Душа и тело Часть 6-1

Феликс Довжик

Душа и тело  Часть 6-1


Прощание с телом

Моё поколение – годы рождения 1936 – 1942 гг.
Одну странность в нашем НИИ я заметил именно в своём поколении. Может быть она случалось и в другом поколении, а я пропустил, не знаю.
Не прошло пятёрки лет существования нашего НИИ, как начали проявляться единичные случаи явления, которые в народе называют – крыша поехала.

Вдруг ни с того, ни с сего Женя Свиридов заявил, что начальник лаборатории украл у него его изобретение – триггер. Чушь несусветная. Триггер в каждой переводной американской книге. Что ты там изобретёшь? А Женя каждого знакомого за пуговицу ловит и, улыбаясь, жалуется и на каждом собрании пытается выступить с таким заявлением. В конце концов его уговорили уехать к родителям. А через пару лет что-то подобное с другим товарищем, но по другому поводу. Он упирался дольше, но уехал.

Два случая были с девчонками, но с некоторым отставанием от ребят и со значительно большим упрямством.
Одна из них – душа женских компаний, надёжный кандидат в первую десятку невест. И вдруг её на всех вороных понесло в политику. На всех собраниях, комсомольских или профсоюзных, она порывается выступить с критикой власти и её невозможно ни удержать, ни остановить. А время махрово советское. Пяток лет назад – венгерские события Всем говорливым языки укоротили. А ей всё нипочём.

А в таких НИИ, как наше, у тех, кому это надо, всегда есть свои уши. В райкоме партии заинтересовались – что там у вас происходит? К очевидному случаю пришлось отнестись с райкомовским пониманием. Больных надо лечить, а не давать им трибуну. С большим трудом уговорили девчонку лечь в Московскую областную психиатрическую больницу. Полгода её там чинили. Вернулась – другой человек. Улыбается виновато, на собрания – ни ногой, и сама понимает, что работать она не может. За проходную её никто не выталкивал. Это было её решение.

Вторая после сердечной неудачи стала допекать врачей, доказывая им, что она больная. В конце концов врачи с ней согласились и устроили её в ту же Московскую областную психиатрическую больницу. Через полгода выпустили. Месяц она поработала, уволилась и уехала на родину. Там её след пропал.

А вот с тремя мужиками всё кончилось трагически. Мужик без крыши – и не мужик, и не жилец. И надо же было такому случится, что второй и третий из этой троицы близкие мне люди. Первого я совсем не знал, видел несколько раз издалека. Угрюмый, неразговорчивый и на работе, и в общежитии. Утром не явился на работу, уехал на водохранилище. На нашей лодочной станции у сторожа деда Ефима взял лодку и отплыл на середину водоёма. Как потом оказалось, в его авоське лежал огромный булыжник, завернутый в его рубашку. Авоську он привязал себе на шею и отправился измерять расстояние от поверхности водоёма до самого дна. Тело потом аквалангисты подняли, а тайну никто не узнал.

Второй из этой троицы Саша, мой друг и ближайший прикроватный сосед по общежитию. Он появился в моей комнате после исчезновения Ильича. Родом он из сельской деревушки в Донбассе. Он очень хотел получить высшее образование, но понимал, что на одну стипендию, даже если он её получит, он не проживёт. После школы два года работал шахтёром, деньги копил для института.

Забой – шестьдесят сантиметров высоты, но уголь – не будущая копоть для тепловых станций, а настоящий антрацит для металлургии. В забое – на коленях или полулёжа, а в общежитии горняков – пьяные драки и поножовщина. Одного горняка на его глазах сбросили в лестничный пролёт вниз головой.

Со мной ему скучновато, тем более с нашим квартирным Азербайджаном, но в каждой соседней квартире он – гость желанный. Летом я втянул его в нашу туристическую группировку, и он легко в ней прижился. Ему ничего не стоит перенести девчонку через лужу, если она дома забыла резиновые сапоги, или набросить её рюкзак сверху на свой, если она заметно устала. А знаменитый украинский борщ он готовит – объедение. В походе он самый обласканный женским вниманием парень, но вне похода взгляды девчонок обращены на других, и он это хорошо понимает.

В этот период мы с ним особенно сблизились. В походе я костровой и его первый и единственный помощник, когда он готовит знаменитый украинский борщ. Тем более сбивающей с ног оплеухой оказалось для меня внезапное появление передо мною его совершенно пустой кровати – без подушки, без покрывала, без одеяла, без двух простыней и матраца. Что стоило накануне сказать или хотя бы утром. Конечно, я бы огорчился, но это уже не было бы с его стороны тайным предательством.

Я не только огорчился, я очень серьёзно обиделся.
С этого момента, мы с ним ни разу не встретились, хотя жили в соседних подъездах. Дважды я видел его издалека, но расстояние не позволяло даже кивнуть головой друг другу.
Пролетела осень, зима и даже весна. Юра Гром захотел узнать, что такое альпинизм, а в месткоме как раз две путёвки на Кавказ, в альплагерь. Предложил Саше путёвку, а он охотно согласился.
 
Сашу по его физическим данным направили в спасотряд, а Юра пошел на штурм вершин. Саше пришлось поработать. Трое альпинистов сорвались со скал в глубокое узкое ущелье – спасателям тела доставать.
Через две недели после возвращения из альплагеря Саша с утра зашел в Первый отдел, вызвал к амбразуре входных дверей милейшую женщину Зою Шорохову и стал убеждать её, что он не американский шпион, и что он никаких секретов американцам не передавал. Больше часа перепуганная Зоя отбивалась от Саши, но он пришёл на второй день, потом и на третий.

Зоя обратилась за подмогой к начальнику Первого отдела, а он у нас человек бывалый – отставной полковник соответствующей службы и, самое главное, вполне съедобный мужик. За все годы работы у нас на нём, кроме одного, ни единого пятнышка. Ни заскоков и перегибов и никакого ненужного рвения. А пятнышко самое пустяковое и понятное.

 Доски, привезенные под вечер на территорию НИИ для ремонта помещений соседнего отдела, оказались утром у него на даче. Эка невидаль для нашей страны, чего шум поднимать. Ну где он при советской власти мог купить эти доски, а НИИ может снова их заказать. Через год привезут.

Начальник на четвёртый день к приходу Саши подготовился основательно. Он выложил перед ним регистрационные журналы выдачи документов за все прошедшие годы работы фирмы. Ну где твои подписи? Покажи мне хоть одну. Ты же у нас ничего не брал, а значит, никаких секретов не знаешь. Сколько мешков картошки ты забросил в подшефном колхозе на грузовик, их не интересует. За сведения, не представляющие интереса, даже американцы платить не будут. Успокойся и живи спокойно.

Часа три убеждал Сашу начальник отдела. Саша в конце концов согласился, но ушёл очень задумчивым.
Зою Шорохову он перестал допекать, он задумал нечто другое. Его уже мятежная не знающая покоя душа решила расстаться с телом. Способ подсказал балкон его новой весёлой квартиры, на котором он теперь в одиночестве часто простаивал, глядя на тогда еще прерывистый и не очень густой поток машин.

Со стороны балкона по ту сторону Волоколамского шассе тротуар, а за ним забор очень небольшого городского парка. Полсотни метров влево на краю парка отодвинутый от шоссе городской дом культуры, между ним и шоссе небольшая площадь, на которой узкий, но высокий постамент, а на нём скромный бюст Чехова. Городская детвора старшего дошкольного и младшего школьного возраста этот бюст обожает.

 В оттепель для детишек это прекрасная мишень. Голова Антон Палыча вся залеплена снежками. А тут же недалеко от бюста, где кончается площадь дома культуры и забор парка, притулившись к забору стоят два кирпичных столбика от бывшей калитки – всё что осталось после войны от усадьбы, в которой какое-то время жил Чехов. 

 Между краем части шоссе, по которому машины едут в сторону Москвы и тротуаром растут редкие старые деревья, ровесники Чехова. За одним из них притаился Саша, высматривая подходящую машину. Но он же был новичок в этом деле.
Водитель грузовика издалека обратил внимание на суетящегося за деревом мужика и на всякий случай сбросил скорость, а когда Саша бросился ему под колёса, он ударил по тормозам.

 Саша отделался слегка примятым телом, ушибами и царапинами. Его уговорили лечь в Московскую областную психиатрическую больницу, а оттуда быстро не выпускают. Не знаю, посещали ли его друзья из веселой квартиры, но парень, с которым он вместе работал, посещал его регулярно. От него все сведения о жизни Саши в этот период.

 Мне интересным показался один случай. В разговоре с приятелем, а точнее сказать с настоящим другом, Саша сказал: «А может быть я Лев Толстой?». Приятель легко согласился с ним. «Конечно, Саша, но у тебя с Толстым небольшая разница. Толстой всё, что знал, всё, что понял, рассказал людям, а ты всё, что знаешь, держишь в себе».

Мне кажется, что в этом есть некоторое моё влияние. Он же видел, что я много читаю и много пишу, но это не могло оказать существенное влияние на его поступок. Больше он к Толстому не возвращался, но сам вопрос – это попытка Саши понять, что с ним происходит и почему? 
 Где причина произошедшего? Где побудительный толчок в эту сторону? Альплагерь? Чужие смерти? Но он до этого видел смерти и не такие – и круче, и на его глазах.

Сердечные приключения? В нашей квартире женщины бывали, но приходили к Мехти с определённой целью и желанием – не дружбу дружить. А в веселой квартире девчонки появлялись довольно часто. У Саши на той квартире случилось некоторое увлечение. Он сделал правильный выбор. Девчонка была его среды, его уровня, мне казалось, что у них может быть прочный союз, но девчонка размечталась о розовом принце на белом коне с золотыми подковами.

Когда для неё звенел уже третий звонок и истекали все возможные биологические сроки, отец детей половины матерей-одиночек города успел подарить ей ребёнка. (Другую половину матерей-одиночек детьми обеспечивал другой товарищ).

Саша в жизни разбирался не меньше многих. Он быстро отшвартовался от этой подруги. В больничных разговорах со своим приятелем эта тема ни разу не поднималась.
Видимых причин его неожиданного схода с рельс у меня нет. Жизнерадостный был человек. В тот период, когда я его мог наблюдать, его ничто в жизни не огорчало. Так сразу за полгода перекроиться?

Могу лишь обвинить устройство нашего мозга. Какие-то нейроны от каких-то воздействий сместились в опасную зону и соприкоснулись с другими.
Мне довелось видеть жуткую картину. Созданный нашим коллективом прибор на моих глазах сходил с ума, и я ничем не мог ему помочь.
Заказчик прибора в задании потребовал, чтобы мы провели испытания прибора на радиационные воздействия.

Мы разместили прибор в указанном месте специального помещения, а я с пультом для проверок прибора в другом. Меня испытывать на воздействие радиации фирма, предоставившая нам эти услуги, проверять не собиралась. Прибор набором кабелей соединен с пультом, и я перед началом испытаний тщательно проверил, что с прибором всё в порядке. И вот звонок – начинается нарастание радиации до должного уровня.

 Довольно скоро на пульте вспыхивает лампочка, которая не должна гореть. Меня прошибает холодный пот. Явный сбой прибора. Работаю тумблерами – включаю, выключаю, эта часть прибора совершенно не работает, а с самим прибором полное сумасшествие. Не горящие лампочки зажигаются, горящие гаснут, всё невпопад, полная неразбериха, ни на один сигнал прибор не реагирует, и я в полной растерянности. Прибор ни к чёрту, какой позор.

Раздаётся звонок – радиация начинает спадать. И вдруг гаснет лампочка, которая не должна гореть. Проверяю на воздействие – реагирует. По команде включается и выключается. А следом другие лампочки одна за одной приходят в нормальное состояние. И только сейчас я вспоминаю, что в задании требование – прибор должен нормально работать после воздействия радиации. Мы выдержали испытания.

Случай с Сашей – похожий случай. Что-то под черепной коробкой не то, а медицина пока бессильна.
Не прошло и месяца после выхода Саши из больницы, и он снова вышел на Волоколамку. Но теперь у него уже был опыт. Водитель другого грузовика ничего не заподозрил и не сбавил скорости, лишь в последний момент что-то предпринял. Грузовик очень серьёзно раздробил Саше левую ногу, не считая других ушибов и травм. А у нас в хирургии в то время работал очень хороший хирург Жуков, и у него уже была практика таких травм.

 Работал у нас в НИИ начальником лаборатории занятный человек Владимир Тихонович. Обычно мы звали его короче – Тихоныч. Он был постарше нас. Один год ему пришлось повоевать. Служил он в противотанковой батарее, но в боях участвовал всего четыре раза. Жена его работала в нашей лаборатории, и он нас всех хорошо знал.

 –   В кино вам показывают противотанковые пушки со шитом – рассказывал он мне – а это брехня. Мы щиты сразу снимали. Из-за них ничего не видно. Сидишь в засаде, ждёшь. Увидел – бей первым. Промазал – сразу откатывайся на заранее подготовленную позицию. Зазеваешься – он первый пришлёт тебе гостинец, костей не соберёшь.

У Тихоныча страсть – двухколёсный мотоцикл, но так, как он водит, я ни у кого не видел. Однажды он меня пригласил доехать с ним от НИИ до общежития. Вот это была езда. Меня на каникулах после второго курса мой школьный друг возил и даже терял с мотоцикла, друг Виталий в Истре возил не раз, но тут с Тихонычем всё было другое – никакой логике не подвластное.

Внезапно Тихоныч на голом месте резко тормозил. Вероятно, хотел, чтобы я своей головой почесал ему спину, но я же вполне мог своей головой пробить в его спине огромную дырку. То вдруг без всяких оснований мгновенно развивал бешенную скорость, но я в этом деле был человеком матёрым – меня уже с мотоцикла теряли.

 Единственная опасность, я мог слететь вместе с изогнутой трубкой, за которую держался. То вдруг Тихонычу понадобилось обязательно обогнать машину, а её водитель сознательно притирался к середине дороги, чтобы Тихоныч вместе со мною на встречке протаранил насквозь какой-нибудь грузовик.

Чему тогда удивляться, когда Тихоныч попал в серьёзную аварию, а грузовик добросовестно поработал с его правой ногой. Хирург Жуков из того, что осталось, используя любые кусочки, вылепил ему нечто, напоминающее ногу. К этому времени они уже были «на ты» и друзья не разлей водой.

Нога получилась короче левой и, как бы стесняясь своего несовершенства, начиная от колена отвернулась вправо градусов на сорок пять. «Что ж ты мне ногу криво поставил?», – спросил Тихоныч своего нового друга, когда увидел её обнажённую. «Давай я тебе её снова сломаю и поставлю прямо», – спокойно предложил Жуков.
Походка у Тихоныча после этого стала, как ни у кого. Мало того, что он заметно прихрамывал, так ещё его правая нога гордо шла боком вперёд, как бы приплясывая и как бы стыдясь своей левой подруги.

Я у него как-то спросил: «На мотоцикле теперь будешь ездить?». Ответ оказался неожиданным. «А как же?! Дней через десять закончу ремонт и поеду». И поехал. И стиль вождения остался прежним. Ни жене, ни мотоциклу Тихоныч никогда не изменял, а вот заплечные попутчики его предали. После аварии на его мотоцикл никто не садился.

Ногу Саше хирург Жуков починил. Саша ходил заметно хромая, но даже без палочки, но всё остальное Жуков исправить не мог. Сашины соседи поняли, что им за Сашей не уследить. Они написали письмо его маме в деревню. Мама быстро приехала и увезла его с собой. Через полтора месяца от неё пришло короткое письмо. Саша свой приговор себе привёл в исполнение.

А меня до сих пор тревожит вопрос – правильно ли я поступил, когда он лежал в Московской больнице?
Я на него был серьёзно обижен. Уходя из нашей квартиры, он подвёл черту этапу жизни и не искал со мною встреч. Я ему уже не нужен и неинтересен. Но в больнице совсем другое дело. Может быть хотя бы на десять минут ушли в тень его навязчивые мысли, может быть ему было бы приятно почувствовать, что кто-то его не забыл, кто-то помнит его. Но я ему такой возможности не предоставил.

Третий случай прощания с телом понятен, но это не отменяет вопросов.
У друга Виталия был друг по мотоциклетным увлечениям Миша Очеретенко. Физически он был очень сильный человек, а я ещё из рассказа Горького знал, что очень сильные люди очень ленивы. Такой мой вывод в школьные годы не всегда верен, хотя очень часто это действительно так. Сильный человек на короткое время может применить большую силу, а из физики известно, что при этом происходит большая трата запасов энергии. После этого наступает период её накопления.

Однажды друг Виталий и я решили на двухколёсном мотоцикле Виталия посетить лес, в котором мы ещё не бывали. Миша поехал за нами на своём трёхколёсном.
Только въехали в лес – лужа, которую не объедешь. Мы слезли с мотоцикла и, не выключая мотора, а помогая ему, повели мотоцикл через лужу – Виталий подталкивает его за рога, я толкаю сзади, а сам мотоцикл, возмущенно рыча, перемешивает колёсами липкую землю со дна с водою и новую смесь выплёвывает на нас.

А Миша поступил иначе. Он выключил мотор, поднял свой трёхколесный мотоцикл и перенёс его через лужу.
А в подшефном колхозе на стройке какого-то кирпичного сооружения другие герои.
Бетономешалка отделена от стройки, она там, где источник воды, а шланг в сотню метров где вы в советском колхозе найдёте? И конечно же, а как иначе, несколько машин кирпичей свалены не там, где стройка, а возле бетономешалки. А что? Придёт дармовая рабочая сила из ученого института и всё перенесет носилками.

Виталий носит с Мишей, они примерно одного роста, и я с напарником похожей конструкции. Если честно, мы с напарником немножко недогружаем, чтобы кирпичи по дороге руки у нас из плеч не выдернули. Но зато мы с ним бойко перемещаемся, пожалуй, три к двум. Примерно к седьмым носилкам Миша стал выдыхаться, никакие эксперименты не помогают – ни перегруз, ни недогруз.

В конце работы на нашу голову неприятности. Уже автобус пылит по дороге, нас увезти домой, так притащился наш институтский ревизор.
То, что у нас бетономешалка очищена и промыта идеально, ему не в счёт. «Вы должны были не менее десяти носилок кирпича приготовить возле стройки на следующее утро!» - «А почему утром там кирпичей не было и бетономешалка оставлена в безобразном состоянии?» - «Вы за себя отвечайте, другие своё получат. А вам достанется. Я сегодня же доложу в партком».

Доложил. Через неделю мы ровно в том же составе на том же месте. Никаких кирпичей возле самой стройки нет, и бетономешалка – хуже не бывает. Раствор не слили, её не промыли. Застывший раствор насмерть сковал её. Раствор каменщику готовим вручную в ведре. Несколько энтузиастов попытались кувалдой очистить бетономешалку – ничего не вышло. А кувалда тут лежит – случай обычный.

Притащился наш ревизор. «Почему кувалдой не сбили?» - «А вы сами попробуйте».
Попробовал. Раз десять ударил – слону дробина. Ушёл обиженный. И тут Миша нам всем говорит: «Мужики, я могу очистить бетономешалку, но с условием: вы меня не будете заставлять носить носилки с кирпичами».
Через полчаса бетономешалка, как новенькая, а Миша залёг в траву на солнцепёке.

По характеру Миша веселый, очень общительный человек, ходячая энциклопедия старинных приличных анекдотов, которые и при девчонках можно рассказывать, но как-то у него отношения с девчонками не складываются. Наши девчонки, впрочем, как и мальчишки, это дети провинциальной администрации и интеллигенции, а Миша по всей своей сути из самой глубинки крестьянский сын.

Мише очень нравится наша Надя, несколько раз он говорил мне об этом, наверно, рассчитывал на мою помощь, но я в таких проблемах совершенно не помощник. У меня ни опыта, ни умения, я понятия не имею, как это делается. К тому же после нашего похода в Абрамцево Надя сильно изменилась в лучшую сторону, смелее стала, дружелюбнее даже по отношению к малознакомым мальчишкам, и у неё появились кавалеры, появилась возможность выбора.

Миша не меньше, чем на три года старше меня, ему очень хочется решить свою семейную проблему, все его приятели это знают, некоторые даже пытаются помочь, но некоторые из них делают это грубо и бесцеремонно, на грани издёвки, а Миша всё это понимает, расстраивается и обижается. «Ну нельзя же так».

Однажды Миша признался мне. «Стыдно сознаться, я уже взрослый человек, но я до сих пор, как ребёнок, очень боюсь отца. Он у меня очень строгий. Приеду, он мне скажет: Миша, садись напротив меня, надо поговорить. Мама сядет сбоку, смотрит на меня печально, но слова за весь разговор не вставит. А у меня уже руки и ноги дрожат. И спросит отец очень грозно: Миша, ты почему не женишься? Ну что я могу ему ответить. Я уже домой приезжать не хочу. Боюсь отца».

Что я ему мог тогда сказать? Понимание всего этого пришло значительно позже.
Меня перевели в другой отдел, в другой корпус. У меня самого завертелась семейная карусель. Мы с ним виделись редко и мимоходом. Миша выпал из моего поля зрения.
У меня уже сын, своя кооперативная квартира. От Виталия узнал, что Миша женился. Нашёл себе жену в Красногорске. Там же была свадьба.

О самой свадьбе Виталий промолчал. Вероятно, не был среди приглашённых. Красногорск от Москвы – рукой подать, а Истра в часе езды. Провинцию не принимаем.
Я был в Ленинграде, в командировке. С трудом, но дозвонился до Истры. У нас домашний телефон, в ту пору большая редкость. И Валя сообщает мне печальную весть: «Миша покончил с собой».

Три месяца срока семейной жизни. Он еще работает в Истре и не выписан из общежития. Уехал утром в Истру на работу и здесь в Истре поставил последнюю точку. Похороны уже состоялись. Жена приезжала.
Никаких разговоров в Истре о Мише больше не было. Был человек и в вечность ушёл. В забвение.

Хороший человек был, от природы физически сильный, но совершенно безвольный. В брак надо вступать, похоронив все свои детские и юные комплексы, а его уже взрослое тело нашпиговано ими до подбородка.
Я от него ни разу не слышал, что у него были брат или сестра. У всех знакомых в разговорах это обязательно прорывалось, а у Миши только строгий отец и грустная молчаливая мать сбоку. Доскональных сведений о детских и школьных годах Миши у меня нет, но я попробую изложить свою версию.

Строгий отец лепил из него строгое послушание и, наверняка, применял жестокие наказания – выбил из него зачатки независимости и воли, выбил то, без чего плавание по течению невозможно, и уж куда там по своему руслу. Он лепил сына не для будущей его жизни, а раба для себя, для своей старости.

У Миши не складывались отношения с девчонками. В этих отношениях надо проявлять себя как личность, раскрывать себя, а он робел и терялся. Он – ходячая энциклопедия старинных анекдотов, но это же библиотека, а своего ничего нет, он не способен завести и даже не может поддержать разговор с девчонками. Ни на лыжах, ни в походы ходить не может – его организм для этого не приспособлен.

Миша по работе много времени проводил в одной крупной фирме подмосковного Красногорска, месяцами у них пропадал, иногда по полгода. Он вёл там прибор, созданный его лабораторией для этой фирмы. Скорее всего, очень волевая женщина Красногорского коллектива, которую из-за переизбытка воли обходили стороной местные женихи, решила, что уж она из этого теленка вырастит себе хорошего вороного коня.

Что делает каждая женщина со своим избранником после загса? Она начинает лепить из него себе мужа по своему вкусу и своим мечтаниям. Это закон природы. Женщина из полуфабриката, созданного другой женщиной в другой семье, формирует товар для себя и для своей семьи.

Что делает вращающийся точильный круг с тупым стальным ножом? От ножа отлетают снопы до красна раскалённых мельчайших частиц стали. А если к точилу поднести кусок пластилина? Или пластилин вкруговую залепит весь наждак, или от пластилина начнут отлетать большие куски, разрушая всю его целостность.

Миша, не освободившись от гнетущего страха отцовской воли, сразу попал под новую волю и жесткую плеть. Выхода из этого капкана он не видел и не искал. Жизнь для него потеряла всякий смысл, она стала невыносимой. Только смерть обещала ему вечное успокоение.


С миру по нитке

Мы целимся в цель: недолет-перелет,
к изгибам изгибы – и вот поворот,
кирпичик к кирпичику – строится здание,
от мысли и к мысли – так строится знание.

- Нет идей – напрягай седалище. У него свои возможности.

- Желательно иметь ум и совесть, но и без них можно жить.

- Хорошо быть глупым: спросу меньше и за других отвечать не надо.

–       Повезло, значит, исчерпан ресурс невезения.

–       Судьба благосклонна ко всем – всем скучать не дает.

- Надо уважать мнение других, но не их бред и слепоту.

- Того, кто не видит себя, люди видят насквозь.

- Можно не быть ученым, но не нужно быть неучем.

- Глупость не прячется, она всегда на виду.

- Если кто-то не хочет быть человеком, с ним не станцуешься.

- Можно прожить жизнь и ничего в ней не понять, а в себе тем более.

- Пожалейте бога – ему в кого верить?

- А бог – слабак: не может заставить всех поверить в себя.

- Если честно, никакой честности нет.