Душа и тело Часть 5-2

Феликс Довжик

Душа и тело  Часть 5-2

Портрет

Мне не пришлось жить в институтском общежитии. Жалей не жалей – ушедшее время не поймаешь. Друг Леопольд жил и немало интересных студенческих историй мне рассказал. Но я семь лет жил в общежитии инженерно-технических работников, а это уже не истории и приключения, а поступки, характеры и первые черновые наброски судьбы.

Передо мною с близкого расстояния прошли несколько десятков выпускников разных вузов разных городов страны. Условно уровень нашего общения я делю на две группы – эпизоды и события. Событие – это тогда, когда я в результате общения чем-то обогащался: мыслями, эмоциями или доброжелательным отношением ко мне, обогащался тем, что является плодотворной пищей для души. Эпизоды – это информация, пища для памяти, иногда полезная, иногда не очень, но тогда она забывается быстро.

Хороший производственный коллектив – это другое. Там обязательно устойчивое ядро – трудовая семья, а вокруг с той или иной степенью сближения остальные. Ну и конечно, как во всякой здоровой семье, свои временные споры, ссоры, обиды, но не приводящие к разводам или распадам, если начальство из каких-то побочных соображений не дробит эти семьи.

У меня в общежитии конфликтов с соседями не было. Я по сути маменькин сынок, но, как оказалось, неприхотлив, если в мою жизнь не лезут.
Из всех промелькнувших в общежитии лиц, трое были близки к тому, что я называю событием, но, как потом оказывалось, я для них был эпизодом. А вот для одного из всех других, по-моему, я почти сразу стал событием, но наше совместное пребывание было коротким. Прилетела очень красивая девушка, его однокурсница, ни минуты не колеблясь легла с ним в постель, а потом увезла его на свою родину.

Для меня настоящим событием стали два человека из фирмы академика Янгеля в Днепропетровске с нашим последующим перелётом на полигон Капустин Яр.
Нас полтора десятка лоботрясов, вырвавшихся на свободу и пять женщин, одна из которых Марина Дмаковская. Она лет на пять старше всех нас, сразу после вуза вышла замуж, но что-то не станцевалось. С такой женщиной не сойтись, это же надо иметь семь пядей. У меня одно объяснение – оказался засекреченным алкоголиком. Помучилась с ним пару лет и поняла безнадежность затеи.

Весёлая, неунывающая, заботливая. Не знаю даже, какие ещё слова подобрать. Организатор всех развлечений. Мы все жили одним коллективом. Рыбаки сходили на Солянку, принесли рюкзак рыбы. Кто не рыбак – марш чистить рыбу, помогать женщинам. Даже эта работа оказалась не скучной. Она договорилась со столовой, нам поджарили рыбу. Пир – горой, без алкоголя, на полигоне до пуска сухой закон, смех, шутки, рассказы.

Доминошные игры на высадку, обязательно только одна коробка домино. Кругом болельщики, шутки комментарии. Прекрасная разрядка после дневной работы. Я не очень контактный человек, но Марина меня опекала и втягивала во все затеи.
 
В следующий свой приезд в Днепропетровск я получил допуск только в цех, а Марина, не знаю от кого, тут же узнала об этом, и в первый же день моего пребывания пришла проведать меня. Мне это было очень приятно. Немножко пожаловалась мне. В лабораторию набрали много мужиков, и её от полигона оттёрли. А это была для неё отдушина – всё время быть среди людей. А я ей был очень благодарен, я получил опыт общения и в следующей поездке на полигон с совершенно новым составом никаких проблем в общении у меня уже не было.

В этой же поездке на полигон я сблизился с Виктором Морозовым, тоже для меня человек магнит. Я где-то о нём уже писал, но повторюсь – не большой грех.
Виктор один из первых сотрудников Янгеля в Днепропетровске. У него нет высшего образования, он окончил техникум, но руководит коллективом, в котором два десятка инженеров.

Сам он из глухомани Кировской области. Он единственный из мальчишек своего класса прошел через техникум, все остальные прошли тюремные университеты. Мало этого, он умеет показывать фокусы. Мало этого, в душе и по сути он художник. Карандаш и бумага с ним всегда. В эпоху взлёта КВН он был художником Днепропетровской команды, а капитаном был сын академика Янгеля.

Здесь на полигоне, в гостинице, в его, как у руководителя, узкой келье на одного, однажды он меня спросил: «Хочешь, я тебя нарисую».
Пятнадцать минут неподвижности, и в руках у меня лист бумаги стандартного формата, на котором я вижу себя в профиль, фанатически устремлённого в свои мысли.

К своим фотографиям я отношусь равнодушно. Есть несколько фотографий, снятых профессионалами во времена моего студенчества. Я прилизанный с завидной копной волос, но я там пустой, во мне ничего нет, что могло бы заинтересовать меня. Исключение составляют две любительские фотографии, тайком снятые другом Виталием во время нашего похода по Карпатам. Они немного напоминают портрет, нарисованный Виктором. Моя реакция на портрет понравилась Виктору, и он подарил его мне. Но судьба у портрета оказалась трагической.

В общежитии неизбежно с совершенно случайным временным интервалом происходит смена соседей. К кому-то ты привык, с кем-то даже сдружился, и хлоп тебе раз – расставание.
Первое ощутимое для меня расставание произошло с рыжим Людвигом, но оно было для меня ожидаемым. Он вырос в поселке Глебовской птицефабрики Истринского района, после вуза попал в Истру, но мечтал переселиться в Москву. Ему с его умением общаться с женщинами покорить москвичку – как лесной орех молотком разбить.

Второе расставание было для меня огорчительным.
Отец у этого соседа по имени был Илья. Естественно, сын Ильич. Он подселился ко мне через полгода после моего вселения. Мы с ним в разных отделах фирмы, но пару-тройку лет нам пришлось тесно общаться по работе, и мы помогали друг другу. Ему было поручено создавать лабораторию по испытанию приборов – климатические, вибрационные и всякие прочие.

Мне мой начальник лаборатории, кроме основной работы по созданию приборов и без отрыва от неё, добавил то ли должность, то ли обязанность – ответственный за все испытания всех наших приборов. У меня знаний по этой обязанности выше макушки – круглый нимб, а для Ильича это его профессия, но у него, кроме неведомо как заблудившегося вибростенда, ничего нет, даже датчика измерять вибрационные нагрузки этого стенда. Но если суетиться, какая-нибудь тропка отыщется.

Мы с ним пронюхали, что есть знаменитый в ту пору почтовый ящик сто один, которому поручено разработать все правила и законы этих испытаний, и есть знаменитый НИИ метрологии имени Менделеева, и обе эти фирмы в Ленинграде, а я в Питере свой человек. Директор НИИ профессор Арутюнов читал нам в Политехе лекции по электрическим измерениям – прекрасно и интересно читал.
Я легко убедил своего начальника, что ехать в Питер должны мы вдвоём, и он мигом устроил нам такую командировку.

Питер 1950 года и Питер через десяток лет – это два разных города. Питер через пять лет после войны – уцелевшие блокадники, интеллигенты довоенного образца. Через десяток лет с окраин новостроек, «под гармонику наяривая рьяно», потянулся во все районы отборнейший русский мат. Подросли дети старожилов. Ну как после такой войны их не баловать? А подросшие дети своё недовольство, приправленное злобой, выносят на улицу.

Понаехали со всех регионов вшивые отличники. Из-за них в вуз не поступишь. Придётся в армию идти или на производство и под гармонику обниматься там с пролетариатом.
Действительно, провинция знала, хочешь выбиться в люди – учись и иди в вуз. Других путей не было.

Но в ленинградских фирмах всё было не так. Ни в каких других предприятиях страны, где я бывал, так доброжелательно не принимали, как в Питерских НИИ и заводах.
Через несколько лет в лабораторию Ильича стало поступать оборудование и измерительная аппаратура к ним.

В общежитии в нашей квартире тоже произошли серьёзные изменения. Вместо Людвига к Мурату подселили Мехти, а сам красавец Мурат по примеру Людвига стал интенсивно окучивать Москву и вскоре туда переехал. Почему к Мехти никого не подселили, у меня только догадки. Или Мурат не выписался из общежития, или Мехти договорился с комендантом. Деньги у него водились. Ни на алкоголь, ни на женщин он ни рубля не тратил, да и в еде был неприхотлив, но женщины на вечер были ему необходимы практически ежедневно, а случалось, но не часто, обычно летом, две или даже три.

Вёл он себя с ними, как султан. Никаких встреч, никаких проводов и всего один случай появления женщины, когда он принимал другую. Эта очень красивая высокая статная женщина изредка посещала его в течении нескольких месяцев. Такой привилегией, до поры до времени, после неё пользовалась еще только одна – полная противоположность первой: невысокая, некрасивая и предельно худая.

Первая женщина месяца два или три не приходила. Я в некотором роде служил у Мехти швейцаром. Он, прекрасно зная, что дверной звонок, это к нему, никогда не выходил встречать, а мне гораздо легче пойти и открыть, чем терпеть назойливые звонки. И вот однажды звонок. В дверях красавица, а лицо у неё – лицо человека, решившего на отчаянный поступок. Я ей объясняю, что Мехти занят, но она меня отстраняет и решительно уходит в его комнату. Через полчаса она выходит, стремительно проходит мимо моего стола, и больше я её в городе ни разу не видел.
Еще одна история, связанная с ним.

В нашей туристской компании появилась молодая очень симпатичная учительница русского языка и литературы. Естественно, в походах мне есть о чём с ней поговорить. Она, как и я, отслеживает новинки в литературных журналах.
Однажды звонок в дверь. Открываю – она стоит. По моей физиономии она поняла моё изумление и мимо улыбаясь успокаивает меня: «Я не к тебе, я к Мехти».

Часа через полтора она выходит из его комнаты и опять мило улыбаясь говорит: «Не отрывайся от своих занятий, я сама закрою за собой дверь».
Через три месяца гром с ясного неба. Она выходит замуж за начальника лаборатории программирования нашего отдела.

Более неприятного человека я в нашем НИИ не встречал. Он закончил мехмат МГУ, потом аспирантура и защита диссертации. Ему в нашем отделе сразу дали лабораторию, собрав в неё полтора десятка программистов. Через полгода все разбежались, кроме одного парня и двух женщин. Женщин попросили потерпеть, их терять не хотели.

 Программирование он знал хорошо, тут претензий нет, но во всем мире, с его точки зрения, нет ни одного человека, сравнимого с ним по таланту, а это позволяло ему сверху вниз с нескрываемым презрением смотреть на всех остальных, Лицо его при этом неприятно перекашивалось и изображало предельную брезгливость, а в добавок ко всему он неприятно особым образом очень громко шморгал носом. Создавалось впечатление, что его обильная сопля должна вот-вот вылететь, но он с трубным хлипом успевал её поймать и с шумом отправлял во временное подлобное хранилище.

В тот день, когда я на работе узнал о женитьбе сопливого начлаба, у меня в общежитии произошло небывалое событие. Я где-то задержался и пришел в своё жилище на добрый час после обычного. Через полчаса из своей комнаты выглянул Мехти и сразу ко мне. Для него это совершенно неурочное время. Иногда он со мной беседовал, но это всегда происходило после приёма посетительницы и его ужина.

Он сразу без всяких предисловий изложил мне своё искреннее возмущение.
 – Зачем она приходила ко мне? Я же был её первым мужчиной. Неужели не могла подождать три месяца?
Мне нечего было ему ответить. Ни тогда, ни сейчас я не профессор в этих вопросах.
Через три месяца молодожены развелись. Она тут же исчезла из города, а он исчез через месяц после неё.

Меня жизнь с Мехти в соседней комнате нисколько не напрягала, а Ильича она иногда раздражала. Однажды прихожу с небольшой задержкой после работы – кровать его совершенно пустая. Третий сосед в моей комнате Лёня Береснев. Он еще более чем я человек неконтактный. На его глазах Ильич переселился в весёлую квартиру, она в соседнем подъезде. По сути Ильич поступил правильно – ему со мной и Лёней скучновато, но я огорчился. Переезд за час не решается. Надо у коменданта разрешение получить. Мог бы предупредить, но он даже этого не сделал. Не счёл нужным.

Немало лет пролетело, пока я понял, что произошло. Я с детских лет и в последующей жизни хотел иметь друга, а не всем это надо. Я думал, что мы с Ильичом друзья, но, как оказалось, я для него эпизод, и он легко расстался со мною. Для него в это время и все девчонки – эпизод, друзья у него велосипед и лыжи.
Настоящим другом стала ему жена, а я не совсем случайный свидетель её с ним знакомства, и в качестве мелкой мести я всё сейчас обнародую.

Возвращаюсь я с небольшой задержкой к себе в общежитие и вижу: девчонка из соседнего корпуса общежития вывела велосипед, немножко проехала, а потом повела к подъезду Ильича, но остановилась в некотором отдалении и делает вид, что внимательно осматривает свою технику. А в этом подъезде один единственный велосипед, и по времени Ильич должен вот-вот его вывезти. Теперь и я делаю вид, что кого-то жду, и демонстративно рассматриваю свои ручные часы.

Появляется Ильич. Подругу он явно заметил, но не обратил внимание и уже собрался оседлать технику, но она его окликнула. Между ними завязался разговор, и я минут семь изображал человека, кого-то ждущего. Наконец они сели на велосипеды, и поехали – она впереди, он сзади.
К концу лета они заехали в загс.

Немало лет пролетело. Пришли мы с Валей на платформу нашей железнодорожной станции, а там Ильич держит на руках внучку лет трёх, может чуть больше.
 – Твоя? – спрашиваю. А девчонка во все глаза с любопытством смотрит, что за люди перед нею.
 – Моя, – отвечает с гордостью.
 – Меняешь на кота?

Девчонка несколько минут изумлённо смотрит на меня, а потом внезапно разворачивается на руках деда, крепко обхватывает своими ручонками его шею, а голову прячет за его голову. Ильич её успокаивает:
 – Дедушка не будет тебя менять, дедушка тебя любит.
Через несколько секунд девчонка разворачивается ко мне лицом. В глазах радость и гордость – ты слышал, дедушка не будет менять меня на кота, дедушка меня любит.

Исчезновение Ильича из квартиры – не последнее для меня огорчение. Через какое-то время исчез Лёня Береснев и объявился в той же весёлой квартире. Вместо него поселился земляк Мехти, совсем молчаливый человек, а Мехти для него – что-то вроде повелителя и божества.
Вместо Ильича поселился Саша, но о нём отдельный рассказ, если смелость и вдохновение не иссякнет.
 
А уже потом вместо Саши появился сосед – главный виновник истории с моим портретом. Денис Маслин. Он мне сразу понравился. От него веяло такой благожелательностью, что трудно было не растаять. Собирается в магазин, обязательно спросит, не надо ли мне чего, если да, то он купит. Он очень общительный человек, а комната наша скучноватая. Уходит – предупредит, где будет, рюмку другую там выпьет, если представится возможность, но ни разу не возвращался сильно подвыпившим и ни разу не нарушал общий постельный режим.

Меня он совсем покорил одним случаем. Пришёл поздно вечером сильно расстроенный – такое не сыграешь, и всё откровенно рассказывает. Познакомился с девчонкой, она ему очень нравится, и как раз сегодня после работы она впервые пригласила его к себе домой. У неё свой домик в посёлке за Иерусалимской станцией.

Сначала приготовила ужин, накормила сытно и вкусно, потом, естественно, поцелуи, объятия, прижатия одетых тел к друг другу, а когда дошло до постельной кульминации, у него стопроцентный сбой основного инструмента и море позора. А она его утешает. Это она виновата, затянула желаемое событие, придешь завтра, сразу этим займёмся, и у тебя всё получится.
После такого его откровения – ну свой парень, свой в доску.
На следующий день опять пришёл поздно, но счастливый, как никогда. Даже спрашивать не надо – за сто вёрст видно.
Но соседом моим он был не долго.

На майские праздники я собрался ехать к родителям в Белоруссию. Обычно после зарплаты в конце месяца я регулярно отправлял по почте родителям часть своего заработка, а на этот раз решил – сам отвезу. Эти деньги и деньги на обратный билет я положил в чемодан, в котором хранились носильные вещи, документы и мой портрет, нарисованный Виктором Морозовым. Билет в Белоруссию был уже заранее куплен.

Денис был в курсе моих планов. За три дня до моего отъезда он меня предупредил, что переселяется в весёлую квартиру нашего подъезда. Понятное дело – скучно ему с нами, но поступил честно, предупредил, первый случай в моей общежитейской жизни.
За два дня до моего отъезда он переселился.

Мне пора ехать в Москву на Белорусский вокзал. Я открываю в шкафу-кладовке свой чемодан – там ни рубля. В холодном поту ищу документы – слава богу, все целы. В сберкассу бежать – она уже закрыта. Придётся признаться родителям, что меня обокрали, брать у них деньги на обратный билет.

Спускаюсь по лестнице. Из весёлой квартиры на втором этаже доносится шум и гам. Понятно, Денис устраивает банкет по случаю своего вселения. Я это зафиксировал, но не придал этому никакого значения. У меня другие заботы. Я обречённо еду в Москву. В вагоне уже не до сна – какая сволочь могла это совершить. Обвинять соседей по квартире даже в голову не пришло. Подозрение пало на пропойцу из соседней по лестничной площадке квартиры общежития.

Точно он. Отомстил. Однажды я одолжил ему деньги. Обещал вернуть с зарплаты – не вернул. Через пару месяцев пришёл просить снова. А где должок? Ах, забыл. Но теперь точно сразу с зарплаты за оба раза заплатит. Видимо, почувствовал, что я колеблюсь, и дожал меня. В третий раз пришёл просить через три месяца, но тут у него ничего не вышло. Ушёл злой и обиженный. Вот и решил отомстить. Он же хорошо знает, что английский замок нашей двери, видел же он несколько раз, и их же замок не лучше, можно отжать любой тонкой расчёской. Приехал в обед – на этаже никого, шарь целый час.

Мама отнеслась к событию с пониманием. На её жизни много чего случалось. Не я её, а она меня успокоила.
Вернувшись домой в Истру, я внимательно осмотрел чемодан и с ужасом обнаружил, что на дне нет портрета. Ворюга, интеллигент поганый, деньги завернул в бумагу, так в кармане унести не мог, а потом, наверно, порвал и выбросил в мусорную корзину.

О сумме денег я быстро забыл, маме с первой же зарплаты всё недостающее вернул, а о портрете забыть не мог. На соседа пьяницу я теперь волком смотрел, но недолго. Его отправили за ворота, и он исчез.
А Денис вскоре женился на той же женщине и даже через год стал отцом.

Пролетело ещё несколько лет, я уже сам отец семейства. И тут погибает Леопольд.
В нашей милиции какой-то праздник. Утром пьяный милиционер водитель везёт домой пьяных милиционеров, разгоняет машину до предела её возможностей и, не вписавшись в поворот, сбивает насмерть Леопольда.

Нет хозяина, хромает техника. У Риммы сломался холодильник. Мастерская по ремонту уже есть, но на дом не приезжают. Привозите, разберёмся. Римма позвала меня и Женю Ерёмина, когда-то первого сотрудника Леопольда, а Женя своего однокурсника Уварова, уже начальника лаборатории. Ждём с ним Женю, а тот всегда опаздывает.

В лаборатории Уварова в должности техника работал Денис, я это знал. И Уваров мне вдруг рассказывает, что Денис регулярно читал мои записные книжки и мою толстую общую тетрадь, а потом Уварову регулярно всё пересказывал. И тут меня током ударило. Я сразу вспомнил шум и гам в весёлой квартире на нашем втором этаже. Откуда у него деньги при его малой зарплате. Банкет был в последних числах апреля, от зарплаты далеко и до аванса не близко. Как же он профессионально втёрся ко мне в доверие. Не выдал бы мне Уваров такую информацию, никогда бы на него не подумал.

Пролетело, наверно, ещё лет пятнадцать. Прохожу проходную, за ней вестибюль, а там на дальней стене висят доски для объявлений. На одной некролог и на фотографии в чёрной рамке кто-то знакомый. Некролог всегда вызывает печаль. Приближаюсь с грустью в душе, но мою грусть из меня мгновенно вышибает злорадство. На фотографии мой ворюга Денис.

Получил то, что заслужил, а ему еще нет сорока. Дорого бы дал, чтобы знать, что он чувствовал, когда понял, что ему приходит каюк.
Любить, так любить, ненавидеть, так ненавидеть.
Деньги я бы ему простил – соблазн его победил. Портрет я ему простить не могу.