Свет от лампады

                СВЕТ  ОТ  ЛАМПАДЫ
                Рассказ

          Анисе снился красивый сон. Лучики солнца роняли на её раскрытые ладошки золотистые кружочки. «Сколько монеток упало прямо в мои руки!» – подумала девочка, улыбаясь во сне. Она перевернулась на другой бок и только  пожелала увидеть продолжение сна, как услышала наяву:
- Доча, вставай и  Матвейку буди!
У кровати стояла мама и  тормошила заспанную дочку:
- Аниса!  Берите с Матвеем судки и сходите на пруд, наловите рыбы. А я  приду с работы, уху сварю и  пожарю рыбку. Вставайте, вставайте, не ленитесь!
- Ну, мам, ещё немножечко поспать! – капризно пробормотала Аниса,   укрываясь   лёгким одеяльцем, – вон солнышко только ещё встаёт… успеем, наловим рыбки за день-то!..
Уже находясь за порогом дома,  Левона на ходу  дала дочке ещё одно поручение:
-  Аниса, не забудь  покормить бабушку… что-то  нынче она плохо спала, наверное, опять нездоровится ей… Да и сами с братишкой поешьте, не сидите на  сухомятке-то!
- Ладно-ладно, мама, всё сделаем, как надо. –  Не переживай за нас! – отозвалась девочка, поняв, что уснуть теперь уже не придётся.
Она, потягиваясь, босиком прошлёпала в сенцы и вышло на крылечко. И сразу же зажмурилась  от ярко брызнувших  солнечных лучей. «Прямо совсем, как в моём сне», – подумала Аниса, окуная ноги в росную траву.
 Небольшое  сельцо Долматовка уже проснулось.
 Да и как не проснуться, коли солнце  широко распахнуло  сияющие глаза и насмешливо уставилось на длинные  улочки. Если смотреть на село сверху, то можно увидеть сплошную кривизну улиц, убегающих к полям, которые окружили Долматовку с трёх сторон.
А четвёртая сторона  вместила в себе огромный промысловый пруд, и был знаменит пруд тем, что в нём водилась на редкость крупная рыба вроде карпов и  лещей…
Одиннадцатилетняя Аниса в семье  Митрохиных была старшенькой. Девочка  была  не по возрасту  низенького росточка, отличалась своей тихостью и кротостью. И привила ей эту кротость бабушка Елания, которая  уже два года лежала хворая. Пожилая женщина тяжко перенесла   непоправимую утрату – гибель  мужа Онуфрия и сына  Дорофея на лесоповале. Как узнала о том, что троих лесоповальщиков  придавило  деревьями, вдобавок под  гусеничный трактор  мужа подмяло, так и свалилась наземь замертво… Долго шло следствие по той трагической гибели, нашли  двоих виновных, а скорее всего, посчитали крайними – тракториста за  халатность и неумение  управлять сложной техникой в экстремальной обстановке да прораба, невзрачного  мужичка за то, что  не обеспечил технику безопасности. Ну, передали дело в суд, чтобы  поскорее закрыть  это тяжкое трагическое дело… Да что там махать-то теперь кулаками, коли семья  Митрохиных лишилась сразу  двух кормильцев?!
Теперь в семье  осталась за добытчика Левона, жена Дорофея. Бедная, бедная невестка! И как она вытянет  двоих деток и больную свекровь?  Одному Богу известно…
Аниса тем временем, справив свою нехитрую нужду,  снова вошла в дом, вытирая  ноги от росы о домотканый коврик у порога.  С ходу начала будить младшенького:
- Вставай, Мотя! Пока я кормлю бабулю, ты  умывайся, а то, поди-ка, глаза-то ещё не проснулись? А нам с тобой матушка приказала на пруд сходить рыбы наловить… Давай-давай, пошевеливайся!..
 Шестилетний Матвейка слушался старшей сестры больше, чем матери, знал – сестрица и тумаков может отвесить за непослушание. Это мама его жалеет, да ещё бабушка Елания души в нём не чает: а как же –
 внучек  родненький  от сыночка растёт, его корешок, от его семени – авось, продлится ещё род  Митрохиных. Аниска что? Выскочит замуж, фамилию сменит, другая ветвь пойдёт, уже не митрохинская…
Матвейка выбежал во двор и тоже, как Аниска, глотнув свежего утреннего воздуха,  прикрыл свои васильковые глаза  длинными чёрными, почти девчоночьими ресницами  от золотистых лучиков солнца, отразившихся  на стёклах окошек. По-заячьи скакнув за изгородь огорода, где в зелени утопал нужник, Матвейка засмотрелся  на муравья, тащившего на себе  белое  плотное облачко. «Наверное, в свой муравейник  ползёт с таким грузом, а куда же иначе?!» – подумал мальчик и сразу как-то зауважал  кроху-трудягу…
   Аниса покрошила  хлеб в миску, налила тёплого молока, чуток подсластила, положив ложечку сахарного песка, тщательно размешала и подошла к кровати бабушки. Поставила завтрак на прикроватный столик и окликнула:
- Бабуля! Не спишь? Я тебе тюрю принесла. Вставай потихоньку, я покормлю тебя, и мы с Матюхой на пруд пойдём рыбачить…
 Елания, ещё не старая по годам, но уже немощная от тяжких переживаний, откинув край  одеяла, охая, села на кровати, опустив  распухшие ступни на пол и  тихо проворковала:
- Спасибо, моя заботница!  Вот уж помощница какая выросла у нас! Ай, видели б теперь дедушка с батей твоим, какие  славные  деточки растут!..
И Елания смахнула набежавшие слезинки.
- Бабу-ушка! Сколько лет-то уже прошло, почти пять, а ты всё слезами умываешься. Успокаивайся, а то и вовсе сляжешь и не поднимешься…
- Всё-всё, миленькая! Я ничего, так это я, спросонок ещё не отошла, – отозвалась Елания, поспешно вытирая  выцветшие от слёз глаза, – давай миску-то, я сама  позавтракаю, чайку мне только ещё принеси, а дальше я сама управлюсь…
 Аниса   в один момент сбегала на кухню, пошуршала малость у плиты, и вскоре принесла в спаленку бокал с ароматным чаем.
Наскоро позавтракав (зная наперёд, что впереди будет второй завтрак), сестра с братиком, подхватив лёгонькие судки для рыбы, отправились за село на пруд.
                ***
   Убежали внучка с внуком, а Елания углубилась в воспоминания.
      Сама она родом из деревеньки Ганюшино, что находится по соседству с Долматовкой. В их деревне не было даже малой церквушки, потому и ходили ганюшинские бабы в ближнее село помолиться в храме в большие праздники. Ходили и родители Елании, супруги Гавриловы – Евдолия и Зосим. Ой, и набожными были родители   Елании! Ни одну литургию, ни один молебен не пропустят. Пыталась   богомольная чета и дочку свою единственную приучить ко всем церковным обрядам. Да куда там!  Лана в ответ на все увещевания лишь звонко хохотала и  отмахиваясь от богоугодных родительских речей, насмешливо  изрекала:
- Ну, и чем вам помог в жизни бог? Как были бедняками, так ими и остались… Другие вон и  без всяких молитв  живут в достатке, не то, что мы…
Родители, ошеломлённые  ярым вероломством дочери, беспомощно разводили руками и в полном бессилии роптали:
- И в кого такая бесовка растёт? 
Зосим как-то  схватился за круто сплетённый кнут, замахнулся на дочку, ещё школьницу, а та, сверкнув глазами, вырвала из рук отца кнутовище и отбросила далеко за спину. Кнут, разрезав воздух  резким свистом, упал за  ветхую изгородь. Елания  строго  посмотрела на отца и заявила:
- Ты меня, батя,  кнутом не вылечишь от пионерской клятвы, в другой раз подумай прежде чем махать  передо мной плёткой!
Евдолия так и присела от неожиданной выходки своенравной дочки. Впрочем, почему неожиданной? Девочка начала проявлять свой  характер чуть не с пелёнок. Родители ходили на цыпочках перед спящей дочуркой,  чем дальше, тем  своенравнее становилось дитё. Попробовала однажды Евдолия урезонить дочку:
- Ты бы, Ланочка, хоть малость прислушивалась бы к нашему мнению…
- Что? К вашему мнению? А знаете ли вы, богомольные, что и у меня есть  своё  мнение?!
Выросла Елания, как-то сразу  превратившись в высокую стройную недоступную красавицу. Тут уж и вовсе ей нипочём родительский указ.
Но вот и наступила пора для девических страданий. А полюбила Елания  дровосека Онуфрия – парня высокого статного, мастерового  из соседнего села. Не сразу откликнулось сердце знаменитого дровосека, в руках которого топор мелькал, как скрипичный смычок. И звуки из-под топора выходили мелодичными: «Зе-ень! Зе-ень!» Через какое-то время  готова поделка из дерева, раскрашена и лаком  полита. Загляденье да и только!  На смуглом лице  Онуфрия белозубая улыбка хоть кого хочешь с ума сведёт. На синие глаза ниспадает чуб, кудрявый черный, как смоль.
Евдолия и Зосим были рады-радёшеньки тому, что их задиристая дочка притихла, перестала выказывать свой непокорный нрав. И была свадьба, шумная, щедрая на угощения и песенные прибаутки.
В пылу горячих страстей и был зачат  первенец Дорофей. Да так и остался первенцем мальчишка –
больше молодым не удалось заиметь  детишек. Супруги Митрохины с малолетства приучали ребятёнка к деревенскому труду. Рос сынок послушным да покладистым, потому как был у него перед глазами хороший пример: Онуфрий  умел  не навязчиво  приучать  мальчишку  к разного рода житейским премудростям…
 Бойкая в девичестве Елания во всём соглашалась с мужем – в поле на  помощь сельчанам в уборке зерновых  шла легко и не уступала ни одному прицепщику в своём умении владеть техникой. А как же? Любимый муж всему по хозяйству научил молодую жёнушку. Конечно, кроме тех работ, в которых требовался топор – уж очень он был остро отточен – любое неловкое движения и можно лишиться руки. Потому и убирал далеко и надёжно Онуфрий свой плотницкий инструмент после работы. Вспомнила Елания и забавный случай, когда их Дорику было семь годиков. Смастерил тогда отец из дерева   поделку – обыкновенного лесовичка.  Их сынишка так полюбил его, что не выпускал из рук даже во сне.  Однажды Елания  вынула  поделку  из руки крепко спящего сынишки. А тот спросонок разревелся:
- Мама! От меня лесовичок в лес убежал! Почему? Я же его не обижал!
Елания, вытирая фартуком руки, уже спешила к зарёванному сыну:
- Да что ты, маленький мой?! Никуда от тебя не делся лесовичок. Я его на шкафчик поставила, сейчас достану. Успокойся, Дорик, а то и лесовик с тобой заплачет!..
Дойдя до воспоминаний  о детстве  единственного сыночка, Елания  прижала руки к груди, стараясь утихомирить бешено колотившееся сердце...
                ***
   Утро, не торопясь, смело вышагивало по Долматовке. А куда ему спешить-то? Летний сезон только-только начался, потому и дни были длиннющими, не то что ночи. Они, ночи-то, до того коротки, что не успеешь уснуть, смотришь, а уже зорька утренняя заглядывает в окно: »Вставайте,  люди добрые! Я в делах вам – самая первая помощница!»
Вот и Елания  с замужних пор привыкла вставать ранёшенько (опять-таки по наставлению   своего ненаглядного мужа) и  приниматься за домашние дела. Да какие теперь-то уж дела? Сидит вот  на горбу у невестки неподъёмным грузом. Да, про Левону бабка Елания ничего плохого сказать не может. Раз полюбил их сынок Дорик повариху из сельской столовой, значит, так тому и быть. Ничего, что  она –
сирота из детского дома, в семье Митрохиных как-то сразу прикипела и накрепко прижилась, всей душой полюбив мужа Дорофея, свекровь Еланию, свёкра Онуфрия, да в целом  и всё село… И подарили молодые супруги  Митрохиным внучку Анисью,  а через несколько лет и долгожданного внука. Радости деду и бабушке не было предела – вот оно, продолжение их рода !..
    Елания  утёрла  руками слёзы и снова переключилась в воспоминаниях на горестные, самые горестные дни в своей жизни.
Пока стояли в избе два гроба, в которых лежали сын Дорик и муж Онуфрий, пока толпились  люди, причитая, вздыхая и плача, Елания тупо и бессмысленно, не мигая, смотрела на  огонёк лампады. В голове   медленно всплывали нравоучения   её родителей, в ушах набатом зазвучали упрёки матери: »И в кого только ты  уродилась, бесовка нечестивая?!»
Елания блуждающим взглядом обвела толпу сельчан и невнятно промычала:
- Вви -нов -вата   в бе -де  только я…
Соседка Доминика с мужем Игнатом подхватили под руки падающую Еланию. Левона, держа на руках годовалого Матвейку, заливалась слезами. А шестилетняя Аниска, вырываясь из объятий соседок и пытаясь погладить по лицу отца,  истошным голосом кричала:
- Папочка! Папуленька!  Вставай, не уходи от нас!   Деда! Хорошенький  наш, почему  вы  умерли сразу оба?..
На этом месте Елания вновь не сдержалась – по её щекам заструились обильные слёзы…
Пять лет  ежедневно  посещает Елания ( в последнее время с помощью соседского шофёра)  кладбище, припадая и обнимая могилы, шепчет:
- Это Всевышний наказал меня за гордыню и непослушание.
 Господи, отними у меня жизнь,  если этим можно вернуть моих любимых сыночка и мужа!
Сорок дней  и ночей горела лампадка, сорок дней и ночей, глядя на её свет, кляла себя   и казнилась  душою бабушка Елания…
Чёрной тенью она нависала над столом, роняя слёзы покаяния на кружевную скатёрку…
                ***
     Тем временем  её внуки удачно наловили  дюжину карпов, двух подлещиков и, накрыв судки  огромными листьями лопухов, принялись  весело гоняться друг за другом  по травяному  берегу пруда.
Заливистый смех  Матвейки распугал плавающих в пруду уток, и они с возмущённым кряканием вышли из воды, хлопая  разномастными крыльями.
Анисья уселась на луговине и  стала заплетать   жиденькие косицы, внимательно следя при этом за шалостями братишки.
Солнце поднялось довольно высоко, по нему и определила девочка, что пора идти домой – бабушка Елания  привыкла в определённое время принимать еду или, как  она  с недавних пор называла, трапезу. «Ой, что-то уж слишком она стала богомольной! –  поглядывая на  белесое небо, подумала девочка. – Вот и меня приучает к  церковным учениям, ну и ладно, мне  это интересно!»
С такими мыслями Анисья  быстренько  поднялась, отряхнула  юбчонку в синий горошек и громко позвала:
- Матвейка! Забираем улов и – домой!
Мальчик, опустив  маленького жучка на листок лопушка, поднял глаза на сестру и стремглав помчался за маленьким судком.
Рыбки плескались в воде, которую дети набрали в посудишку; вечером мама сама разберётся  что к чему, это уж не  ребячья забота…
Баба Елания к приходу  внуков немного успокоилась, она не хотела лишний раз показывать свои слёзы  на людях,  особенно при детях. «Господи!  Если бы раньше я прислушивалась к гласу твоему, может быть, не случилось бы такого горя?!» – в который уже раз беззвучно шептала  она.
Анисья  приготовила яичницу, принесла на тарелке к Елании и ласково попросила:
- Бабуленька, попробуй и скажи, вкусно ли я приготовила?  Мама меня учила по своим рецептам …
Оставив еду  на столике, Анисья удалилась, чтобы проследить за Матвейкой…
 Не спеша подкрался вечер.
Пришла с работы Левона. В столовке, где она работала, вдову жалели и всячески пытались ей помогать перенести  свалившееся на неё горе. Сотрудницы  одобрительно относились к  красивой молодой женщине, в основном, за то, что, несмотря  уже на пятилетний срок вдовства, Левона ни разу не взглянула ни на одного мужчину. Всякому рукастому  парню, пытавшемуся заигрывать с  миловидной вдовой, Левона давала решительный отпор…
Обняв и приласкав деток, Левона принялась за  кухонные хлопоты по приготовлению ужина. К свекрови она относилась с особой женской любовью, понимая, что та заменила ей мать. То, что Елания  приучает внучку к молитвам, она, Левона, не имеет  ничего против этого – чем больше дочка  будет вникать в церковные учения, тем спокойнее  и ей, матери, и бабушке. «Меня вот некому было учить, хорошо, что муж повстречался мне, как подарок от бога, хоть при нём я обрела своё  счастье семейное, но вот… только коротким оно оказалось», – смахнув набежавшую слезу, подумала молодая женщина.
   После ужина Матвейка уселся в своём уголке с  игрушками, которые  были ему подарены ещё отцом и дедом. Правда, ни того, ни другого он  не помнит –
знает о них только по рассказам взрослых. Из всех  игрушек мальцу  больше  других нравится  олень с ветвистыми  большими рогами, выполненный из дерева – папин подарок. Впрочем, любознательного мальчика интересовала не только  игра с поделками, но и к разноцветным книжкам   у него было какое-то особое пристрастие…
Аниса примостилась у  бабушкиной постели и, затаив дыхание, слушали  притчи из жития святых.
А Левона занялась пошивочным делом – бойко стрекотала швейная машинка, и на  стол ложились  детские трусишки в полосочку и ситчиковая ночнушка для дочки.
    Долматовку накрыла  звездистая ночь.

                ***
…   Не сразу  обрушилось на семью Митрохиных очередное горе.
 Матвей уже в  четвёртом классе учился, Анисья и вовсе доросла до шестнадцатилетнего возраста.
    В   декабрьские дни  совсем    слегла    бабушка Елания и уже больше не поднялась. Надорвалось  сердце женщины за многие годы страдания и тоски по погибшим сыну и мужу. А больше всего, как поговаривали на селе, она добровольно затравила  своё сердце и душу  слёзными покаяниями. Не к людям повернулась она лицом, а обратила свой укрощённый взор к Богу. Навещали  соседки  больную Еланию, пытались  как-то разговорить её, утешительные слова подбирали, но  своенравная смолоду женщина снова  проявила себя не с лучшей стороны. От всех она отмахивалась руками, будто от назойливых мух и даже   пыталась приподняться на постели, чтобы выпроводить нежеланных гостей. И только Анисье  доверялась Елания. Только ей она  перед смертью давала строгие указания  как вести себя после её кончины. Девушка молча выслушивала  монотонные несвязные речи бабушки:
- Ты, внучечка, засвети лампадку. И пусть она горит   сорок дён и ночей, следи, чтоб не погасла, а то душа моя в потёмках плутать будет, неровен час, не сумеет выбраться из тьмы-то…
Анисья, роняя слезинки на исхудавшие руки любимой бабушки, молча поправляла сбившийся чёрный  платок на её голове и  согласно кивала. Этот платок Елания снимала лишь тогда, когда Левона осторожно купала  больную свекровь, а после  расчёсывала длинные седые волосы,  и только после того, как они высыхали, по просьбе Елании снова  повязывала   ей плат.  Свекровь  благодарила невестку за  понимание и сочувствие к её состоянию…
    Незадолго до Нового года Елания отошла в мир иной. Пришли провожать её в последний путь соседи, несмотря на  запреты усопшей. Пришли из уважения к Левоне, которая безмерно хватила лиха в своей жизни.
В просторной деревенской избе посередине стоял деревянный, выкрашенный марганцовкой гроб, в котором  лежала Елания, уже никому больше не доставлявшая хлопот и забот. Не было  особых слёз, только горестные причитания, на которые способны почти все  сельские бабёнки. Уж, видимо, так повелось годами, что в деревне   женщины более открыты и выражают свои переживания в скорбных причитаниях – так, вероятнее всего,  им легче переносить горе – вылилось потоком  печальных словес, и душа  освободилась от гнетущей тоски. Как заведено тогдашними  обычаями, гроб с усопшей стоял в доме три дня и три ночи. В последнюю ночь с вечера  во всей Долматовке неожиданно погас свет.  Друг по  дружке  стали узнавать, что случилось с электричеством.  Сосед Игнат сообщил, что на подстанции   какая-то неполадка  с трансформатором,  и света не будет до утра…
Тускло  светила лампадка в  темноте.  У гроба дежурили    по очереди самые близкие – Левона, Анисья да, подрёмывая, тёр   сонные  глаза Матвей. Анисья, жалея брата,  несколько раз отсылала его, шепча  жалобные слова:
- Шёл бы ты, Матвейка, соснул чуток, завтра денёк-то будет куда как хлопотливей!
Но мальчишка не хотел показаться слабеньким, в ответ он лишь оглядывал  тёмное пространство в избе. И вдруг  Матвей, тронув  сестру за плечо,  тихонечко вскрикнул:
- Глянь-ка, Аниса, какие причудливые тени на стене рисует  лампадка!
Девушка посмотрела на стену.
И вправду, по стене, побеленной известью,  слегка подкрашенной синькой, мелькали какие-то загадочные тени.  Они передвигались  очень медленно, почти  незаметно, влево-вправо.  Не сразу поняли сестра с братом, что это их  собственные тени в свете лампады  создают причудливые картинки на стене. Точно разгадав какое-то таинство, оба прыснули коротким смешком в кулачки и тут же испуганно примолкли, устыдившись  секундной весёлости…
После похорон бабушки  ещё сорок дней и ночей горела лампадка, за которой присматривала  Анисья, следуя строгим  поучениям Елании…
А над Долматовкой  синело уже мартовское небо, пригревало солнышко самую малость по-весеннему. И все  вокруг ждали каких-то перемен, а будут они или не будут – никому неведомо. Зато все чувствовали – жизнь со всеми её печалями и радостями продолжается!