Любовь

    В зале для церемоний собирался народ, но Валентина никого не замечала. Она теребила белый, обшитый лёгким кружевом батистовый платок и поочерёдно прикладывала его то к покрасневшим от слёз глазам, то к носу.
— Сыночек мой, — всхлипывая, повторяла она, — Антоша!
Валентина не отводила взгляд от бледного лица сына. Высокий лоб, волосы зачёсаны наверх, один к одному, и чуть прибиты лаком. Впалые щёки. Губы застыли в неподвижной улыбке. Ворот рубашки нежно-кремового цвета, застёгнутый на верхнюю пуговицу, плотно обхватил шею. Казалось, что он остро впился в горло, подчёркивая и без этого броско выпирающий кадык. Ей захотелось протянуть руку и вырвать с корнем эту чёртову пуговицу, а может, и следующую. Но она не могла сдвинуться с места: непослушные ноги не поддавались желаниям.

Валентина сделала неуверенный шаг и села на высокий, словно трон, деревянный стул, обитый бордово-траурным бархатом. Её густо-синее платье не выбивалось из общего фона. Она хотела бы чёрное, но его не было. А бродить по магазинам в эти нервозные дни не было ни желания, ни сил. К ней подходили люди, они что-то говорили и обнимали за плечи.
«Господи, почему? — думала Валентина. — Двадцать три. Вся жизнь впереди. Да он же ещё её вкуса не понял и не успел ничего! В чём он провинился перед тобой, Господи?»

    Валентина долго ждала своего принца. Она даже записала на листочке что-то типа райдера, в котором перечислила все требования к будущему кандидату на её руку. Дав волю фантазии, она исписала лист с двух сторон. Конечно, Валентина понимала, что, появись приличный мужчина, она легко вычеркнет и половину пунктов, но, по её мнению, попадались только неприличные. С годами список редел. Она вычёркивала строчку за строчкой, и в конце концов осталась только одна: «Чтобы меня любил». Её она вычеркнуть не смогла.

Ближе к возрасту, когда бабы становятся ягодками и начинают хвастаться внуками, Валентина решила родить. Высчитав благоприятный день, она уговорила коллегу зайти к ней после работы и приладить барашек на водопроводном кране, который сама же сняла накануне, неумело орудуя отвёрткой. Через девять месяцев её жизнь стала принадлежать сыну, названному Антоном, в честь любимого писателя Чехова.
В регистратуре детской районной поликлиники её узнавали по голосу. Опасаясь прокараулить какую-нибудь болячку, Валентина при малейшем чихе или кашле сынульки в страхе вызывала врача. Её боялись и в детском саду. Забирая вечером Антона, она осматривала его со всех сторон, и если на его тельце обнаруживалась маломальская царапина или, не приведи Бог, синячок, гневу её не было предела. Она жаловалась и в управление образования, и в полицию, и даже в прокуратуру. А когда после подготовительной группы Антон навсегда покинул садик, коллектив облегчённо выдохнул, а заведующая, хотя и была закоренелой атеисткой, искренне и от всей души перекрестилась.

Попасть в элитную гимназию с глубоким изучением трёх иностранных языков — дело непростое, особенно если нет ни денег, ни связей. Но Антоша попал, хотя ничего из перечисленного у Валентины не было. Зато у неё была любовь к сыну — неистовая, сумасшедшая. А то, что для поступления в первый класс пришлось чуть ли не повыдёргивать волосы директрисе гимназии, — это неважно, главное — чтобы сынульке было хорошо.

И Антону действительно было хорошо. Он всем сердцем ощущал мамину любовь и никогда не злоупотреблял ею. Сын и не подозревал, что план его дальнейшей жизни был по пунктам расписан мамой на годы вперёд. После школы он должен поступить в университет, естественно — в медицинский. Ну, во-первых, исцелять людей — дело божественное. А во-вторых — кто же будет лечить маму, когда она состарится? После университета — аспирантура, потом кандидатская диссертация, за ней и докторская, а если хорошо постараться, то, глядишь, на горизонте замаячит и Нобелевская премия.

Но всё пошло не по плану.
Валентине показалось, что Антон тяжело заболел. Она почувствовала это сразу, ведь обычно материнское сердце обмануть невозможно. Да и симптомы болезни были налицо: сын похудел, а лицо покрылось неровным румянцем. Он часто отказывался даже от самой любимой еды и мог до глубокой ночи сидеть у окна, вглядываясь в размытое, озябшее небо.
В серьёзности происходящего Валентина не сомневалась. Надо было срочно что-то предпринимать. Департамент здравоохранения буквально взвыл от её натиска. Она звонила, приходила, писала, и вскоре в городе не осталось ни одного авторитетного врача, у которого Антон не побывал бы на приёме. Но доктора только разводили руками. «Он абсолютно здоров!» — безапелляционно утверждали они.

Вечером Валентина писала жалобу президенту. Она так увлеклась, что не услышала, как пришёл Антон.
— Ой, сыночек мой…— начала она, но тут же осеклась.
Рядом с сыном стояла невысокая девчушка и смотрела на неё испуганным, тягучим взглядом преданной собаки.
— Познакомься, мама, — уверенно сказал Антон. — Это Маша. Мы вместе учимся, и жить, я думаю, тоже будем вместе.
— Здравствуйте, тётя Валя, — пробормотала Маша и протянула будущей свекрови небольшой тортик в хрустящей пластиковой упаковке.
Валентина опустилась на стул.
«Так вот что это за болезнь! — поняла она. — Болезнь по имени Маша, которая навсегда отберёт у меня сына».

   В зале для церемоний собирались гости. Валентина теребила белый, обшитый лёгким кружевом батистовый платок. К ней подошёл Антон.
— Ну хватит, мама, панихиду устраивать, — потребовал он. — Никто же не умер! Пошли. Регистрация вот-вот начнётся. Мы тебя не бросим, не волнуйся, и приходить часто будем. А ты будешь любить нас обоих.
Валентина смиренно махнула платком.
— Ну верхнюю пуговицу хотя бы можешь расстегнуть? — прошептала она.
— Ну только для тебя, мама, — ответил Антон и ослабил ворот.
Валентина улыбнулась и облегчённо вздохнула. Она увидела, как ровно и спокойно задышал её сын.

22.08.2024