Неудачник. Глава 9 перевод

Дружба, начало которой, казалось, было положено тем воскресным днём, чуть было не погибла в зародыше. Уже следующий визит Рэдфорда в Беренов выявил хрупкость этого ростка.

Случилось так, что минуло три недели, прежде чем это посещение состоялось, так как маневры были в разгаре, и полк трудился на некотором расстоянии от Лохатыни. В самый день возвращения Рэдфорд взгромоздился на своего гнедого и отправился в Беренов, горя нетерпением проверить основательность своих надежд в отношении Степана, а также ознакомить его с содержанием письма, которое вёз в кармане.

День был знойный, дорогу покрывал толстый слой пыли, тонкой и белой как мука, встающей столбом под копытами лошади, и надолго зависающей над дорогой, прежде чем плавно опуститься. Когда гнедой, наконец, достиг селения, он был какого-то непонятного серого цвета, а сам Рэдфорд, с волосами словно покрытыми пудрой, в запылённой форме, наполовину ослепший от пыли, более походил на мельника, чем на улана.

Вид деревни поверг его в изумление, настолько Беренов был далёк от своей мирной и сонной обыденности. Всё и вся, казалось, пребывало в движении и суете; некоторые дома были в состоянии побелки, крылечки тщательно отскребались от привычной грязи, а праздничные зелёные ветви на крышах привели на ум Рэдфорду его первое появление здесь в мае. Ветви, которые словно приветствовали его тогда, с тех пор высохли и почернели, но только сейчас они были убраны со своих мест и выброшены на дорогу, чтобы уступить место новым. Он предположил, что, должно быть, наступил канун какого-то праздника, но, не имея с собой греческого календаря, не мог припомнить, какого именно.

Плебанию он обнаружил в состоянии смятения. Через широко открытые ворота телега, доверху нагруженная берёзовыми ветвями, со скрипом въезжала во двор, в то время как более обычного всклокоченный Андрей c полубезумным видом взбирался на холм, с вершины которого эхо разносило в горячем воздухе звуки усердного забивания молотком. К стене дома была прислонена лестница, и – что самое удивительное – дьякон самолично протягивал ветки одному из работников фермы, сидящему на крыше. Агнешка, в переднике поверх платья, мелькала тут и там по коридору, то с метлой в руках, то с молотком, то с веревкой, в то время как в зале, где вся мебель была задвинута в один угол, и две щётки усердно скребли пол, мадам Серпова что-то делала со связкой палочек и грудой хлопчатобумажных носовых платков, а батюшка, с растрепанными седыми волосами, выбившимися из-под съехавшего головного платка, сновал из угла в угол с тряпкой в руках, нервно высматривая возможную паутину.

Сумятица была столь велика, что на Рэдфорда едва обратили внимание.

- Да, это великое событие, - сказал отец Флориан с отсутствующим видом, отвечая на одновременные приветствие и вопрос, - Агнешка, любовь моя, я вижу ещё одну вон там наверху, но наверно мне лучше не взбираться на стул, или может пан лейтенант будет так добр убрать её?

- Но что за событие? – спросил Рэдфорд, выполнив просьбу батюшки. – Я вижу только зелёные ветки кругом и …

- Их слишком мало на крыше, разве нет? – встряла Агнешка, врываясь в комнату. – Говорю вам, нам нужна ещё одна полная телега, тётя Ядвига. Я распоряжусь?

Мадам Серпова пожала костлявыми плечами.

- Распорядись, если хочешь, но что за дело Антонине Бруновска, больше веток или меньше, не могу понять. Принесла ты гвозди, что я просила?

- Так это Антонина Бруновска – причина всего этого? Я думал, её ожидают не раньше…

- Не подержите это, пока я разрезаю надвое? – перебила мадам Серпов. – Агнешка убежала, как раз когда она была мне нужна.

- Но Антонина Бруновска?

Понадобилось ещё несколько минут и ещё несколько вопросов, прежде чем ему удалось привлечь внимание и получить связное объяснение. Наконец Рэдфорд узнал, что по какой-то причине, а может и без всякой причины, пани внезапно решила ускорить дату своего приезда, и ожидалась уже завтра, а обычай и традиция требовали, чтобы деревня в этом случае имела самый праздничный вид.

- Ну и в результате, как вы видите, даже Богумил признал, что сейчас не лучший момент, чтобы оставить всё как есть, - сказала мадам Серпова, кивком головы указывая на окно. – Думаю, он уже передал не менее дюжины ветвей.

- А Степан, где он?

- В здании школы. Они там тоже все с ума посходили. Если Антонина Бруновска действительно такова, как о ней говорят, она всюду сунет свой нос, не успеет выйти из вагона. Не то, чтоб это было так важно, всё идет предначертанным путём, и даже Антонина Бруновска не более чем орудие в руках Господа. Честное слово, Юзя единственная разумная тут среди нас. Она спит где-то на кухне. Ещё гвоздей, Агнешка, - позвала она через открытую дверь. – Те, что ты принесла, слишком маленькие.

Рэдфорд вышел из дома, так как он приехал только, чтобы поговорить со Степаном.

Здание школы, отличимое от других только по колоколу, который висел между двух столбов прямо перед дверью, находилось примерно в центре деревни. Несколько людей находилось внутри, и, войдя внутрь, Рэдфорд не сразу заметил Мильновича. Здесь тоже доски пола влажно блестели, и скамьи, прежде наваленные в одном конце длинной низкой комнаты, теперь расставляли по местам два крестьянских парня под руководством высокого худого человека в полотняном пальто и серых брюках, стоящего спиной к дверям. Рослая, румяная молодая особа стояла на стуле, аккуратно втыкая пурпурные астры в раму большой цветной литографии с изображением императора Франца Иосифа, а другая особа, маленькая и бледненькая, держала корзину с цветами.

- Может кто-нибудь сказать мне, где лейтенант Мильнович? - спросил Рэдфорд довольно хриплым голосом, так как ещё не избавился от дорожной пыли в горле.

Человек в полотняном пальто обернулся, и Рэдфорд с удивлением узнал своего товарища.

- Мильнович! Степан! Что, чёрт побери, это значит?

- Только то, что лейтенанта Мильновича больше нет, - ответил тот, немного краснея под изумлённым взглядом Рэдфорда. – Вы конечно знаете, что я не могу вечно носить военную форму.

- Ну да, но до вашей отставки…

- Я в отставке.

- Хотя ваш отпуск ещё не кончился?

- Да, хотя мой отпуск ещё не кончился. Это желательно по многим причинам, - добавил он, бросив взгляд на двух молодых женщин в другой стороне комнаты.

Рэдфорд понял, что сейчас не лучшее время для объяснений, особенно когда его тут же попросили посторониться, чтобы дать место скамье. Кажется, сегодня он мешал всем и везде становился поперёк пути Антонине Бруновска и её вассалам. В мрачном молчании он стоял, наблюдая за тем, как Мильнович отдавал распоряжения двум парням и одновременно отвечал на вопросы двух молодых женщин, которые, закончив с отделкой императорского портрета, желали знать, не украсить ли подобным образом школьную доску, и что делать с большим чернильным пятном на полу в углу комнаты, и какой бумагой, коричневой или белой, заклеить оконное стекло, которое Анна Беллек разбила вчера вечером на уроке. Они хотели узнать это и ещё многое другое; едва только низенькая девушка спрашивала что-нибудь, как тут же высокая придумывала что-то ещё, очевидно решившись ни на миг не уступать бывшего лейтенанта своей бледной сопернице. Обе школьные учительницы взирали на него весьма благосклонно, и всё же Рэдфорд не мог не признаться себе, что форма улана шла его товарищу куда больше, чем нынешнее его платье. Никто не назвал бы Степана красавцем, так как лицо его было слишком узким, губы – слишком тонкими, а самое главное, в выражении его лица не было никакой весёлости, никакого оживления, столь свойственных молодости. Но благодаря прекрасно очерченному носу и угольно-чёрным глазам, посаженным глубоко под слегка выступающим лбом, он невольно привлекал к себе внимание, где бы ни появлялся. И Рэдфорд вдруг вспомнил грубоватую пословицу - приобуть, приодеть, так и есть на что глядеть - и признал её неприятную правоту. Нынешний Мильнович был не тот, не вполне тот, которого он знал раньше. Плохо пошитое полотняное пальто уродовало его гибкую хорошо сложенную фигуру, а неопределённый цвет совершенно не шёл к его ярко чёрным волосам и глазам, не то что голубая уланка с алым шитьём. Этот вид усугубил угрюмость Рэдфорда. Видеть воочию, что его товарищ спустился на ступеньку вниз по лестнице социальной иерархии, было для него мучительно из-за ожившего чувства вины.

- Кажется, вы очень заняты, - заметил он, и вдруг вспомнил: - а что учитель? вы нашли его?

- Да, нашли,- ответил Мильнович и, снова бросив взгляд через комнату, добавил потише, - я расскажу вам позже. Через пять минут я закончу здесь.

Из-за множества сомнений, одолевавших молодых учительниц, и требовавших разрешения, пять минут превратились в десять; терпение Рэдфорда уже было на пределе, когда он, наконец, вышел из школы вместе с Мильновичем.

Он не стал тратить время зря и сразу изложил то, ради чего пришёл. Мать сообщала ему в письме, что есть возможность обеспечить его товарищу место в одном из лучших банков Вены. Работа почти что номинальная, должность весьма почётная, а жалование очень приемлемое.

Мильнович слушал молча, а когда Рэдфорд закончил, сказал без своей привычной горькой злости, с которой прежде встречал предложения помощи, но с решимостью:

- Нет, благодарю вас, Альфред. Эта работа не для меня.

- Да вам не придётся ничего делать, вы будете только контролировать других. Конечно, вам придётся пройти курс бухгалтерии, но для вас, с вашими способностями, это будет детской игрой. Им просто нужен надёжный человек.

- Я не буду надёжным человеком, так как я не могу контролировать работу других, которой сам не владею в совершенстве, и, конечно, никогда не овладею. Мне никогда не нравилось заниматься арифметикой. Нет, я не возьму на себя такую ответственность.

- Но ведь это лучше, чем совсем ничего не делать!

- Это не так. Я как раз собирался сказать вам, что я получил назначение.

- Назначение? - переспросил Альфред в изумлении, и тут Мильнович остановился и обернулся в ответ на зов, прозвучавший где-то позади на улице. Они увидели рослую учительницу, которая, запыхавшись, летела вдоль домов, чтоб, заливаясь румянцем, выпалить свой самый последний вопрос. В котором часу ей надо построить девочек следующим утром? И кто поведёт своих учеников первыми – она или пан Мильнович?

Мильнович кратко и немного нетерпеливо решил этот вопрос, и затем повернулся, чтобы продолжить свой путь. Несколько мгновений Рэдфорд шёл молча подле него. Он понял не всё из того, что было сказано, но он уже понимал по-польски достаточно, чтоб уловить общий смысл. С внезапным подозрением он взглянул на своего спутника.

- Степан, - сказал он изменившимся голосом, - почему она спрашивает об этом вас? Почему не обратится к учителю? Вы сказали мне, что у вас есть учитель, и вы также сказали мне, что нашли себе занятие, - уж не хотите ли вы сказать…

- Да, именно это я и хотел сказать, - ответил Степан ровным голосом, и, повинуясь одному и тому же порыву, оба остановились и прямо посмотрели друг другу в лицо, стоя посреди деревенской улицы.

Смесь недоверия и ужаса столь явно отразилась на лице Альфреда, что Степан едва удержался от смеха.

- Почему у вас такой убитый вид? - спросил он со слабой улыбкой. – В мире должны быть учителя, так почему бы мне не стать одним из них?

Альфред совладал с собой.

- Великий боже, Степан, вы серьёзно? Конечно, этого не может быть.

- Уверяю вас, что может. Без сомнения, однорукий учитель – это звучит нелепо, но я работал очень усердно всё последнее время, и теперь могу писать вполне прилично, достаточно прилично, так сказать, чтоб чертить буквы мелом на доске, хотя и не достаточно прилично, чтоб составлять отчёты для венского банка.

- Я не об этом, вы это знаете. Деревенский учитель, вы! С вашими способностями! Да ведь даже полковник признавал у вас талант тактика, и вам похоронить себя в этой дыре, и для чего! Чтоб учить юных дикарей азбуке! Степан, это неправда!

- Не волнуйтесь так, - сказал Степан довольно холодно. – Очень вероятно, я не долго буду заниматься азбукой. Строгой Антонине Бруновска, скорее всего, не понравится леворукий учитель, и она найдёт способ меня убрать. В главной конторе у неё достаточно связей.

- Зачем вы притворяетесь, что вам нравится эта работа?

- Не утверждаю ничего подобного, но ещё меньше мне нравится смотреть, как мой отец из-за меня урезает свою ежедневную порцию табака, а Агнешка намазывает свой бутерброд всё более тонким слоем масла. Я - лишний рот в семье, видите ли. И не надо так на меня смотреть, вы бы лучше поздравили меня, вместо того чтоб причитать. Я считаю, мне повезло. Если б не то, что это приход моего отца, мне б не видать этого места.

- Какое жалование у школьного учителя?

- Всего выйдет около двадцати двух флоринов в месяц, - ответил Степан, тщательно избегая смотреть Альфреду в глаза. – Именно поэтому я и подал в отставку, не дожидаясь конца отпуска. Немного потеряю в деньгах, но если б я ждал, место могли занять, так что в конце концов я всё равно в выигрыше.

"Меньше половины жалования лейтенанта", простонал Альфред про себя.

- Хотел бы я, чтобы вы так не спешили, - вслух сказал он. – Если б только вы подождали до моего возвращения.

- Надо было спешить. У моего отца были большие траты недавно, ну то есть, большие для нас, - добавил Степан с горьким смехом. – Некоторые вложения себя не оправдали, их надо возместить до приезда Антонины Бруновска. Приходских денег не достаточно, и не желая упасть в глазах новой пани, отцу пришлось прибегнуть к частным средствам. Но к чему говорить об этом, - оборвал он резко, словно рассердившись на себя за то, что сказал так много. – Как бы то ни было, я не счёл себя вправе упускать такой шанс.

- Опять эта Антонина Бруновска, - проворчал Рэдфорд. Он её ещё не видел, но уже ненавидел.

Он двинулся вперёд в молчании, не потому что ему было нечего сказать, но потому что он старался собраться с мыслями перед лицом такого поворота событий. Он был сильно огорчён, но в то же время его почти приятно удивляло изменение в поведении Степана, что-то, чего не было раньше. Он не много ему сказал, но то, что было сказано, почти походило на доверие. Инстинкт Альфреда подсказывал ему, что это новое было результатом того, что произошло при их прошлой встрече. Что-то из непреклонной жёсткости ушло из взгляда и голоса, и хотя он не был ещё друг, но всё же уже не враг. Его право высказаться уже не отрицалось, и он воспользуется этим правом, он посмотрит, не сможет ли он отвратить с помощью слов приближающееся зло.

- Степан, - начал он серьёзно, но тут же осознал, к своему удивлению, что они уже стояли перед воротами плебании, и, значит, конфиденциальности пока что настал конец.

В смятении чувств последовал он за Степаном в дом, где все по-прежнему суетились, запыхавшись и раскрасневшись, занятые словно бы тем, чтобы постоянно путаться друг у друга под ногами. Отец Флориан, уставший от непривычного напряжения, сидел в сторонке, положив руки на колени и склонив голову. Мебель всё ещё толпилась в углу комнаты, и флажки, предназначенные для украшения церковного шпиля, и представлявшие собой красные и жёлтые хлопчатобумажные носовые платки, прибитые к деревянным шесткам, лежали разбросанные кругом. В данный момент обсуждалось, не послать ли в соседнюю деревню за неким евреем, игравшим на скрипке, для того чтобы усилить эффект собственного деревенского оркестра, состоявшего из двух флейт и одной гармоники. Мнение мадам Серповой было то, что наличие скрипки не произведёт впечатления на Антонину Бруновска, но Агнешка прямо таки пылала этой идеей.

- Нет, произведёт! - с жаром заявляла она. – В Бубликах у них была скрипка, когда приехал хозяин, и уж конечно мы не хуже их! А! Степан! – разве я не права, скажи!

После такого призыва Мильнович был вынужден присоединиться к группе в дальнем конце комнаты. Воспользовавшись возможностью, Рэдфорд быстро подошёл к одинокому старому батюшке, не принимавшему участия в дискуссии.

- Отец Флориан, - торопливо сказал он, немного понижая голос, - Степан только что сказал мне, что назначен школьным учителем. Невозможно, чтобы он удовольствовался такой скромной должностью, но я понимаю, что решение было принято в спешке, из-за некоторых… некоторых финансовых затруднений, внезапно появившихся. Если бы я был здесь тогда, уверен, этого бы не случилось, но даже сейчас можно что-то сделать. У меня с собой только пятьдесят флоринов, но если они могут пока помочь, - вы не откажетесь сделать мне одолжение, приняв их, - вспомните, что я имею право, - нет, это мой долг - сделать что-нибудь для Степана.

Отец Флориан приподнял голову, с недоумением прислушиваясь. Он не сразу понял, о чём речь, но когда понял, невольные слёзы подступили к его глазам. Он неуверенно улыбнулся, покачивая головой и отмахиваясь правой рукой от банкноты, которую его собеседник украдкой вытащил из кошелька, словно боясь быть замеченным из другого конца комнаты. В другой конец комнаты невольно бросил тревожный взгляд и старый батюшка, когда уразумел в чём дело.

- Вы очень добры, но так не пойдёт, …не пойдёт, - пробормотал он, устремив печальный взгляд на хрустящую бумагу, которая могла бы так облегчить существование тех, кого он любил.

- Ведь это не от кого-то там, - настаивал Рэдфорд виноватым шёпотом.

- Нельзя, - повторил отец Флориан неуверенным голосом.

- Почему нет? Вы не можете отказать мне в возможности искупления. Это вопрос моей совести, а вы, прежде всего, священник.

Отец Флориан взглянул Рэдфорду в лицо, и медленно и неуверенно протянул руку. Лицо его собеседника убедило его более, чем что-либо другое. Дар, так просто предлагаемый, следовало и принять так же просто. Но не успели дрожащие белые пальцы коснуться бумаги, как быстро отдёрнулись, как только, подняв глаза, батюшка встретился взглядом со своим сыном, сурово глядящим на него из-за плеча Рэдфорда.

Рэдфорд обернулся и, увидев своего товарища, машинально попытался затолкать банкноту обратно в кошелёк.

- Не беспокойтесь, - сказал Мильнович, переводя взгляд с Рэдфорда на отца, тоном подавляемой ярости. – Я видел всё; вы предлагали моему отцу деньги, - а вы, отец, их бы взяли, не окажись я здесь. Это правда?

Батюшка виновато поник головой.

- Это только взаймы, - быстро сказал Рэдфорд.

- Нет, это не было бы взаймы, - возразил Мильнович с особой резкостью. – У нас нет ни средств, ни надежды выплатить когда-нибудь такой долг, следовательно, это был бы дар. Вы понимаете меня, отец? Это подарок, который вы собирались принять от лейтенанта Рэдфорда. Ради Господа Бога, давайте называть вещи своими именами. Я не имею право запрещать вам принимать подарки, но послушайте меня, отец: если вы примете деньги от него, - его пылающий взгляд остановился на Рэдфорде, - это будет означать разрыв навек между им и мной. Подумайте хорошенько, отец – и тогда уже принимайте решение.

Он повернулся и пошёл через комнату, но не успел дойти и до середины, когда Андрей, дико размахивая руками и вращая глазами, ворвался в открытую дверь и попытался заговорить, но мог только хватать ртом воздух, то ли из-за того, что запыхался, то ли из-за того, что переволновался.

- Скрипку, - обязательно скрипку, - звенел высокий голос Агнешки. – И побольше веток, флажков, всего побольше, …об этой встрече будут вспоминать и десять лет спустя… мы должны…

Тут она заметила Андрея и уже собиралась задать взволнованный вопрос, как вдруг позади него, в дверях, появилась фигурка тоненькой, темноволосой девушки, одетой в серое дорожное платье, явно сшитое в городе, в маленькой серой шляпке. Она стояла неподвижно и с недоумением оглядывалась вокруг, наконец, её взгляд упал на батюшку, который поднялся в своём уголке. Она быстро подошла к нему и протянула руку.

- Вы – отец Флориан, да? – начала она с улыбкой. – Вы не помните меня? Я – Антонина Бруновска.