Перчатка, чайник, пиццикато

«Мюриэль, или Время возвращения», режиссер Ален Рене, «новая волна», 1963 год. Один из самых необычных фильмов – с очень необычным монтажом. И с необычной перекличкой травматичного времени.

Рука в тонкой, темно-коричневой в тон шубе, кожаной перчатке нерешительно берется за дверную ручку. Дверь давно открыта. Большой палец положен туда, где обычно расположен фиксатор замка, но отнят немедленно. Остальные пальцы перебирают воздух, будто дирижер требует от оркестрантов зыбкости звука.

Женщине пора уходить, но не получается. Басы трубят дважды, как если бы дом оказался у железнодорожной станции, а поезд отходил.

Чайник на электроплите вскипает, на столе заварочник и восточный  стеклянный стаканчик-армуду с кусочком сахара-рафинада. Немного просыпан кофе возле ложки.

Надо бы смахнуть.

Вместительная дамская сумка появляется вместе с закадровой репликой: «Думаю, мне подошел бы комод». 

Элен делает глубокую затяжку. Ей надоела болтовня. Почти догоревшую самокрутку она держит в левой руке. Невзрачное кольцо на среднем пальце, а камень, кажется, дорогой – белый опал, полагаю. У нее по две морщинки под глазами. Интересная брюнетка, заметно за сорок. Когда вытягивает руку, чтобы стряхнуть пепел, становятся видны тонкие часы прямоугольной формы на черном ремешке.

Снова рука в коричневой перчатке неуверенно нащупывает дверную ручку.
Из чайника льется вода. Клиентка объясняет, куда она поставит комод. Слова – вода. Клиентка не замолкает.

Коллекционная, во фламандском стиле люстра с шестью подсвечниками и большим тяжелым ядром, вытягивающим ее вниз. Антикварный салон.

Льется кипящая вода.

Резная спинка стула с египетским крылатым орнаментом, за стулом – буфет,  его дерево чуть светлее.

На ломберном столике странная композиция, напоминающая корзинку со стеклянными фруктами. Их противоестественность – в безукоризненном геометрическом совершенстве. Возможно, предъявлен светильник, сзади виднеется что-то похожее на плетеный провод.

Крупным планом часы, напольные или кабинетные – не ясно; три циферблата, два механизма для подзавода ключом. Стрелки показывают 14.27. Корпус их будто пародирует усыпальницу – колонны из металла. А сверху водружен брус, на котором застыло бронзовое перо с двумя лавровыми венками и лентами. Писателю, увенчанному славой, такие часы напомнят о часах былого триумфа. Белый ценник свисает на красной нитке.

Триумф забыт, заслуги ничего не стоят.

Снова рука, не выпускающая ручку двери.

Следующий кадр длится меньше секунды. Гобелен на стене – белесый, размытый маревом пейзаж – песок и античные руины. Похоже на Триумфальную арку Траяна в алжирском Тимгаде.

Снова люстра, состоящая из гирляндных шаров, аляповатая, претенциозная.

Рука в кожаной перчатке решилась опустить ручку вниз.

Плитка, кофе, локоть Бернара в синей рубашке.

Элен и клиентка. Такой мы себе её и представляли. Целеустремленной, деловитой, чуждой сантиментов.

«Квартира не должна быть старомодной», – подытожила она, шаркнув ножкой в модных туфлях.

Элен щелкнула рулеткой.

Дверь закрылась.

Сцена длится 33,27 сек. Я засекал секундомером.

Зонтаг назвала прием Рене «стаккатными планами». Если уж использовать музыкальные метафоры, то здесь уместнее говорить о пиццикато, оттеняющем и приглушающем смыслы. Чтобы добиться такого эффекта, за струны следует браться только очень уверенной рукой.

Еще никому не удалось повторить Рене.