Глава 3-1. 1992 год

Глава 3. 1992 год

1
 
"Опять два выходных, как песок сквозь пальцы!" - с грустью думал Левенцов, глядя воскресным апрельским вечером в окно на рыночный массивный корпус. Огромный козырёк гофрированной крыши рынка холодно отражал тёплые лучи опускавшегося солнца. После долгих зимних сумерек с их тусклыми оранжевыми фонарями и чёрным снегом по обочинам шоссе яркий солнечный свет в восемь вечера казался нереальным, возникало ощущение какой-то светлой невесомости и одновременно какого-то успо-каивающего беспокойства, так бывает, когда хочешь вспомнить что-то очень важное, связанное с глубинным смыслом жизни и никак не можешь.
Но стоило перевести взгляд на землю, и светлое чувство пропадало. Всё обозримое пространство за окном было усеяно рваными клочьями бумаги, разломанными ящиками, битым бутылочным стеклом, пробками и прочим мусором. У рынка, сданного в эксплуатацию и вступившего, как и всё многострадальное отечество, в рыночные отношения, недоставало средств на дворников. Рынок планировался под изобилие сельскохозяйст¬венной продукции, городские власти имели неосторожность поверить государственным мужам, которые клялись, что освобождённый от совхоз¬ных пут российский фермер завалит рынок мясом, овощами, коровьим и птичьим молоком. Фермер ни с птичьим, ни с коровьим, ни даже с ко¬зьим молоком на рынок не явился. Фермеру было не до рынка, собствен¬ную шкуру бы спасти. Вместо баснословного дохода рынок, как и всё прочее, стал приносить в городскую казну одни убытки. За отсутствием производителей городские власти пустили на рынок спекулянтов. И мёр¬твый рынок вместе с прилегающей к нему огромной территорией, как по мановению волшебной палочки, ожил. Откуда что взялось: от марсианских ковров до тульских пистолетов! Такую продукцию, однако, покупатель ка¬ждый день не ел, рынок загружался лишь по субботам и воскресеньям, поэтому на дворников вырученных денег не хватало.
Ветер разносил бумажные клочья во все стороны, вынуждая дворников расположенных поблизости домов прибегать к нелитературным выражениям. Одну из берёзок под окном у Левенцова раздавил автомобиль, та же участь была уготована и остальным берёзкам, мест для стоянки автома¬шин возле рынка не хватало, водители ставили их впритык друг к другу у домов. Под окнами справляли малую нужду. Лучше было не смотреть в окно воскресным вечером.
Левенцов пошёл к Татищеву, тот ругался с телевизором.
- Нет, ты посмотри, что творится на телевидении: дикторы все вдруг стали картавые, шепелявые, сопящие и заикающиеся! А ведущие многих программ просто не умеют коротко и ясно излагать свои мысли, а тем более чужие.
- А ты не слушай, Глеб. И газеты не читай. Чтобы настроение себе испортить, денег на газеты не надо тратить, достаточно вон взгля¬нуть через дорогу.
- А как они измываются над русским языком! - не унимался Татищев. - Точно младенцев кашей, кормят этими своими акциями, приватизациями, западными цивилизациями! Ког¬да хозрасчётами, починами, подрядами кормили, и то не так противно было. От одной дури ушли, в другую кинулись. Ага. Тогда для партократов счастливое будущее строили, теперь для бизнесменов. Тьфу, слово-то какое мерзкое: "бизнесме-ен!" Ещё одно мне уж больно нравится, как его... А, во: "менеджмент", язык сломаешь. Ведь есть же русское слово: "управление", чего оно не нравится-то им, зачем язык-то выворачивать? Дилерами, брокерами, маркетингами сыплют. Ага. Под видом борьбы с коммунистами разрушают русскую культуру...
- Брось, Глеб! - отмахнулся Левенцов. - Ничего с русским языком и культурой не случится. Вспомни историю. Было уже такое. Сразу после Октябрьской революции то же самое происходило под лозунгами борьбы с капитализмом. Ленин и позднее Сталин в открытую отрицали значение русской культуры. Ленин начал уничтожение и высылку русских деятелей культуры, искусства, науки, а Сталин завершил этот процесс более радикальными методами, создав затем "советские литературу, искусство, науку", "народных академиков и писателей". Тогда тоже русский язык заполонили всякие наркомпросы, ревкомы, колхозы, гипромаштяжи и тому подобные словообразования. Волна накатила и схлынула. Русский язык устоял. Или ты ратуешь за возврат дореволюционных стандартов русского языка?
- Тебе, Слава, я вижу, на всё плевать. Спрятал голову в изобретательство своё, и хоть потоп!
- Ох, и ехидный ты, Глеб, всё бы тебе подковырнуть! Не прячу я голову под крыло. Зарплаты, правда, стало не хватать на по¬ездки по городам и весям, зато пешком больше стал гулять. Информации об отечестве, во всяком случае, больше получаю, чем ты из телевизора.
- И что тебе говорит твоя информация?
- Говорит, что жива Россия.
- А куда нашу Россию ведут? - вспылил Татищев. - Смотреть противно, как всякие недоумки умиляются распрекрасным, по их мнению, дореволюционным прошлым: "Расстегайчиков-с, блинчиков-с с сёмужинкой-с пожалуйте-с!" Ладно, Чехову, Куприну, Вересаеву не верят, почитали бы об этом прошлом обыкновенную статистику. Три четверти населения безграмотны, повальное невежество, болезни, голод, нищета, а им, видите ли, "расстегайчики-с" увиделись! "Конфетки-бараночки, словно лебеди, саночки..." Слушать тошно.
- Ну и не слушай! - вновь посоветовал Левенцов. - Зачем ты себя истязаешь высказываниями явных идиотов? Побереги нервы, Глеб, не так уж у нас всё плохо. Да, сейчас вместо панельных девятиэтажек для трудящихся стали строить двухэтажные коттеджи для бизнесменов. Ну и что? Особой опасности для отечества в том я не вижу, всё равно же после очередной революции трудящиеся потом эти коттеджи у новых буржуев отберут. Решёток вот только на окнах многовато стало...
- Спасибо, это хоть заметил. Не просто многовато решёток нынче, а все окна первых этажей зарешечены, я хоть и не часто по городу хожу, но это-то заметил. Люди сами себя за решётки посадили, а ты опасно¬сти не видишь?
- Пока не вижу. Нам с тобой, Глеб, на пятом этаже боятся нечего. Кстати, там за окном болтается рекламный лозунг, видел?
- Нет, я их и при советской власти не особо разглядывал, а нынешние и подавно не читаю.
- Я тоже советские не читал, но вот почему-то до сих пор помню, что партия - это ум, честь и, кажется, совесть народа. А тот лозунг, про который я тебе говорю, обещает сделать наши ваучеры золотыми. Ты свой ваучер ещё не пропил?
- Нет, - обеспокоился Татищев. - Я и забыл про него. А что?
- Да они всё дешевеют. Золотыми их вряд ли сделают. Давай в следующий выходной пропьём?
- Давай! - оживился Татищев. - А насчёт замены транспарантов, знаешь, что скажу? Сейчас скажу. Те, прежние, про "ум и совесть", на¬род воспринимал как безобидную забаву пристроившихся к власти мараз-матиков. Ага. А новые не безобидны, потому что прославляют паразитические способы обогащения. Приобщают к западной цивилиза¬ции, то есть. Ага. Я недавно прочёл: оказывается, в романо-германских языках нет аналога русскому слову "совесть". У них там вместо совести "сознание", а это ведь как небо от земли! И после этого нам талдычут, что они цивилизация! И эта сознательная "бессовестная" цивилизация учит нас, как жить!
- А помнишь, Глеб, как ты радовался в девяносто первом, в августе?
- Кто ж тогда мог знать, как обернётся! Теперь-то вижу: не наши тогда победили... Иной раз так бы и грохнул телевизор оземь! Ага. Ты вот счастливый, не смотришь его, а я видел, как они аплодировали одной своей "не нашей", когда она с государственной трибуны брякнула насчёт художников: "К станку их!" Ещё видел, с какими фашистскими улыбками провозглашали: "Место под солнцем заслуживает лишь сильнейший!" У них прямо звериная ненависть ко всему хорошему, что сделано Советской властью! Я тебе так скажу, вражды к их западной цивилизации я не имею, но я русский, я русскую цивилизацию люблю. Особенно за нестяжательство, которое наши "ненаши" теперь на смех поднима¬ют... Чего ты улыбаешься?
- Выражение понравилось: "наши ненаши". Я долго голову ломал, как поточнее обругать, извини за выражение "музыкантов", которые русские мелодии обрабатывают, то бишь уродуют под западный стиль. "Наши ненаши" - точнее не придумаешь. А знаешь, на Западе есть немало та¬кого, что можно обозначить обратным выражением: "не наши наши". В му¬зыке - испанские танцы или итальянские песни, например. В литературе - американский "Гекльберри Финн" Марк Твена или испанский "Дон-Кихот" Сервантеса. Сколько таких славных донкихотов на Руси!
- Согласен. Только наши "ненаши" там другое увидали: коттеджи, "мерседесы", казино, жратву... Откуда только это дерьмо у нас берётся?
- Рынок!
- Да нет, дерьма всегда хватало. Не рыночное, так другое. Ага. Я, когда на службе замполитом стал, знаешь, как воевал с показухой! Ещё солдафонство. И эти, как их, уж забыл... Во, стукачи! У меня до пере¬хода в политорганы одно всего взыскание только было, а тут, как зам¬политом стал, посыпались. Кто-то там напьётся, кто-то с чужой бабой переспит, а виноватый кто? Замполит, конечно! Стукач "стукнет", особист приедет - и получай командир с замполитом по взысканию. Плохо, мол, личный состав воспитываем. Ага. Как будто личный состав у нас не прожжённые асы, а малолетки из кадетского корпуса! Думаешь, осо¬бист не понимал, что мы не виноваты? Понимал, да не сделай он нам гадость, с него самого спросят: почему не отреагировал? Такая вот система.
- Она везде такая была, не только в армии.
- Зато порядок был, - возразил Татищев собственному ходу мыслей. - А теперь хоть пулемёт дома заводи, хоть голый выходи на улицу, всем всё до лампочки.
- Образуется, Глеб. Не вечно же бардак!
С этими словами Левенцов пошёл в свою комнату к своим изобретатель-ским наброскам. Посидев немного над ними, он почувствовал, что дело нынче не продвинется. "Ладно, "лягу-прилягу" будем делать, - решил он. - Утро вечера мудренее".