Душа и тело Часть 6-2

Феликс Довжик

Душа и тело Часть 6-2


Поток воспитания

Детей губят сами родители. Больше некому. Другим до них дела нет. Соседи и школа заинтересованы, что дети были хорошими, но куда им против возможностей семьи. А потом дети губят своих детей, вкладывая в них то, что в себе не вытравлено.

Воспитание – это беспощадная борьба с собой, а кому охота с собой сражаться? Поэтому недостатки родителей передаются ребенку, и он выходит в жизнь с полным набором изъянов. Если он талантливо распорядится полученным наследством, тогда уж точно с родителей спроса нет.

 Возникает ощущение, что все произошло стихийно, само собой или по воле божьей. Конечно, бурные потоки воды могут нестись, как им заблагорассудиться, но разумные люди строят плотины и дамбы и ограничивают разрушительное движение. Но для этого надо быть разумным, а кому это надо?


Чудеса мироздания
Человечество неплохо устроилось. Вина за проделки перекладывается на эпоху. И люди во здравии, и подлость не кашляет.


Метастазы целеустремленности
В масштабах человечества подлость – заболевание эпидемическое. Одни ей подвержены, другие ею запуганы. Профилактика отсутствует, а дезинфекция, проводится поверхностно, поэтому не предохраняет от новых вспышек.
Подлость не только чрезвычайно заразна, она охотно поддерживается и распространяется заинтересованными. В итоге масса инфицированных придавливает массу с иммунитетом при молчаливом согласии и попустительстве массы равнодушных.


Попытка объяснения
Многие женщины с высшим образованием верят рассказам старушек о существовании разных невиданных чудес больше, чем высказываниям ученых. Значит, в вузе научные теории до головы не дошли, а на экзаменах выручала цепкая память и женское обаяние.


Вокруг поликлиники

- Россия – страна болеющих: очередь к врачам не иссякает. Добиться прогресса пытаются путем тотальной переделки мужских и женских туалетов в медицинские кабинеты. Это создает ощутимые препятствия, из-за которых больные вынуждены пребывать в хорошей спортивной форме.


Потери от экономии

Иногда человек увлеченно занят своим. Ему жалко потратить минуту, чтобы выслушать другого человека. Потом оказывается, что ему хотели предложить такое, о чем он даже мечтать не мог, а он проморгал плывущие в руки возможности, и теперь ему требуются месяцы, чтобы наверстать упущенное. Такое случается не каждый день, но довольно часто.
Минута год бережет.
Выиграешь минуту – потеряешь годы.
Как быть? Как поступать?
А для чего душа, сердце и голова на плечах?


Перекос направлений

Человечество в мечтах и желаниях устремлено к счастью, поэтому больше предпочитает увлекательное, чем познавательное. От предпочтений – выбор курса, стремление к легкой и беззаботной жизни, а не к разумной и ответственной.
Приятное лучше и легче трудного.

В путешествии по реальной жизни от столкновений с тяжелым и колким цели и пути искривляются и отходят от ожидаемого магистрального направления. В итоге человек, стремящийся к глубокому познанию жизни и окружающего, трагически счастлив, а стремящийся к легкой и увлекательной жизни, несчастлив трагически. Это – как правило, со всеми исключениями, но в массовом порядке.


Крюк наживы

Детей надо воспитывать, в том числе и наказанием. Если у ребенка через край выплескивается разрушительная энергия, и на него не действуют объяснения и уговоры, дешевле и лучше использовать ограничительные меры, чем пускать его на самотек. Надеяться на то, что он споткнется и сам свернет с накатанной дороги опасно и чревато.

И взрослых надо воспитывать. Многие из них – из беспризорного или искалеченного родителями детства. Пустите водителей транспорта на самотек, отмените контроль и наказание. Они при худо-бедно налаженном контроле при каждом удобном случае творят чудеса, а что будет при бесконтрольной вольнице? Разумная свобода допустима для общества дисциплинированного. Для безалаберного и необузданного воспитание во всем диапазоне дисциплинарных мер необходимо.

Главное назначение искусства – воспитывать, а не разнуздывать, взращивать душу, а не растлевать. Искусство же на данном этапе в погоне за наживой втюривает и впаривает самое низкопробное, особенно то, которое охотно клюют и заглатывают. Мастера товарной развлекухи, как и распространители алкоголя и наркотиков, даже о собственных детях не думают. С кем они будут жить и в какой атмосфере?
Конечно, человечество не столь глупо, как это может показаться. Когда его подводят к краю пропасти, оно быстро трезвеет. Но зачем доводить до края?


Душа и прочее

Классическое искусство – искусство души и разума. Оно формировалось штучным количеством авторов для ограниченного круга понимающих.
Развитие человечества ведет к росту объема и глубины информации и неизбежно вызывает разделение труда – узкую специализацию и погружение в свою сферу знаний. Из-за этого возникает стремление потреблять побочный духовный и интеллектуальный товар без затраты усилий, а это толкает создателей товара на путь дешевого успеха – вызывает у них ответное стремление идти на поводу запросов.

Современное ширпотребное искусство – искусство паха и подмышек. Оно создается для массового потребителя многочисленными отрядами хитроумных умельцев. Теперь цели и методы искусства сугубо меркантильные. Оно щекочет подмышки и возбуждает пах. Чтобы успешно дойти до каждого, оно опирается на первобытные инстинкты человека, и вполне плодотворно работает на кошелек создателя.

Те, кто воспитан на прежнем искусстве, в штыки воспринимают новое, но время представителей прошлого сочтено. С календаря слетают последние листочки прошедших эпох. Обновленные поколения выращены в новой среде – традиции и предания старины глубокой к ним прилипают плохо. Раз это – произвольное движение масс, то эти процессы не прихоть, а закономерность. Попытки воздействовать на массовые движения были.

 Люди безразмерной воли и цели, но ущербной души и разума, пытались формировать среду обитания придуманной псевдогуманной конструкции. Попытки силового воздействия ускоряют агонию. Возврат в искусстве к душе и разуму возможен только в том случае, если начнутся серьезные трудности в сфере материального производства, но такая неизбежность не радует.

Жизнь человечества конечна. Конечно и дело рук человеческих. С этим ничего не поделаешь. Выход один – обходиться без воплей, без истерик и плача. Нужно мужественно воспринимать неизбежное.


Кошелка высказываний

От жизни можно быть в ударе,
иметь валюту, как царек,
но человек тогда свой парень,
когда не правит кошелек.

- Человек не машина, ему до нее далеко.

- Жизнь была бы глупостью, если бы вместе с нами кончалась.

- Поворот к новому тупику спасает от предыдущего.

- Мелкому – мелкое, а крупное не всем по карману.-

- Даже много – меньше, чем хочется.

- Знает прыть, чего добыть.

- Совесть не каждого грызет, у многих есть оправдание.

- Как ни подделывайся под хорошего, уши вылезут.

- Хорошему человеку не позавидуешь – на нем любое пятно заметно.

- Перекормленным не стоит завидовать – у них своё несварение.

- Искусство – то, что останется, а не то, что мелькает.

- Жизнь – занятие вынужденное: иного нет.

Вечная тема

– Я тебя ночью не тревожил?
– Нет.
– А думаешь, не хотелось?

- Если ты меня сегодня любить не будешь, я тебе завтра дошью брюки.
- А если буду?
- Ничего тебе завтра не будет.
- Да черт с ними, с брюками!


Хороший врач

В НИИ, где я работал, и в фирмах, где я бывал, работники делятся на инженеров, старших инженеров и ведущих инженеров. Здесь всё понятно, а имея дело с поликлиникой, я долго не понимал медицинскую классификацию – врач и хороший врач. Я не улавливал различия их обязанностей. Слово хороший дополнительных функций не раскрывает.
Очень чёткое объяснение пришло ко мне с совершенно неожиданной стороны.

Работала у нас в лаборатории уникальная женщина. Родилась в деревне, сельскую школу кончила без отрыва от любимой деревни, работала в Красногорске на заводе и при нём заочный институт закончила без отрыва от деревни, а уж потом к нам перебралась и порядочно лет работала без отрыва от своей деревни, пока не получила от нашего НИИ квартиру в Истре. Всё равно от весны до осени она каждый год проводила в деревне.

Рассказчица была необыкновенная, все рассказы – события деревенской жизни, но какие краски, какие детали, какие сами события! В городе ничего подобного произойти не может. У всех уже слёзы ручьём от хохота, а она еще до кульминации, до самой изюминки не добралась. А рассказывает она, как будто в первый раз видит эти события, боится упустить важные детали и ей не до смеха.

На своём семидесятилетии уже в Москве, я по видеомагнитофону прокрутил гостям её рассказ с моего истринского шестидесятилетия, и все гости снова до слёз хохотали.
А жизнь у неё была совсем не смешная.

Ещё школьницей девчонкой она полюбила гармониста из соседней деревни. Так получилось, что три деревеньки расположились близко друг возле друга в углах треугольника, и где гармонист играет, вся молодежь туда, а чаще по очереди. После школы её Виктора забрали в армию, но дослужить ему не пришлось. В Армии обнаружилось, что у него широко известная из советской литературы, но очень редкая болезнь – болезнь Павки Корчагина или его создателя – классика советской литературы Николая Островского.

 Но есть некоторое отличие. У Виктора зрение не пострадало, и за прошедшие с тех пор полсотни лет медицина, хотя не научилась излечивать эту болезнь, но научилась как-то консервировать – замедлять ход течения.
Ни секунды не сомневаясь и зная о всех последствиях, Людмила немедленно заключила с Виктором брак навеки.

Виктор мог сидеть за столом и самостоятельно передвигаться на небольшие расстояния, но самое главное, у него оказались умелые руки, и голова очень хорошо соображала. Он быстро научился ремонтировать любую бытовую технику – телевизоры, магнитофоны, не говоря уже о прочей мелочи.

В деревне ему раздолье. Вышел на крылечко – мимо никто не пройдёт, а в городе в доме без лифта, как в тюрьме – лишь изредка соседи заглянут, если возникнет необходимость ремонта. Но тут тоже свои проблемы. Обычно начальство не понимает, что за любую работу надо платить, а наш человек, которому советская власть вечно не доплачивала, это хорошо знает и чувствует.

Как заплатить Виктору?
Больше трёшки не заплатишь – в своём кармане ничего не останется, а трёшка – мелочь за три дня работы. А вот если бутылку принесёшь, а она стоит два восемьдесят семь, так это как подарок близкому другу. Заодно компанию можно составить и за жизнь поговорить. А женщина или бабушка занесёт, тоже подарок и тоже разговор. Ну и конечно, переборы случались.

 В деревне это – святое дело, никто не упрекнёт, свои все такие. А в городе интеллигенты водятся – в седьмом колене после отмены крепостного права. Один такой завёлся в доме, где жила Людмила, как раз этажом выше. Он с работы возвращался всегда вовремя, а Людмила обычно задерживалась – у неё по дороге разговоры со знакомыми. А у Виктора случались переборы – норма точно не дозируется.

В таких случаях он выбирался на лестничную площадку, садился на первую ступеньку у самого барьера, за него держась легче присесть, и засыпал, ожидая свою Людмилу. Выше живущий интеллигент, заметив спящего Виктора, тут же бегом сбегал вниз ко входу в подъезд, и дожидаясь Людмилы, репетировал свою будущую речь. Иногда ждать ему приходилось долго, в таких случаях его речь разносилась особенно громко, достигая окон самого дальнего подъезда. «Опять твой пропойца на лестнице спит. Иди уноси своего инвалида урода. Из-за него домой пройти невозможно».

Почему этот дипломированный инженер, знающий все законы физики и механики, не мог спокойно возле стены обойти спящего Виктора, понять трудно. Возможно, жена ему после зарплаты и трёх копеек не оставляла, поэтому зависть душила ему все его внутренние органы, но злобу и горло не перекрывала.
Людмила никогда ни в чём не упрекала Виктора. Она понимала его судьбу и его дневное одиночество.

У Люси старшая и младшая сестры, она между ними. Мама Люси в последние годы жизни, предчувствуя скорый уход, несколько раз просила дочек: «Только после меня не ругайтесь из-за наследства. Как же это некрасиво. Живите дружно. Помогайте друг другу».
 Наследство – обычный деревенский дом на одну семью и двадцать соток земли, которые должны эту семью кормить. Как это на троих разделить, мама не знала, а дети смогли.

Мужу старшей сестры, он работал у нас и имел квартиру, в соседней деревне по наследству достались десять соток. Он построил дом и после ухода на пенсию вместе с женой поселился в деревне, а квартиру оставили дочке. У Люси та же история. Виктору достался родительский дом. Люся и Виктор там, а их дочь на квартире в городе.

Родительский дом Люси без всякого выкупа сёстры отдали младшей сестре. О ней-то и речь. Муж у неё военный, живут они в крупном областном городе в северной половине Европейской части России. И написала оттуда Лесе младшая сестра огорчительное письмо. У неё уже опустились руки. Не получаются у неё с мужем дети. Военная медицина не по этой части, областная по этой, но они уже не хотят иметь с ней дело – они не знают, чем ей помочь.

Люся тут же в этот день написала сестре обнадёживающее письмо. Приезжай немедленно. У нас есть хороший врач. Он тебе поможет, я гарантирую. Сестра поверила и приехала.
Я у этого врача на приёме не был, а вот Бушмелев, хороший мужик, но с ним случались занятные истории, он у этого гинеколога побывал. Родом он из Кировской губернии, мечтал стать лесником. Школьником старших классов он откуда-то узнал, что в Москве есть лесотехнический институт. Приехал, сдал экзамены, поступил и оказался на кафедре гироскопов. А уже оттуда его по распределению к нам направили.

Однажды у него прямо на работе невыносимо заболело горло. Он помчался в нашу институтскую поликлинику. В регистратуре женщина говорит, сегодня никаких врачей, кроме Бирюкова нет, и спросила, пойдет ли он к нему? Наверно пошутить хотела, а Бушмелев по незнанию согласился.

Геннадия Бирюкова трудно чем-нибудь удивить, он сам кого хочешь удивит. Он спокойно спросил, на что пациент жалуется, и тот пожаловался на горло.
«Серьёзная болезнь, – согласился Бирюков, – она на матку может повлиять». И этот намёк не помог, ничего Бушмелев, в это время уже женатый человек, не понял.

Бирюков осмотрел горло, выписал лекарство. Тут же в аптеке Бушмелев лекарство купил, в лаборатории принял, и ему вскоре стало значительно легче. Тогда он спросил у всех, что за странный врач Бирюков его принял. Не сразу женщины смогли угомонить свой хохот и объяснить ему, к кому он попал.

Я однажды видел Бирюкова в течении часа с близкого расстояния. Я уже в это время отец семейства, но до свершения этого факта моя Валентина пройти мимо Бирюкова не смогла. У неё то не тот резус, то что-то там ещё, и на меня волей-неволей посыпались восторженные рассказы о Бирюкове.

У меня уже сын почти взрослый, ему более полугода от момента рождения, и он с Валей пребывает на родине Вали в подмосковном Красноармейске, а меня уложили в истринскую терапию в палату номер девять. Такой номер наверно потому, что в палате ровно девять коек. А за окном лето, и там длинный стол, окованный сверху железом. Лучшей плоскости для костяшек домино не придумать, а я любитель слушать сопутствующие игре разговоры.

Душа доминошной компании милиционер в отставке, человек бывалый, немало чего на своём веку повидавший и по-своему мудрый. Не мог доктор Бирюков пройти мимо давнего своего приятеля, и между ними завязался интересный разговор не без шуток, прибауток и прочих острот. И тут речь у них зашла об одной даме – враче нашей больницы, женщине средних лет и очень представительной.

Милиционер дал ей резкую жёсткую оценку, а Бирюков пошёл дальше. Приди она к нему на приём, он бы ей за всё изощрённо отомстил, используя свои профессиональные знания женского организма. Мужики, все как один, захохотали, а мне показалось, что здесь некоторый перебор – за что так сразу.

Прошло некоторое количество лет. У меня сын уже школьник, мои родители уже живут вместе с нами, и вдруг у мамы воспаление лёгких. У неё в молодости жизнь была не сладкая. Время только-только после гражданской войны, а НЭП еще не развернулся вовсю. У мамы обнаружили туберкулёз. Профсоюз тогда был профсоюзом. Маму отправили в Крым, в Ливадию. Там ей туберкулёз залечили. А тут вдруг в Истре воспаление лёгких. Очень это нехорошо. Участковый врач, женщина, уговорила маму лечь в больницу.

Маму положили в отделение, которым командовала женщина, отзывы о которой я уже слышал от Бирюкова. Кроме положенных утренних обходов, она вдруг повадилась проводить обходы перед уходом с работы, но вместо лечения стала проповедовать женщинам свои черносотенские взгляды. Мама смолчать не смогла. Утром эта дама выписала маму из больницы, не вылечив и не долечив.

Наша участковый врач, проявив максимум старания, вылечила маму. Но слабое место всё равно рано или поздно себя проявит. У мамы в легких обнаружили онкологию. В пожилом возрасте такие процессы протекают медленно. Мама лет на девять пережила ту мадам врач, а была старше её лет на двадцать.

Я не могу утверждать, что тот день, когда мы узнали о смерти мадам врачихи, был самым грустным днём для мамы, хотя никакого злорадства мама не проявила. Мама в жизни много разных людей повидала. Иногда удивлялась, а иногда нет. Смерть этой дамы она приняла, как должное. А мне кажется, что в нашей небесной канцелярии, хотя и не всегда, но хотя бы иногда, принимают правильные решения.

Люся отвела сестру к Бирюкову. Он сестру о чём-то расспросил, что-то осмотрел, что-то объяснил и посоветовал: «Через год рожай. Потом долго не пляши, не тяни! Через два года, а лучше через год и девять месяцев снова рожай».
Год для нас пролетел незаметно. Вдруг утром влетает в лабораторию Люся с огромным тортом и кричит: «Родила-а-а!».

Сколько после этого торта пролетело времени, мы не засекли. Однажды снова влетает Люся с тортом и с криком в лабораторию: «Родила-а-а-а!!».
А мне ещё раз довелось встретиться с Бирюковым.

Уже распался Советский Союз. Схлопнулись миллионные тиражи литературных журналов до нескольких скупых сотен, но зато частные издательства за деньги желающих получили право издавать книги любым тиражом. И вдруг слухи в нашем отделе среди женщин – Гена Бирюков издал книгу стихов. Что за шутки? Откуда у него деньги? Когда они у него были?

Но нет. Женщины из конструкторского сектора принесли мне тоненькую книжицу стихов Геннадия Бирюкова.
Юра Ковш и я штатные рифмоплёты всех поздравительных юбилеев. Женщины попросили меня оценить стихи.
Листаю и все финансовые вопросы понятны. Книжица выпущена стараниями нашего мэра – женщины. А она у нас дама серьёзная и строгая.  Ей спонсоров искать не надо – сами построятся в очередь.

А стихи великолепные. Он же с дамами – шутник, остряк, балагур. Надо же им поднимать настроение, отгонять прочь их естественные страхи, делать вид, что всё пустяки и всё будет великолепно. А в стихах – какая тонко чувствующая душа, какое зрение, какая чувствительность. Какая лирика!

Ни слова о политике. Ни слова о социальном. Природа и чувства человека, его контакт с прекрасным окружающим миром, и как же это всё красиво изложено и как легко проникает в тебя.

Вся эта история с Люсиной сестрой и с Геннадием Бирюковым помогла мне понять, чем отличается врач от хорошего врача. Врач выписывает рецепт и прощается с пациентом. А хороший врач говорит – рожай! И женщина рожает. Говорит – не тяни! Через год и девять месяцев рожай снова! И женщина снова рожает. И нечему удивляться. Всё просто, и никаких секретов.


Парадокс совершенства

Если думаешь, что тебя высоко ценят, то не знаешь себя или не знаешь людей.

Слегка порочный более понятен, чем тот, кто корчит из себя непорочного.

Не надо быть безупречным. Люди этого не потерпят.

2009 -2010 гг.