привези, — крикнул ему вслед
мастер.
— Спасибо Сергеич, обязательно привезу.
***
Сборы прошли быстро и в неизбежной суете. Не обошлось
и без недоразумений. Когда проехали уже большую часть го-
рода, Сашка вспомнил, что забыл взятую накануне в охотоб-
ществе путевку и взмолился вернуться домой.
— Даже и не проси, назад перед охотой не поеду, — отрезал
Петрович, — сам знаешь почему.
— А вдруг егерь или инспекция?
— Обойдется. Вряд ли кто из инспекторов сейчас сунется
на Гог;льский, пока туда не повалили охотники. Не бойся,
прорвемся!
Заехав по пути в знакомый магазин, купили две булки хле-
ба, колбасы, водки, консервов и сигарет.
— Ну, с Богом! – традиционно вслух сказал Афанасий Пе-
трович на выезде из города, дал газу и довольный погнал ма-
шину, игнорируя указатели ограничения скорости. Примо-
стившись на излюбленном месте, на заднем сиденье дремала
Найда.
Вскоре взяли курс прямо на юг от Гурьева, на знаменитый
среди старожилов Гог;льский култук — большой камыши-
стый полуостров на Каспии. Полсотни километров проеха-
ли незаметно. Миновали небольшой поселок Гог;льск, затем
совхозную ферму и дальше разбитой полевой дорогой по по-
лупустынной местности с неизменными солончаками и чия-
ми, минуя редкие чабанские зимовки, направились в сторону
моря. Сашка эти места совсем не знал, а Петрович, бывавший
здесь давно, напрягая память, ехал почти наугад. Сбились в од-
ном месте, уехали в сторону, но повезло. Повстречали на сча-
стье колесный трактор, тянущий телегу с большим возом сена.
Пропыленный парнишка-казах, сидевший за рулем, растолко-
вал как лучше проехать к охотничьему становищу на ближай-
шем мысе.
— Утка уже третий день летит во всю, — пожелал им хоро-
шей охоты доброжелательный тракторист.
Минут через двадцать были на месте. Афанасий Петрович,
узнав свою давнюю стоянку, остановился и, выбравшись из
машины, устало и довольно потянулся.
— Ну вот, Саня, и добрались. Это и есть Гог;льский култук.
Благословенные места для охотников и рыбаков. Было время,
когда-то с батей твоим, ох и поохотились мы здесь на гусей.
Как поохотились!
Уже вечерело. В стороне, за стеной тростников шумел Ка-
спий. Низко, нескончаемой вереницей, плыли темные тучи. С
моря дул холодный ветер.
— Одеваемся, Санек, снаряжаемся и на перелет. Времени
мало осталось, — распорядился старик.
Мимо, поднимая клубы пыли, промчались красные «Жигу-
ли», полные охотников. Видя, что место уже занято, они пое-
хали дальше, искать свободный участок берега.
— Конкуренты, язви вас в душу, — проворчал им вслед Пе-
трович, — явно метили на мое место. Опоздай на пять минут
— самим бы пришлось мотаться по разным углам.
Сборы не заняли много времени. Когда были готовы, пере-
несли в багажник самое ценное. Закрыв машину на ключ, ста-
рик свистнул Найду и повел Сашку через широкую прогалину
к морю. Туда тянулась глубокая автомобильная колея, запол-
ненная болотной водой.
— Тут иногда рыбаки бывают, — пояснил Петрович.
Минут через пять вышли на большую поляну, на краю ко-
торой под полусухой жигидой был устроен старый рыбацкий
шалаш, сооруженный из жердей и вязаных тростниковых щи-
тов. Рядом было старое кострище, таган, несколько сидушек
из старых ведер. На берег, служивший когда-то причалом, вы-
ходил небольшой прокос. Там всюду валялись обрывки сетей
и поплавки из пенопласта.
Прошли немного берегом по тропе среди редкого тростника
и остановились около залома, сооруженного в виде полукру-
га из вязанок тростника, высотой почти в рост человека. На
утоптанной полянке лежало множество стреляных бумажных
гильз, мятых пачек сигарет и несколько пустых консервных
банок и бутылок из-под водки.
— Здесь первый скрадок, — показал Петрович, — ты, Са-
нек, располагайся и готовься, а я чуток дальше пройду, к дру-
гой засидке. Когда устроюсь, вернусь, подскажу куда и как
стрелять.
Оставшись один, Сашка скинул с плеч ружье и рюкзак, вы-
тащил запасной патронташ, разложил все в углу скрадка и,
закурив, прошел вперед, чтобы осмотреться. Дальше на юг,
до самого горизонта, простиралось море, окрашенное слабым
розовым цветом закатного солнца. На берег одна за другой с
шумом шли большие темные волны, оставляя по кромке по-
лосы белой мыльной пены. Над водой летали редкие чайки, а
вдали, одна за другой вереницей, тянули на ночевку бакланы.
Вскоре появился Петрович, в сопровождении собаки.
— Ну что, готов к бою? – поинтересовался он.
— Конечно.
— Нет, вижу, еще не готов, сынок — осмотрев стоянку, хи-
тровато намекнул старик, — что нужно Афанасию Петровичу
после трудной дороги и для твердости руки на охоте?
— Ай, да я совсем забыл, — сообразил Сашка и бросился за
рюкзаком. Вытащив из него «Перцовку», он расстелил газету,
разложил на нее закуску, распечатал ножом бутылку и разлил
по кружкам.
— Вот это другой расклад, — беря кружку в руку, сказал
довольный Петрович, — ну давай, с полем, сынок! Чтобы жи-
лось, пелось и стрелялось!
Чокнулись. Старик выпил, молодецки вытер тыльной сторо-
ной ладони прокуренные усы и, взяв предложенный ломтик
хлеба с салом, нюхнул его и надкусил.
— Хорошо-то как, Саня, — вздохнул он, набрав полную
грудь свежего морского воздуха, — как хорошо жить! Не по-
веришь, я ведь молодею на несколько лет после каждой охоты.
Если бы не это приволье, давно бы крякнул. Я ведь в жизни,
Сашок, такое прошел, ни приведи господи другому. Как-ни-
будь, при случае, расскажу…
Петрович присел, потрепал кудлатую голову собачонки,
смотревшей на него умными и выразительными глазами, ка-
кие бывают только у спаниелей. Угостил ее большим кусоч-
ком хлеба. Когда она управилась с ним, предложил второй.
— Ешь, Найда, ешь, родная, скоро тебе будет много работы.
Поднявшись, Петрович вытер руки и предложил.
— Эх, давай еще по одной и на этом пока все.
Взяли предусмотрительно налитые Сашкой кружки, чокну-
лись и молча выпили. Перекурили. Афанасий Петрович вкрат-
це объяснил особенности охоты на этом месте, понимая, что
лишних поучений делать не следует, так как Сашка уже дале-
ко не новичок.
— Только смотри, не азартничай, как в прошлый раз. Спо-
койно, расчетливо бей, на выбор, так чтобы падала рядом, а то
потом в темноте трудно будет искать. Видишь, ветер к ночи
крепчает, вся утка низом пойдет.
Петрович вдруг завертел головой.
— Язви тебя в душу, — засуетился вдруг он, — заболтался я.
Пошла родная. Ладно, Сашка, побежал я.
— Найда, за мной, — скомандовал он и, прихрамывая,
скрылся в тростнике.
Сашка, укрывшись за тростниковой стенкой скрадка, при-
готовил двустволку и, как всегда, взял два запасных патрона в
ладонь левой руки, чтобы не терять времени на перезарядку
после первых выстрелов.
Смеркалось. Ветер усиливался, с шумом раскачивая и при-
гибая морские камыши. Ждать долго не пришлось. Один за
другим пошли утиные табуны, вначале десятками, затем сот-
нями. Сашка не спешил, ждал основного вала. Со стороны
терпеливого в этих делах Петровича тоже не было поспешных
выстрелов. Да и Сашка, уважая старика, право первого вы
стрела всегда уступал ему. И, наконец, пошла основная утка.
Тысячами, непрерывным потоком, закрывая небо. И главное,
низко, стелясь над водой и тростниками.
Гулко хлопнул в стороне стариковский дуплет. Сашка тоже
поймал на мушку стремительно идущий на него большой та-
бун шилохвосток, раз за разом выстрелил, с восторгом заме-
тив, как, теряя перья, две утки упали прямо перед скрадком.
Быстро перезарядив ружье, тотчас же ударил по следующему
табуну, из которого, кувыркаясь, вывалилась еще одна птица.
Сашку охватил необыкновенный волнующий азарт. Он
стрелял, перезаряжал, опять стрелял, уже не соображая. Он
лишь инстинктивно отмечал для себя: попал или промахнулся
в цель. Разгоряченный, скинул мешавший бушлат и шапку.
Сколько продолжалась стрельба — не заметил. Стал прихо-
дить в себя, когда второй патронташ опустел. Он в растерян-
ности ощупал карманы и все вокруг — патроны кончились. С
тоской глянул на небо — шилохвость все шла и шла на запад.
В стороне – дразня и зля — время от времени звучали гул-
кие хлопки одиночных выстрелов экономного Петровича.
Устало опустившись на землю, Сашка закурил, откинулся на
спину, рассеянно глядя в лунное небо с редкими звездами,
которое продолжали рассекать утиные табуны. Такого лёта и
такого волнующего чувства ему в жизни испытывать еще не
приходилось.
Вскоре стихли выстрелы, наступило необычное затишье.
— Санька, иди ко мне. Фонари захвати, — раздался из тем-
ноты крик старика.
Сашка, вытащив из рюкзака фонарики, освещая себе путь,
отправился по тропе вперед и вскоре уткнулся в скрадок Афа-
насия Петровича, задумчиво сидевшего на корточках, опер-
шись на ружье.
— Что с тобой?
— Сердце захолонуло, погоди, отдышусь.
Поднявшись через некоторое время, старик сразу начал де-
литься своими впечатлениями.
— Первый десяток свалил хорошо. Потом разволновался,
как пацан прямо, и начал «пускать пуделей». Понимаешь, на-
летает табун, бьешь в середину, думаешь, вот, сейчас, целая
69К содержаниюТаёжная заповедь
куча повалится на тебя. Ан, нет. Ни одной. Бьешь в другой.
Тоже самое. Понимаешь, что надо выцеливать, а руки делают
совсем другое. Переволновался я.
Старик вздохнул и как-то виновато глянул на своего
напарника.
— Ну, а у тебя-то как?
— То же самое, как и у тебя, но навалял порядком. Патронов
жалко мало взял.
— Ты, это, паря, зря, — не удержался Петрович, — меру
надо знать. Сколько раз говорил – два патронташа на охоту
норма. Настрелялся и без того от души. Зачем тебе столько
уток, голодный что ли?
— Ладно, Петрович, — успокоил его Сашка, уже десятки
раз слышавший стариковскую мораль, — погорячился я.
Молча перекурили и пошли собирать уток. Освещая фона-
риками землю, обшарили окрестности обоих скрадков. С по-
мощью чутьистой Найды отыскали почти всех птиц. Сложили
добычу в две кучи и пересчитали. Афанасий Петрович настре-
лял двадцать восемь, а Сашка – тридцать шесть шилохвостей.
Каждый при этом использовал ровно по сорок пять патронов.
По заведенной давно традиции добычу по-братски уровняли,
чтобы не было никому обидно.
— У меня наверняка осталось там еще с десяток, — уязвлен-
ный в душе большой разницей в счете, вдруг заявил неугомон-
ный старик, — может, сходим, еще поищем.
— Нам бы это все дотащить, — остановил его Сашка.
— Резонно, — сразу согласился он.
Сложили добычу в мешки и, взвалив на спины, с трудом до-
брались до машины. Пока шли, погода совсем испортилась. С
моря подул шквалистый ветер.
— Кажется, шторм начинается, сильный шторм, — задумчи-
во сказал Афанасий Петрович, — надо сваливать отсюда.
Он сел в машину и попытался завести двигатель, но не смог.
Сашка достал рукоятку, долго заводил вручную, но бесполез-
но. Движок молчал, как мертвый.
— Санька, я ведь подфарники оставил включенными, когда
уходили, — догадался старик, — аккумулятор сел.
— Что будем делать теперь?

— Переночуем в машине, а утречком, как появятся охотни-
ки, попросим кого-нибудь помочь, чтобы завестись.
Расстроенные и уставшие, сели в салон, долго и молча ку-
рили, всматриваясь в темень окон, прислушиваясь к ветру и
нарастающему гулу со стороны Каспия. Мимо, как ошалелые,
освещая дорогу фарами, промчались друг за другом «Жигу-
ли», а затем мотоциклист на «Урале».
— Чего это они удирают оттуда, инспекция приехала, что
ли? — заинтересовался Петрович.
— Эх, зря не тормознули их, чтобы помогли завестись, — с
опозданием сообразил Сашка.
— Бог с ними, Санька, пускай едут. Доставай харчи, надо пе-
рекусить, — предложил Петрович, — переспим как-нибудь в
машине, не впервой. Куда же ехать, на ночь глядя. Утро вечера
мудренее.
Устроили на сиденье стол, разложили закуску, разлили
«Перцовку» по кружкам.
— С полем, — предложил тост в порядке старшинства Пе-
трович, — славная охота была!
Выпили, закусили. Затем повторили. От крепкого напитка
вскоре согрелись, повеселели, неприятности с машиной сразу
забылись. За пересказом виденного вечернего перелета вновь
пережили волнующие и счастливые минуты минувшей охоты.
Спать устроились на сиденьях. Крепко выпивший Петрович
уснул, прижимая к себе Найду. А в это время на Гог;льском
култуке на море во всю свирепствовал шторм.
***
— Санька, проснись, беда, — раздался утром голос старика.
Сашка, спавший на переднем сиденье, приподнялся, протер
рукавом запотевшее лобовое стекло, глянул в него. Снаружи
стояла непроницаемая пелена тумана.
— Ты на пол лучше глянь, — подсказал Петрович.
Глянув вниз, Сашка с ужасом увидел, что салон полон воды.
Приоткрыл дверь – кругом тоже плескалась вода.
— Что такое, дядя Афоня?
— Моряна это. С моря ночью штормом нагнало воду, и она
затопила весь култук.

Сашка, родившийся в Гурьеве, был наслышан о страшных
последствиях наводнений на каспийском побережье, вызыва-
емых моряной, но сам впервые столкнулся с этим явлением.
— Что делать?
— Выбираться надо срочно, на сухое место, к жилью.
— Далеко?
— Километров пятнадцать, однако.
Сашка вдруг понял, что допустил большую глупость, одев на
охоту резиновые сапоги с короткими голенищами. Предусмо-
трительный Петрович был в высоких болотных сапогах.
Начали собираться. Уложили в рюкзак котелок, кружки,
ложки и оставшиеся продукты: буханку хлеба, половину «пал-
ки» колбасы, две банки кильки в томатном соусе, луковицу,
конфеты. В бардачке, к радости обоих, нашли два дробовых
патрона. В свободный мешок с собой отложили десяток уток,
остальные оставили в холодке на капоте машины. Захватили с
собой, на случай дождя и ветра, брезентовый плащ и тент. Пе-
трович, долго рывшийся под задним сиденьем, вдруг радостно
вскрикнул и, выбравшись наружу, подал Сашке две бутылки
водки, завернутые в тряпку.
— Святой запас, две недели от бабки прятал. Купил с пенсии
на охоту и заметь, даже не прикоснулся.
Когда собрались уходить Афанасий Петрович, еще раз обо-
шел машину и закрыл на ключ. Видно было, что бросать ее ему
тяжело.
— Эх, лишь бы никто не тронул, — вздохнул старик.
Двинулись в путь. Сашка кроме рюкзака и ружья нес на
себе мешок с утками, Петрович пристроил на плечах Найду.
Воды было почти по колено. Туман по-прежнему стоял густой
— видимости никакой.
— Самое главное запомни это направление, — попросил
старик своего напарника, — будем его придерживаться — вы-
йдем прямо к чабанскому жилью. Собьемся — заблудимся,
кирдык нам тогда.
Километра три брели по мелководью на дорожной колее.
Неожиданно в тумане показался силуэт легковой машины, ко-
торой оказались брошенные «Жигули».
— Видать, сломались, бросили и пешком ушли, — прикинул
Петрович.
В салоне на сиденье лежали две булки хлеба, завернутые
в газету. Сашка взял их и стал укладывать в снятый рюкзак.
Петрович, видя это, забрал одну из них и положил обратно в
машину.
— Знаешь, Сань, может быть, еще кто-нибудь заплутал, до-
берется, хоть голодать не будет. А у нас еды и так хватает.
— Резонно, — согласился Санька, вставив в разговор люби-
мое стариковское словечко.
— Как ты говоришь? — переспросил вдруг Петрович, удив-
ленно взглянув на парня.
— Разумно, говорю, делаем.
После вынужденной передышки двинулись дальше. Вскоре
потеряли дорогу и угодили в низину с глубокой водой и вяз-
ким солончаковым дном. Сашка брел уже в сапогах полных
холодной воды. Петрович, споткнувшись в одном месте, тоже
зачерпнул воды в свои болотники. Через полчаса увидели в
тумане скирду. Усталые и продрогшие добрались до нее. Саш-
ка забрался на вершину, разворошил ее и отвалил вниз один
угол стога. Утоптали сено и, вскоре, рядом с ним образовалась
большая, сравнительно сухая площадка для костра. В самой
скирде вырыли глубокую и просторную нору, где можно было
отдыхать и укрываться от непогоды.
Разожгли костер, долго грелись и сушились, подбрасывая
большие охапки сена из сухого молодого тростника. Вско-
ре вспомнили, что с утра ничего не ели. Перебрались в свою
«берлогу», расстелили дождевик, выложили продукты и выпи-
ли для сугрева по сто грамм. Обсудили свое непростое поло-
жение. Решили переночевать, а на следующий день идти, не
останавливаясь, до ближайшего жилья.
— Видишь, ветра сегодня почти нет, может быть, вода к утру
схлынет, — предположил старик.
Эту ночь провели в стогу неплохо, только под утро сильно
замерзли. Когда поднялись, удивлению их не было предела.
Оказывается, ночью ударил мороз и воду, нагнанную моря-
ной, схватило прочным ледком. Правда, веса человека он не
выдерживал, прогибался и сразу ломался. Далеко по нему
пешком не уйдешь, только ноги искалечишь.
— Что ни день, то новая беда. Придется теперь ждать моро-
зов, пока лед не окрепнет.

Весь день жгли костер, ощипывали и палили взятых с собой
уток. Вечером выпили оставшуюся бутылку водки и, разогре-
тые спиртным, курили и долго сидели у огня. Старик, впервые
за годы совместных охот, стал вспоминать про войну, как при
штурме одной из высот полег почти весь его батальон, как по-
том немцы танками раскатали в окопах бойцов, оставшихся
без огневой поддержки. Как чудом остался жив и выбирался в
расположение полка, где из-за самодурства начальства и осо-
бистов попал под трибунал. Как несколько дней ждал расстре-
ла в холодном сарае. Как расстрел был заменен на штрафбат
и, как опять, уже в числе смертников, штурмовал ту самую
высоту, на которой полег родной батальон. Как попал там под
обстрел и с перебитой ногой, истекая кровью, валялся в грязи
почти сутки. Много еще чего рассказал Афанасий Петрович в
этот холодный вечер о своей непростой жизни. А когда с моря
подул холодный пронизывающий ветерок, ушли спать.
***
— Горим, — не своим голосом заорал под утро старик.
Санька вскочил и почувствовал, что задыхается от едкого
дыма, заполнившего их лежбище. Через лаз было видно, что
окрестности озаряют яркие всполохи огня. Захватив все вещи
и оружие, спешно выбрались наружу.
Скирда полыхала как бензохранилище. Перебравшись в
дальний угол, куда пламя уже не доставало, долго и молча, от-
махиваясь от дыма и пепла, стояли, наблюдая за пожарищем.
— Видать ветром раздуло костер, — подвел итог ночному
происшествию Петрович, — хорошо хоть сами не сгорели в
нашей конуре.
Когда рассвело, от большой скирды осталось одно дымяще-
еся пепелище. Старик осторожно пробрался к месту, где дне-
вали и жгли костер, долго копался там, раскидывая ногами пе-
пел. Пришел, держа остатки обгоревшего мешка из-под дичи.
— Сгорели утки, остались мы теперь без еды.
Задерживаться дальше на этом месте не было смысла и ре-
шили пробиваться к следующей скирде, которая виднелась
почти в километре. Захватив с собой Найду, осторожно ломая
лед и обходя глубокие места, двинулись в путь. Добирались
более часа, но дошли благополучно, даже не набрав в сапоги
воды. Устроились даже лучше, чем на прежнем месте, так как
лаз в вглубь стога был с подветренной стороны. Костер дого-
ворились теперь гасить старательно, заливая, по возможно-
сти, водой.
Потянулись дни ожидания. Один, другой, третий. Морозов
не было, лед по-прежнему был тонкий. Продукты закончи-
лись. Доели последнюю рыбную консерву.
Вечером, когда уже стемнело, Сашка, услышав треск льда,
выбрался наружу и прислушался. Оказывается, к стогу, с дру-
гой стороны, выбрались кабаны, тоже спасающиеся от моря-
ны. Выскочившая из «берлоги» Найда, учуяв их, залаяла. С
глухим уханьем, взламывая лед, напуганные звери ломанулись
в сторону от людей. Ночью вновь лаяла Найда, вглядываясь в
темноту. По проложенному пути с шумом прошел еще один
табун кабанов.
Утром, осмотрев их следы и уже схваченную ледком ка-
банью дорогу, Санька развел костер, вытащил из патронов
пыжи, высыпал в консервную банку свинцовую дробь и при-
нялся разогревать ее на огне.
— Чего задумал? — поинтересовался Петрович, выбрав-
шись из стога и отряхивавший с себя растительный мусор.
— Попытаюсь пули вылить. Кабаны мимо прут, может, вы-
йдут на выстрел.
— Хорошая задумка, — поддержал его старик.
Больше часа пришлось ждать, когда расплавится дробь. По-
лученный свинец, скользкий, как ртуть, разделил на две части,
вылил в ложки и остудил на льду. Получились две удлиненные
дольки. Пришлось долго возиться с ними, придавая нужную
форму подручными средствами. Наконец, довольный, вставил
их в гильзы, наглухо забив пыжом.
— Голь на выдумки хитра, — одобрительно сказал Петро-
вич, видя, как его умелый напарник зарядил двумя пулевыми
патронами ружье.
— Не голь, а профессиональный слесарь, — с гордостью
уточнил Санька.
— Эх, теперь бы только дождаться, чтобы вышли на верный
выстрел.

***
Афанасий Петрович, лежа на боку, задумчиво шевеля гу-
бами, сгибал и разгибал пальцы. Наконец, убедившись в бес-
смысленности собственных расчетов, махнул рукой.
— Который день сегодня? — обратился он к товарищу.
— Не помню, сам уже со счета сбился, может шестой, мо-
жет седьмой уже, — безразлично ответил Санька и поднялся.
Уже давно мучившийся желанием закурить, он ушел и мол-
ча бродил вдоль стога, что-то выбирая в сене. Набрав полную
пригоршню сухих листьев, растер их в ладонях.
— Документы дай на минутку, — попросил он, вернувшись.
— Зачем?
— Глянуть надо.
Старик нехотя покопался во внутреннем кармане и протя-
нул ему их. Сашка вытащил из охотничьего билета сложен-
ную вчетверо путевку. Вернув обратно документы, на глазах
удивленного Петровича, разорвал надвое лист и подал ему
одну половинку.
— Ты, что наделал, — возмутился старик, — а вдруг
инспекция.
— Сам же говорил, откуда ей здесь быть.
Из собранной растительной шелухи сделали самокрутки и
довольные этой затеей закурили.
— Не самосад, конечно, но задиристо, — закашлявшись и,
вытирая слезы, проговорил Петрович.
Весь оставшийся день Санька оставался у стога, с надеждой
вслушиваясь в мертвую тишину. Вечером, не разжигая огня,
пораньше отправил Петровича спать. Найду, привязанную
к ружейному ремню, заставил его забрать с собой. Сам при-
строился под скирдой, в том месте, где накануне проходили
кабаны. Всю ночь терпеливо просидел Сашка в засаде, про-
мерз до костей, но зверей так и не дождался. Вернулся к Пе-
тровичу, упал рядом и, прижавшись к нему спиной, попытался
согреться.
— Ну что, Сань? — спросонья поинтересовался старик.
— Напрасно, зря только мерз, — пробурчал Санька и замолк.

***
Отлеживались долго, потом пошли разводить костер. Томи-
тельно долго тянулось время до вечера. Когда начало темнеть,
Сашка достал рюкзак, порылся в нем.
— Все, что осталось, — тряхнув пустым коробком, добавил,
— еще две последние спички.
Распалили костер и долго молча сидели.
— Все, завтра выходим. Двое суток уже без еды, ослабнем
совсем. Ждать бесполезно. Тяжело, но надо пробиваться, ина-
че погибель.
Вечером подул пронизывающий ветер. Было невыносимо
тоскливо, одиноко и голодно. Позвали к себе Найду, но она не
появилась. Загасив огонь, охотники молча вернулись в свою
«берлогу», забили наглухо вход сеном, улеглись, прижались
друг к другу спинами, накрылись плащом и замолкли. Каждый
мысленно представлял себе завтрашний ледовый поход.
Спали долго, чтобы набраться сил. Когда выбрались нару-
жу, вокруг вновь стояло мертвое туманное безмолвие. Ночью
приморозило, пушистый иней покрыл всю скирду и лед. По-
следними спичками развели огонь и не жалея сена, устроили
огромное кострище, чтобы перед выходом хорошо прогреть-
ся. Санька наломал кусков льда и, растопил его в котелке, до-
ждавшись, когда вскипит вода, бросил в нее пучок полыни.
Мутный, отдающий сильной горечью напиток разлили по
кружкам и, не спеша, небольшими глотками, выпили. Горячая
вода согрела желудок и на время приглушила чувство голода.
— И за что на нас бог послал такие муки? — ворчал Петрович.
— Подфарники надо выключать, а не бога поминать, —
съязвил ему в тон Санька.
Старик даже крякнул, но смолчал.
Стали готовиться к выходу. Лишние вещи бросили, взяли
только самое необходимое. Петрович, обнаружив отсутствие
Найды, долго звал ее — кричал, свистел. Затем пошел искать,
но вскоре вернулся.
— На стог забралась, закопалась в сено и не показывается.
Боится.
Спаниелька действительно вскоре показалась на стогу, од-
нако, несмотря на уговоры, подойти не решалась.

— Санька, ты мою просьбу про направление не забыл? —
уточнил старик.
— Помню, — и он движением руки показал предстоящий
путь.
— Ну, с Богом!
Сашка сделал первые шаги вперед. Лед с хрустом проло-
мился, расплескав вокруг мутную воду. Не спеша, продавли-
вая своим весом лед, двинулись вперед. Найда, нерешитель-
но, но все же пошла следом по льду, подбадриваемая словами
хозяина.
Первые сотни метров, на удивление, идти было не трудно.
Уровень воды поначалу был невысокий. Стараясь не набрать
ее в сапоги, Сашка шел осторожно, выверяя каждый шаг.
Вскоре скрылись в тумане контуры скирды, ставшей на не-
сколько дней им спасительным приютом.
Спустя час начались понижения и Санька сразу же набрал
полные сапоги воды, затем в двух местах проваливался в ями-
ны почти по пояс. Далее лед впереди себя пришлось проламы-
вать ударами приклада. Афанасий Петрович, время от време-
ни подтягивая повыше голенища сапог и, поругиваясь, брел
позади. Не легче приходилось и Найде. Ноги у нее постоянно
расползались по скользкому льду и, скуля, она почти ползла по
нему следом.
Прошел час, другой, третий. Ходьба превратилась в муку.
Петрович начал выбиваться из сил. Он уже давно набрал пол-
ные сапоги ледяной воды и, теперь, они превратились в слиш-
ком тяжелый для него груз. Старик стал сильно уставать, чаще
останавливаться, чтобы отдышаться. К тому же хромая нога
от напряжения и ледяной воды совсем перестала слушаться.
Не лучше было состояние и у Саньки. Ноги так окоченели, что
стали бесчувственными. Отчаянно ругаясь, он продолжал ло-
мать и откидывать в разные стороны лед, прокладывая путь.
Разбил в кровь руки, но продолжал медленно и упорно проби-
ваться вперед, понимая, что теперь у них двоих остается по-
следняя надежда на его молодость, силу и выносливость.

***
Уже потеряли счет пройденного времени. Сильно стал бес-
покоить выбившийся из сил Афанасий Петрович, замедляя
набранный темп хода. Наступил, наконец, критический мо-
мент, когда обессилевший старик, хватаясь руками за сколь-
зкие края пролома, повалился в воду. Санька бросился к нему,
схватил его за грудки, рывком поднял и поставил на ноги.
— Держись, не расслабляйся дед.
— Все! Больше не могу, Саня, — прошептал он, — брось
меня, не дойду я. Выбирайся сам. Ты молодой, у тебя жена,
дети. Им никак нельзя без тебя. А я не жилец, отохотился.
— Дядя Афоня, перестань, — что есть силы заорал на него
Санька и этот порыв сразу удвоил его силы, — запомни, я ни-
когда не брошу тебя. Никогда! Или вместе дойдем, или оста-
немся здесь.
Санька взвалил его на спину и, крепко ухватив руками, рва-
нул вперед, с яростью ломая лед коленями ног. Через несколь-
ко сотен метров стал сам выбиваться из сил. Отдышавшись,
шаг за шагом, продолжал упрямо двигаться дальше. Когда ста-
рик немного приходил в себя, Санька уговаривал и умолял его
покрепче держаться за лямки полупустого рюкзака на спине и
почти волоком тащил его следом за собой. Опираясь рукой на
стариковское ружье, продолжал ломать лед прикладом своей
двустволки.
Двигались медленно, с черепашьей скоростью. Вскоре Сань-
ка стал замечать, что идти стало легче. Глубина воды резко
уменьшилась. Теперь, не веря себе, он уже шел по льду, лишь
продавливая хрустящую корку. От одной мысли, что скоро бу-
дет суша, становилось легче.
В одном месте, споткнулись и совсем обессиленные упали.
Санька кое-как поднялся на колени, пытаясь отдышаться и на-
браться сил. Петрович был совсем без чувств. В какой-то миг
издалека донесся непонятный звук, чем-то напоминающий
звон колокола.
— Мерещится, наверное, — мелькнула мысль.
Но звук повторился, через минуту еще раз. В этот раз Саш-
ка четко его расслышал. Это был металлический отзвук, когда
бьют железом о железо. Звук спасения! Он чуть не закричал

от радости. Достал из внутреннего кармана два оставшихся
патрона, зарядил ружье и с небольшими интервалами выстре-
лил. Прислушался. Стихнувшие на короткое время удары по-
вторились и стали звучать с нарастающей частотой.
— Услышали, — закричал Санька, — услышали нас.
Он схватил и начал трясти старика. Тот пришел в себя, но,
кажется, с трудом понимал смысл слов.
— Дошли, все-таки дошли, — продолжал он приводить его
в чувство.
Впереди послышался хруст льда и донеслись голоса людей.
В тумане появились две идущие в их сторону фигуры.
— Здесь мы, — позвал из последних сил Сашка и стал ма-
хать им рукой.
Вскоре к ним подошли два парня-казаха.
— Ойбай, еле живые, — сказал один из них.
— Нашлись, ребята, молодцы, вышли, — присев рядом, ра-
достно сказал рослый парень, — скажи, еще кто-нибудь есть
там?
Сашка отрицательно покачал головой.
— Идти сможешь?
— Смогу. Старику помогите, он совсем без сил.
Ребята подхватили Петровича под руки и потащили вперед.
Санька медленно поднялся, выпрямился, шагнул вперед. Пе-
ред глазами все поплыло, и он упал…
***
Проснулся в теплой кровати под байковым одеялом. Осмо-
трелся по сторонам и понял, что находится в чабанском доме.
На кровати у противоположной стены лежал Афанасий Пе-
трович. Рядом с ним на табуретке сидел старик в тюбетей-
ке и угощал его чаем из большой пиалы, оживленно что-то
рассказывая.
Сашка попробовал приподняться, но застонал от боли. Ока-
зывается, на руках у него не было живого места, а пальцы со-
всем не гнулись. В таком же состоянии были и ноги.
— Проснулся, жигит, — поднялся хозяин, — четыре
часа спал.

Сашка наконец рассмотрел его. Это был крепкий рослый
старик, с седыми усами. Чувствовалось, он был из той креп-
кой породы мужиков, прошедших фронт, огонь, воду и мед-
ные трубы.
— Мы тут с Афанасием уже познакомились, одногодки, ока-
зывается, — завел он сразу же разговор, — а тебя как звать?
— Санька.
— Александр, значит, — довольно сказал хозяин, — а меня
Амантай звать. Сейчас мы с тобой чай будем пить и за жизнь
говорить.
Старик ушел в кухню и Сашка сразу же обратился к Афана-
сию Петровичу.
— Как ты там?
— Сойдет, но застудился сильно, ломает всего.
— Меня тоже.
— Спасибо, сынок, вытащил ты меня с того света, — завел
разговор Петрович.
— Не стоит, дядя Афоня. Жив, здоров и слава богу. Ты уз-
нал, какое сегодня число?
— Амантай говорит, двадцать четвертое октября.
— Значит, мы целых восемь дней бедовали на култуке.
— Получается так.
— А Найда где?
— В сенях, наелась до отвалу и спит. Лапы сбила до крови.
Держа в руках пиалу, появился хозяин и присел рядом на
табуретку.
— Пей чай, — приближая к губам пиалку, заботливо сказал
он, — он тебя согреет и силы даст.
Санька попытался перехватить посуду рукой, но старик
остановил его.
— Руками и ногами не шевели, их гусиным жиром смазали.
Пусть заживают. Я тебя сам напою.
После нескольких глотков горячего чая с молоком и маслом,
Санька почувствовал, как оживает, а душа от внимания и уча-
стия наполняется теплом.
За разговорами и воспоминаниями, выпили еще несколько
пиалок чаю. Афанасий Петрович, наконец, взмолился.
— Амантай, перекусить бы чего-нибудь, несколько дней не
ели мы, желудок свело.

— Накормлю я вас, ребята, мясо варится, скоро готово бу-
дет, — пообещал он и ушел на кухню.
Вернулся с мясным бульоном. Когда осилили по чашке сур-
пы, даже в жар и пот бросило.
— Дай хоть кусочек хлеба, — не удержался Петрович.
— Афанасий, потерпи, — остановил его Амантай, — дума-
ешь, еды мне жалко. Ты же на войне был, помнишь, что с сол-
датами после голодухи бывало. Поел от брюха и заворот ки-
шок. До вечера потерпеть надо, пока желудок начнет работать.
Амантай, отвлекая их внимание от мыслей о еде, принялся
рассказывать про моряну. В ту ночь, по его словам, на Каспии
был сильный шторм и ураганом на всю приморскую равнину,
включая Гог;льский култук, нагнало большую воду, местами
на десятки километров. У дома Амантая она остановилась в
пятистах метрах. А вот западнее некоторые кыстау-зимовки
подтопило. Пришлось спасать людей и скот. Особенно туго
пришлось охотникам и рыбакам, задержавшимся на Гог;ль-
ском на ночь. Выбирались они пешком, по пояс в холодной
воде. Когда под утро вышли последние, они и подсказали, что
на самом мысе, в синем «Москвиче», еще остались двое че-
ловек. Собрались ехать искать на лошадях, но вода замерзла.
Военные спасатели попытались пробиться на вездеходе, но
вернулись, попав в топкие солончаки. Вертолет использовать
было тоже бессмысленно — все дни стоял густой туман. Тогда
к зимовке привезли полную машину автомобильных и трак-
торных покрышек. Каждую ночь Амантай с сыновьями жгли
их, надеясь, что на огонь могут выйти заблудившиеся люди. А
еще каждый час, по очереди, они били по подвешенному на
столб железному листу. Подобный «колокол» раньше мест-
ные жители успешно использовали во время стихийных бед-
ствий. Помог он и в этот раз.
***
Под вечер устроили застолье. В этот раз к бульону добавили
мелко нарезанное мясо, лук и был он необыкновенно вкусным.
Да еще с ароматным свежеиспеченным хлебом. Сразу после
еды потянуло на сон. Однако спать долго не пришлось. При-
шла машина с фельдшером и сразу стали готовиться к отъезду
82Прощай, зимовье К содержанию
в Гурьев. Тепло попрощались с гостеприимными хозяевами,
пообещав приехать в гости как поправятся. Петрович оставил
Амантаю ключи от машины, попросив его присмотреть за бро-
шенным «Москвичом».
Утром они уже лежали в одной из палат городской больни-
цы. У обоих были перебинтованы руки и ноги. Одинаковым
был и диагноз: сильное переохлаждение организма, двусто-
роннее воспаление легких и бронхит. Предстояло долгое и се-
рьезное лечение.
— Знаешь, Петрович, какая польза нам осталась от охоты на
Гог;льском култуке? – спросил Санька.
— Никакой, кроме новых болячек, — отмахнулся он.
— Ошибаешься. Мы же курить бросили.
— А я лежу и думаю, чего это мне не хватает в жизни, —
оживился старик — пятьдесят лет курил, а тут взял и по глупо-
сти бросил.
Вскоре стали приходить счастливые родные и друзья. Афа-
насий Петрович и Сашка устали рассказывать о выпавших на
их долю несчастьях и спасении. Когда гости ушли, они сразу
же принялись обсуждать маршрут своей предстоящей поезд-
ки за зайцами по первому снегу. Охота по свежей пороше –
тоже святое дело! Второе по счету, после уток и казары.
В середине октября похолодало. Несколько дней на Каспии
свирепствовал шторм, а потом двое суток гуляла большая вол-
на и стоял сырой туман. Рыбаки выходить в такую погоду на
море не решались. Первым не выдержал Павел Бухтуев. Он
привез на мотоцикле на причал мотор и начал готовить лодку
к выезду.
Пашка работал на метеостанции, оклад был маленький и,
как большинство местных жителей, он потихоньку брако-
ньерничал, выставляя на взморье десяток сетей. Уловы были
небольшие, но этого вполне хватало на пропитание семьи и
даже на продажу заезжим горожанам.
У причала повстречался сосед Иван Алексеевич — по-
83К содержаниюТаёжная заповедь
томственный рыбак. На море старик давно уже не выходил,
хотя, по привычке, продолжал рыбачить на ближайших ери-
ках и плесах, предпочитая ловлю карасей, окуней и щук. Вот
и сейчас он подплыл на своей деревянной лодке, заглушил
«Ветерок» и, кряхтя, вытащил на берег корзину с небольшим
уловом.
— Ты куда это на ночь глядя, собрался? — поинтересовался
он у Пашки.
— На море выскочу, сети не проверенные, а завтра гости —
угостить нечем.
— Там же туманище, не видно ничего, заплутаешь ведь.
— Да ну тебя дед, — отмахнулся Пашка, — я же с завязан-
ными глазами туда и обратно могу съездить.
— Не зарекайся, идя в море.
— Обойдется, час туда, час обратно, зато завтра с рыбой
буду.
— Эх, зря ты делаешь это паря, — вздохнул старик.
Он было хотел рассказать историю про потерявших-
ся на море рыбаков, но Пашка уже оттолкнулся шестом с
мелководья.
— Погоди, Панька, — засуетился старый рыбак, — у меня
тут бензину немного осталось.
Дед схватил канистру и побрел следом за ним.
— Не надо, у меня целых два бачка.
— Возьми, кому говорят, — дед решительно сунул канистру
в носовой отсек лодки, — пригодится. С Богом, сынок!
Пашка завел мотор, лихо выехал через прокос тростников
в залив и вскоре уже ехал вниз по пароходному руслу Урала.
По реке гуляли большие темные волны. Над морем стояла бе-
лая стена тумана. С тревожным гоготанием поднялся и ушел в
култуки табун диких гусей. Поскрипывая крыльями, пересек-
ла путь пара лебедей.
Перед устьем он свернул вправо в малозаметный ерик и уз-
кой проточкой, напрямик, через тростники, вскоре доехал до
морского залива и вышел на его середину. Здесь у Пашки была
своя «яма», надежно дававшая ему хорошие уловы и которую
он держал в тайне от других рыбаков. Поэтому и рванул он
сегодня в море, точно зная, что не будет лишних глаз, так как
84Прощай, зимовье К содержанию
остальные рыбаки и «пасущие» их инспекторы отсиживаются
в теплых домах.
Отыскав притопленную связку сетей, заглушил мотор и, ух-
ватившись за капроновый шнур, приступил к проверке сна-
стей. Поймалось с десяток сазанов, но часть из них были уже
тухлыми, пришлось выбросить. В одной из последних сетей с
крупной ячеей попался осетр. Здоровенная рыбина перекру-
тила всю снасть и Пашка провозился целых полчаса, выпуты-
вая ее. Однако уловом был доволен. Будет завтра чем угостить
гостей и выгодно торгануть, так как во всем поселке теперь не
найдешь ни одного «хвоста» на продажу.
Закончив проверку сетей, Пашка еще раз прошелся вдоль
всей связки, поправляя путаные места, затем перекидал пой-
манную рыбу в люк носового отсека и, вытерев насухо око-
ченевшие руки, достал сигарету и закурил. Только сейчас он
заметил, что уже смеркалось, а с моря нагнало туман, сквозь
который не было видно ни луны, ни звезд, ни ближайших
тростников.
Передохнув, завел мотор и, сильно газанув, уверенно на-
правил лодку в угол залива, где должен быть вход в ерик. Од-
нако вскоре уткнулся в стену тростника. Осмотрелся. Кромка
тростников в темноте и тумане казалась смутной полоской –
ни одного приметного ориентира. Не придавая этому особого
значения, проехал еще минут десять и, заехав в первую же по-
павшуюся протоку, погнал лодку вперед. Дважды на излучи-
нах врезался в камыш, мотор глох, но уверенный в себе, Паш-
ка продолжал путь. Главное на море — держать правильное
направление. А то, что он идет к поселку — сомнений у него
не было.
Судя по времени, он должен был уже выехать на Урал, но
ерик казался нескончаемым. Наконец перестал мелькать с
боков тростник и лодка, рассекая встречные волны, кажется,
вышла на большую воду. Это должно было быть судоходное
русло Урала. Пашка круто развернул «Казанку» влево и бы-
стро пошел вверх. Ехал долго, наверное, целый час. Уже давно
должен был показаться справа поселок. Сбавив ход, он при-
поднялся, пытаясь разглядеть береговые огни. Ничего не было
видно. Проехал еще километра два и заглушил мотор. Кругом

непроницаемая темень. Прислушался, пытаясь на слух уло-
вить лай собак, по которому всегда легко узнавалась близость
дома. Тихо. Лишь волны гулко хлещут о дюралевые бока лодки.
Завел мотор и, в поисках берега, направил лодку вправо,
проехав с километр. Затем еще с полчаса гнал ее как бешен-
ную вверх. Остановился. Долго вглядывался и вслушивался,
но ни одной стоящей приметы вокруг. Даже луны не видно.
Обратил внимание и на то, что уже давно не попадались трост-
ники. В раздумье закурил, засунув совсем озябшие руки под
мышки, чтобы хоть как-то отогреть их.
— Заблудился, — дошло наконец до его сознания, — силь-
но заблудился, вглубь моря ушел. Мысленно стал восстанав-
ливать свой прежний путь от самого залива. Начал понимать,
что, попав в какой-то ерик, скорее всего по нему ушел слиш-
ком далеко в сторону Каспия. Есть там такие хитрые протоки
с загогулинами, которые, покружив по затопленным тростни-
кам, выходят обратно на море. Зная их, рыбаки иногда ухо-
дят от преследования инспекции, умышленно запутав следы
в этих лабиринтах. Вот почему показалось, что так долго шел
до Урала.
— Накаркал старый пень, — вспомнив Ивана Алексеевича,
выругался Пашка. Потом, припомнив его слова, все же решил,
что прав был старик. Ох, как прав! Не надо было столь само-
надеянно выходить в море, да еще в туман. Припомнились и
многочисленные рассказы и легенды, рассказанные этим бы-
валым дедом о рыбаках, потерявшихся в море. Пашка чаще
всего воспринимал их за небылицы, придуманные им самим.
Особенно такие, как водяной черт водит порой сознанием
одиноких рыбаков, уводя их на верную погибель вглубь моря.
Только вот сейчас ощутил он себя в роли такого рыбака.
Долго прикидывал, далеко ли ушел он в море. Приподнял
бак — почти пустой, бензин чуть плескается на самом дне.
Значит, сжег уже двадцать пять литров. Наверное, оторвался
от берега на двадцать-тридцать километров. Потом припоми-
нал, с какой стороны дул ветер во время проверки сетей. Ока-
зывается, с юга, с самого моря. Теперь, чтобы выйти к берегу,
надо обязательно придерживаться направления дующего ве-
тра. Хоть какая-то надежда на спасение. Если, конечно, за эти
часы он не сменился.

Выкурив подряд две сигареты, отогрев руки, сменил бак с
бензином. Чувствуя, что его уже давно пробирает холод, до-
стал из багажника и натянул на себя прорезиненный рыбац-
кий плащ с башлыком, отыскал в бардачке пару тряпичных
рукавиц. Завел мотор и, развернув лодку так, чтобы ветер
дул в спину, газуя и постепенно увеличивая обороты, рванул
вперед.
— Ну, родной, не подведи, — прислушиваясь к работе «Вих-
ря», сказал Пашка, — теперь, лишь бы бензину хватило.
Выжимая из мотора все возможное, больше часа гнал он
«Казанку» вперед, лишь время от времени сверяя направле-
ние по дующему с моря ветру. Когда, наконец, мелькнули в
темноте первые куртинки надводных тростников, Пашка чуть
не запел от радости. Затем, как миражи, стали проплывать сто-
роной уже большие «острова» тростника.
— Все правильно, скоро должен быть коренной берег, —
сбавляя скорость, радовался он, что верно выбрал направление.
И вдруг все разом померкло в глазах. Глухой удар, рев мо-
тора и темнота. Пашка, отброшенный с большой силой впе-
ред, ударился в переборку носовой части, отлетел в сторону и
стукнулся головой о борт.
Когда очнулся, долго не мог понять, что произошло. В голове
шумело, а в глазах все плыло как после сильного сотрясения.
Откинувшись спиной на борт, попытался приподняться, но
тотчас взвыл от боли в левой руке и боку.
— Руку сломал, — дошло до него, — и, кажется, ребра.
Ощупал себя правой рукой и убедился в верности предпо-
ложения. Она висела как плеть. Попробовал пошевелить паль-
цами и заскрежетал зубами от резанувшей боли. Разбитой в
кровь оказалась левая сторона лица и бровь.
Насколько смог, осмотрелся по сторонам, чтобы хоть что-то
понять, что произошло. Стало ясно, что врезался в сплавину,
которую не успел заметить в темноте. Каким-то чудом лодка
не перевернулась, и он сам не выпал за борт. Мотор на месте,
возможно, его захлестнуло волной при ударе. Еще почувство-
вал, что сильно воняет бензином. Пригляделся — бачок лежит
на боку. Пододвинулся ближе, установил его в нормальное по-
ложение. Оказывается, больше половины бензина вытекло.
Еще одна неприятность от столкновения.
Усевшись удобнее, стал оценивать случившееся. Ситуация,
конечно, критическая, но не смертельная. Судя по тому, что
он уже вошел в полосу надводных тростников и сплавин, где-
то правее должен быть берег. Но сколько до него — пять или
десять километров — сказать трудно. Есть надежда, что утром
его начнут искать рыбаки и обязательно найдут. Лучше, ко-
нечно, добраться как-нибудь самому. Из-за упрямства, Пашка
не любил демонстрировать перед другими свою слабость или
беспомощность.
Скоро должно уже начать светать. Хорошо, что море не
штормит. Правда, очень сыро и холодно. Стараясь не двигать-
ся, чтобы не причинять себе боль, достал сигарету, зажигалку,
закурил. Сразу полегчало.
Так продолжалось долго. Павел на время забывался, но каж-
дый раз просыпался от ноющей боли в руке и боку, которая
временами пронизывала его всего. Слегка изменив положе-
ние затекшего от неподвижности тела, вновь перекуривал,
пытался дремать.
Когда начало светать, похолодало, появился иней. Рыбац-
кий плащ, одетый на меховую куртку, хотя и создавал некото-
рую теплоизоляцию, но уже не грел. Особенно мерзли ноги в
резиновых сапогах.
Нужен был огонь, хотя бы небольшой согревающий душу
костерок. Осмотревшись, Павел отыскал ковшик, которым
пользовался, вычерпывая из лодки накопившуюся воду. До-
стал первый бачок, в котором были остатки бензина. Слил их
в ковш, чиркнул зажигалкой и вспыхнуло яркое, как факел,
пламя.
Так, время от времени, подливая маленькими порциями
бензин, пытался греться. Наконец рассвело. Над морем висел
туман, но уже не такой густой, каким он был вчера. Начали
летать чайки.
Пашка с трудом поднялся и осмотрелся. Ночное крушение
было действительно сильным. Лодка на скорости перелетела
через край сплавины и теперь стояла в воде среди тростника
с ее обратной стороны. Каким-то чудом при ударе не сорвало
мотор.
Перебравшись на заднее сиденье, осмотрел мотор. Кажет-
ся, все было на месте. Приладив шланг к полупустому бачку,
подкачал ручной помпой бензин. Достал шест измерил глуби-
ну – было более четырех метров. Значит, до берега еще дале-
ковато. С большим трудом оттолкнул лодку от сплавины.
Теперь самое главное, трудное и очень болезненное — за-
вести мотор. С его переломами сделать это будет очень слож-
но. Павел приладил на диск заводной шнур, потянул его, но
дернуть с силой не смог. От пронзившей его боли перехвати-
ло дыхание. Упершись в борт, долго приходил в себя. Больше
часа, испытав адские муки, Пашка пытался оживить «Вихрь».
Несколько раз он начинал тарахтеть, но не удавалось вовремя
схватить ручку газа. Во время одной из попыток, наконец, уда-
лось удачно дернуть шнур. Повалившись на сиденье, все же
ухватил ручку и дал газу. Мотор и Пашка взревели одновре-
менно. Такой боли и радости он еще никогда не испытывал.
Лодка рванула вперед и, скрипя зубами, он направил ее на чи-
стую воду. Кое-как примостившись на сиденье, поехал в глубь
тростниковой кромки. Километров через пять болезненные
ощущения стали утихать и Пашка, к своей радости, наконец,
увидел песчаный островок с таловыми кустами — признак
близости уральского устья. Проехал еще с десяток киломе-
тров и чуть не запел от счастья. Показался знакомый остров
с тальниками и остатками рыбацкого стана. С него взлетела
царственно белая и грациозная цапля.
— Живем, — не верил своим глазам Пашка. Это было про-
сто чудо, что он интуитивно вышел в нужное место.
Въехав в устье Урала, почувствовал упругое встречное дви-
жение реки, а лодка сразу пошла веселее. Правда, каждый
удар о волну, отдавался болью в каждой клеточке тела. Но те-
перь Пашка был готов вытерпеть любую боль — до дому оста-
валось всего лишь два десятка километров.
Однако через пять километров радость сменилась трево-
гой. Мотор начал работать с перебоями, а затем, глухо чихнув,
заглох.
— Ну почему мне так не везет? — чуть не закричал в отчая-
нии Пашка. Он достал последнюю сигарету, в сердцах отшвы-
рнув в речные волны скомканную пачку. Закурил. И вдруг
вспомнил Ивана Алексеевича — замечательного старика, сил-
ком затолкавшего ему в лодку канистру. Не веря себе, добрал-
ся на коленях до носового отсека, кое-как открыл туго закры-
90Прощай, зимовье К содержанию
тую крышку люка и вытащил зеленую канистру. И была она
совсем не с остатками бензина, а наполовину наполненная им.
— Какой все-таки молодец дед, — не мог нарадоваться Паш-
ка, — как будто чувствовал беду.
Осторожно перелив в бак бензин, уже не обращая внима-
ния на боль, Пашка рванул заводной шнур. Мотор завелся с
первого раза.
Дальше Пашка не ехал, а летел, чуть не проскочив мимо
нужного свертка. Лодка, одолев последние метры прокоса,
наконец, уткнулась в отмель причала. Пашка, обхватив рукой
крышку мотора, устало уткнулся в него.
— Панька, живой, — раздался крик. Из-за кустов торопливо
появился Иван Алексеевич с каким-то мешком на плече.
— Живой, деда, живой, спасибо тебе, век не забуду — под-
нимая голову, произнес Павел, не зная, обнять или расцело-
вать его в первую очередь.
— Эх, и досталось тебе, паря, вижу я, как после рукопашной,
— подтягивая лодку к сухой кромке берега и внимательно рас-
сматривая разбитое лицо Пашки, сказал старик. — Ехать тебя
искать собрались, рыбаки сейчас бензин должны подвезти.
Вскоре у причала собрался народ. Павла перетащили и уса-
дили в машину. Он крепился, всем своим видом стараясь не
демонстрировать перед мужиками мучившую его боль. По-
звал и усадил рядом с собой Ивана Алексеевича.
— Дед, про водяного черта теперь скажи, это правда или вы-
думал ты, — вполголоса спросил он его, когда поехали к дому.
— Не знаю, Пань, так старые люди сказывали мне, а уж со-
врать они не могли, — уклончиво ответил дед, — а ты, что не-
ужели повидался с ним?
— Кажется, да!?
— То-то и оно, Паша. Пока сам на себе этого не испытаешь,
не поверишь. Не на море, а в себе этого черта искать надо. От
него все беды.
— Правду говоришь, я понял все, — только теперь окон-
чательно дошел до Павла весь короткий, но очень глубокий
смысл рассказов и легенд мудрого уральского деда.
91К содержаниюТаёжная заповедь
Уже поздним вечером мы подплывали к бревенчатому до-
мику бакенщика Александра Петровича. Багровый солнечный
шар давно опустился за пустынные увалы. На волнах гасли по-
следние всполохи, а на тенистых излучинах неярко замигали
бакены.
Наконец катер ткнулся в берег рядом с лодкой Петровича,
только что вернувшегося с объезда. Поздоровались.
— А я вас давненько приметил, — прислонив весло к обры-
ву, сказал Петрович, — гул мотора-то слышу, — нездешний.
Ну проходите, веселее будет, а то я последние деньки один как
неприкаянный. Бабка-то моя в деревню уехала да загостилась
долго.
Пока мы разгружали свой нехитрый экспедиционный
скарб, задымила печка под навесом и гостеприимный бакен-
щик готовился угостить нас своей изысканной ухой из щук.
Вскоре все собрались у костра. Вечер был тихий и теплый.
Из зайсанской пустыни дул напоенный полынью и солнцем
ветерок. Из-за раскидистых осокорей поднималась луна, и
было слышно, как на иртышских перекатах плавилась рыба.
В разговорах о житье-бытье между делом коснулись неболь-
шого хозяйства Петровича, так он лишь махнул рукой.
— Одно название, что хозяйство-то, а поглядеть — убыток
сущий. Видать, бог мне от роду хозяйской жилки не дал. Не ве-
дется у меня ничего. Сами посудите. Поначалу, как поселился
здесь, яманы куда-то потерялись, с концом, значит. Года два
тому волки телку задрали, а прошлой осенью, перед зазимка-
ми уже, кабаны Хаврошку увели. Откуда думаете? Да прямо
вот с этого двора…
— Какую Хаврошку-то? — заинтересовались мы, ожидая
очередной интересной истории из жизни Петровича.
— Какую, какую… Нашу, понятно. Так и было дело, увели со
двора, будь им сто раз неладно.
Мы примолкли, ничего толком не поняв. Петрович же, видя
всеобщее к себе внимание, приладив на колене выгоревшую
до белизны форменную фуражку, повздыхал и продолжил:
— Хаврошкой-то мы свинью называли. Породистая, одна-

ко, она на редкость была, справная, с норовом только. Дело,
понятно, хозяйское, приплода от нее ждали, дак повадился по
осени к нашему двору кабан дикий. Целыми днями, бывало,
шастает поблизости, посматривает и землю роет. Видать, ду-
маю я, Хавронья ему приглянулась. Ну вот, значит, пока я раз-
думывал на этот счет, кабан успел уже ее сосватать. Выглянул
я раз в окошко и ахнул. Стоит этот чертяка лохматый и Хав-
рошку обнюхивает. Любезничает, значит. Тут мое сердце не
выдержало. Схватил палку – во двор. Куда там, опоздал. Ка-
бан, видать, заслышал меня и скрылся в камышах. А Хаврошка
хвост крючком и – следом за ним. Свинство настоящее! С тех
пор зол на весь кабаний род, особливо на того ирода, что Хав-
рошку соблазнил.
— Где же она сейчас? — полюбопытствовали мы.
— Да тут с ней еще целая история была, — уже совсем заин-
триговал нас бакенщик. — Осенью той холодов я ждал. Шку-
ра-то у Хавроньи не овчинная. Померзнет, думаю, и придет
сама, тогда и ответит за все. И вправду приходила, по первым
снегам. Но к дому боялась что-то приближаться. Ходит, быва-
ло, недалече, землю роет, поросячью гордость свою показы-
вает. Мы ее и уговорами, и ласками, и угощеньями пытались
домой заманить. А она лишь завидит нас – и в камыш. Потом
совсем с кабанами в камыши ушла.
Всю зиму я ее не видел. Весной как-то корову ходил искал и
далеко от дома вниз по речке ушел. Слышу — в одном месте в
заломах возня и повизгивание. Подкрался, ветки раздвигаю, а
там Хаврошка лежит, жива-здорова. И возле нее поросят-со-
сунков восемь штук. Ох и обрадовался я тогда! Ну, думаю, и
старуху обрадую, когда все это семейство в ограду загоню. С
этими мыслями хворостину выломил покрепче и туда. Хотел
ведь, чтоб все по-доброму было. Руки поднять не успел … Что
было, страшно сказать. Хавронья-то, которую вырастил и вы-
кормил, диким зверем кинулась на меня. В момент, значит,
с ног сшибла, исполосатила штанину и дождевик, да самого,
слава, богу, еще не покалечила. Насилу ноги я тогда унес.
А летом Хаврошка сама поросят домой привела. Забегает
раз бабка, в слезах вся. «Беги, — кричит, — старый, огород
спасай». Я по-быстрому туда. И что же вы думаете! Хавронья
поросятами всю картошку перепахала и с дынями уже управ-
ляется. Я за ней, а она, завидев меня, плетень повалила – и в
камыш… Вот такие дела, выкормили, значит, на свою голову.
Года через два мы вновь навестили Александра Петровича.
Разговорились. Припомнили случай с пропавшей Хаврошкой.
— Жива-здорова, — махнул рукой Петрович, совсем недав-
но, говорят, чабаны видели с поросятами. Кабаний род весь
перепортила уже. Вы лучше гляньте вон на ту оказию, - у яс-
треба только что еле отбил. Покушения сплошные.
Неожиданно Петрович нахмурился и по-стариковски топ-
нул ногой.
— Хаврёнок, ядрена корень! Опять порог подрываешь.
Ей-богу, очередной убыток растет!
У крыльца стоял поросенок и, подняв измаранный пятачок,
смотрел на хозяина невинными глазками.
Наверное, у каждого человека на всю жизнь, как святое, в
памяти остаются родные места, где родился и провел детские
годы. Они всегда в воспоминаниях самые светлые, красивые и
неповторимые. Думаю, именно в этом и заключается понятие
маленькой Родины.
В моей памяти, среди солнечных картинок детства, всегда
всплывает маленькая алтайская деревушка Усть-Белая, при-
ютившаяся на берегах речки Белой, берущей свои истоки на
Тигирецком белке и впадающей в Чарыш. Все детские годы и
все самые яркие впечатления были связаны именно с этой ре-
кой, поэтому, закрывая глаза, всегда мысленно представляю
ее примечательные места и их названия: Страшн;я дорожка,
Перемой, Нижний и Верхний Брод, Егоркин камень, Плита,
Каменоломня, Вятская протока, Галичье, Форпост…
Среди них многое связано с Егоркиным камнем. Этот огром-
ный гранитный валун посередине реки был для деревенской
ребятни самым любимым местом купания, когда наступала
теплая летняя пора. Здесь мы постигали первые азы плавания.
Напротив него к реке обрывалась гора с загадочным назва-

нием Каменоломня. В давние, еще царские времена, отсюда
вырубали каменные плиты и вывозили их на подводах в сто-
личные города для строительства дворцов. Две таких пря-
моугольных плиты по сей день сохранились у подножия Ка-
меноломни и по ним мы изучали секреты старых мастеров.
Оказывается, через определенные расстояния на камне про-
сверливались глубокие отверстия, которые зимой заполняли
водой. В сильные морозы она замерзала и через камень в нуж-
ном направлении от одного к другому отверстию пролегала
трещина. Удивительно, но таким способом плитам придава-
лись исключительно точные геометрические формы.
Под самой вершиной Каменоломни заманчиво темнеет по-
лупещера. Сюда, осваивая навыки скалолазания и, несмотря
на запреты старших, мы все же поднимались, цепляясь за тре-
щины и, рискуя свернуть шею. Особенно нас влекли надписи,
выбитые на гранитных стенках. Среди них я отыскал иници-
алы отца. Сразу же после первого класса, когда освоил алфа-
вит, притащив молоток и зубило, выбил прямо под отцовски-
ми, свои инициалы. Так делали все мои друзья, и мы особенно
гордились этим.
Другим местом в горах вблизи деревни, которое нас посто-
янно притягивало своей таинственностью и легендами, были
заброшенные демидовские рудники в местечке, называемом
«Часовенка». Родители строго настрого запрещали нам туда
ходить, пугая ядовитыми змеями. Мы все же совершили тай-
ный поход и отыскали на горном склоне полуобвалившиеся
штольни и выработки горных пород. Страшных змей там не
нашли, но каждый принес массу впечатлений и полные кар-
маны разноцветных камней, среди которых особенно запом-
нились зеленые, которые местные жители называли яшмой.
Самым загадочным для меня оставалось название «Фор-
пост» — широкое луговое побережье реки значительно выше
деревни. Сколько я ни пытался узнать у взрослых, никто так и
не сумел мне объяснить значение этого слова. Лишь позднее,
став уже взрослым, я вычитал в книгах, что в девятнадцатом
веке в этих местах проходила знаменитая Чарышская каза-
чья линия, а форпостами называли небольшие укрепленные
посты.

Река Белая в шестидесятые годы славилась рыбой, особенно
тайменями. Мне запомнился случай, когда один из местных
жителей на спиннинг выловил огромную нельму — мы бега-
ли на нее смотреть и, по сравнению с пескарями, она казалась
нам акулой.
На реке в те годы практиковалась добыча рыбы «заездками»
или «покатняками», которые позднее были признаны брако-
ньерскими орудиями лова. Мелководные участки реки пере-
гораживались «зелинами» — щитами, сплетенными из длин-
ных прутьев зеленого ивняка. Они, как крылья, сходились в
центре реки. Вся рыба, идущая вниз, через небольшой покат,
попадала в большой ящик, сплетенный из таких прутьев или
же сооруженный из металлических сеток, применяемых на
веялках зернотоков. Сознаюсь, что, даже будучи детьми, мы
уже тогда понимали, что рыбу ловить так нельзя, поэтому ино-
гда совершали партизанские набеги на куркулевские заездки
и разрушали их.
Обычно же жители ловили рыбу переметами, неводами или
«мордушками», искусно сплетенными из ивовых прутьев или
проволоки. Мы же, мальчишки, предпочитали рыбалку обыч-
ными удочками на червя и целыми днями не вылезали с реки.
Чаще всего нашей добычей были чебаки и пескари, самых
крупных из которых называли «багрышевскими». Реже попа-
дались окуни и лини, но самой памятной моей детской поим-
кой был здоровенный и скользкий налим, которого я с трудом
вытащил на берег при помощи своего товарища.
В некоторые дни мы собирались ватагой под предводитель-
ством старших ребят и отправлялись на ловлю хариусов. Это
была наиболее увлекательная и запоминающаяся рыбалка. К
ней готовились самые длинные и гибкие таловые удилища с
длинной леской и особыми крючками с «мушками» из ярких
перьев петухов, обмотанных цветными нитками. На плечи ве-
шали холщовые сумки для улова и отправлялись вниз по реке.
Самыми уловистыми местами считались перекаты с хорошей
шиверой и тенистые прижимы у скал с быстрым течением.
Рыбалка на хариуса у нас обычно продолжалась в течение
всего дня и нередко мы уходили до десятка километров вниз
по реке. Рыбалка на хариуса для меня так и осталась по сей
день самой любимой, и за особенную утонченность я считаю
ее наиболее поэтическим занятием рыбаков.
Иногда уходили гурьбой с ночевкой на Чарыш, где на глу-
боких протоках бреднями ловили окуней и щук, варили уху и
ночевали в шалашах. В один из таких походов мы возвраща-
лись домой по полевой дороге, огибающей Воструху — самую
высокую гору в нашей местности. Часть ребят, в том числе и я,
приняли решение идти напрямик через гору. Такой путь всем
казался самым коротким. Остальные же отправились круж-
ной дорогой. Штурм горы и спуск с нее продолжался весь день.
Домой добрались только под вечер, обессиленные и голодные.
Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что осталь-
ные ребята вернулись еще в полдень. Эта история позволила
с детства усвоить одну важнейшую истину: не всякая прямая
является самой короткой.
Но особенно памятной для меня осталась поездка с отцом на
Чарыш. Мне тогда еще не исполнилось и десяти лет. Как пом-
ню, отца забирали на полугодичную переподготовку в армию.
В предпоследний день до своего отъезда, он запряг коня и уса-
дил меня в телегу. Не спеша мы обогнули Воструху и в полдень
спустились к Чарышу. Остановились на берегу, и отец пред-
ложил искупаться. Я с завистью смотрел как он «в размашку»
легко и быстро переплыл реку на противоположный берег и
вернулся обратно.
— Теперь, твоя очередь, — неожиданно сказал он.
— Боязно, — замялся я.
— А ты не бойся, большой уже. Я буду стоять на повороте и
следить. А ты заходи и смело плыви. Если что, помогу.
Такое предложение было для меня полной неожиданно-
стью. Честно говоря, я хотя и умел уже плавать на небольшие
дистанции, однако переплыть бурный и быстрый Чарыш для
меня было просто страшно. Отказаться и показать «труса» пе-
ред отцом я тоже решительно не хотел. Дождавшись, когда он
ушел вниз до излучины, я забрел по пояс на самую стремнину.
— Плыви, — крикнул издалека отец.
Я бросился в холодный поток и, задыхаясь от волнения, по-
плыл, вкладывая в каждый взмах всю силу и чувствуя тугую
чарышскую волну.

— Молодец, — услышал я крик, когда стал выбираться на
другой берег.
Я готов был орать от радости, что смог одолеть эту реку. Об-
ратно я уже не плыл, а летел на крыльях по волнам Чарыша.
Отцу я благодарен и за другое. Он был большим почитателем
лошадей, слыл хорошим наездником и с малых лет часто возил
меня в седле. Я рано привык к лошадям и хорошо держался
в седле, крепко вцепившись в металлическую луку. Это мне
спасло жизнь. Однажды, оставив меня на коне, отец забежал
в дом, чтобы взять какие-то вещи. Выскочившая из ограды со-
бака напугала жеребца и его, что называется, «понесло». Он
помчался галопом по деревне и лишь спустя некоторое время
его с трудом остановили в переулке, перекрыв путь арканами.
Меня же, перепуганного насмерть, с трудом оторвали от седла
и еле разжали руки, насмерть вцепившиеся в луку…
***
Из всех же мест моего детства самое знаковое — Страшн;я
дорожка. Она запечатлелась в памяти особенно четко и на-
всегда. Как символ какой-то.
Произносилось это слово — «страшн;я» как-то по-особому,
на местный лад, с ударением на последнюю букву «а», прида-
вая этим названию таинственность и некоторую зловещность.
И вот почему.
Деревня наша была разделена рекой на две части. Левобе-
режная сторона, где я жил, была расположена в низкой ее
половине, временами затапливаемой весенним половодьем.
Правобережье, называемое «зар;чкой», находилось на вы-
соких увалах. Там была центральная часть деревни с клубом,
школой, магазинами, конторой и молоканкой. Поэтому в шко-
лу приходилось ходить пешком за три километра, перебира-
ясь через реку по хилому мостику, который время от времени
разрушало паводком. Чаще школьников перевозили в кузове
грузовой машины или тракторной телеги, поэтому каждый
раз нам приходилось поджидать попутного транспорта. Когда
было тепло, а на речке падал уровень воды, ходили мы через
нее вброд, раздевшись и взявшись за руки по несколько че-
ловек. Место для брода все знали с малых лет — знаменитая
98Прощай, зимовье К содержанию
«шивера» — перекат из крупных камней. Далее мы шли через
рощу с вековыми тополями и ивами, высокими, как корабель-
ный лес. Перебравшись через мелководную проточку «Пере-
мой», поднимались на косогор и оказывались у ворот школы
— большого дома, срубленного мастерами из лиственничного
леса, с деревянными узорами на ставнях и крыльце.
Этот маршрут в школу и обратно с неизбежными перепра-
вами на речке был привычным для нас. Так из поколения в по-
коление ходили в школу все деревенские ребятишки, включая
наших родителей.
Самое сложное и страшное время для школьников и их
родителей наступало весной, после ледохода и половодья на
Белой. В это время река показывала весь свой неукротимый
горный нрав, сметая все на пути, в том числе и все временные
мостики.
В школу нам приходилось ходить кружным путем за пять-
шесть километров. Этот путь был для нас, ребятишек, насто-
ящим испытанием. Рано утром со всех концов деревни мы
шли вниз по реке к «лавам» — подвесному мосту необычной
конструкции. На возвышенном участке левого берега из си-
стемы мощных бревен были сооружены «быки», похожие на
гигантскую артиллерийскую батарею, которые, для надеж-
ности, крепились растянутыми в разные стороны толстыми
тросами. Между «быками» и противоположным берегом на
расстоянии пятисот метров над рекой был построен навесной
мост, державшийся также на тросах, намертво крепившихся с
другой стороны в скалах отвесного утеса. Ходить приходилось
по шатающемуся настилу из досок, крепко цепляясь за боко-
вые тросы, отполированные руками до белизны. Переходить
через реку по такому раскачивающемуся, прогибающемуся,
скрипящему сооружению занятие не для слабонервных, тем
более для учеников младших классов школы. Однако все бы-
стро привыкали и молча, сжимая зубы, с замиранием сердца,
каждый раз ступали на эти «лавы». Я не помню, чтобы среди
наших мальчишек и девчонок были истерики по этому поводу.
Все принималось как должное и неизбежное. Показать страх
перед своими сверстниками и друзьями считалось величай-
шим позором. И мы ходили гурьбой по этим «лавам» одни, без
99К содержаниюТаёжная заповедь
сопровождения взрослых, подавляя в себе врожденное чув-
ство страха. Я никогда не вспоминал эти «лавы» с ужасом, я
даже благодарен тому, что с детства познал их, ибо дальней-
шая жизнь у каждого из нас зачастую бывает похожей на этот
мост, который нужно каждый день преодолевать.
С этими «лавами» была связана история, особенно памят-
ная в нашей семье. Отец в начале шестидесятых годов работал
экспедитором — доставлял из райцентра в совхоз и обратно
деньги и служебную документацию. Однажды весной, вер-
нувшись домой, не задерживаясь, он отправился в контору,
чтобы отчитаться и сдать привезенную большую сумму денег
в бухгалтерию. На реке шумело половодье. Начался дождь с
порывистым ветром и «лавы» раскачивало как качели. Народ,
собравшийся у моста, пережидал непогоду. Отец, не желая
терять времени, все же пошел по ним на другой берег, хотя
его и уговаривали не делать этого. По злому стечению обсто-
ятельств на полпути ремень тяжеленной экспедиторской сум-
ки, висевшей у него через плечо, оборвался и, она, на глазах у
множества людей, упала в бурный речной поток. Отец потом
никогда не рассказывал, что пережил в те роковые минуты и
в последующие дни. От тюрьмы его спас счастливый случай.
Когда паводок спал, были тщательно обследованы берега реки
на всем ее протяжении до Чарыша и эта злополучная сумка, к
величайшему удивлению, была обнаружена. Все деньги и до-
кументы, хотя и размокшие, оказались на месте, а отец был
оправдан.
Сразу же после «лав» испытания наши продолжались.
Дальше начиналась Страшн;я дорожка. Отвесный скальный
склон горы в середине опоясывала узкая тропинка, пробитая
взрывами динамита в гранитной породе. Дорожка эта была
шириной всего лишь два-три метра и тянулась около киломе-
тра. Особенно опасными были первые пятьсот метров, пре-
одолевая которые, мы осторожно шли, прижимаясь к скаль-
ной стенке, особенно там, где появлялся легкий уклон и ноги
скользили на гранитной крошке. Подходить к внешнему краю
дорожки всегда боялись. Просто страшно становилось от этой
близости пропасти, внизу которой шумела река.
Каждый день мы дважды пересекали навесной мост и
Страшн;ю дорожку. До тех пор, пока на реке не падал уровень
100Прощай, зимовье К содержанию
воды и не налаживалось движение транспорта через Верхний
брод.
Не знаю почему, но именно Страшн;я дорожка настолько
сильно и ярко запечатлелась в моей памяти, что на протяже-
нии последующих десяти-пятнадцати лет она часто снилась
мне. Сны были примерно одинаковыми и страшными. Иду
по этой дорожке и в ее самом узком месте, на скользком по-
вороте, срываюсь и начинаю медленно падать вниз, цепля-
ясь за уступы камней. Пока был школьником, просыпался от
собственного крика. Бабушка, узнав причину моих криков,
успокоила:
— Это хороший сон, падаешь — значит растешь!
Насколько сейчас помню, продолжала мне сниться Страш-
н;я дорожка и после двадцати лет. И опять же с замедленными
падениями с обрыва. Правда, в последующие годы, она пере-
стала сниться, хотя вспоминается часто.
Стёпка — восьмилетний сын егеря, был неисправимым фан-
тазером. За две недели, пока я жил в егерском доме на берегу
реки, такого количества вопросов и небылиц в своей жизни
я еще не слышал. Своим детским пытливым умом он ставил
окружающим вопросы и сам же пытался найти на них ответы,
порой настолько оригинальные, до чего не смог бы додумать-
ся взрослый человек. Его тяга к познанию окружающего мира
поражала меня.
Этим утром я умывался у крыльца. Вернулся Стёпка — с
кнутом на плече и в кепке набекрень. Мать отправляла его
отогнать на выгон корову с телятами.
— А ты знаешь, где солнышко ночует? — загадочно спросил
он меня.
Я задумался, напрягая память и пытаясь мысленно соста-
вить вразумительный ответ.
— Вижу, не знаешь, — жмурясь и морща обгорелый нос, до-
вольно сказал он. — Хочешь, покажу?
— Покажи.
— Ладно, но только завтра утром.
В этот день мы плавали со Стёпкой на лодке по реке и оста-
новились на одном из больших островов. Пока я занимался
подсчетом живущих на нем птиц, прибежавший Стёпка со-
общил, что нашел много гнезд «трещёток». Пошли смотреть.
Оказалось, в густом черемошнике находилась большая и шум-
ная колония дроздов-рябинников, у которых из гнезд уже
вылетали птенцы. Степка украдкой подобрал одного из них и
спрятал в руке за спиной.
— Хочешь три щенёнка? — спросил он загадочно меня.
— Ну, зачем же мне три щенёнка? — отмахнулся я.
— А вот и не угадал, — показал он мне короткохвостого
птенца дрозда, — я же сказал: «трещенёнка» — мы так паца-
нов в школе разыгрываем и на догадливость проверяем.
В полдень в одном из глухих затонов мы порыбачили и на-
ловили на уху больше десятка окуней. После этого поплыли
и остановились на большой песчаной косе. Пока я купался,
Стёпка принес с десяток речных голышей, разложил их на пе-
ске по величине и цвету.
— Зачем столько набрал? — поинтересовался я.
— Да я вот уже давно хотел проверить, как быстро растут
мелкие камни.
— Разве они растут? — сильно удивился я.
— Ну, конечно же, — пораженный моей наивностью сказал
Стёпка. — В природе все растет и камни тоже.
— А из чего же они растут?
— Какой ты недогадливый, смотри же, — он взял полную
горсть песка и показал мне, — вот из него и растут. Как расте-
ния из семян.
Я стоял в недоумении и смотрел на разноцветные камни.
— У нас в огороде есть большой камень, — продолжал маль-
чишка, — а я в прошлом году установил около него метку. Все
лето ходил и проверял.
— И какой же результат?
— Знаешь, растет, но очень и очень медленно. Наверное,
уже старый совсем. Теперь хочу проверить на маленьких кам-
нях, они, наверное, будут расти быстрее.
Вернулись домой вечером. Вытащили лодку на берег и со-
102Прощай, зимовье К содержанию
брали вещи. Солнце уже садилось за горизонт. Степка, наблю-
давший за закатом, задержал меня и поинтересовался.
— Слушай, я что-то не пойму. Почему солнце садится вот за
этой горой, а восходит из-за другой?
— Стёпка, ты же знаешь, земля круглая и вращается вокруг
солнца в определенном направлении вокруг своей оси, — при-
нялся я объяснять ему известные мне истины.
Стёпка молча выслушал, явно не соглашаясь с некоторыми
положениями.
— Тогда мне скажи, раз она круглая как шар, тогда как по-
лучается, что люди с нижней ее стороны вниз головой ходят?
— Да ну тебя, Стёпка, — не найдя нужного ответа сказал
я и, взяв вещи с веслами, отправился к егерскому дому, раз-
мышляя в пути о том, как же все-таки на южном полюсе хо-
дят люди. Отвечая на каверзные Стёпкины вопросы, я окон-
чательно понял, что многое из школьного и институтского
курса географии основательно подзабыл и дал себе слово, что
как вернусь домой из командировки, то обязательно возьмусь
за книги и уточню многие вещи, ставшие за эти дни для меня
труднообъяснимыми.
После ужина мы ушли в сад и устроились спать под марле-
вым пологом. В доме было по-летнему душно и все последние
дни я предпочитал проводить ночи на свежем воздухе. Стёпка
тоже перетащил свою постель и устроился рядом. Договори-
лись встать рано, до восхода солнца и пойти к Змеиной горе,
где он обещал мне открыть свою тайну с солнцем. Я прекрасно
понимал, что это очередная выдумка Стёпки, но все равно хо-
телось увидеть это своими глазами.
Мальчишка, как всегда, принялся за расспросы, но вско-
ре угомонился и притих. Я уже задремал, когда он опять
заговорил.
— Слушай, сколько вообще-то в мире солнцев?
— Одно, конечно.
— Мне, кажется, больше, пять-шесть, наверное.
— С чего ты взял? – возмутился я.
— Ты только подумай, что у нас только одно солнце. Значит,
оно должно светить для всех одинаково. А у нас, что получает-
ся. В одном месте жарко, в другом сильно холодно. Так не бы-
103К содержаниюТаёжная заповедь
вает. Везде свое солнце. Я думаю, в Африке свое африканское
солнце, в Арктике — арктическое.
— Не выдумывай Степка, солнце одно. В школе скоро узна-
ешь. Давай спать.
— Вот всегда вы так взрослые. Вместо того, чтобы погово-
рить, сразу: «В школе узнаешь», — он засопел и отвернулся.
Мне в ту ночь снились фантастические сны про африкан-
ское солнце. Разбудил, а точнее перепугал нас чуть свет пе-
тух, вскочивший рядом на забор и принявшийся орать на всю
округу.
Поднявшись, мы собрались и отправились встречать восход
солнца. Миновав огороды и рощу, вышли на луг, с которого
открывался хороший обзор на восток.
— Ну вот, пришли, — пояснил мне Стёпка, — теперь смотри
хорошенько на вершину Змеиной горы.
Мы присели и стали ждать. Вскоре горизонт порозовел, чет-
ко обозначились контуры горы с большим домом на ее верши-
не. Еще несколько минут и этот дом, словно сказочный храм
озарился, из окон брызнул яркий свет и из-за него поднялся
солнечный шар. Стёпка оказался прав. Создавалась полная
иллюзия, что оно действительно вышло не из-за горы, а имен-
но из этого дома.
— Веришь! — восхищенно спросил меня Стёпка.
— Теперь верю, чудесное зрелище, в жизни подобного не
видел, — не менее восторженно ответил я, боясь неосторож-
ным словом нарушить детское таинство.
Мы еще немного посидели, и я предложил мальчишке под-
няться на эту гору. Я уже знал, что в военные и послевоенные
годы там находился вольфрамовый рудник и мне самому хоте-
лось взглянуть на него.
— Правда, — обрадовался Степка, — а то я ни разу там еще
не был. Папка и мамка не отпускают одного.
По тропинке мы не спеша поднялись на вершину Змеиной
горы. Домом оказалась большая деревянная постройка барач-
ного типа, которую, судя по сохранившемуся оборудованию,
использовали как дробильный цех горной породы. Крыша
уже позеленела от времени, потолок во многих местах обва-
104Прощай, зимовье К содержанию
лился. Мы вошли внутрь и оттуда с шумом вылетели голуби.
Прошлись по заброшенному помещению, в котором гулко от-
давались наши шаги и голоса. Стёпка на все вокруг смотрел
большими восторженными глазами.
— Значит, вот где оно ночует!
На противоположном склоне оказались рудничные разра-
ботки, горы отработанной породы и брошенная добывающая
техника тех времен.
Осмотрев рудник, мы вернулись обратно к «солнышкиному
дому» и присели отдохнуть на ступеньках крыльца.
— Ну что, ты теперь-то поверил? — настойчиво спросил
меня Стёпка.
— Конечно же.
Мальчишка задумался, рассматривая с высоты окружаю-
щие горы.
— Стёпка, а ты какие книжки любишь читать?
— Разные. Про природу люблю, про животных и про разные
страны. Когда вырасту, все книги в библиотеке перечитаю.
— А кем мечтаешь стать?
— Не знаю пока. Может быть, егерем как папка. Может
быть, буду птиц изучать как ты. Больше, конечно, путеше-
ственником охота быть!
— Знаешь, Степка, я думаю, ты им обязательно станешь.
— Правда!? – удивленно переспросил он меня.
— Я в этом и не сомневаюсь. Только такие, как ты, и стано-
вятся путешественниками.
Степка повернулся ко мне и, жмурясь от яркого солнца,
счастливо улыбался, а сам в этот момент стал похож на ма-
ленькое солнышко.

СЛЕД
НА ТРОПЕ
Во второй половине дня на Южно-Алтайский хребет на-
ползли тяжелые дождевые тучи, зашумел кедрач, подул поры-
вистый ветер и как-то хлестко, зло, напористой лавиной нале-
тел ливень.
Охотники-промысловики, вышедшие на проверку капка-
нов, расставленных в колонии сурков, с трудом успели добе-
жать до стана. Весь остаток дня и всю ночь бушевала непогода.
Палатка дрожала под напором ветра и, казалось, вот-вот разо-
рвется на части.
Федор Иванович по-стариковски проснулся чуть свет и, не
выбираясь из спальника, выглянул наружу. В распадке было
прохладно и сыро. Словно дым от огромного пожара, низи-
ной лениво плыл туман. Охотник уже было решил закурить,
как вдруг рядом с палаткой почувствовал чье-то присутствие.
Выглянул – и обомлел. В метрах пятнадцати-двадцати стояла
медведица, а рядом с ней в муравейнике у пня копошились два
медвежонка.
Федор Иванович мгновенно оценил опасную ситуацию. Он
осторожно расшнуровал до конца вход в палатку и тихонько
толкнул в бок посапывающего в спальнике своего молодого
напарника.
— Тимка, слышь, проснись.
— Чё надо? — пробурчал он.
— Тише ты, — старик даже прикрыл Тимохе ладонью рот
и прошипел: — Медведуха у палатки стоит, ружьишко подай.
С Тимохи сон как рукой сняло, и он мигом достал из своего
угла двустволку с патронташем.
Федор Иванович приготовив на крайний случай ружье, вы-
глянул из палатки. Медведица уже, видимо, почувствовала не-
доброе и, подняв голову, водила носом, втягивая воздух. Мед-
вежата тоже прекратили возню, поглядывая то на мать, то по
сторонам. Маленькие увальни были от утренней росы мокры-
ми «по самые уши».
— Ишь ты, как нюхтит, почуяла нас, — прошептал старик
и взвел курки. Он знал, что при своем неважном зрении мед-
веди обладают исключительным обонянием. Видать затяжной
ливень замыл все запахи людей, а теперь унюхала их.
107Таёжная заповедьК содержанию
Оглядевшись, медведица, не спеша, раздвигая заросли вы-
сокой чемерицы, направилась в сторону ближайшего кедра-
ча. У Федора Ивановича даже на душе отлегло: «Пронесло!».
Но не тут-то было. Он заметил, что второй медвежонок вдруг
привстал на задние лапы и посмотрел в сторону палатки. Что-
то уж очень заинтересовало его в незнакомом сооружении.
Немного приотстав, он развернулся и заторопился назад. Мед-
ведица, остановившись, глуховато и сердито рыкнула. Мед-
вежонок вернулся и послушно поплелся следом. Но неуем-
ное чувство детского любопытства, видать, пересилило страх
перед матерью и, пройдя немного, украдкой оглядываясь, он
опять не выдержал и скачками бросился к палатке. Следом по-
бежал и другой. Тут терпение могучей мамаши иссякло. Она
вмиг настигла ближайшего к ней беглеца, и тот, получив за-
трещину, с хныканьем укатился в траву. Виновнику происше-
ствия перепало еще больше. Он упал на спину, замахал лапа-
ми, но, получив один, затем второй увесистые шлепки лапой,
плаксиво заныл. Медведица постояла еще немного, недобро
посматривая то на палатку, то на своих расшалившихся про-
казников, и направилась в лес. Следом за ней, опустив головы,
понуро поплелись медвежата.
В горах Алтая близилось открытие промыслового сезона,
и районный охотовед с двумя егерями торопился закончить
объезд охотничьих угодий. Требовалось провести учет чис-
ленности сурка, наметить участки, наиболее перспективные
для промысла, и нанести их на карту – для контроля загот-
конторой и охотинспекцией.
И вот уже две недели в горах. В одном из урочищ, поразив-
ших обилием сурков, заночевали. Чуть начало светать, выш-
ли на учет. Егерям предстояло пройти по соседним отщелкам
и просчитать норы. Охотовед же, поднявшись на гребень,
укрылся за камнем и приготовился к наблюдениям. Рассма-
тривая луговой склон ущелья в бинокль, он тщательно закар-
тировал в полевом дневнике бутаны сурчин, и теперь услов-
ными значками фиксировал появившихся около них взрослых

зверьков и сурчат. Эти данные требовались для определения
средней величины выводков и последующего расчета их при-
мерной численности.
Несмотря на ранний час, одиночные сурки уже кормились.
В ущелье было тихо. Лишь изредка в осыпях пересвистыва-
лись пищухи, да где-то в стороне утесов мелодично перекли-
кались клушицы.
По мере прогревания воздуха число кормящихся сурков
увеличилось. Они выбирались из нор, отлеживались около
убежищ и затем отправлялись по набитым в траве тропинкам
кормиться на альпийском лугу.
Из ближайшей норы показалась сурчиха. Она долго осма-
тривалась, и затем из норы один за другим появились сурчата.
Охотовед невольно залюбовался ими. До чего же симпатич-
ные зверюшки! Маленькие, толстенькие, они, как солдати-
ки, выстроились в рядок, прижали лапки к грудкам и замерли
столбиками…
В этот момент в сурчиной колонии начался переполох. Охо-
товед увидел стремительно несущуюся вниз по склону росо-
маху. Казалось, она старалась отрезать кормящихся сурков от
нор и схватить оплошавшего. Так и вышло. Один здоровенный
сурок не успел добежать до норы, и росомаха на бегу схватила
его за спину, но не удержала. Раздался истошный визг, сурок
перевернулся несколько раз, но, к счастью, тотчас нырнул в
подвернувшуюся нору.

А росомаха, не задерживаясь, вновь бросилась вниз. Охо-
товед, не отрывая бинокль от глаз, следил за этим зрелищем.
Редко кому везет увидеть охоту этого таинственного зверя.
Сурчиха со своим многочисленным семейством замеш-
калась на сурчине и едва успела скрыться в норе, как рядом,
взметнув на бугре пыль, промчалась росомаха и, набирая ско-
рость, понеслась по склону навстречу охотоведу.
Как назло, он не захватил с собою ружье, а кругом ни палки,
ни камня. Охотовед испуганно вскочил, и в этот миг в метре от
него всеми четырьмя лапами «затормозила» росомаха.
— Кышь, косматая, – не своим голосом заорал растеряв-
шийся охотовед. Он сорвал с шеи бинокль и, что было силы,
замахнулся. И огрел бы зверя, но ту, словно ветром, смело.
Прошли мгновения, и ее лохматый хвост мелькнул и скрылся
за соседним увалом.
— Ух! Вот же перепугала, проклятая, — выдохнул охото-
вед и присел на камень. Он снял шапку и тут, случайно глянув
на нее, понял причину «нападения». Оказывается, росомаха
приняла его голову в сурчиной шапке за сурка, лежавшего на
камне…
Ранним утром из усадьбы заповедника мы вышли в маршрут
на водораздел ближайшего хребта. Миновали проснувшуюся
деревню и по тропе вдоль ручья стали подниматься в ущелье.
Напротив, на крутом каменистом склоне, паслись деревен-
ские овцы и козы. Когда проходили мимо, от них отделился
черный козленок и затрусил в нашу сторону. Увидев его, со-
провождавшая нас охотничья собака, залаяла и бросилась ему
навстречу. При виде свирепой собаки козленок не только не
испугался, но и выставив вперед остренькие рога, храбро пе-
решел в наступление. Ну, просто нахалёнок!
Услышав наши окрики, собака нехотя оставила маленького
смельчака, и он сразу же подбежал к нам. Мой спутник Сер-
гей Гущин, местный житель, рассмеялся и пояснил:
— Это же мой козленок, Яшкой звать!
Козленок оказался воспитанником Сергея. Он выкормил
его молоком из бутылки с соской и теперь тот, увидев родно-
го кормильца, ни в какую не хотел с ним расставаться. После
безуспешных попыток вернуть в стадо, Сергей взял его под
мышку и подошел ко мне. Возвращаться домой уже не было
времени и желания, поэтому, посовещавшись, решили взять с
собой этого упрямца.
Козленок был совсем юный, не более двух месяцев от роду.
Он по-своему, до смешного, симпатичен и напоминает малень-
кого чертенка. В его красноватых глазах светится ум и упрям-
ство. Видимо, эта черта свойственна козлам с рождения. Над
лобиком выдается вихрастый чуб, а на подбородке, несмотря
на молодость, торчит клинышком приличная «аксакальская»
бородка. Шерсть смолисто-черная, слегка курчавая. Ушки не
торчат, а висят. Короткий пушистый хвостик стоит торчком.
Копытца узенькие, высокие, отчего при ходьбе он манерой на-
поминает девушку, в первый раз надевшую туфли на высоких
каблучках. Возле нас держится невозмутимо, с достоинством.
И вот мы идем по горной тропе. Яшка трусит то впереди, то
сбоку, то позади. Идем быстро, козленок иногда не поспевает
за нами и поэтому время от времени пускается на хитрость:

забегает вперед на тропу, замедляет шаг и не пропускает ни-
кого вперед, добиваясь таким образом, чтобы темп нашей
ходьбы соответствовал его возможностям. Так в сопровожде-
нии Яшки мы поднялись на хребет. Козленок вымотался, вы-
бился из сил и уже дальше «ехал» на плечах у Сергея.
На обратном пути отдохнувший Яшка вновь сопровождал
нас пешком, но быстро уставал, забегал вперед, путался в но-
гах, но все же вынуждал замедлять нас ход. Его упрямство не
сломила ни дальняя дорога – без малого двадцать километров
– ни усталость, ни чувство голода. К траве он еще не привык,
а его любимого молока у нас с собой, конечно же, не было.
Но Яшка ни на минуту не потерял собственного достоинства,
убедив нас в прочности существования уже ставшего истиной
козлиного упрямства.

Чумка появилась у меня совершенно случайно. Однажды
морозным февральским днем, возвращаясь в усадьбу заповед-
ника, я проходил мимо деревенского конного двора и заметил
на изгороди черный комочек. Это был котенок. Крошечный
несмышленыш в возрасте чуть более месяца. Он был покрыт
инеем, дрожал и испуганно таращил на меня желтые глазен-
ки. Истощен был настолько, что, держа в ладони, я почти не
чувствовал его веса. Позднее узнал, что этого котенка видели
здесь уже более недели.
Принес его домой, отогрел у печки и принялся кормить.
Как он был голоден! Понюхав кусочек пищи, он приходил в
неистовство, издавал громкое мяуканье и жадно глотал пищу.
Тоже самое происходило со вторым, третьим и остальными
кусочками…
В течение месяца я усиленно откармливал его, стараясь за-
глушить чувство неутолимого голода. Котенок, оказавшийся
кошечкой, быстро привык ко мне, стал игривым, доставляя
много веселья своими шалостями. За этот «чумной» характер
прозвали её Чумкой.

Вскоре мы с ней стали неразлучными друзьями. Вечерами,
когда я усаживался за письменный стол, она забиралась мне
на плечи и, пристроившись пушистым «воротником», засыпа-
ла. Под ее успокаивающее мурлыканье я постепенно привык
читать и писать статьи. Любимой ее причудой было встречать
меня у дверей, когда я, после долгого отсутствия, входил в дом.
Чумка обычно спрыгивала мне на плечо с полки прихожей
и далее следовала нежная процедура встречи с мурчанием и
трением щека о щеку. Однажды зимой пришел в гости старый
друг Спиридон Филиппович. Вошел шумно, веселый, засне-
женный, как Дед Мороз.
— Здравствуйте, с Новым годом, — громко, на весь дом, ска-
зал он, снял шапку и поклонился.
В этот момент сверху ему на голову спрыгнула Чумка. Гость
мотнул головой, но кошка, удерживаясь, крепко вцепилась, в
нее когтями. Старик заорал и присел. Пришлось выручать его,
извиняться за поведение игривого котенка.
— Ох и напужала, ведьма, — сокрушался бывалый охотник,
— медведя так не боялся.
После этого случая Филиппыч, приходя в гости, всегда
предусмотрительно громко стучался, а войдя, не снимая го-
ловного убора, опасливо осматривался по сторонам, лишь по-
сле этого здоровался и обязательно, на всякий интересовался:
— Где эта, твоя, Чума ходячая?
Произошло и другое интересное событие. Теплым весенним
днем, игравшая в ограде Чумка, появилась вся перепачканная
в грязи и золе. Я как раз собирался в баню и прихватил с со-
бой котенка, чтобы его отмыть. Набрал в тазик теплой воды,
но первая же попытка помывки была неудачной. Чумка вере-
щала, царапалась, удирала под полок, еще сильнее перепач-
кавшись. Однако, спустя десяток минут, поняв преимущество
водных процедур, она лежала в тазике, вытянув на его край
лапы. От удовольствия она даже втягивала и вытягивала когти.
После бани, укутав в полотенце, я принес ее домой. Каково же
было мое удивление, когда в следующую субботу, собираясь в
баню, я увидел, что Чумка увязалась следом за мной. На этот
раз она, уже без всяких уговоров, сама забралась в таз, а когда
я налил в него воды, вытянулась, испытывая необычайное бла-
женство. Вопреки всем кошачьим привычкам, она пристра-
стилась к еженедельному купанию. Завел для нее даже отдель-
ный тазик и полотенце. Так продолжалось, наверное, полгода.
Слухи о том, что я хожу в баню с кошкой, обросли в деревне
разными небылицами и пришлось постепенно отучать кошку
от этой привычки.
Прошел год. Чумка превратилась в изящную красавицу.
Мои знакомые, впервые увидев, приходили в восторг. Некото-
рые даже называли ее миниатюрной копией пантеры Багиры
из знаменитого фильма «Маугли». Казалось, в ней ничего не
было лишнего. Смолисто-черная, с блеском, шерсть. На груд-
ке белая «бабочка», а на лапках белые «туфельки». Единствен-
ным недостатком, пожалуй, была легкая проседь на боках, но
и этому находилось оправдание: «тяжелое детство». Несмотря
на веселый характер, у Чумки действительно многое осталось
от нелегкого детства. Она страшно пугалась резкого и шумно-
го появления людей, панически боялась собак и яркого сол-
нечного света. Чтобы приучить «к улице», я поначалу выносил
ее в ограду по вечерам, затем она привыкла и уже сама проси-
лась днем на свежий воздух.
В усадьбе у нас жило несколько западносибирских лаек и
при их виде Чумка стремглав неслась в дом или на чердак.
Страх ее перед собаками усилился, когда лайки, выследив ее,
загнали в угол и сильно покусали.
Вскоре у Чумки появился друг — соседский Найдик, добро-
душный толстый кот, лежебока, обжора и страстный охотник
до мышей. В отличие от других кошек, Найдик считал все со-
седние квартиры своими. Генетически заложенное у кошек
чувство своей и чужой территории у него напрочь отсутство-
вало, так же, как и многие другие кошачьи условности. Он
бесцеремонно входил следом за мной в квартиру, мчался на
кухню, поглощал все съестное из Чумкиных чашек и, облизав-
шись, подняв хвост «трубой», довольный отправлялся к Чум-
ке. К ней он питал необыкновенно теплые чувства.
Если же я не впускал кота в дом, то свое недовольство он
выражал раскатистым «мяу», значение которого объяснить
невозможно. Сколько я знал кошек, но подобного кошачьего
«рева» никогда слышать не приходилось. При этом он совер-
шенно невинно смотрел своими кроличьими глазами и рас-
крывал большущий, почти «до ушей», рот. Отказать ему после
таких настойчивых «просьб» было невозможно.
Также он вел себя и дома. Выспавшись, шел на кухню и,
обнаружив пустой свою большую чашку, издавал настолько
истошное и просто невыносимое на слух «мяу-у-у», что хозя-
ева бросали все дела и торопились побыстрее его накормить.
Судьба Найдика, как и Чумки, тоже тяжелая была, разве
что, более романтичная. Как нам удалось выяснить, родился
он на далекой пасеке и вырос в большом кошачьем семействе.
Как-то заезжий из райцентра шофер уговорил пасечника по-
дарить ему понравившегося котяру, который был величиной с
хорошего зайца. На обратном пути, при первой же возможно-
сти, кот сиганул из окна машины и убежал. Так он оказался в
лесу за десятки километров от родных мест. Однажды в авгу-
сте, уже на закате солнца, мы сидели у своих палаток и услы-
шали доносившийся из соседнего пихтача голос неизвестно-
го нам зверя. Даже пожилой егерь, много лет отработавший
охотником-промысловиком сказал, что первый раз слышит
подобное. Потом, правда, предположил, что, может быть, это
рысь.
Юрий и Лена, зоологи по профессии, сразу же отправились
выяснять возникшую загадку. Каково же было наше удивле-
ние, когда вернувшись, они принесли в руках большого кота
белой окраски с замысловатыми рыжими пятнами по всему
телу. Найдик, как они сразу же назвали его, преспокойно бро-
дил по лесу, охотился за мышами и, время от времени, издавал
свое «мяуканье». Самое удивительное, что не чувствовалось
в его голосе жалобных ноток на судьбу. Своих спасителей он
встретил как родных. Приласканный, накормленный, он, тем
не менее, вскоре принялся ловить мышей, чем особенно заин-
тересовал Юрия как зоолога.
Так, после долгих мытарств, Найдик приобрел заботливых
хозяев, дом и, казалось бы, сытное существование квартирно-
го кота. Но на этом его приключения не закончились. Дело в
том, что свою судьбу он связал с научными сотрудниками за-
поведника, большими любителями путешествовать. Поэтому,
время от времени, Найдику приходилось отправляться в мно-

годневные маршруты в горы или вокруг озера. Ходить подолгу
кот не любил и «отмахав» с километр, дальше «ехал», примо-
стившись на рюкзаке или на шее одного из хозяев. Зато на ста-
ционаре он проявлял все свое мастерство и талант охотника.
Ловил мышей, полевок и другую живность, какая только по-
падется ему под лапу, облегчая тем самым хозяину проводить
исследования по фауне и экологии мышевидных грызунов и
пополнять научную коллекцию. Юрию только требовалось
терпеливо следовать за ним и вовремя забирать очередного
пойманного грызуна. Случилось коту сделать и важное науч-
ное открытие. Впервые для территории заповедника он пой-
мал новый вид полевки, которого прежде никто из зоологов в
заповеднике не находил. Так, что свой «кусок хлеба» Найдик
отрабатывал на совесть и до «мозолей» на лапах.
В начале июня в заповедник приехали ихтиологи и вместе
с ними мы отправились на полевые работы в южную часть
озера Маркаколь. Уезжали на тяжело груженом тихоходном
рыбацком катере. Взяли с собой и Найдика. Озеро шторми-
ло, катер швыряло на волнах и, когда добрались до места, все
были мокрые «до нитки». Особенно тяжело пришлось коту.
Первые минуты поездки он ошалело вырывался из рук, пытал-
ся выброситься из катера, затем в страхе забился среди вещей
и больше не показывался. После приезда он целые сутки отле-
живался, забыв про любимые охотничьи занятия.
Устроившись в коттедже бывшей турбазы, каждый из нас
занялся своим делом. На соседнем лугу обитало два коросте-
ля, оглашавших окрестности резкими скрипучими криками.
Один из них скрывался в зарослях жимолости, другой в сотне
метров среди шиповника. Определив места, где они постоян-
но держатся, я пытался найти у них гнезда, чтобы сделать их
описания. Однажды поздним вечером, отправляясь проводить
наблюдения, я прихватил с собой Найдика, решив использо-
вать его охотничьи таланты, чтобы следить за перемещениями
коростеля в густом травостое. Укрылись в кустарнике и ста-
ли ждать. Коростель, издавая скрип, медленно продвигался в
нашу сторону. Найдик преобразился, напрягся, на слух опре-
деляя направление движения скрытной птицы. Мне остава-
лось только поглядывать на кота, чтобы знать, где находится

птица. Однако охотничий азарт, охвативший Найдика, пере-
силил терпение исследователя. Когда коростель оказался со-
всем близко, кот вырвался из рук, пружинисто прыгнул на
голос, чуть не поймав скрипуна. В последний миг он вырвал-
ся у него из лап и улетел в темноту. Прошла минута, другая
и он опять заскрипел. Найдик вновь бросился следом за ним,
с изумительной точностью определил место, где он скрылся
и прыгнул. Коростель опять выпорхнул у него из лап и, пе-
релетев несколько метров, сел в кусты. Кот прыгнул следом
и вдруг с воплем выскочил оттуда. Испуганно озираясь, он,
словно ошпаренный, тряс лапами, а затем бросился бежать к
коттеджу. Решив, что его укусила гадюка, я отыскал его под
кроватью и осмотрел, но следов змеиного укуса не нашел. Од-
нако Найдик был по-прежнему сильно напуган. Ранним утром
я сходил к этому кусту и нашел там утку-крякву, насижива-
ющую в гнезде яйца. Теперь причина его испуга была ясна.
Утка, видать, напугала его гораздо сильнее змеи.
Зимой ко мне в квартиру на время подселили небольшого
рыжего кота, хозяин которого уехал в командировку. Называл
он его амбициозно Наполеоном, однако, за воровитый и трус-
ливый характер, мы прозвали котенка Наплюёшкой. Чумка его
приняла, однако Найдик воспылал страшной ревностью и нена-
вистью. Для Наплюёшки в жизни наступили кошмарные дни.
Изо дня в день в квартире происходила одна и та же сце-
на. Пришедший в «гости» Найдик, уже не шел по привычке
на кухню, а первым делом мчался в дальнюю комнату, где под
кроватью прятался соперник. Раздавался истошный визг. На-
плюёшка опрометью несся в кухню и «нырял» в спасительное
отверстие, ведущее в подпол. Найдик, из-за своих солидных
размеров, обычно в это отверстие пролезть не мог. Однако
в порывах мести, вмиг «похудев», он легко проскальзывал в
этот ход и в подполье подолгу слышались возня и кошачьи
вопли. Отыгравшись очередной раз на сопернике, весь пере-
пачканный землей и паутиной, ревнивый кот выбирался на-
ружу, некоторое время караулил врага у входа и, убедившись
в окончательной победе, начинал приводить себя в порядок.
При появлении Чумки он сразу успокаивался, принимался
нежно мурлыкать, тереться о нее, не забывая попутно загля-
нуть в кошачьи чашки и проглотить все съестное.

Однажды Найдик появился в комнате совершенно неожи-
данно. Он налетел на спящего кота и устроил ему очередную
взбучку. Наплюёшка чудом вырвался из его когтей, бросился
в кухню к спасительному подполу, но не успел. Найдик настиг
его у печки и принялся душить. Дом наполнился истошными
воплями и визгами. Скорее всего, для Наплюёшки это были
последние минуты жизни, но произошло самое неожиданное.
Чумка вступилась за него. Она бросилась в орущий клубок и,
вскочив на широкую спину Найдика, вцепилась в нее когтя-
ми. В разные стороны полетели клочки белой шерсти...
Мне стоило больших трудов растащить сцепившихся на-
смерть кошек. Наплюёшка на целые сутки «ушел в подполье»,
Найдик пробкой вылетел на улицу, а Чумку пришлось при-
ласкать. Она поступила в этой ситуации правильно — вступи-
лась за слабого!
Чумка вскоре стала мамой, а Найдик — папой. Зимой у них
появилось второе потомство, среди которых был черный коте-
нок – копия маленькой Чумки.
Повзрослевшая Чумка сильно изменилась. Самое пораз-
ительное, что она перестала бояться собак. У соседей появи-
лась сварливая собачонка, которая стала устанавливать свои
порядки во дворе. Однажды я стал свидетелем, как появивша-
яся на крыльце Чумка, увидев, что в мою сторону с лаем бро-
силась эта собачка, вдруг превратилась в свирепую Багиру и
в ярости налетела на нее. Четвероногая соседка опрометью
бросилась к своему крыльцу и скрылась в прихожей. После
этого началось ее «перевоспитание». При очередном наруше-
нии нейтралитета и «злонамеренном» облаивании, я открывал
дверь в свою квартиру и, громко хлопнув ладоши, звал: «Чум-
ка, ко мне!». На крыльцо вылетала возбужденная черная кош-
ка с поднятым вверх хвостом. После этого я делал решитель-
ный шаг в сторону своей обидчицы и после команды: «Вперед,
Чумка», та бросалась на собаку. Псина сломя голову мчалась
домой. После нескольких подобных «уроков» она угомони-
лась и во дворе у нас установился покой.
После успешных стычек с соседкой Чумка обрела уверен-
ность и стала проявлять отчаянную смелость. В этом я убе-
ждался несколько раз, когда по моей команде она бросалась и

изгоняла из ограды чужих собак. Во всех случаях они ретиро-
вались при виде нападающей на них отчаянной кошки. Одна-
ко я понимал, что столь невероятное поведение Чумки заклю-
чается в другом. Каждый раз она совершала это, пытаясь меня
защищать.
Слухи о том, что у меня живет кошка, готовая по коман-
де броситься на любую собаку, вскоре распространились по
всей деревне. Конечно, как всегда, не обошлось без преуве-
личений. Эти разговоры вскоре дошли до хозяина западноси-
бирских лаек. Это были настоящие зверовые лайки, которых
использовали на медвежьих охотах. Есен — так звали владель-
ца этих собак – пришел ко мне, чтобы убедиться в правдиво-
сти этих разговоров. Я подтвердил и рассказал все как есть.
— Не может быть, — не поверил он, — чтобы мои собаки,
идущие на любого зверя, испугались какой-то кошки.
В итоге — поспорили. Пригласили свидетелей. На большую
поляну перед моим домом Есен привел трех лаек.
— Начинаем, — крикнул он.
Я распахнул дверь и позвал Чумку. Она как всегда, готовая к
схватке, выскочила на крыльцо, ища взглядом врага.
— Чумка, вперед! — не скомандовал, а крикнул я и реши-
тельно направился из ограды в сторону лаек. Чумка метнулась
следом, опередила меня и, вылетев на поляну перед лайками,

изогнулась черной дугой, шипящая, злющая, готовая всех ра-
зорвать. Две лайки, бросившиеся было к ней, нерешительно
остановились. Кошка, действовавшая в таких случаях на опе-
режение и испуг, метнулась к одной из них, затем к другой.
Все это сопровождалось истошным кошачьим визгом, прыж-
ками и молниеносными движениями когтистых лап. В такой
момент она была во всем великолепии Багиры. Лайки, не-
сколько раз увернувшиеся от ее бросков, отскочили в сторо-
ну. Они явно были в каком-то недоумении, так как кошка вела
себя вопреки всем правилам — не защищалась, а сама напада-
ла на них. Они так и не бросились на нее. С большим трудом
мне удалось взять Чумку в руки и унести ее домой. Она была
настолько возбужденной, что, казалось, от нее исходит элек-
трический ток.
— Поверить не могу, — сказал после этого Есен, — ведь сво-
ими глазами видел, как эти лайки за минуту разрывают любо-
го кота.
После этого случая я долгое время чувствовал виноватым
себя перед Чумкой. Ради какого-то спора, я чуть не погубил ее,
выставив, к тому же, в неравных условиях – одну против трех
опытнейших лаек. Только какое-то чудо и отчаянная смелость
спасли ее от верной гибели. Больше я не экспериментировал с
ней. С верными друзьями так не поступают.
Время шло. Найдик, несмотря на свое сытное существо-
вание, время от времени исчезал из дому и пропадал на це-
лые сутки. Однажды по следам на снегу мы проследили, что
уходил он в соседний с усадьбой ельник и заболоченный бе-
резняк. Профессия пасечного кота давала знать. Поймать и
съесть мышонка ему было равносильно, что для сладкоежки
купить и полакомиться вкусным пирожным. Подозревали мы,
что охотится и на крупную дичь – белок и зайцев. Однако это
так и осталось неразгаданной тайной Найдика.
Прошло несколько лет. Однажды летом Чумка неожиданно
заболела и через три дня ее не стало. В доме без нее стало пу-
сто и уныло.
Найдик тоже этим летом изменился. Он стал медлителен и
безразличен ко всему происходящему. Превратился в толсто-
го кота с отвислым животищем, который целым днями спал,
120След на тропе К содержанию
проснувшись, шел на кухню к своей любимой чашке. Иногда
он выходил на улицу, взбирался по лестнице на крышу и дре-
мал на солнце. Видимо, к нему, после богатой приключениями
жизни, пришло неизбежное время кошачьей старости. Вско-
ре не стало и его.
Прошло уже несколько десятилетий и, вспоминая марка-
кольскй дом в березовой роще на берегу шумной речки Урун-
хайки, я каждый раз обязательно припоминаю двух своих ма-
леньких друзей — Чумку и Найдика, сидящих рядышком на
прогретом солнышком крыльце.
В наш палаточный городок на берегу горной реки Ульбы
прибыло пополнение студентов-практикантов. Помогая раз-
гружать вещи, мы обратили внимание на здоровенного лох-
матого кота, которого захватила с собой «отдохнуть» на при-
роду преподаватель геологии. Звали кота Андрюхой и был он
преклонных для котов лет. С типичным характером избало-
ванных вниманием городских котов, Андрюха быстро вошел
в шумный студенческий коллектив. Целыми днями он проле-
живал на прогретом солнцем широком пне, спал или лениво
наблюдал за происходящим вокруг. К столовой он относился
с безразличием — пищу ему приносили. Все было буднично,
к старому Андрюхе все привыкли, и уже никто не обращал на
него внимания. До поры — до времени. Если бы не этот случай.
Как-то возвратившись из маршрута, я забрался в палатку и,
к своему большому удивлению, обнаружил Андрюху ворова-
то роющегося в кармане моего рюкзака. Зная, что там ничего
нет съестного, я выдворил кота из палатки. Вернувшись через
полчаса, я вновь застал Андрюху около рюкзака. Каким-то
непонятным образом ему удалось выудить из общественной
аптечки пузырек с валерьянкой. Кот лежал на спальнике, за-
жав его в лапах и мурлыча лизал пробку. На этот раз он не за-
хотел по добру убраться из палатки. Вцепившись намертво в
спальник, он дрожал и ошалело тянулся к пузырьку. Оказав-
шись за пределами палатки, он вырвался из моих рук и вновь
прошмыгнул обратно. При попытке выдворить Андрюху еще
раз, он расцарапал мне в кровь руку. Поведение кота стано-
вилось просто несносным. Пришлось обращаться к его хозяй-
ке. Выслушав жалобу на старого Андрюху, она рассказала о
его пристрастии, как в прочем и многих котов, к сердечному
лекарству.
Выбора не было. Кот, как я понял из разговора, теперь не
отступится, пока не добьется своего. Вернувшись в палатку, я
отобрал у него валерьянку и вместе с ним отправился к кухне.
Весть о том, что Андрюха после долгого воздержания «сорвал-
ся», мигом облетела весь лагерь. Со всех сторон стали сбегать-
ся студенты.
В консервную банку налили воды, добавили несколько капе-
лек валерьянки. Кот не отрываясь вылакал содержимое, тща-
тельно вылизал банку и, повиливая своим косматым хвостом,
«косо» посмотрел на нас. Пошатываясь, он подошел к стволу
ивы и, цепляясь когтями за кору, стал взбираться вверх. На
высоте более метра Андрюху вдруг покинули силы, он шлеп-
нулся на землю и, тут же, на месте своего публичного падения,
свернулся в калачик и уснул. Пришлось нам перенести кота на
его любимый пень.
С этого дня у Андрюхи наступили дни постоянного похме-
лья. Отоспавшись, взлохмаченный кот плелся к консервной
банке и не успокаивался до тех пор, пока не получал порцию
хмельной валерьяны. Иногда «полечившего» старое сердце и
быстро захмелевшего кота охватывало «песенное» настрое-
ние и он, подняв свой хвост парусом, с громким мурлыкани-
ем и мяуканьем шатался по лагерю, пытаясь найти любимый
пень. Когда его приносили на место, он тотчас успокаивался и
засыпал долгим сном.

Вечерело. Над степью сгущались сизые сумерки. Прогре-
тый за день воздух был напоен ароматом полыни и чабреца.
Стихла жавороночья звонкоголосица, и над сопками уста-
новилась тишина. Из лощинки на соседней сопке, заросшей
шиповником и жимолостью, донеслось давно уже знакомое
«теньканье»: «тёк-тёк-тёк». Я достаю полевой дневник и ко-
ротко записываю: «21. 45. На Барсучьем увале пела пеноч-
ка-теньковка». Это была одна из многочисленных записей в
моих дневниках в школьные годы. Много времени я тогда по-
тратил на поиски гнезда таинственной птички, осматривая ко-
лючие заросли кустарников. Вопреки всем стараниям, я даже
не увидел ее. В стареньком, единственном у меня в те годы
определителе птиц А.Н. Промптова сообщалось, что именно
так поет теньковка. Одно только меня смущало. Говорилось
там, что это птица лесная, а вот почему в летнее время она жи-
вет в наших степных местах, оставалось для меня загадкой. И
я, при любой возможности, продолжал ее искать, пока не про-
изошел один случай,
Однажды в сенокосную пору заночевали на пасеке в верхо-
вьях речки Березовки, затерянной в степной балке, заросшей
осиной, березой и черемухой. Устроились на ночь за омшан-
ником, в копне подсыхающего сена. Уже засыпая, услышал
рядом, в крушиновом кусте, знакомое «тёк-тёк-тёк». Голосок
был резкий, отрывистый, словно кто-то старательно высту-
кивал по жести. Подобравшись поближе к кусту, долго всма-
тривался в ветви, стараясь разглядеть среди них маленькую
птичку. И дождался. Вновь раздался совсем знакомый бойкий
голосок. И тут, на земляном бугорке, у трухлявого пенька, ос-
вещенного луной, увидел небольшого зверька, похожего на
крошечного зайчонка. Я в недоумении смотрел, все еще пыта-
ясь разглядеть вместо него теньковку, и не верил свои глазам.
Но «пел» действительно, он! Лунный свет серебрил шерстку и
ушки. Зверек, приподнявшись, замер на месте, и зазвучало его
несмолкаемое «тёк-тёк-тёк». Всю августовскую ночь «пели» в
степных балках загадочные зверьки, названия которых я не
знал.

Дождавшись, когда утром с пасеки разъехались косари, я
укрылся в той же копёшке сена. Норка поющего зверька, вы-
рытая у основания крушинового куста, была как на ладони.
Ждал долго, пока солнце не прогрело ложок. Наконец из нор-
ки выбрался незнакомец. Был он и вправду похож на смеш-
ного, симпатичного зайчонка, только с круглыми, как у Чебу-
рашки из мультфильма, ушками, по краю которых проходила
светлая каемка. Шерстка его была темно-серой, со светлой ря-
бью, а хвоста совсем не было видно.
Зверек, осмотревшись, почистился, полежал на солнышке
и скрылся в густом травостое, в котором были заметны его
тропки. Вскоре он приволок длинную травинку и уложил ее
в кучку сохнущей травы, на которую я поначалу и не обратил
внимание. Спустя некоторое время «зайчик» притащил еще
веточку таволожки, затем стебель бобовника. Заготовка кор-
ма продолжалась. Зверек даже подбежал к копне, где я укры-
вался и утащил из нее стебелек клевера.
Спустя несколько лет я узнал, что загадочным зверьком была
степная пищуха - обычный обитатель степных и полупустын-
ных ландшафтов Южного Урала, Западного, Центрального и
Восточного Казахстана. Относится она к семейству пищух,
являясь его самым мелким представителем весом чуть более
100 граммов, за что и получила свое второе название — малая.
За то, что живет в норах в народе ее называют земляным зай-
чиком, за своеобразные крики — «чикушкой», а за склонность
делать запасы сена, ставить стожки — «сеноставкой». Живут
отдельными семьями, вырывая в земле норы глубиной до по-
луметра. На зиму они заготовляют траву и веточки, которыми
питаются, когда земля укрыта снегом.
Я люблю слушать вечерние и ночные голоса этих зверьков,
которые, наряду с несмолкаемым трещанием козодоев, цикад
и кузнечиков, придают степи необыкновенное очарование.
При этом, всегда вспоминаю свою давнюю историю с этим
зверьком, которого долго принимал за птицу. Особенно тог-
да, когда в наши края приезжают зарубежные любители птиц.
Услышав звонкую «песенку» пищухи, они останавливаются,
вслушиваются и в недоумении начинают листать определите-
ли и перебирать в памяти мыслимые и немыслимые названия

птиц. Приходится подсказывать ее латинское имя: «Ochotona
pusilla». Когда выясняется, что перед ними не птица, а поющий
зверек, удивления и восторгов не бывает границ. Уверен, что,
вернувшись домой и, вспоминая казахстанскую степь, они не-
пременно с улыбкой припоминают и этот забавный случай с
поющим зверьком.
Журнал «Зелёный мир». Выпуск 10, 2017-2018 г.
Известный гоголевский персонаж Плюшкин уже давно стал
именем нарицательным, которое присваивают людям жад-
ным, несущим домой все, что попадет под руку. Оказывает-
ся, прообраз Плюшкина есть и среди птиц. Это хорошо всем
известный черный коршун, которого тоже одолевает мания
собирательства. Именно собирательства, а не коллекциони-
рования, так как эту птицу иначе, как «барахольщиком» и не
назовешь.
Вспоминается случай, происшедший в низовьях алтайской
реки Убы. В пойменной роще мы обнаружили массивное
гнездо коршуна, устроенное на высоком тополе. С большим
трудом забравшись в него, я к своему удивлению, обнаружил
множество обрывков газет, разноцветных тряпок и почти пол-
ный комплект нижнего мужского и женского белья, который
хищник видать утащил на одном из уединенных речных пля-
жей. А вот на Черном Иртыше гнездо коршуна на раскиди-
стой иве было заполнено множеством тряпок, кусков кошмы,
обрывков веревки и ремешков. Но самое поразительное, что
среди всего этого старья я обнаружил изодранную страничку
из школьного учебника со знаменитыми пушкинскими сти-
хами и цветным рисунком, на котором изображен коршун,
пикирующий на лебедя. В другом же гнезде содержались об-
рывки сетей и прочих рыбацких снастей, включая добротные
капроновые шнуры. На Маркаколе в гнезде коршуна, кроме
всякого тряпья, содержалась невероятно пропитанная мазу-
том рукавица, дурно пахнущий кусок бараньей шкуры, почти
одеревеневшая рыбина и засохшая тушка птицы, в которой я,

к своему удивлению, узнал клушицу, которую мне ни разу не
доводилось видеть на самом побережье озера.
Правда, не у всех коршунов в равной мере развивается по-
добная склонность к собирательству, но нередко бывают сре-
ди них поистине увлеченные натуры. Чего только не бывает в
их гнездах, просто диву даешься! Находили в них чулки, ста-
рые женские кофты, передники, куски шерстяных одеял, во-
йлок, вату, бинты, окурки, разодранные школьные учебники
и тетради. Одно гнездо было настоящим музеем старья: рва-
ный носок, кусок рваной портянки, измятая пачка папирос
«Беломор», станиолевая обертка из-под сладкого творожного
сырка, комки сухого конского навоза, клочья грязной ваты и
прочего мусора. В других видели мягкие шерстяные перчат-
ки, новенький капроновый чулок и даже букетик гвоздик! А
вот в Окском заповеднике из бумажного мусора коршуны
почему-то предпочитали собирать пустые папиросные пачки.
Известен случай, когда один украинский орнитолог во время
экскурсии потерял золотые часы. Обнаружив дорогую пропа-
жу, он расстроенный пошел обратно домой и случайно увидел

на дереве гнездо коршуна. Забираться в него не было никако-
го желания, но ученый все же пересилил себя, вскарабкался
на дерево и в гнезде, к своему величайшему удивлению, на-
шел утерянные часы, уже подобранные коршуном!
Примечательно, что если другие птицы-коллекционеры ста-
раются принести в свои гнезда какие-нибудь яркие сувениры,
то коршуны, напротив, тащат все, что попадется под лапу и
чем старее и не нужнее, тем лучше. Такое уж у них увлечение!

Уставшие после нелегкого дневного перехода, уже под ве-
чер, мы резко меняем направление от реки в открытую степь
в надежде хоть там найти спасение от опостылевших крово-
пийц-комаров, да заодно подыскать продуваемое ветром ме-
сто для ночевки. Вскоре за небольшой сопкой показалась по-
кинутая чабанская зимовка, похожая издали на теремок.
«Теремок», к удивлению, встретил нас оживленным щебе-
том, хоть уши зажимай. Со стен мазанки веером сорвалось
множество ласточек-береговушек и, чуть не касаясь наших го-
лов, стало кружиться вок¬руг. Подойдя вплотную, мы увиде-
ли, что саманные стены пустующей зимовки, лишенной окон
и дверей, как снаружи, так и изнутри, словно изрешеченные
пулями крупнокалиберного пулемета, пестрели неглубокими
отверстиями. Из многих торчали травинки и пушинки. В их
глубине лежали яйца, а в некоторых попискивали птенцы.
Как могли эти слабенькие птички, обычно роющие свои
гнезда в податливых слоях почвы речных берегов, вырыть
норки в крепком, как бетон, слое самана? Ударишь по нему
ножом — отскакивает, как от камня! А ласточки нашли вы-
ход. Большинство норок было вырыто в промежутках меж-
ду саманными кирпичами, и стены казались изрисованными
правильными квадратами. Норки были неглубокими, что сви-
детельствовало о том, с каким величайшим трудом они созда-
вались. Видимо, нигде в степи не нашлось подходящего обры-
ва, и ласточкам, волей-неволей, пришлось заселить покинутое

чабанами зимоизости была заросшая ка-
мышами река с обилием комаров — любимейшего их корма.
— Вот и переночевали! Разве в этом общежитии отдохнешь,
— с досадой махнув рукой, сказал мой старший товарищ и, за-
хватив котелок, пошел набирать воду из колодца.
Осматривая гнезда, я обнаружил, что до нас обитель ласто-
чек много раз посещала лиса. На пыли вдоль стен виднелись
многочисленные отпечатки ее лап, валялась вытащенная пе-
рьевая выстилка гнезд, а все нижние жилища береговушек
были полностью разорены.
Мой спутник, стоявший у колодца, громко позвал меня. Над
ним пчелиным роем вились ласточки.
— Они и здесь все изрыли и заселили, — указал мне вглубь
товарищ.
Оказывается, земляные стенки колодца до метровой глуби-
ны были сплошь изрыты норами ласточек.
Чтобы не беспокоить птичье общежитие, мы эту ночь про-
вели в открытой степи.

В конце марта наступили стойкие оттепели. Снежные шап-
ки на крышах деревенских домов подтаяли и съехали набок.
Зачернели и задымились паром проталины и навозные кучи.
После зимнего затворья стали пробовать осипшие голоса
петухи.
У дома Ефима, иртышского бакенщика, под крутым речным
берегом закурчавились серебристыми барашками вербы. Сам
Ефим с раннего утра смолит лодку. Он тщательно конопатит
щели на днище и обливает их горячей смолой.
— К навигации готовлюсь, — поздоровавшись, сказал он, —
лед нынче рано тронется.
Увидев на моем лице удивление в отношении высказанного
им прогноза, Ефим ухмыльнулся.
— А ты, что еще не приметил? — и он кивнул в сторону. На
обтаявшей кромке обрыва, схватывая невидимых глазу насе-
След на тропе

комых, суетливо бегала трясогузка, которую у нас на Алтае
называют «синочкой».
— Ледоломка известила. Вчерась прилетела, а раз появи-
лась, через деньков пять-шесть жди ледохода.
Ефим сдвинул набок шапку и широко улыбнулся. «Да ты не
сомневайся, прогноз точный. Я уже давно это дело примечаю,
а мне еще отец подсказал, когда я пацаненком был. Денька че-
рез четыре приходи, убедишься».
Ночью, на четвертый день, на Иртыше действительно на-
чался ледоход. Когда я утром пришел на речной берег, Ефим
сидел на опрокинутой лодке и курил.
— В третьем часу тронулся Иртыш. Смотри, с какой сили-
щей прет. И так до самого океана!
Мы долго сидели на берегу, наблюдая за неукротимой при-
родной стихией.
— Ну и как примета насчет ледоломки? — поинтересовался
Ефим.
— Абсолютно точная, — согласно кивнул я.
На реке стоял еле уловимый гул и бесконечной вереницей
плыли льдины. Одна из них, угловатая, с зеленоватым изло-
мом, с глухим скрежетом наползла на галечниковый берег
и замерла. От реки тянуло прохладой и приятной сыростью,
особым речным ароматом, каким он бывает в пору ледохода.
— Псюйль-псюйль, — раздался звонкий птичий голосок.
На краешек льдины присела трясогузка. Покачивая длинным
хвостиком, она осмотрелась и перепорхнула на соседнюю
льдину, которую кружил и захлестывал волнами бурный по-
ток. Перебегая с места на место, пичужка выискивала что-то
в растительном мусоре. У соседней излучины, в водовороте,
льдину захлестнули волны и птичка, пролетев над водой, усе-
лась рядом и, качнув хвостиком, словно в знак приветствия,
очередной раз издала свое простенькое «псюйль». Вскоре она
еще раз прокатилась на льдине до водоворота и вновь сидела
рядом с нами, поджидая очередной речной «транспорт».
Ефим молчал и улыбался. Высоко в небе звучали мелодич-
ные голоса летящих галок, на обтаявшем выгоне пели жаво-
ронки, а среди речного шума слышался простенький голосок
ледоломки, первой известившей о начале ледохода.

В это апрельское утро мы толпились на иртышском круто-
яре. Такое случалось всегда в пору ледохода, когда нас, дере-
венских мальчишек, как магнитом тянула к себе заворажи-
вающая стихия реки. На этот раз вскрылась только середина
Иртыша, а широкая прибрежная полоса льда вздулась и подня-
лась под напором воды. Время от времени с глухим звоном по
ней пробегали судорожные трещины, лед местами с тяжелым
вздохом проседал и из излома со скрежетом и гулом, сильным
течением выворачивало громадный кусок льдины и выталки-
вало его на разводье. Вблизи берега еще сохранилась широ-
кая прорубь, из которой местные жители зимой брали воду и
поили скот. Теперь в ней бурлила и пенилась, выплескиваясь
наружу, мутная зеленоватая вода. Прямо с обрыва мальчишки
швыряли в нее камни и комья земли.
Посмотреть на ледоход подошла соседская бабушка Дуся с
внучкой Аленкой. Вместе с ними прибежала добродушная ры-
жая собака по кличке Бобка.
Аленка, подражая мальчишкам, тоже подобрала земляной
комок и, смешно, по-девчоночьи, бросила его вниз. Он не до-
летел до проруби и рассыпался по сырому льду, оставив на
нем черный след. Бобка, сбежав вниз по тропинке, бросился к
нему. Обнюхав место, куда шлепнулся комок, он посмотрел в
нашу сторону, повилял хвостом и, осторожно шагая по колко-
му игольчатому льду, направился к проруби. Когда он прибли-
зился к ней, ее края развалились, а собака оказалась в воде.
Шлепая лапами, она закружилась на месте, затем попыталась
выбраться наверх, но хрупкие рассыпчатые края льда руши-
лись под тяжестью ее веса, и она, сорвавшись, окуналась в
воду.
Аленку, пытавшуюся броситься на помощь к Бобке, с трудом
удержала бабушка. Девчушка плакала и звала собаку. Дружно
кричали и звали ее мальчишки. Один из парней постарше по-
пытался ползком добраться поближе к проруби и подсунуть
под лапы собаки жердь, но не смог. Подмытый водой и изре-
занный трещинами лед в каждую минуту мог обвалиться. Боб-
ка, видимо, слышал голоса поддержки и старался из всех сил.
Однако вскоре он выбился из сил, бурлящая вода все глубже
и глубже затягивала его. Обреченный, скребя лапами лед, он
вдруг срывающимся голосом завыл. И тотчас, громко, закри-
чала Аленка.
— Бобка, Бобушка, миленький, вылезь!
Ее крик словно подтолкнул собаку, и она, собрав остаток
сил, сделала последний отчаянный рывок, зацепилась когтями
за лед и выползла из проруби. Все облегченно вздохнули. Боб-
ка, отлежавшись на краю проруби, медленно дополз до берега
и, лишь почувствовав твердую землю, дрожа поднялся на ноги
и выбрался вверх на берег. Мокрый, совсем обессиленный, он
радостно вильнул хвостом, увидев бегущую к нему Аленку…
С того апрельского утра прошло уже много лет, а я до сих
пор уверен, что именно пронзительный крик маленькой дев-
чушки спас тогда жизнь собаке.
(Тринадцатое апреля)
Иногда, чтобы уточнить кое-какие сведения для статьи, до-
стаю из шкафа и подолгу просматриваю полевые дневники. За
годы работы в заповеднике скопилось их у меня более пяти
десятков. В каждом из них частичка прожитой жизни на Мар-
каколе. Все они разные, но одинаково потёртые, промочен-
ные дождями и потом, пропахшие дымом костров, со следа-
ми раздавленных комаров, заложенными между страницами
растениями или птичьими пёрышками. Каждый раз невольно
задерживаю внимание на записной книжке с размокшей и
пожелтевшей от воды обложкой. На дате 13 апреля 1980 года
закладка. Открываю и сразу в деталях вспоминаю тот невезу-
чий день.
Это было обычное весеннее утро, когда я отправился на
орнитологическую экскурсию берегом озера к устью Тихуш-
ки, намереваясь провести учёт птиц в берёзовом лесу. В это
время на Маркаколе ещё по-зимнему кругом лежит снег, а в
оттепельные дни на склонах гор только появляются чёрные
проталинки.

На широких охотничьих лыжах иду вдоль кромки берега,
обходя образовавшиеся «пропарины» — первые полыньи,
между которыми виднеются цепочки следов американской
норки. Снежный наст уплотнился, но «чарым» ещё не проч-
ный, часто проседает и мешает быстрой ходьбе. Однако для
зайцев-беляков наступило раздолье – кругом невообразимая
путаница их следов. Ослепительно ярко светит солнце, прихо-
дится сразу же одевать припасённые заранее очки с тёмными
стёклами.
Миновав тальники, захожу и углубляюсь в кочковатый бе-
резняк, огибая буреломники и поваленные деревья. Хорошо
идти одному. Прислушиваюсь к звукам, наблюдаю за встре-
тившимися птицами, разгадываю летопись следов зверьков.
Время от времени останавливаюсь, делаю записи в дневнике и
не спеша иду дальше. Через несколько километров выхожу к
устью небольшой, но очень глубокой речушки. В просвет меж-
ду деревьями замечаю знакомого односельчанина, идущего на
лыжах по озеру на подлёдную рыбалку. Он тоже увидел меня,
и мы перебросились издали парой фраз. Решил выйти к нему
из леса. Перешёл занесённое снегом русло ручья и направился
дальше вдоль речки. Она тоже ещё покрыта сверху панцирем
твёрдого снега, но местами попадаются глубокие провалы, в
которых темнеет вода. Желая сократить путь, решаю быстрым
рывком пересечь её на лыжах. Ощупываю палкой наст. Он по-
казался плотным и вполне надёжным. С силой отталкиваюсь
от берега, въезжаю на середину речки и чувствую, как снег
подо мною вдруг просел, и я обрушиваюсь вниз в глубокую
яму, очутившись в ледяной воде. Оказывается, наст был всего
лишь толстой ледяной коркой, нависающей над водой в виде
моста. В некотором отношении мне повезло. Если бы русло
было широкое, то я бы на своих лыжах, придавленных массой
снега, как с тяжелым грузом, привязанным к ногам, сразу бы
ушёл на глубину, либо упав на спину или завалившись набок,
мог сразу же захлебнуться. К счастью, русло было немногим
шире двух метров. Левая лыжа задним концом уперлась в дно
противоположного берега, а правая передним концом уткну-
лась в основание другого берега. Удивительным образом, со-
хранив равновесие при падении, я оказался в состоянии рас-

пятого над руслом речки, ухватившись правой рукой за конец
торчащей из воды левой лыжи как за спасительную соломин-
ку. Ружьё и бинокль, чтобы не утопить, выбросил вверх, на за-
снеженный берег. Чувствую, малейшее неловкое движение и
я завалюсь набок. Этого в моем положении достаточно, чтобы
утонуть. Русло, хотя и не широкое, но глубокое, с высокими
берегами. Сугробы, лежащие на них, увеличили их почти на
метровую высоту. Пробую свободной рукой нащупать зем-
ляные стенки берега, но она безрезультатно погружается в
сырую снежную массу. Удерживая равновесие, пытаюсь кри-
чать, звать на помощь знакомого рыбака. В ответ — молчание.
Прислушался — далеко на озере доносится громкий скрип
лыж по «чарыму» и, наконец, понимаю, что он меня не слы-
шит. Пытаюсь осторожно дотянуться до ружья. Далековато!
После каждой попытки все глубже и глубже погружаюсь в
воду. Хорошо ещё, что прочные охотничьи лыжи выдержива-
ют мой вес. Наконец, рывком, двумя пальцами, дотягиваюсь до
ружейного ремня и подтягиваю его к себе. Стреляю. Выстрел
гулко рвет тишину. Кричу, зову на помощь. В ответ — опять
молчание. Достаю из внутреннего кармана куртки пулевой
патрон. Одной рукой осторожно перезаряжаю ружье. Вновь
выстрел разрывает безмолвие. Опять до хрипоты призываю
на помощь. Ответа нет. Понимаю, что на помощь со стороны
надеяться бесполезно и спасаться нужно самому.
Продолжая балансировать на воде и, стараясь сохранять
равновесие, ружьём начинаю прощупывать берег. Наконец
оно уперлось в твердую стенку. Отламываю прикладом куски
снега и расчищаю небольшую площадку земли. От частых дви-
жений погрузился в воду по самую грудь. Ноги от напряжения
и холода потеряли устойчивость и чувствительность, к тому
же их охватила нервная дрожь. Наконец, упершись прикла-
дом в твёрдый берег, пробую вытащить левую ногу из вален-
ка, но это с первых попыток не получается, так как шерстяной
носок и сами валенки разбухли от воды. После долгих усилий
удалось освободить ногу и нащупать ею твердую опору бере-
га. Дальше пытаюсь другой рукой дотянуться до правой ноги.
Не получается. Максимально изогнувшись и погрузившись в
воду с головой, указательным пальцем сдвигаю с запятника

крепление лыж. Наступил решительный момент освобожде-
ния из ловушки. Делаю сильный толчок и рывком выбира-
юсь на берег. Отдышавшись, разминаю руками окоченевшие
ноги. Затем, используя приклад и ружейный ремень, вытяги-
ваю из воды левую лыжину с валенком. Освободив от крепле-
ний, выливаю из него воду. Снимаю носки, верхнюю одежду,
отжимаю от влаги, торопливо натягиваю на себя, надеваю на
ноги валенки. Ещё несколько минут пытаюсь вытащить из
речки вторую лыжу, придавленную массивными кусками мо-
крого снега. Надеваю лыжи, быстрым шагом, переходя в бег,
направляюсь к озеру. Вижу рыбака, сидящего с кармаком у
выдолбленной во льду лунки. Увидев меня, мокрого с ног до
головы и дрожащего от холода, он с удивлением выслушал
мой короткий рассказ о том, как я тонул и не мог дождаться
помощи с его стороны. Мужик развёл руками – криков, мол,
не слышал, потому, что долбил пешнёй лунки. А вот выстрелы
слышал, но решил, что охочусь на косачей. Оставив бесполез-
ные объяснения, побежал на лыжах в сторону деревни. От бы-
строго бега вскоре согрелся, а недавняя опасность с каждой
минутой уменьшалась до размеров маленького приключения,
которыми так богата наша жизнь.

Люблю чай по-казахски. Крепкий, запашистый, со сливками
или топленым молоком. За хорошим дружеским достарханом.
А началось у меня это пристрастие в годы работы на Мар-
каколе. В первую же зиму, когда установилась санная дорога,
я собрался в поездку вокруг озера. Морозным декабрьским
утром, на лошадке, запряженной в сани, мы выехали из за-
валенной сугробами Урунхайки на заснеженное озеро и по
накатанной дороге тронулись в путь. Впереди предстояло не-
сколько дней интересной поездки и более сотни километров
пути с ночевками в прибрежных деревеньках на егерских
кордонах. Мой спутник и рулевой – местный житель Сергей
Иванович Ларионов, лаборант заповедника, хорошо знающий

эти края. В первый день предстояло проехать сорок киломе-
тров до Матабая.
— Сергей, ты плотно поел, — поинтересовался я, — а то
ехать далеко.
— Чай пил, — спокойно ответил он.
— Да ты что? — возмутился я, прикидывая, что где-то в до-
роге придется останавливаться, кипятить чайник, чтобы он
смог перекусить.
— Ничего, я привыкший.
Полдня в дороге прошли интересно и незаметно. В обед
Сергей Иванович неожиданно завернул лошадь к совхозной
ферме на речке Матабайке. Среди огромных лиственниц сто-
ял небольшой домик, из трубы которого высоко в небо под-
нимался столб дыма. Рядом находились кошара и загоны с ко-
ровами и баранами. Здесь жила казахская семья из Успенки.
Чабаны оказались давними знакомыми Сергея. Обрадован-
ные встречей и оживленно разговаривая, они сразу же ушли в
дом. Я остался во дворе, наблюдая в бинокль за птицами.
— Пойдем чай пить, — выглянув из сеней, вскоре позвал
меня хозяин.
Раздевшись и умывшись в кухне, в предвкушении горяче-
го чая, я прошел в большую комнату, застеленную кошмой.
Посередине стоял круглый столик на низких ножках. Он был
заполнен едой и разной снедью — лепешки, баурсаки, масло,
сметана, курт, мед, изюм, варенье, конфеты, сахар. Когда мы
уселись за столик, в пиалки разлили ароматный чай со сливка-
ми и внесли большое блюдо – табак с дымящейся бараниной.
— Вы же сказали, что чай будем пить, — удивленно спросил я.
— А это и есть все чай, — не поняв меня, ответил гостепри-
имный хозяин и обвел широким жестом весь стол.
Только тут до меня стало доходить, что понятия русский и
казахский чай совершенно разные. Русский чай — это варе-
нье, конфетки, печенье, а казахский — это большое философ-
ское понятие. В этом я убедился в другие дни нашей зимней
поездки и убеждаюсь все последующие годы жизни.

ИЗ ЗАПИСНОЙ
КНИЖКИ
НАТУРАЛИСТА

Пробираясь через заболоченный березняк на побережье
озера Маркаколь, я услышал крик птенцов дятла и вскоре
вышел к дуплистому стволу ивы со сломанной вершиной. Из
одного отверстия выглядывал маленький дятел, а внутри слы-
шался монотонный писк остальных птенцов. А чуть повыше
– свежее отверстие другого дупла. Неужели в такой близости
поселилась еще одна пара дятлов?
Меня это особенно заинтересовало, так как ничего подоб-
ного прежде не приходилось встречать. Взобравшись на ша-
тающийся ствол, веточкой ощупал содержимое этого дупла.
Внутри находилось что-то мягкое и, чувствуется живое. Но-
жом делаю небольшой разрез в стенке дупла, но образовав-
шуюся щелку тотчас заслонил пучок шерсти. Потянул — а это
пушистый хвост! В дупле послышался шорох, и в отверстии я
увидел большие, как смородины, черные глаза.
Из дупла выбралась небольшая белочка. Оставив внутри
бельчат, она вскарабкалась на вершину ствола и, сжавшись в
комок, затаилась на сухой ветке. В это время громко запищали
птенцы, один за другим появились взрослые дятлы, устроив-
шие вокруг шумиху. Напуганная белка неожиданно прыгнула
вниз и, широко раскрыв лапки, между которыми натянулась
кожистая перепонка, легко и быстро перелетела с десяток ме-
тров и приземлилась на ближайшей березе.
Когда я осмотрел дупла, то оба они оказались совершенно
свежими, выдолбленными этой весной. Это не оставляло со-
мнений, что белки «выселили» дятлов из подготовленного ими
весной дупла, после чего птицы построили ниже второе.
Так произошла моя первая встреча с загадочным обитате-
лем алтайских лесов — летягой. Это небольшой симпатичный
зверек серебристо-серой окраски, похожий на всем извест-
ную обыкновенную белку, только с более коротким пуши-
стым хвостом и небольшими ушами без кисточек. Самой
удивительной особенностью летяги является наличие между
передними и задними лапками кожистой перепонки. Натяги-
вая и ослабляя ее, она способна поразительно ловко и вирту-
озно планировать даже в густом хвойном лесу, пролетая не-
сколько десятков метров.
Перед домом егерского кордона в Верхней Еловке находил-
ся большой огород, опоясанный ивовой изгородью. Дальше,
через луговину по берегу Маркаколя тянулся густой ельник.
Теплым августовским утром, вернувшись с экскурсии, я
сидел в доме за столом и делал записи наблюдений в полевом
дневнике. Рядом за окном, наклонив тяжелые «головы», стоя-
ли перезрелые подсолнухи.
От работы меня отвлекло негромкое цоканье. Присмотрел-
ся и увидел бурундука — симпатичного полосатенького зверь-
ка. Взобравшись на изгородь, он осмотрелся, стремглав пром-
чался по жерди и исчез в зарослях картофеля.
— Что ему здесь нужно? — заинтересовался я, хорошо зная,
что этот зверек живет в лесу и близости человеческого жилья
обычно избегает.

Бурундук не заставил меня мучиться в догадках. В одно
мгновение он появился у окна, взобрался на широкую шляпу
подсолнуха, воровато озираясь, подобрался к ее краю и при-
нялся грызть. Закружились, падая, засохшие желтые листоч-
ки. Вскоре щеки зверька располнели и выглядел он уже забав-
но. Свои защечные мешки он туго набил сочными семенами
подсолнечника. Запасливый зверек готовился к зиме и расту-
щие поблизости от леса подсолнухи были как нельзя кстати.
Бурундук исчез и появился только спустя четверть часа. За-
бравшись на подсолнух, вновь принялся усердно извлекать
семена из шляпы.
В это время вернулся домой пожилой егерь. Обратив внима-
ние, что я, не отрываясь смотрю в окно, Александр Андреевич
из кармана достал и одел очки, заглянул через мое плечо.
— А я второй год не могу понять, куда у нас семечки из под-
солнухов исчезают.
Егерь громко постучал в стекло пальцем.
— Ух, я тебе покажу, варначина!
Перепуганный бурундучишка чуть не свалился с подсолну-
ха. Разоблаченный, он тотчас скрылся в картофельной ботве.
— Сколько живу, первый раз вижу, чтобы бурундуки се-
мечки из подсолнухов таскали, — почесав затылок, удивленно
сказал егерь.

Приехав на лодке на южный берег Маркаколя в небольшой
поселок Матабай, мы, как всегда, остановились на отдых в го-
степриимном егерском доме. После обеда, вышли из летней
кухни на свежий воздух и присели на скамейку у бревенча-
той стены дома. Егерь Николай Краснопеев, не спеша и обсто-
ятельно рассказывал о последних событиях своей жизни. К
нам подошел Барсик — большой овчарный пес. Разморенный
от лежания на солнце, он хотел прилечь рядом с хозяином в
тени.
Николай, глянув на него, вдруг рассмеялся.

— Барсик, ну как ты медведя испугался? — сказал он.
Пес, словно совершивший какой-то постыдный поступок,
вдруг опустил голову, отвернулся и виновато отошел в сторо-
ну. Я был поражен такой обидчивой реакции собаки.
— Что с ним? — спросил я.
— Стыдно ему.
И Николай рассказал мне эту историю. Оказывается, еще
весной на одной из старых берез в соседнем ельнике он нашел
чагу — черный нарост в виде гриба-трутовика, отвар которо-
го местные жители используют для лечения печени. Неделю
назад кому-то из родственников срочно понадобилась чага,
и Николай отправился за ней в лес. Следом за ним побежал
Барсик. Николай отыскал березу и принялся осторожно вы-
резать нарост небольшими кусочками, укладывая их в пакет.
Увлеченный работой, он вдруг услышал рядом шум. Вышел
из-за дерева и увидел, что на поляне, в нескольких метрах от
него, в малиннике кормится большой медведь. Зверь его тоже
увидел. Встреча для обоих была полной неожиданностью.
Медведь медленно поднялся на задние лапы и глухо рыкнул
на замершего от страха егеря. В это время на шум на середину
поляны выскочил Барсик, остановился и, увидев перед собой
огромного зверя, от неожиданности сел на задние лапы.
— Ты представляешь, — продолжает Николай, — он попы-
тался залаять на него, но от страха потерял голос. Сидит в та-
кой позе и только молча открывает и закрывает рот. А убежать
не может — задние ноги отнялись.
Не видя никакой угрозы, медведь рыкнул, опустился на все
четыре лапы и, не спеша, вразвалку, ушел в глубь леса. Опом-
нившиеся егерь и его верный пес тоже поспешили домой.
— С того дня, как только напомню про медведя, ему стано-
вится стыдно, — закончил свой рассказ Николай.
— Ладно, Барсик, с кем не бывает, — обратился я к псу. Он
глянул на меня, опустил голову и ушел за дом. Видно было, что
до сих пор переживал случившееся.

Тихо и незаметно выйдя из глухого ельника на берег Мар-
каколя, я прилег среди кочек и стал наблюдать за брачными
играми гоголей. Стояла изумительная тишина, а на озерной
глади — зеркальная синева. Импозантные белощекие селез-
ни, галантно раскачивая головами в поклонах, плавали и то-
ковали перед утками. На песчаном берегу сидели две свиязи.
Увлеченный наблюдением за таинством брачных игр гого-
лей и записями в полевом дневнике, я вдруг услышал позади
себя подозрительные шорохи. Осторожно повернул голову и
боковым зрением метрах в двух от себя увидел стоящего мед-
вежонка. Опустив голову, я замер в ужасе от одной мысли, что
рядом с медвежонком должна быть и медведица. Я уже хоро-
шо знал, что при детях она свирепа и может порвать любого
встречного.
Правой рукой дотянулся до левого грудного кармана, где
у меня всегда, на случай подобных непредвиденных встреч,
лежало два пулевых патрона. Стараясь не сделать лишне-
го шороха, перезарядил лежащее рядом ружье, взвел курок,
перевернулся на спину и облегченно вздохнул. Медвежонка
с медведицей рядом не было. Огляделся из-за кочек вокруг
— тоже нет. В этот момент свиязи, напуганные кем-то, с тре-
вожными криками и, хлопая крыльями, побежали по воде. Я
приподнялся и глянул вперед. В метрах пятнадцати на откры-
том участке берега во всей своей красе стояла росомаха. Я
первый раз видел ее так близко и был восхищен видом этого
таинственного зверя. И только тут понял, что несколько минут
назад принял ее за медвежонка, на которого она действитель-
но похожа, если смотреть с боку.
Росомаха постояла на берегу, осмотрелась и, не спеша, по-
бежала вдоль берега, попутно осматривая кочки и валежины,
где обычно устраивают свои гнезда утки.

Теплый июньский вечер. Сижу на кочковатом лугу на по-
бережье Маркаколя и наблюдаю за токующими азиатскими
бекасами, которые, как миниатюрные истребители, один за
другим, с нарастающим жужжанием, пикируют с большой
высоты до самой земли и в стремительном пике взмывают
вверх. До самого озера, как полыхающий пожар, раскинулись
цветущие купальницы, среди которых слышатся мелодичные
песни овсянок-дубровников.
Рядом раздался скрипучий крик коростеля. Приподнима-
юсь, чтобы рассмотреть, откуда раздался звук, но он сразу же
стих. Успел все же заметить — соседний изгиб тропы в густой
осоке. Навел на это место бинокль и рассматриваю травостой.
Замечаю, как шелохнулись травинки. Из осоковой зелени
показался клюв и глаз. Смотрим и испытываем друг на друга
на терпение. Наконец из травы высунулась и замерла лапка.
Опять ожидание. Лапка опускается на землю. Показалась вся
голова. Вижу каждое перышко на ней. Вновь минуты две не-
подвижности. Появилась и замерла другая лапка. Жду, когда
она опустится. Наконец-то показался весь коростель, но какой
он комичный от своей осторожности! Весь ссутулился, вжал
голову в плечи, поднял лапку, воровато осмотрелся, опустил
ее. Вновь огляделся, опять поднял лапку… Впечатление, что
боится даже собственных шагов. Глядя на него, ловлю себя
на мысли, что все его движения, как на шарнирах. Закрываю
глаза, чтобы отдохнуть от напряжения. Когда открыл — коро-
стель сделал только следующий шаг. В итоге, тропинку шири-
ной в двадцать сантиметров «прошагал» минут за пятнадцать.
Электронная газета «Ремез» № 15. 2009 г.
Выйдя на заснеженную опушку пихтача, с которой хорошо
просматривалось студеное озеро Маркаколь, я присел на по-
валенную лиственницу и принялся заполнять полевой днев-

ник. В чуткой тишине леса слышался перезвон синичьих голо-
сов, да заунывный крик черного дятла-желны.
Из глубины леса через полянку время от времени в группу
молоденьких пихточек перелетали с писком синички: гаички
и московки. Вскоре стал замечать в стае непонятное ожив-
ление. Синички были чем-то встревожены, и на их голоса
отовсюду слетались другие птички и рассаживались на пихту
рядом со мной. Через десяток минут они облепили все дерев-
цо. Особенно сильное волнение поднимали, когда я повора-
чивался в их сторону. В такие моменты переполох среди них
усиливался, и некоторые из московок, трепеща крылышками,
зависали над моей головой. В чем причина столь сильного их
волнения? Я уже знал, что подобным образом они обычно реа-
гируют на появление хищников: соболей и горностаев. Но при
чем тут человек? И, наконец, понял. Старенькую ондатровую
шапку на моей голове они принимали за своего врага. Чтобы
проверить родившееся предположение, снял шапку и спрятал
ее под полу полушубка, а сам притих. И вправду, еще немного
потревожившись, синицы стали успокаиваться, и вскоре, по-
теряв ко мне всякий интерес, разлетелись в разные стороны.
Я вновь остался один в тихом лесу.

Ноябрьской ночью в отрогах Алтая выпал снег, и с утра по-
раньше по свежей пороше я ушел на лыжах в горы. Предсто-
яло посетить одно интересное урочище, в котором я давно не
был.
Перевалив заснеженный увал, спустился в лощину, зарос-
шую невысоким кустарником-таволожкой. Из-под одного из
кустов неожиданно выскочил заяц-беляк и стремительно пом-
чался в гору. Наблюдая за его бегом, я заметил, что все чаще и
чаще теряю его из виду. Заяц словно сливался с белоснежным
склоном.
— Как в шапке-невидимке, — подумал я тогда, но тут за-
метил, как с вершины сопки навстречу уже невидимому мне

зайцу спланировали три сороки. Через минуту они с громким
стрекотанием следовали за длинноухим, который время от
времени останавливался и пробовал отбиваться от них перед-
ними лапами, но этим он только подливал «масла в огонь». Со-
роки с еще большим ожесточением нападали на беляка. Вско-
ре я потерял их из виду, но, выбравшись на вершину сопки,
увидел, что за зайцем по степи уже следует целая компания
сорок. Утомленный преследованием надоедливых птиц, заяц,
наконец, скрылся в куртине жимолости, а сороки, как стражи,
расселись по вершинам кустов. В бинокль вижу, как оживлен-
но стрекочут длиннохвостые, посматривая вниз. Через неко-
торое время, осмелев, они стали потихоньку спускаться к ос-
нованию куста. И вновь тишина огласилась их многоголосым
стрекотанием.
Спускаюсь по склону и рассматриваю происходящее. Заяц,
забившись под куст, отбивается от изрядно надоевших ему
сорок, которые, окружив укрытие со всех сторон, пытаются
клюнуть его посильнее. Приняв вначале преследование зайца
за невинную игру в «догонялки», начинаю понимать, что пти-
цы уже помышляют не только поиграть, но и перекусить. Для
уставшего беляка подобная игра может кончиться печально.
Опять иду на помощь зайцу. Но эта подмога, наверное, была
для него некстати. Заметив мое приближение, он, устало пры-
гая по рыхлому снегу, стал удаляться в сторону ближайших
кустарников, а сороки еще настойчивее принялись на него
нападать.
Еще около часа над увалами слышалось сорочье стрекота-
ние. Я продолжал следовать за сороками и уже который раз
выручал косого из их засады. В конце концов, видать, надоел я
сорокам. Одна за другой они постепенно разлетелись, а заяц,
уже без прежнего «конвоя» пробежав по заснеженному скло-
ну, скрылся за увалом.
Я остановился отдохнуть и вспомнил, что с утра собирался
сходить совершенно в другое место, но увлекшись, ушел со-
всем в противоположную сторону.
— Ладно, хоть зайца выручил, — успокоил я себя и отпра-
вился домой.
Электронная газета «Ремез» № 33. 2012 г.
На скалистом склоне горы, обращенном к Иртышу, в сере-
дине марта еще всюду лежал снег. В темной расщелине одной
из небольших скал, выступающих из мощного снежного на-
мета, я заметил спокойно отдыхающего филина. Он сидел не-
подвижно, как изваяние. Прошло несколько минут – и филин
вдруг насторожился, открыл глаза и повернул голову. Тотчас
раздалось шумное стрекотание. Оказалось, кроме меня, хищ-
ника выследили вездесущие сороки. Они сели на глыбу и, за-
глядывая в расщелину, стрекотали. Взгляд филина привел их в
какое-то паническое оживление.
На поднятую сороками шумиху с окрестных скал слетелось
множество галок. Они черным полчищем расселись вокруг
скалы, покричали, на этом вся их храбрость прошла. Стоило
филину пошевелиться, повернуть голову, защелкать клювом,
как многочисленное «войско», тесня друг друга, отступало
назад. Успокоившись, они вновь неуверенно приближались к
укрытию грозного хозяина ночи. Вскоре одна за другой галки
стали разлетаться и от сотенного сборища остались лишь две-
три любопытных галки. Поугомонились и сороки, но осады не
снимали.
Филину, видимо, уже порядком надоело столь шумное со-
седство, и он, сорвавшись со скалы, медленно махая крылья-
ми, полетел вдоль заснеженного склона. Сороки пришли в
неистовство. Всполошились и галки. Черной тучей помчались
они в погоню. Было ясно, что пока длится день, ночному раз-
бойнику они не дадут покоя.
Октябрьский день в алтайских предгорьях был серый, ти-
хий, с мглистым и низким небом. Рощи в эту пору кажутся пу-
стынными и чуткими к каждому звуку. Бреду тропой в пойме
Иртыша, подминая ногами опавшие листья.
Впереди в молоденьком березняке уже давно слышу гром-
кое стрекотание сорок – верный признак того, что там опять

что-то происходит. Направляюсь туда и вижу: на тополе со-
бралось пять сорок. Они стрекочут без умолку, прыгают с вет-
ки на ветку, посматривая вниз. С разных сторон на подмогу
им слетаются их сородичи.
А внизу, на земле, усыпанной желтой листвой, неподвиж-
но сидит таежная сова – длиннохвостая неясыть, заклятый
враг сорок. Сова симпатична: оперение серое, с черноватыми
продольными полосками, а «личико», словно в маске, тоже се-
ренькое, с выделяющимися на нем узкими темными глазами и
приплюснутым желтым клювом.
Заметив мое появление, неясыть настороженно завертела
головой и улетела в соседние заросли. А в лапах унесла… соро-
ку, оставив на месте, где сидела, кучку сорочьих перьев.
Однако белобокие сразу слетелись к тому месту, где вновь
села сова, и подняли такую шумиху, словно началась ожесто-
ченная пулеметная перестрелка. Хищница же, игнорируя их,
прикрыла глаза и будто задремала, а сама нет-нет да глянет на
неугомонных птиц сквозь узкую щелочку глаз. А сороки пры-
гают по веткам, сбивая остатки последней листвы, отчаянно
«рвут» глотки, а приблизиться боятся. Лишь самые отважные
временами пролетают над совой. Неясыть при этом приходит
в себя, сердито поворачивает голову, жмурится и вновь впада-
ет в притворную дремоту. Сороки же трясутся от неистовства,
ненависти и страха перед своим врагом.
Уже стемнело, когда на обратном пути я снова проходил
мимо это места. На кустах, по-прежнему вздергивая длинны-
ми хвостами, караулило неясыть несколько сорок. Они уже
докричались «до хрипоты». Наступала ночь — покровитель-
ница сов.
Августовская ночь опустилась незаметно, наполнив марка-
кольскую тайгу темнотой и тишиной. По заросшей лесной до-
роге я вышел к роднику, вытекающему из густых тальников
и заполнившему водой придорожную выбоину. Яркая луна
через вершины лиственниц высвечивала уголок этой лужи.
Проходя мимо, я присел отдохнуть и напиться воды и мельком

заметил скользнувшую над ней тень, которая чуть не косну-
лась моего лица. Я даже несколько раз попробовал схватить
ночного призрака. Не сразу понял, с кем имею дело, но вско-
ре узнал летучую мышь. Она то бесшумно летала над самой
водой, схватывая невидимых мне насекомых, то исчезала и
вновь проносилась мимо меня.
Я уже собрался уходить, как вдруг заметил проплывший над
дорогой силуэт ушастой совы. Ее тоже, видно, привлекла ос-
вещенная лужица. Я на миг потерял ее из виду. В этот момент
вновь запорхала летучая мышь, и тотчас из тальников появи-
лась сова. Ее крылатая тень проплыла в лунном зеркальце,
раздался писк летучей мыши — и все стихло. Произошло это
так быстро, что даже не удалось рассмотреть толком проис-
шедшее. А вскоре в темном лесу оживленно запищали совята,
выпрашивающие корм…
Пробравшись через заболоченный лес, я вышел в устье ре-
чушки, впадающей в озеро Маркаколь. Раздвинув густую сте-
ну камыша, в двух метрах от себя увидел выводок хохлатых
чернетей. Шесть утят - маленьких, черных пушистых шари-
ков, резво плавали около своей мамаши, которая, увидев меня,
со скрипучим криком, хлопая крыльями, побежала по воде.
Пуховички помчались следом за ней, затем нырнули в про-
зрачную воду. Я хорошо видел, как они, оставляя за собой веер
серебристых пузырьков, расплылись в разные стороны. В это
время утка взлетела и, сделав круг, буквально упала в кочки в
нескольких метрах от меня. Я направился к ней, надеясь уви-
деть обычную сцену, — как мамаша притворяется раненой,
чтобы отвлечь опасность от птенцов. Но чернеть, вытянув го-
лову, лежала неподвижно. Я протянул к ней руку и дотронул-
ся до оперения. Она по-прежнему не двигалась. Подтолкнул
её пальцем – никаких признаков жизни. Я присел около утки
и, ничего не понимая, взял ее в руки, и тотчас почувствовал,
как у нее сильно бьется сердце. Ярко-желтые глаза выража-
ли страх. Утку словно покинули силы. Она не предприняла ни

одной попытки улететь. Подойдя к берегу, я опустил ее в воду.
Она поплыла вниз по течению. Миг — и птица пришла в себя.
Достигнув излучины, где уже плавали утята, она быстро побе-
жала по воде, уводя их от места злополучной встречи.
Трудно объяснить ее поведение, но я остался убежденным,
что утка жертвовала собой, чтобы отвлечь опасность от детей.
У одного из гнезд, устроенного в ельнике на окраине усадь-
бы Маркакольского заповедника, в течение весны и лета мне
довелось наблюдать за жизнью этой птицы. Гнездо посещал
через два-три дня, производя необходимые измерения и взве-
шивания, подробно описывал особенности развития расту-
щих птенцов. Поначалу вороны терпимо относились к моим
появлениям, лишь с криками кружась надо мной. Но с появле-
нием птенцов мои посещения участились, и вороны каждый
раз устраивали такую шумиху, что приходилось поневоле по-
быстрее заканчивать записи и удаляться.
Вскоре я окончательно надоел птицам, и одна из них стала
меня преследовать. Жил я в метрах трехстах от этого гнезда,
и стоило мне появиться на крыльце, как ворона с карканьем
летела к моему дому и, истошно крича, провожала меня до
места работы. Попытки отпугивания лишь усиливали шум,
так как сразу же слетались соседние вороны, устраивая надо
мной воздушную карусель. Я пробовал менять «энцефалитку»
и «штормовку» на другую одежду, но птицу обмануть было
невозможно. Преследования продолжались. Местные жите-
ли даже посмеивались, видя меня в сопровождении истошно
орущей вороны, и мне каждый раз становилось не по себе при
ее появлении. По этой причине я прекратил научные наблю-
дения и перестал посещать гнездо «нервной» вороны, но и
это не помогло. Однажды я почти десять дней провел в горах,
вернулся домой ночью, а утром, выйдя на крыльцо, увидел то-
ропливо летящую из ельника ворону. Она уселась на сосед-
ний столб и «поприветствовала» хриплым криком. Оказалось,
пока я отсутствовал ее неприязнь ко мне, перешла на всех лю-
дей, проходящих поблизости.

Лишь во второй половине лета воронья семья перекочевала
на берег озера и оставила меня в покое.
Но на следующую весну, проходя по ельнику, мне вновь ста-
ло не по себе. Я вздрогнул, услышав занудливый крик прошло-
годней вороны. Он до того въелся мне в память, что, казалось,
я мог различить его среди сотни других. К счастью, в этом году
ворона загнездилась в другом месте и уже не изводила меня
своим преследованием. А я, соблюдая нейтралитет, старался
не появляться на ее гнездовой территории.
В отрогах Нарымского хребта наш зоологический отряд за-
нимался отловом мышевидных грызунов для выявления очага
туляремии и энцефалита.
Обходя утром линию ловушек, расставленных на глини-
стом склоне среди чиёвников, мы обратили внимание на пе-
реполох, царивший здесь среди многочисленного поселения
длиннохвостых сусликов. Вопреки всем правилам осторожно-
сти зверьки, выбравшись из нор и встав «столбиками», прон-
зительно кричали. И чем ближе мы подходили к концу линии,
тем сильнее крики усиливались. Вскоре причина беспокой-
ства стала ясна. В одну из ловушек попался молодой зверек.
При нашем появлении он забился в кустик чия и стал издавать
пронзительные вопли. Тут среди его сородичей началось не-
вообразимое. Суслики кричали на все лады и тряслись от воз-
буждения. Пока мы вынимали пострадавшего, они устроили
нам настоящий «митинг» протеста.
Сусличья «солидарность» победила. Пленника мы отпусти-
ли на волю.

Небольшой саманный домик знакомого чабана Рахимбая за-
терялся среди каменистых сопок, между которыми лежат ма-
лоснежные степные долины, удобные для выпаса скота. Стоял
ноябрь, и пока не выпали глубокие снега пастух каждый день,
угонял отару овец подальше от дома.
Прожив несколько дней у Рахимбая, мы стали обращать
внимание, что своих овец он чаще всего оставляет перед зи-
мовкой. Каждое утро мы видели, что они, словно заколдован-
ные, находились на одном и том же месте, где он их оставил
вечером. Пригоняя к зимовке отару, Рахимбай со своим по-
мощником и собаками разворачивает и прокручивает ее на
одном месте. Сбившиеся в кучу овцы еще некоторое время
отдыхают стоя, а затем одна за другой, ложатся. Рахимбай спо-
койно оставляет их здесь на ночь под присмотром злых сторо-
жевых собак. Лишь в ветреные или метельные дни он загоня-
ет их в загон и кошару.
Вечером, сидя за чаем, расспросили Рахимбая и узнали, что
в подмеченном нами нет ничего, на его взгляд, удивительного.
Привычка оставлять овец в заснеженной степи используется
казахами испокон веков и основывается на хорошем знании
их поведения. Оказывается, что, сделав с отарой несколько
кругов на одном месте, особенно по чистому снегу, создается
своего рода условный загон для них, за границы которого, в
заслеженную степь, овцы боятся выйти.
Большой рыжий кот выбрался из заброшенного сада и не
спеша стал переходить широкую дорогу, направляясь в сторо-
ну дома. Полное ленивой важности шествие кота вмиг нару-
шило появление лохматой дворняжки, выскочившей из-под
соседней подворотни и с тявканьем бросившейся за своим
врагом. Кот, как ужаленный, промчался через улицу и заско-
чил в распахнутые ворота своего дома, но не кинулся паниче-
ски спасаться под родным кровом, а напротив, изогнувшись
пушистой дугой и, подняв «трубой» рыжий хвост, пригото-
вился защищаться, стоя на линии ворот и всем своим видом
выражая древнюю истину — «мой дом — моя крепость». Он
сердито зашипел и чуть не набросился на налетевшую на него
собачонку, которая, почувствовав, что получит отпор, опасли-
во остановилась, поворчала и потеряв бойцовский пыл у гра-
ниц чужой территории, поплелась к своей подворотне.
По озеру Туранга-Куль в Зайсанской котловине гуляли тя-
желые темные волны. С запада дул холодный октябрьский ве-
тер. Охотник, устроив на песчаной косе в тростнике скрадок,
ожидал вечернего перелета северных гусей и уток.
Вокруг расстилалась унылая глинистая пустыня с редкими
кустиками чия и чингиля. По ней, словно футбольные мячи,
подпрыгивая, мчались большие шары солянок – перекати-по-
ля. Они с разгона врезались в крутые волны, крутились в них
и вскоре тонули. Метрах в двухстах в стороне по урезу воды
вдоль илистой отмели сидело с десяток кряковых уток. Уткнув
головы под крыло, они дремали.
Чтобы хоть как-то занять время ожидания, охотник внима-
тельно смотрел на катящиеся шары, выслеживая тот, который
помчится в направлении уток. Как они среагируют? И вот,
наконец, издалека покатилось, помчалось, запрыгало боль-
шое перекати-поле. Шальной ветер, поднимая пыль, в этот раз
«футболил» его точно в утиный табунок. На полпути, когда
растительный шар миновал небольшую куртинку чингиля, от-
туда следом за ним серой тенью метнулась маленькая степная
лисичка — корсак. Она стремглав неслась за перекати-полем,
словно прячась за него. Еще несколько мгновений, и все пе-
ремешалось. С испуганным кряканьем поднялась стая уток, а
одна из них, схваченная корсаком, отчаянно забилась на от-
мели и вскоре затихла. Ветер тотчас подхватил и унес на воду
несколько вырванных пуховых перьев. Лисичка поднялась,
осмотрелась, почистила лапой мордочку и, ухватив утку за го-
лову, потащила ее к темнеющим вдали зарослям кустарников.

В усадьбу Маркакольского заповедника из деревни при-
несли двух поросят-сосунков, совсем недавно отсаженных от
матери.
Спустя неделю, хозяева случайно оставили открытой дверь
и поросята бесследно исчезли из сарая. Осмотрели всё вокруг,
но поиски оказались безрезультатными. Лишь в одном месте,
на илистой луже, нашли отпечатки их маленьких следочков,
которые, судя по направлению, вели в сторону деревни. На
всякий случай сходили к прежним хозяевам. Поросята дей-
ствительно оказались там.
Самое поразительное в этой истории, то, что, едва научив-
шись бегать, поросята, принесенные на новое место в мешке,
оказавшись на свободе, отправились к родному дому самым
прямым путем, при этом, преодолев речку, рощу, болотце и по
незнакомой улице они пришли точно туда, где родились, прой-
дя без малого километр расстояния!
Еще один случай рассказали мне в другом заповеднике.
В военные годы в колхозах Алакольского района для нужд
фронта мобилизовали все излишки лошадей. Табун перегнали
из Уч-Арала на станцию Лепсы и поездом, в товарных ваго-
нах, отправили в Алма-Ату. При перегрузке одна из лошадей
вырвалась и убежала на свободу. Каково же было удивление
хозяина, когда спустя месяц после отправки, его лошадь по-
явилась дома. За это время она прошла не менее 600 км, пе-
реправившись через несколько рек и преодолев песчаные
пустыни.
В литературе уже описано немало фактов необыкновенной
ориентации домашних животных, но каждый новый случай
только добавляет очередные загадки.
О верности многих птиц друг другу написано и сложено
множество правдивых и легендарных историй. Мне до сих
пор вспоминаются два случая поразительной преданности
голубей.
Один мой знакомый в школьные годы увлекался содержа-
нием и разведением голубей. Однажды ему повезло — достал
великолепного самца турмана. К сожалению, он оказался
единственным в поселке и, к тому же, долгое время не брал
себе в пару ни одной голубки другой породы. В конце концов
турман образовал семейную пару с самкой сизаря. Весной на
чердаке они построили себе гнездо и самочка отложила в него
два белых яйца. В это время и произошел случай, поразивший
всех до глубины души. Вылетевшая с гнезда голубка присела
на крышу и принялась чистить оперение. В этот момент по-
явился ястреб-тетеревятник, вспугнул голубей и погнался за
самочкой. Не миновать бы ей острых ястребиных когтей, но
появившийся турман помчался наперерез и в последний миг
очутился в лапах хищника. Ценой своей жизни он спас под-
ругу. Произошло это событие на глазах у всей семьи и спустя
156Из записной книжки натуралиста К содержанию
несколько лет, слушая эту трогательную историю, я видел, с
каким восхищением родители и дети вспоминали и переска-
зывали во всех деталях этот поразительный случай самопо-
жертвования турмана.
Другой случай произошел на автомобильной трассе, по ко-
торой стремительно неслась легковая машина. Впереди, как
обычно, взлетела стайка сизых голубей. Одна голубка, слов-
но не замечая приближающейся опасности, продолжала спо-
койно собирать корм. Гибель ее была неминуемой, если бы не
второй голубь, который на глазах у водителя машины стреми-
тельно пронесся над дорогой и выбил голубку из-под колеса
на обочину.
Сколько смекалки проявляют вороны в своих воровских де-
лах! Воруют, где только представится возможность. Воруют в
одиночку и компаниями. Группами, конечно, лучше. В таких
случаях можно стащить что-нибудь наверняка и даже занять-
ся настоящим грабежом.
Так случилось и в этот летний день. Парочка черных во-
рон опустилась на зеленую лужайку около дома рядом с се-
мейством цыплят. Курица, кажется, даже не обратила на них
внимания. Вороны же стали спокойно, с невинным видом,
расхаживаться рядом, склевывая что-то из травы. Они слов-
но старались усыпить бдительность курицы. Иногда та посма-
тривала на них, но вороны «мастерски» делали вид, что заняты
лишь разыскиванием корма. А сами бочком-бочком прибли-
жались к цыплятам.
Вот они уже на расстоянии двух шагов от них. И тут, как по
команде, одна из них бросилась на курицу, вторая же — за цы-
пленком. Но хотя и считают куриц «тугодумными» птицами,
на этот раз воронам не удался их коварный прием. Доли се-
кунды курице хватило разобраться, в чем дело. Увернувшись
от нападения вороны, она стремительно атаковала и нанесла
ей ошеломительные удары, от которых та с пронзительным
карканьем отскочила в сторону. От другой же вороны цыпля-
157Таёжная заповедьК содержанию
та с писком успели скрыться под кучей хвороста.
Разбой не удался, и вороны, как ни в чем не бывало, снова
стали мирно расхаживать рядом, безвинно поглядывая на ку-
рицу. Авось, на этот раз она прозевает?!

Хмурым октябрьским днем, возвращаясь с неудачной охоты
по алтайским предгорьям, на жнивье большого поля, наконец,
удалось увидеть охотившуюся лисицу. Укрывшись в зарослях
шиповника, стал следить за ней в бинокль.
Вылинявшая «огневка», с отливающим медью мехом, пере-
бегая с места на место, обнюхивала колючую стерню у копны
желтой соломы. Порывшись в кочках, она вдруг замерла око-
ло кустиков полыни. В тот же миг оттуда выскочил матерый
заяц-беляк и размашистыми прыжками помчался к осиново-
му перелеску. Лиса, бросившаяся за ним, вскоре отстала, и из
зарослей травы временами мелькал только ее рыжий хвост.
Заяц, казалось, уже спасся, но на опушке леса вдруг появил-
ся его не менее заклятый враг — ястреб-тетеревятник, сразу
же спикировал и вцепился в беляка. Заяц, как подбитый, вме-
сте с хищником перевернулся и рванулся под куст шиповни-
ка. В бинокль я хорошо рассмотрел, что он, забившись в кусты,
отчаянно отбивался и все же сумел вырваться из ястребиных
когтей и скрыться в осиннике. А когда улетел тетеревятник,
сюда подоспела отставшая лисица. Она тоже, очевидно, виде-
ла схватку и надеялась обобрать опередившего ее ястреба, но
не успела. Рыжая обежала куст, обнюхала землю, где проис-
ходила борьба, подняла голову и, словно ничего особенного не
случилось, побежала вдоль осинника.
Когда я подошел к кустам шиповника, вокруг, как белый
пух, валялись клочки заячьей шерсти и несколько ястребиных
перьев. Косому повезло — он ушел от двух смертей сразу.

В середине декабря в южных предгорьях Тарбагатая не-
сколько дней шли обложные снегопады и, когда установилась
погода, братья Сергей и Игорь Шмыгалевы отправились на
лыжах на охоту за зайцами. Прокладывая по очереди лыжню
по глубокому снегу, в полдень добрались до березовой рощи
в верховьях Темной речки. Вначале выпугнули двух косачей,
затем на самом краю березняка подняли крупного беляка, ко-
торый помчался в сторону ближайших сопок. В это время па-
ривший кругами над степью беркут, спикировал в направле-
нии бегущего зайца. Выскочивший на вершину сопки беляк,
заметив настигающего его орла, неожиданно развернулся и,
вопреки всем правилам, помчался вниз по склону навстречу
хищнику. Беркут на большой скорости «накрыл» его, но про-
махнулся. Он с разлёту сел в снег, развернулся и, взмахивая
крыльями, прыжками бросился вслед за зайцем. В это время
беляк, пробежав с десяток метров до снежного надува у под-
ножия сопки, остановился и принялся быстро зарываться в
снег. Подоспевший к этому месту орёл сунул в снежную нору
голову, затем попытался достать зайца лапой, но не успел. По-
бродив по снегу вокруг, он остановился в полуметре от норы и
замер в позе выжидания. Однако, заметив приближение охот-
ников, разбежался, взлетел и скрылся за сопками.
Подоспевшие охотники, убедившись, что выходных следов
зайца нигде нет, принялись осматривать сугроб, где закопал-
ся беляк. Сергей, разрывая прикладом ружья снег, уже про-
шел около двух метров, когда ему навстречу в стремительном
прыжке выскочил заяц и, ударив его лапами в грудь, отскочил
в сторону и убежал. Охотник, получивший ошеломительный
удар, потерял равновесие и едва не упал. Такой прыти от зай-
ца никто не ожидал, ни беркут, ни охотники.

Морозный декабрьский день. Мохнатая лошадка, запря-
женная в сани, неторопливо бежит по накатанной зимней
дороге по заснеженному льду Маркаколя. Вдали показался
Самойлов мыс и долгожданная избушка, где мы собрались
погреться и вскипятить чай. Неожиданно замечаю впереди
на обочине черное пятно. Останавливаемся. На снегу, свер-
нувшись в комочек, лежит замерзающая землеройка — кро-
шечный насекомоядный зверек с носиком-хоботком. Видимо,
попав в глубокую колею дороги, она убежала далеко от берега
и, теперь, обессиленная, замерзала. В эту поездку я впервые
взял новенькие меховые рукавицы с кожаным верхом, ока-
завшиеся необычайно теплыми и удобными в зимних марш-
рутах. Подержав в руках зверюшку, в которой едва теплилась
жизнь, я пожалел ее и заботливо уложил в одну из рукавиц,
где она поместилась в боковом «пальце». Доехали до избуш-
ки и пока занимались чаепитием, рукавицу я оставил в теплом
месте около печки. После обеда собрались ехать дальше. Взяв
рукавицу, я решил достать землеройку, чтобы оставить ее
в теплой избушке. Каково же было мое удивление, когда не
обнаружил ее на прежнем месте. Отогрелась и сбежала. А на
«пальце» рукавицы зияла большая дырища!
— Какая черная неблагодарность! — осталось развести мне
руками.
В пустынной равнине Жусандала в жаркий полдень мы
остановились у артезианской скважины около пустующей ча-
банской зимовки. Умывшись и утолив жажду холодной водой,
я отправился внутрь дома в надежде увидеть там птиц. Одна-
ко ни гнезд деревенских ласточек, ни трясогузок, ни голубей,
обычно поселяющихся в таких помещениях, не оказалось. Я
направился к выходу, но вдруг сзади раздались глухие звуки,
напоминающие притопывание. Оглянулся, но никого не уви-
дел. Обошел кухню, заглянул в соседнюю комнату. Пусто! В
160Из записной книжки натуралиста К содержанию
недоумении пошел к дверям и вновь слышу уже настойчивое:
«топ-топ-топ». «Да что это такое, — возмутился я, — домовой
что ли завелся здесь?». Прошелся вновь по комнатам, осмо-
трел все закутки и остановился около полуразрушенной гол-
ландской печки. Заглянул на всякий случай внутрь и ахнул от
удивления. Из сумрака на меня смотрели четыре желтых гла-
за! В глубине печки у дымохода в ямке среди утоптанной золы
сидело два пропыленных сычонка. Увидев меня, они сердито
защелкали клювами и возмущенно затопали лапами…
Мое первое предположение оправдалось. В этом доме, да
еще в печке, действительно жил домовой, но только сыч!

Отшагав за день по горам более двадцати километров, уста-
лый я спустился к озеру и по накатанной грунтовой дороге
направился домой. Пришлось торопиться, так небо уже было
давно затянуто тучами и скоро должен был начаться дождь. До
деревни оставалось километра два, когда под порывами ветра
зашумели макушки берез, а по дороге поднялись клубы пыли.
Затем меня настигла сплошная лавина дождя. Я сбросил с себя
рюкзак, накрылся брезентовой штормовкой и присел на обо-
чине дороги. Проливной дождь был недолгим, но я успел про-
мокнуть до нитки. Отжав мокрую рубашку и штормовку от
обильной влаги, оделся и, поеживаясь от прохлады, тронулся
в путь. По дороге от лужи к луже текли мутные ручьи. Каково
же было мое удивление, когда, пройдя метров двести, я ока-
зался на совершенно сухой дороге. Даже придорожные кусты
и трава были пропылённые. Сюда дождь просто не дошел.
Я отправился дальше, размышляя о превратностях судьбы.
Повстречался деревенский мужик, едущий навстречу на ло-
шади. Поздоровались. Он с удивлением осмотрел меня, мо-
крого с ног до головы и покачал головой. Объяснять ему ниче-
го стал — сам поймет и не менее удивится через сотню метров.
Середина апреля. На Маркаколе яркое ослепительное солн-
це и весенняя теплынь, хотя еще кругом лежит снег. Присев
в прибрежных кустах, наблюдаю за парой белых куропаток,
которые, сидя на тальнике, кормятся, откусывая набухшие
почки.
В тишине слышу знакомое жужжание и, с удивлением вижу,
что мне на руку с биноклем садится крупная домашняя муха.
Вялая, сонная, только что пробудившаяся после долгой зим-
ней спячки. Вдали от жилья встреча с человеком, видимо, была
для нее большой радостью. Целый час, пока я вел наблюдения,
она летала рядом. Завершив свои дела, я собрался и отправил-
ся на лыжах в сторону деревни. Муха продолжала следовать
за мной до самого дома…
На следующий день на конных санях мы отправились озе-
ром в сторону дальнего мыса. Зимняя дорога по заснежен-
ному льду размокла, поэтому едем то по снежной «каше», то
разбрызгивая воду в глубокой колее. Еще отъезжая от дома, с
удивлением обнаружил, что за нами следует точно такая же,
как вчера, комнатная муха. Она кружится то около бегущей
лошадки, то присаживается где-нибудь на санях около нас.
Впервые в жизни даже не возникло желания отмахнуться от
нее. За полтора часа проехали одиннадцать километров, но
она так и не отстала от нас. Когда остановились на отдых в из-
бушке на берегу озера, муха залетела внутрь и устроилась на
отдых на потолке близ жарко натопленной печки. Вечером,
уезжая, мы уже с сожалением обнаружили, что обратно с
нами она не полетела.

На берегу озера, у обочины тропы, заросшей высокой тра-
вой, стоит береза. Ее нижние красноватые ветви, уже давно
засохшие, безжизненно, как старческие руки, свисают до са-
мой земли. Паук густо оплел их паутиной и они, как паруса,
раскачиваются, задерживая в своих тенетах мошек и кома-
ров. Еще гуще паук оплел толстый березовый ствол. Присядет
на него насекомое и сразу в ловушке. Свидетельство этому —
серый слой иссохших насекомых, набившихся в паутину.
Чуть дальше березы над тропой склонилась раскидистая
ива. Тугой серебряной сетью паук оплел на ней среднюю вет-
ку, без малого три метра в длину. Настоящее паучье хозяйство!
Самого хозяина я застал за проверкой снастей. Почувство-
вав мое приближение, он не удрал в укромный уголок, а при-
нялся трясти паутину, да так сильно, что она вся стала ходить
ходуном. Зачем он это делает? От страха, наверное? Оказы-
вается, в целях маскировки. Во время этой сильной тряски он
становится совсем невидимым вместе с сетью

Солнце уже клонилось за пустынные увалы, когда я воз-
вращался к экспедиционному лагерю берегом речушки Ор-
та-Теректы, стекающей с горных отрогов Южного Алтая.
Неожиданно среди несмолкаемой стрекотни цикад послыша-
лось нарастающее жужжание — и тотчас я получил хлесткий
шлепок по щеке. К моим ногам упал черный жук. Им оказался
крупный экземпляр навозника - гимноплевра, близкого соро-
дича знаменитого священного скарабея. Жук смешно шеве-
лил усиками и, видимо, еще не пришел в себя от непредвиден-
ного тарана. А мимо, как шальные пули, проносились другие
навозники.
Оказалось, что я вышел на недавнее стойбище скота, где
было в разгаре настоящее пиршество. Впереди на тропинке,
облепив коровью «лепешку», копошилось множество навоз-
ников. Жуки энергично прогрызали подсохшую корочку «ле-
пешки» и, оставляя за собой ходы, погружались в ее содержи-
мое. Через некоторое время насытившиеся и измаранные до
неузнаваемости, они выбирались наружу и, наполняя все кру-
гом жужжанием, пытались взлететь. Однако отяжелевшим
после пиршества и испачканным, сделать это им было нелег-
ко, и только после многократных попыток они, наконец, под-
нимались и разлетались по стойбищу.
Вскоре оживление вокруг «лепешки» стихло. Жуки уже
разлетелись, а я еще задержался, заинтересовавшись стран-
ным поведением крупного навозника, который пытался что-то
вытащить, вернее выкатить из небольшого отверстия «лепеш-
ки». Это у него явно не получалось, и он стал усиленно расши-
рять вход. Через несколько минут работы из отверстия пока-
зался круглый комочек, который упорно толкал сзади второй
жук. По своим размерам он был почти на четверть меньше
своего спутника. Выбравшись наружу, жуки стали торопливо
очищать крылышки, грудку и головку.
Затянувшуюся процедуру их туалета неожиданно прервало
появление третьего навозника, который, не обращая внима-
ния на хозяев, взобрался на их шарик и принялся с жадностью
его грызть. Однако не званный гость тотчас подвергся нападе-
164Из записной книжки натуралиста К содержанию
нию одного из хозяев и был опрокинут на спину. После вто-
ричной атаки он предпочел ретироваться.
Обеспокоенная нападением чужака, семейная чета тро-
нулась в путь. И тут меня поразила удивительная работоспо-
собность и согласованность жуков в передвижении шарика.
Впереди него всегда находился крупный жук. Он двигался
спинкой вперед, подкатывая шар лапками на себя. Более мел-
кий жук работал в положении головой вниз. Он отталкивался
передними лапками от земли, а задними с усилием толкал шар
вперед. Ему приходилось гораздо труднее. Через несколько
минут пути его блестящий хитин покрылся пылью. На много-
численных ямках и трещинах, встречавшихся на их пути, он
часто терял равновесие и опрокидывался на спинку, а шарик
укатывался в сторону. Крупный навозник в таких случаях тер-
пеливо поджидал, пока его спутник примет прежнюю позу, и
они вновь трогались в путь.
Прошло около получаса, а жуки проползли всего лишь не-
сколько метров, с титаническим упорством преодолев все
встреченные препятствия. Наконец, они выкатили шарик на
полянку с рыхлой почвой. В одном месте навозники останови-
лись. Меньший жук головкой и лапками разрыл землю. Но, не
удовлетворившись глубиной, выбрался, и они двинулись даль-
ше. Остановка — и вновь он зарывается в почву и опять вско-
ре вылезает наружу. Почвенный слой по-прежнему неглубок.
Через метр навозники попали в выбоину от коровьего копы-
та. Меньший жук тотчас начал зарываться в пыльную землю
прямо под шарик. Прошла минута — и шар стал медленно по-
гружаться. Крупный навозник в это время взобрался на шар
и тяжестью своего тела способствовал его погружению. Од-
новременно сторожил свое изделие. Иногда, при моем при-
ближении, он обегал вокруг выбоины, проверяя, не грозит ли
опасность. Успокоившись, возвращался на место. Один раз он
даже зарылся в землю, видимо, помогая меньшему в работе.
Вскоре им стали мешать комочки почвы. Тотчас показалась за-
пыленная головка меньшего жука. Он раздвинул создавшую-
ся преграду, а затем головой с усилием приподнял мешающий
погружению большой земляной обломок. Крупный навозник
в это время стал вращательными движениями вкатывать шар
в образовавшееся пространство. Наконец он скрылся в земле,
придавленный сверху тяжелым обломком. Следом за шари-
ком зарылся и меньший жук. Но крупный выбрался в послед-
ний раз из выбоины, обежал ее вокруг и погрузился снова.
Теперь навозники вне опасности, и после утомительного пути
самка примется за откладку яиц и изготовление подземной ко-
лыбельки, в которой будет жить их потомство.
Пока я наблюдал за этой сценой, из-за хребта наплыли тучи
и стал накрапывать дождь. Пора возвращаться в лагерь, и я то-
роплюсь записать в дневник увиденное, но тут замечаю торо-
пливо ползущих по тропинке еще двух навозников. Необыч-
ная процессия невольно вызывает улыбку. На спинке одного
жука преспокойно едет другой. Вероятно, у этой пары брачная
пора... Но тут ударили тяжелые капли дождя — и навозники
тотчас погрузились в землю. Заинтересовавшись поведением
жуков, я разрыл их нехитрое убежище. Оба жука неподвиж-
но лежали передо мной — лапки прижаты к грудке и ни ма-
лейшего движения. Я их и в руки брал, и перекатывал из ладо-
ни в ладонь, и ронял на землю. Жуки были, словно мёртвые,
вернее имитировали ложную смерть. Опускаю их на прежнее
место. Прошла минута, вторая. Дождь усиливается, но они не-
подвижны. Наконец, начинаю замечать, как у одного из них
шевельнулись усики, затем лапки. Подобные движения повто-
рились и у другого. И вот они быстренько перевернулись со
спины на брюшко — и тотчас зарылись в землю, не оставив
после себя ни малейшего следа.
https://ihe.kz/
*************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
23 августа 2024 года.